Ее строгость стала отдавать холодной настороженностью. Она то и дело появлялась неожиданно, будто проверяя, чем занята Лиза. Ее расспросы о том, «не заметила ли Елизавета чего-нибудь необычного», стали звучать не как проявление заботы, а как тонкий допрос.
Любовная линия ее жизни тоже развивалась, но подобно петербургской погоде — переменчиво и с пронизывающей сыростью. Встречи с Алексеем стали регулярными. Они пили кофе в уютных кафе на набережных Мойки, гуляли по Летнему саду, где с бронзовых статуй уже опадали последние листья. Он был очарователен, эрудирован и внимателен. Он слушал ее теории о пропажах с таким интересом, что у Лизы захватывало дух.
«Ты представляешь, Алексей, я проверила старые записи! Эта печать была возвращена на место! Анна Сергеевна сама это подписала!» — поделилась она одним вечером, сидя в кафе с видом на освещенную Неву.
Алексей задумчиво помешал сахар в эспрессо. «Странно. Очень странно. Но, Лиза, будь осторожна. Музей — это как айсберг. То, что видят посетители, — лишь малая часть. Под водой скрыты интриги, амбиции, большие деньги. Не наступай никому на пятки.»
Его слова звучали как предупреждение, и в его глазах она увидела не просто любопытство журналиста, а нечто более серьезное. Это ее и смущало, и притягивало. Он был единственным человеком, с которым она могла говорить об этом.
Однажды поздним вечером, когда музей был уже закрыт для посетителей, а большая часть сотрудников разошлась, Лиза осталась, чтобы дописать отчет. Внезапно в их крыле погас свет. Не во всем музее, а именно в их анфиладе залов. Густая, почти осязаемая тьма накрыла скульптуры, и они замерли в зловещих, искаженных позах в свете аварийных фонарей, тускло горевших в конце коридора.
Сердце Лизы заколотилось. Она вышла из своего кабинета и прислушалась. Тишина была абсолютной. И вдруг — легкий, металлический скрежет, доносящийся из Зала Римского портрета. Тот самый звук, который она слышала в первый день.
Взяв в руки тяжелый карманный фонарь, подарок отца «на всякий случай», она двинулась на звук. Луч света выхватывал из мрака безумные глаза мраморного фавна, скорбный лик императора, изогнутую шею нимфы. Казалось, они ожили и замерли в неестественных позах, наблюдая за ней.
В Зале Римского портрета никого не было. Но ее луч упал на одну из витрин. Под стеклом лежала коллекция золотых римских монет. И на бархатном ложементе, рядом с аккуратной этикеткой, лежала крошечная, блестящая на свету вещица. Та самая бронзовая печать-саламандра.
Лиза замерла в изумлении. Она пропала из одного зала и появилась в другом! Она оглянулась, чувствуя себя так, будто за ней наблюдают. Тени замерли неподвижно. Ни души.
Она уже хотела подойти ближе, как вдруг услышала быстрые, твердые шаги. Из темноты следующего зала появилась фигура с мощным фонарем в руке. Это был ночной сторож Геннадий.
«Что вы здесь делаете?» — его голос прозвучал резко, без тени обычной служебной почтительности.
«Я... я работала. Погас свет... и я услышала звук», — сбивчиво объяснила Лиза.
Он направил луч своего фонаря на нее, ослепляя.
«Звуки тут часто бывают. Старые сети. И сквозняки. Вам лучше вернуться в свой кабинет. Или вообще уйти домой. Нечего тут по темноте шастать.»
Его тон не допускал возражений. Лиза, сжав свой фонарик так, что костяшки пальцев побелели, кивнула и пошла обратно. Она чувствовала его взгляд у себя в спине всю дорогу до выхода.
На следующее утро она первым делом помчалась в Зал Римского портрета. Витрина с монетами стояла на своем месте. Печать-саламандра лежала там же, где она ее видела вчера. Она проверила книгу учета — никаких записей о ее перемещении не было.
Это было сообщение. Кто-то дал ей понять, что знает о ее интересе. Кто-то показал, что может играть с музейными ценностями, как с пешками. Кто-то продемонстрировал свою власть в этих стенах.
И этот кто-то был не призрак. Это была плоть и кровь. И, возможно, он был совсем рядом, притворяясь ее другом, наставником или простым сторожем. Елизавета поняла, что игра началась по-настоящему. И теперь речь шла не только о раскрытии тайны, но и о ее собственной безопасности.
С точки зрения «Теней»
Он наблюдал за ней. Высокая, худощавая фигура, скрытая в служебной нише за системой вентиляции, смотрела, как молодая сотрудница, Скворцова, бежит по коридору, ее испуганное лицо мелькает в луче фонаря сторожа. «Громила» сыграл свою роль безупречно — напугал, отчитал, выдворил.
«Громила» был полезным инструментом. Его преданность была куплена не деньгами, а решением каких-то его личных, мелких проблем. Он был мышцей, глазами и ушами на первом уровне. Но он не знал главного.
«Мозг», стоявший в темноте, улыбнулся про себя. Все шло по плану. Эта девочка, с ее дотошным провинциальным умом, стала непредвиденным фактором. Сначала ее хотели просто запугать историей про призраков, как и других. Но она, в отличие от прочих, не испугалась. Заинтересовалась. Ее нужно было проверять.
Перемещение печати было гениальной в своей простоте проверкой. Во-первых, это показывало ей, что ее подозрения не беспочвенны. Во-вторых, это был тест на ее реакцию. Она побежала прямиком к витрине. Любопытство сильнее страха. Опасно.
«Мозг» мысленно перебрал остальных. «Реставратор» была слишком эмоциональна, ее могло прорвать. «Хранитель» знал слишком много, но был слаб здоровьем и духом, его легко было контролировать через его же страхи. «Ученый» брезгливо относился к материальной стороне дела, считая себя выше этого, что делало его идеальной ширмой. А «Шеф»... «Шеф» обеспечивала прикрытие на самом верху, ее холодный расчет был основой всего предприятия.
Их схема была отточена до совершенства. Они не воровали то, что на виду. Это было бы самоубийством. Их добыча — это то, что годами пылилось в запасниках, что было списано, перемещено, что числилось в описях, но десятилетиями не видело света. Мелкие предметы: античные камеи, монеты, печати, миниатюрные иконы. То, что не составит труда вынести, и что почти невозможно отследить до конкретного музея, если не знать инвентарных номеров.
«Мозг» вышел из укрытия и бесшумно прошел к витрине. Он надел тонкие перчатки, открыл незаметный замочек с тыльной стороны — ключ от него был только у «Шефа» и у него — и аккуратно извлек печать-саламандру. Он подержал ее в руке, чувствуя холодный вес бронзы. Бессмертная саламандра. Ирония судьбы. Ее бессмертие скоро закончится на каком-нибудь частном аукционе в Цюрихе или Дубае.
Он положил печать в бархатный мешочек и скрылся в лабиринте служебных ходов. Девочку нужно поставить на место. Если запугивание не сработает... «Мозг» с сожалением подумал, что придется задействовать более решительные меры. Жаль. Она была талантлива.
С точки зрения Елизаветы
В своей каморке на Петроградской, заваренная крепким чаем, Лиза вела свое расследование. Если музейные стены хранили молчание, возможно, ответы были в цифровом пространстве, которое не знало границ.
Ее ноутбук, купленный еще в университете, гудел, как шмель. Она начала с простого. Вбивала в поиск названия предметов, похожих на те, что хранились в ее крыле: «малая бронзовая пластика», «античные инталии», «мелкая ренессансная камея». И добавляла: «аукцион», «частная продажа», «лот».
Первые часы не принесли ничего. Бесконечные каталоги музеев, научные статьи, фотографии из открытых источников. Но она не сдавалась. Ее отец-архивариус научил ее терпению. Она копала глубже. Искала зарубежные аукционные дома, специализирующиеся на антиквариате: «Sotheby's», «Christie's», менее известные «Bonhams», «Lempertz».
И вот, на сайте одного швейцарского аукционного дома, ее взгляд зацепился за лот. На фото была изумительной работы древнеримская камея из сардоникса с профилем Юноны. Описание лаконичное: «Происхождение: из частной европейской коллекции, собрана в 1980-х годах».
Лизино сердце екнуло. Она пролистала цифровой архив фотографий, которые делала для себя на работе. И нашла. В одном из запасников, в ящике, который ей показывал Марк Борисович, лежала точно такая же камея. Она была сфотографирована на фоне старой инвентарной книги. Лиза увеличила изображение. Да, та же самая. Тот же скол на крае, та же уникальная форма облака за головой богини.
Но как доказать? Инвентарный номер эрмитажной камеи был другим. Она начала кропотливую работу, сравнивая каждую деталь. И поняла. На аукционной фотографии камея была снята на темном фоне. Но если усилить контраст и яркость... там, где должен быть виден край инвентарного листа, был просто черный фон. Однако, при максимальном увеличении, она разглядела едва заметную, полустертую водяную метку. И часть цифры. Ту самую, что была в их книге учета.
Они не просто воровали. Они подделывали документы, создавая легенду о «частной коллекции». Они стирали историю предмета, чтобы его нельзя было отследить.
Дрожащими руками она открыла новый сайт. Аукцион в Дубае. И снова удар в сердце — пара византийских золотых серег, описанных как «сокровища Османской империи». А на ее памяти, в глубине фондов, лежали точно такие же, с пометкой «требуют реставрации».
Она откинулась на спинку стула. Комната поплыла перед глазами. Это был не просто единичный случай. Это была система. Промышленная, налаженная утечка музейных ценностей за границу.
И в этот момент в ее телефоне загорелось сообщение от Алексея.
«Лиза, как твои успехи в охоте на призраков? Нашелa ли что-нибудь? Может, встретимся, обсудим?»
Раньше это сообщение вызвало бы у нее прилив тепла. Теперь же ее бросило в холодный пот. Алексей так интересовался деталями. Он журналист. У него есть связи. А что, если его интерес не случайный? Что, если он не охотник за историями, а... часть этой системы? Наблюдатель?
Она посмотрела на экран ноутбука, на лица римских императоров с аукционных фотографий, будто смотревших на нее с укором. Она стояла на краю пропости. С одной стороны — тихий, респектабельный музей, коллеги, в которых она хотела верить, и мужчина, который ей нравился. С другой — цифровые призраки украденных сокровищ и жестокая правда.
Правда, которая, она чувствовала, могла стоить ей не только карьеры, но и жизни.
Тишина Эрмитажа стала для Елизаветы звенящей. Каждый скрип половицы, каждый отдаленный шаг эхом отзывался в ее напряженных нервах. Она больше не верила в призраков; теперь она боялась живых людей, которые притворялись тенями.
Она превратила свою маленькую комнату в штаб-квартиру. На стене появилась импровизированная карта-схема музейного крыла, сделанная от руки. На ней она отмечала места «мистических» происшествий, время отключения света, маршруты дежурных. Рядом, на листах бумаги, росло генеалогическое древо подозрений — имена сотрудников и стрелочки, соединяющие их с аномалиями.
Но главная работа шла в цифровом пространстве. Она вела двойную жизнь: днем — скромный сотрудник, ночью — цифровой сыщик. Она создала анонимный аккаунт в Darknet и с замиранием сердца пробиралась по форумам коллекционеров, где царил закон анонимности и где обсуждались «предметы с сложным провенансом» — эвфемизм для краденого.
Именно там, на одном из закрытых ресурсов, доступ к которому она получила, следуя цепочке ссылок с аукционных сайтов, она нашла то, что искала. Некий пользователь под ником «Salamandra» периодически выкладывал для предварительного просмотра лоты. Фотографии были сделаны в студии, но на одном из них, в уголке, на бархате, лежал тот самый знакомый обломок мрамора с клеймом, который она видела в фондах. Это было стопроцентное совпадение.
«Salamandra». Саламандра. Та самая печать. Это было не совпадение, это была насмешка. Подпись. Преступники чувствовали себя настолько уверенно, что бравировали.
Она начала анализировать график появления новых лотов у «Salamandra». Они совпадали с периодами, когда в их крыле либо проводились «плановые работы» (вентиляция, проверка проводки), либо когда Владимир Игоревич уезжал в командировки на конференции, а Анна Сергеевна брала короткий отпуск. В эти же дни ночные дежурства либо исполнял Геннадий, либо их отменяли под предлогом «ремонта систем безопасности».
Механизм начинал вырисовываться. Кто-то из старших сотрудников обеспечивал доступ к запасникам и изменял документы. Кто-то другой — физически выносил предметы, пользуясь суматохой «работ» или отсутствием ключевых фигур. «Громила»-Геннадий стоял на низшей ступени — запугивание, мелкие поручения, создание атмосферы страха.
Но как они выносили ценности? Музей — режимный объект. Всех сотрудников досматривали на выходе. Лиза стала обращать внимание на детали. Она заметила, что Светлана Петрова иногда выносила в своей объемной сумке папки с чертежами и бутербродами, и охрана, привыкшая к ней, лишь мельком заглядывала внутрь. Марк Борисович приходил с большим портфелем для бумаг, из которого никогда не вынимал бумаги. Даже у Владимира Игоревича была старомодная, вместительная дипломат.
Они не могли выносить крупные вещи. Но мелкие камеи, монеты, печати... их можно было спрятать где угодно. В рулоне чертежей, в папке с документами, в коробке из-под сэндвича, в дипломате между листами конспектов.
Именно в тот день, когда она это осознала, она впервые почувствовала на себе тяжелый, пристальный взгляд. Она сидела в читальном зале музейной библиотеки, и вдруг ее бросило в жар. Она медленно подняла голову. Из-за стеллажа с каталогами на нее смотрел Геннадий. Не пробегающим взглядом, а долгим, изучающим, почти животным. Он не отводил глаз, пока она не отвела свои, сердце бешено колотясь.
С этого момента ощущение наблюдения стало ее тенью. Она ловила на себе быстрый взгляд Анны Сергеевны, когда та проходила мимо. Видела, как Владимир Игоревич резко обрывал разговор о командировках, едва она приближалась. Однажды, возвращаясь вечером домой, она несколько раз обернулась, уверенная, что за ней идут. В толпе у метро ей померещилась знакомая высокая фигура Алексея, но, когда она вгляделась, его нигде не было. Паранойя? Возможно. Но инстинкт самосохранения кричал, что нет.
Кульминацией стала находка в ее собственном кабинете. Утром, придя на работу, она обнаружила на своем столе, поверх разбросанных бумаг, маленький, смятый клочок старой музейной инвентарной описи. На нем было напечатано всего одно слово, вырезанное из газетных заголовков, как в старых детективах о шантаже:
«ОСТАНОВИСЬ»
Легендарная стойкость Эрмитажа, пережившего блокаду, обернулась для нее ледяным ужасом. Эти стены не только хранили тайны — они были их соучастниками. Они видели все. И кто-то, кто свободно перемещался в них ночью, оставил ей это послание. Не угрозу расправы, а предупреждение. Значит, в этой схеме был кто-то, кто, возможно, испытывал к ней жалость. Или просто не хотел лишнего шума.
Но это предупреждение имело обратный эффект. Страх сменился холодной, ясной решимостью. Они боялись. Боялись ее, простой девушки из провинции с ноутбуком и доступом в интернет. Значит, она была на правильном пути.
Она аккуратно положила записку в прозрачный файл. Это была первая вещественная улика. Теперь она знала наверняка: она не параноик.
Любовная линия ее жизни тоже развивалась, но подобно петербургской погоде — переменчиво и с пронизывающей сыростью. Встречи с Алексеем стали регулярными. Они пили кофе в уютных кафе на набережных Мойки, гуляли по Летнему саду, где с бронзовых статуй уже опадали последние листья. Он был очарователен, эрудирован и внимателен. Он слушал ее теории о пропажах с таким интересом, что у Лизы захватывало дух.
«Ты представляешь, Алексей, я проверила старые записи! Эта печать была возвращена на место! Анна Сергеевна сама это подписала!» — поделилась она одним вечером, сидя в кафе с видом на освещенную Неву.
Алексей задумчиво помешал сахар в эспрессо. «Странно. Очень странно. Но, Лиза, будь осторожна. Музей — это как айсберг. То, что видят посетители, — лишь малая часть. Под водой скрыты интриги, амбиции, большие деньги. Не наступай никому на пятки.»
Его слова звучали как предупреждение, и в его глазах она увидела не просто любопытство журналиста, а нечто более серьезное. Это ее и смущало, и притягивало. Он был единственным человеком, с которым она могла говорить об этом.
Однажды поздним вечером, когда музей был уже закрыт для посетителей, а большая часть сотрудников разошлась, Лиза осталась, чтобы дописать отчет. Внезапно в их крыле погас свет. Не во всем музее, а именно в их анфиладе залов. Густая, почти осязаемая тьма накрыла скульптуры, и они замерли в зловещих, искаженных позах в свете аварийных фонарей, тускло горевших в конце коридора.
Сердце Лизы заколотилось. Она вышла из своего кабинета и прислушалась. Тишина была абсолютной. И вдруг — легкий, металлический скрежет, доносящийся из Зала Римского портрета. Тот самый звук, который она слышала в первый день.
Взяв в руки тяжелый карманный фонарь, подарок отца «на всякий случай», она двинулась на звук. Луч света выхватывал из мрака безумные глаза мраморного фавна, скорбный лик императора, изогнутую шею нимфы. Казалось, они ожили и замерли в неестественных позах, наблюдая за ней.
В Зале Римского портрета никого не было. Но ее луч упал на одну из витрин. Под стеклом лежала коллекция золотых римских монет. И на бархатном ложементе, рядом с аккуратной этикеткой, лежала крошечная, блестящая на свету вещица. Та самая бронзовая печать-саламандра.
Лиза замерла в изумлении. Она пропала из одного зала и появилась в другом! Она оглянулась, чувствуя себя так, будто за ней наблюдают. Тени замерли неподвижно. Ни души.
Она уже хотела подойти ближе, как вдруг услышала быстрые, твердые шаги. Из темноты следующего зала появилась фигура с мощным фонарем в руке. Это был ночной сторож Геннадий.
«Что вы здесь делаете?» — его голос прозвучал резко, без тени обычной служебной почтительности.
«Я... я работала. Погас свет... и я услышала звук», — сбивчиво объяснила Лиза.
Он направил луч своего фонаря на нее, ослепляя.
«Звуки тут часто бывают. Старые сети. И сквозняки. Вам лучше вернуться в свой кабинет. Или вообще уйти домой. Нечего тут по темноте шастать.»
Его тон не допускал возражений. Лиза, сжав свой фонарик так, что костяшки пальцев побелели, кивнула и пошла обратно. Она чувствовала его взгляд у себя в спине всю дорогу до выхода.
На следующее утро она первым делом помчалась в Зал Римского портрета. Витрина с монетами стояла на своем месте. Печать-саламандра лежала там же, где она ее видела вчера. Она проверила книгу учета — никаких записей о ее перемещении не было.
Это было сообщение. Кто-то дал ей понять, что знает о ее интересе. Кто-то показал, что может играть с музейными ценностями, как с пешками. Кто-то продемонстрировал свою власть в этих стенах.
И этот кто-то был не призрак. Это была плоть и кровь. И, возможно, он был совсем рядом, притворяясь ее другом, наставником или простым сторожем. Елизавета поняла, что игра началась по-настоящему. И теперь речь шла не только о раскрытии тайны, но и о ее собственной безопасности.
Глава четвертая. Двойная игра
С точки зрения «Теней»
Он наблюдал за ней. Высокая, худощавая фигура, скрытая в служебной нише за системой вентиляции, смотрела, как молодая сотрудница, Скворцова, бежит по коридору, ее испуганное лицо мелькает в луче фонаря сторожа. «Громила» сыграл свою роль безупречно — напугал, отчитал, выдворил.
«Громила» был полезным инструментом. Его преданность была куплена не деньгами, а решением каких-то его личных, мелких проблем. Он был мышцей, глазами и ушами на первом уровне. Но он не знал главного.
«Мозг», стоявший в темноте, улыбнулся про себя. Все шло по плану. Эта девочка, с ее дотошным провинциальным умом, стала непредвиденным фактором. Сначала ее хотели просто запугать историей про призраков, как и других. Но она, в отличие от прочих, не испугалась. Заинтересовалась. Ее нужно было проверять.
Перемещение печати было гениальной в своей простоте проверкой. Во-первых, это показывало ей, что ее подозрения не беспочвенны. Во-вторых, это был тест на ее реакцию. Она побежала прямиком к витрине. Любопытство сильнее страха. Опасно.
«Мозг» мысленно перебрал остальных. «Реставратор» была слишком эмоциональна, ее могло прорвать. «Хранитель» знал слишком много, но был слаб здоровьем и духом, его легко было контролировать через его же страхи. «Ученый» брезгливо относился к материальной стороне дела, считая себя выше этого, что делало его идеальной ширмой. А «Шеф»... «Шеф» обеспечивала прикрытие на самом верху, ее холодный расчет был основой всего предприятия.
Их схема была отточена до совершенства. Они не воровали то, что на виду. Это было бы самоубийством. Их добыча — это то, что годами пылилось в запасниках, что было списано, перемещено, что числилось в описях, но десятилетиями не видело света. Мелкие предметы: античные камеи, монеты, печати, миниатюрные иконы. То, что не составит труда вынести, и что почти невозможно отследить до конкретного музея, если не знать инвентарных номеров.
«Мозг» вышел из укрытия и бесшумно прошел к витрине. Он надел тонкие перчатки, открыл незаметный замочек с тыльной стороны — ключ от него был только у «Шефа» и у него — и аккуратно извлек печать-саламандру. Он подержал ее в руке, чувствуя холодный вес бронзы. Бессмертная саламандра. Ирония судьбы. Ее бессмертие скоро закончится на каком-нибудь частном аукционе в Цюрихе или Дубае.
Он положил печать в бархатный мешочек и скрылся в лабиринте служебных ходов. Девочку нужно поставить на место. Если запугивание не сработает... «Мозг» с сожалением подумал, что придется задействовать более решительные меры. Жаль. Она была талантлива.
С точки зрения Елизаветы
В своей каморке на Петроградской, заваренная крепким чаем, Лиза вела свое расследование. Если музейные стены хранили молчание, возможно, ответы были в цифровом пространстве, которое не знало границ.
Ее ноутбук, купленный еще в университете, гудел, как шмель. Она начала с простого. Вбивала в поиск названия предметов, похожих на те, что хранились в ее крыле: «малая бронзовая пластика», «античные инталии», «мелкая ренессансная камея». И добавляла: «аукцион», «частная продажа», «лот».
Первые часы не принесли ничего. Бесконечные каталоги музеев, научные статьи, фотографии из открытых источников. Но она не сдавалась. Ее отец-архивариус научил ее терпению. Она копала глубже. Искала зарубежные аукционные дома, специализирующиеся на антиквариате: «Sotheby's», «Christie's», менее известные «Bonhams», «Lempertz».
И вот, на сайте одного швейцарского аукционного дома, ее взгляд зацепился за лот. На фото была изумительной работы древнеримская камея из сардоникса с профилем Юноны. Описание лаконичное: «Происхождение: из частной европейской коллекции, собрана в 1980-х годах».
Лизино сердце екнуло. Она пролистала цифровой архив фотографий, которые делала для себя на работе. И нашла. В одном из запасников, в ящике, который ей показывал Марк Борисович, лежала точно такая же камея. Она была сфотографирована на фоне старой инвентарной книги. Лиза увеличила изображение. Да, та же самая. Тот же скол на крае, та же уникальная форма облака за головой богини.
Но как доказать? Инвентарный номер эрмитажной камеи был другим. Она начала кропотливую работу, сравнивая каждую деталь. И поняла. На аукционной фотографии камея была снята на темном фоне. Но если усилить контраст и яркость... там, где должен быть виден край инвентарного листа, был просто черный фон. Однако, при максимальном увеличении, она разглядела едва заметную, полустертую водяную метку. И часть цифры. Ту самую, что была в их книге учета.
Они не просто воровали. Они подделывали документы, создавая легенду о «частной коллекции». Они стирали историю предмета, чтобы его нельзя было отследить.
Дрожащими руками она открыла новый сайт. Аукцион в Дубае. И снова удар в сердце — пара византийских золотых серег, описанных как «сокровища Османской империи». А на ее памяти, в глубине фондов, лежали точно такие же, с пометкой «требуют реставрации».
Она откинулась на спинку стула. Комната поплыла перед глазами. Это был не просто единичный случай. Это была система. Промышленная, налаженная утечка музейных ценностей за границу.
И в этот момент в ее телефоне загорелось сообщение от Алексея.
«Лиза, как твои успехи в охоте на призраков? Нашелa ли что-нибудь? Может, встретимся, обсудим?»
Раньше это сообщение вызвало бы у нее прилив тепла. Теперь же ее бросило в холодный пот. Алексей так интересовался деталями. Он журналист. У него есть связи. А что, если его интерес не случайный? Что, если он не охотник за историями, а... часть этой системы? Наблюдатель?
Она посмотрела на экран ноутбука, на лица римских императоров с аукционных фотографий, будто смотревших на нее с укором. Она стояла на краю пропости. С одной стороны — тихий, респектабельный музей, коллеги, в которых она хотела верить, и мужчина, который ей нравился. С другой — цифровые призраки украденных сокровищ и жестокая правда.
Правда, которая, она чувствовала, могла стоить ей не только карьеры, но и жизни.
Глава пятая. Сеть и тень
Тишина Эрмитажа стала для Елизаветы звенящей. Каждый скрип половицы, каждый отдаленный шаг эхом отзывался в ее напряженных нервах. Она больше не верила в призраков; теперь она боялась живых людей, которые притворялись тенями.
Она превратила свою маленькую комнату в штаб-квартиру. На стене появилась импровизированная карта-схема музейного крыла, сделанная от руки. На ней она отмечала места «мистических» происшествий, время отключения света, маршруты дежурных. Рядом, на листах бумаги, росло генеалогическое древо подозрений — имена сотрудников и стрелочки, соединяющие их с аномалиями.
Но главная работа шла в цифровом пространстве. Она вела двойную жизнь: днем — скромный сотрудник, ночью — цифровой сыщик. Она создала анонимный аккаунт в Darknet и с замиранием сердца пробиралась по форумам коллекционеров, где царил закон анонимности и где обсуждались «предметы с сложным провенансом» — эвфемизм для краденого.
Именно там, на одном из закрытых ресурсов, доступ к которому она получила, следуя цепочке ссылок с аукционных сайтов, она нашла то, что искала. Некий пользователь под ником «Salamandra» периодически выкладывал для предварительного просмотра лоты. Фотографии были сделаны в студии, но на одном из них, в уголке, на бархате, лежал тот самый знакомый обломок мрамора с клеймом, который она видела в фондах. Это было стопроцентное совпадение.
«Salamandra». Саламандра. Та самая печать. Это было не совпадение, это была насмешка. Подпись. Преступники чувствовали себя настолько уверенно, что бравировали.
Она начала анализировать график появления новых лотов у «Salamandra». Они совпадали с периодами, когда в их крыле либо проводились «плановые работы» (вентиляция, проверка проводки), либо когда Владимир Игоревич уезжал в командировки на конференции, а Анна Сергеевна брала короткий отпуск. В эти же дни ночные дежурства либо исполнял Геннадий, либо их отменяли под предлогом «ремонта систем безопасности».
Механизм начинал вырисовываться. Кто-то из старших сотрудников обеспечивал доступ к запасникам и изменял документы. Кто-то другой — физически выносил предметы, пользуясь суматохой «работ» или отсутствием ключевых фигур. «Громила»-Геннадий стоял на низшей ступени — запугивание, мелкие поручения, создание атмосферы страха.
Но как они выносили ценности? Музей — режимный объект. Всех сотрудников досматривали на выходе. Лиза стала обращать внимание на детали. Она заметила, что Светлана Петрова иногда выносила в своей объемной сумке папки с чертежами и бутербродами, и охрана, привыкшая к ней, лишь мельком заглядывала внутрь. Марк Борисович приходил с большим портфелем для бумаг, из которого никогда не вынимал бумаги. Даже у Владимира Игоревича была старомодная, вместительная дипломат.
Они не могли выносить крупные вещи. Но мелкие камеи, монеты, печати... их можно было спрятать где угодно. В рулоне чертежей, в папке с документами, в коробке из-под сэндвича, в дипломате между листами конспектов.
Именно в тот день, когда она это осознала, она впервые почувствовала на себе тяжелый, пристальный взгляд. Она сидела в читальном зале музейной библиотеки, и вдруг ее бросило в жар. Она медленно подняла голову. Из-за стеллажа с каталогами на нее смотрел Геннадий. Не пробегающим взглядом, а долгим, изучающим, почти животным. Он не отводил глаз, пока она не отвела свои, сердце бешено колотясь.
С этого момента ощущение наблюдения стало ее тенью. Она ловила на себе быстрый взгляд Анны Сергеевны, когда та проходила мимо. Видела, как Владимир Игоревич резко обрывал разговор о командировках, едва она приближалась. Однажды, возвращаясь вечером домой, она несколько раз обернулась, уверенная, что за ней идут. В толпе у метро ей померещилась знакомая высокая фигура Алексея, но, когда она вгляделась, его нигде не было. Паранойя? Возможно. Но инстинкт самосохранения кричал, что нет.
Кульминацией стала находка в ее собственном кабинете. Утром, придя на работу, она обнаружила на своем столе, поверх разбросанных бумаг, маленький, смятый клочок старой музейной инвентарной описи. На нем было напечатано всего одно слово, вырезанное из газетных заголовков, как в старых детективах о шантаже:
«ОСТАНОВИСЬ»
Легендарная стойкость Эрмитажа, пережившего блокаду, обернулась для нее ледяным ужасом. Эти стены не только хранили тайны — они были их соучастниками. Они видели все. И кто-то, кто свободно перемещался в них ночью, оставил ей это послание. Не угрозу расправы, а предупреждение. Значит, в этой схеме был кто-то, кто, возможно, испытывал к ней жалость. Или просто не хотел лишнего шума.
Но это предупреждение имело обратный эффект. Страх сменился холодной, ясной решимостью. Они боялись. Боялись ее, простой девушки из провинции с ноутбуком и доступом в интернет. Значит, она была на правильном пути.
Она аккуратно положила записку в прозрачный файл. Это была первая вещественная улика. Теперь она знала наверняка: она не параноик.
