За ней наблюдают. И игра в кошки-мышки только начинается. Но на этот раз она была готова стать не мышкой, а равноценным противником. Она достала телефон и набрала номер Алексея. Пришло время проверить и его. Пришло время рискнуть.
Ощущение наблюдения стало для Елизаветы таким же привычным, как запах старой бумаги в фондах. Она ловила на себе тяжелый, неподвижный взгляд Геннадия, скользящий, как лезвие, взгляд Анны Сергеевны и отстраненно-озабоченный – Владимира Игоревича. Музей превратился в поле боя, где противник был невидим, но вездесущ.
Ее цифровое расследование приносило плоды. Она обнаружила еще три лота на разных аукционах, которые, по ее убеждению, были похищены из запасников Эрмитажа. Она скриншотила все, сохраняла кэш страниц, зная, что они могут исчезнуть в любой момент. Но как доказать связь? Как достучаться до кого-то, кому можно доверять?
Мысль об Алексее терзала ее больше всего. Его интерес был слишком удобным, его появление – слишком своевременным. Однажды вечером, чувствуя, что паранойя вот-вот поглотит ее, она пошла на отчаянный шаг. Взяв с собой распечатанные скриншоты с аукционов, она пошла в ближайший отдел полиции.
Молодой лейтенант выслушал ее скептически, покручивая ручку.
«Молодая женщина, Эрмитаж – это федеральное учреждение. У них свой строгий учет. Вы уверены, что это не дубликаты или что-то из частных коллекций? Ваши скриншоты... это не доказательство.»
Он посоветовал ей написать официальное заявление, но по его тону было ясно – дело положат под сукно. Выйдя из отдела, Лиза почувствовала себя абсолютно одинокой. Система, которую она пыталась обвинить, защищала саму себя.
Именно в этот момент, стоя на холодном ветру и глядя на мчащиеся машины, она получила сообщение от Алексея.
«Лиза, нам нужно встретиться. Срочно. Это касается вашей безопасности. Место, где вас не найдут. Летний сад, у памятника Крылову. 20:00.»
Сердце упало. «Место, где вас не найдут». Это звучало как угроза. Но в его тоне, даже в тексте, была не тревога, а команда. Решимость. Взвесив все риски, отчаявшись и поняв, что отступать некуда, она поехала.
Летний сад в ноябре был пустынен и мрачен. Оголенные ветви деревьев хлестали на ветру, а бронзовые фигуры басен Крылова выглядели в сумерках зловеще. Алексей ждал ее, прислонившись к постаменту, без своей обычной улыбки. Его лицо было серьезным, собранным.
«Лиза», – начал он, и его голос звучал иначе – официально и твердо. Он огляделся по сторонам. «То, что я вам сейчас скажу, является государственной тайной. От вашей дальнейшей реакции зависит очень многое.»
Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза.
«Мое имя действительно Алексей Волков. Но я не журналист. Я сотрудник Федеральной службы безопасности. Я работаю здесь под прикрытием в рамках оперативной разработки под кодовым названием «Саламандра».
Лиза застыла, не в силах вымолвить слово. Все ее подозрения рухнули и собрались в новую, еще более невероятную картину.
«Мы вышли на эту группу полгода назад, – продолжал Алексей, – через мониторинг международных аукционов. Но мы столкнулись с проблемой. Все цепочки обрывались. Кто-то внутри обладает высоким уровнем доступа и чистит следы. Наше официальное расследование зашло в тупик. Любая проверка извне сразу же их спугнет. Поэтому меня внедрили как внешнего наблюдателя. Я должен был найти слабое звено, человека изнутри, который заметил бы нестыковки и был бы не задействован в схеме.»
Он кивнул в ее сторону.
«Этим человеком оказались вы, Елизавета. С самого первого дня, когда вы заговорили о пропаже печати, я понял, что вы – тот самый ключ. Ваша дотошность, ваше упорство... вы делали то, что я не мог сделать, не раскрывая себя. Вы копались в цифрах, в открытых источниках. И вы нашли то, что и мы нашли, но без наших ресурсов. Это впечатляет.»
Лиза наконец нашла голос. Он дрожал от смеси шока, обиды и облегчения.
«Так вы... использовали меня? Как приманку?»
«Нет, – его голос смягчился. – Как коллегу. Я наблюдал за вами, чтобы защитить. Ваш поход в полицию сегодня был безрассудным. Если бы я был одним из них, вы сейчас были бы в опасности. Ваш визит туда уже доложили «Шефу». Я знаю это.»
От этих слов у нее похолодела кровь.
«Как вы...?»
«У нас есть свои источники. Лиза, слушайте. Вы оказались в центре операции, о которой не подозревали. Теперь у вас есть выбор. Вы можете отступить. Я сделаю все, чтобы вас обезопасить, вас могут перевести в другой музей. Или...» Он посмотрел на нее с вызовом. «Или вы можете стать нашим официальным агентом внутри. Ваши глаза, ваши знания, ваш доступ к деталям – бесценны. Но это риск. Большой риск.»
Он открыл папку, которую держал в руке. Внутри лежала распечатка. Это было ее заявление в полицию, уже зарегистрированное.
«Они уже в курсе ваших подозрений. Теперь вы либо их жертва, либо наш оперативный сотрудник. Третьего не дано.»
Лиза смотрела на его серьезное лицо, на огни города, отражавшиеся в темной воде Фонтанки. Страх боролся с чувством долга и жгучим желанием докопаться до правды. Все ее одиночество, все ее подозрения обретали смысл. Она была не параноиком, не сумасшедшей. Она была на правильном пути. И теперь у нее появился союзник. Сильный, но делающий ее мишенью еще больше.
Она глубоко вздохнула, ледяной воздух обжег легкие.
«Что я должна делать?»
Уголки губ Алексея дрогнули в подобии улыбки.
«Продолжайте делать то, что делаете. Ищите несоответствия. Но теперь вы будете сообщать обо мне. И мы с вами, Елизавета Скворцова, пойдем на них вместе.»
Он протянул ей маленький, тонкий как бритва телефон.
«Только для связи со мной. Никаких других контактов. Правила оперативной работы.»
Взяв телефон, Лиза почувствовала, как ее жизнь окончательно и бесповоротно разделилась на «до» и «после». Провинциальная девушка исчезла. Родился оперативный сотрудник. Игра только начиналась, но теперь правила устанавливали они.
Тишина ее комнаты стала оглушительной. После встречи с Алексеем – нет, с агентом Волковым – мир перевернулся. Каждый привычный звук – скрип соседского шкафа, гул трамвая за окном – теперь казался потенциальной угрозой. Тот самый холодный, ясный ум, который помогал ей распутывать музейные загадки, теперь работал против нее, рисуя чудовищные картины возможного будущего.
Она держала в руках тот самый телефон – тонкий, холодный, как лезвие бритвы. Символ ее нового статуса. Агент. Это слово отдавалось в ее сознании металлическим эхом. Она не была больше просто Елизаветой, дочерью провинциального архивариуса, влюбленной в искусство. Она была пешкой, а может, и ладьей в опасной шахматной партии, которую вела ФСБ.
Чувство обиды на Алексея медленно отступало, сменяясь леденящим душу анализом. Он использовал ее? Да. Но он же и защищал. Его предупреждение о полиции было не игрой – оно было щитом. И теперь этот щит был единственным, что стояло между ней и кем-то, кто мог стереть ее без следа, как стирали инвентарные номера с украденных камеей.
Она пыталась работать, но музейные залы, некогда бывшие храмом, теперь напоминали идеально декорированную ловушку. Улыбка Анны Сергеевны казалась застывшей маской, за которой скрывался ледяной расчет. Ироничные шутки Владимира Игоревича – ширмой для презрения. Даже суетливая доброта Светланы и отеческая забота Марка Борисовича вызывали подозрение. Не были ли они частью этого? Не была ли эта «доброта» способом усыпить ее бдительность?
Она ловила себя на том, что перед тем, как что-то сказать, продумывала каждую фразу. Ее улыбка стала натянутой, движения – скованными. Она жила в постоянном осознании, что за ней наблюдают. Не только «они», но и он. Алексей. И от этого становилось и спокойнее, и невыносимее.
Вечером, пытаясь отвлечься, она позвонила матери. Звонок на родину, в тихий, патриархальный город, где самым громким событием была ссора соседей из-за забора, был ее глотком воздуха.
«Лизачка, как ты там?» – голос матери, теплый и бесконечно родной, заставил сжаться ее сердце.
«Все хорошо, мам. Работа интересная». Голос ей не повиновался, звучал фальшиво.
«Ты уверена? Ты какая-то… уставшая. Не перерабатывай. Помни, здоровье дороже».
Они поговорили о пустяках: о том, как папа нашел редкое издание в своем архиве, о том, что соседка Ольга Николаевна вышла замуж. Обычная, мирная жизнь. Та жизнь, которую она оставила ради своей мечты. И теперь эта мечта грозила разрушить не только ее мир, но и этот, тихий и такой хрупкий.
«Кстати, Лиза, к папе на днях приходили», – вдруг сказала мать небрежным тоном, которым всегда сообщала о чем-то несущественном.
Лизу будто током ударило. «Кто?»
«Да какие-то мужчины. Из городской администрации, сказали. Говорили, что проверяют архивы по какому-то старому фонду. Вежливые такие. Сидели с папой, чай пили. Он потом даже приободрился, рад был пообщаться с людьми из дела».
Ледяная рука сжала ей горло. «Мам… Они… Они не назвались? Фамилии?»
«Ах, нет, не спросила. Но один, тот, что постарше, интересовался и тобой. Говорил, что слышал, наша дочь в Эрмитаже работает, мол, гордость для всего города. Спросил, как ты устроилась, не тяжело ли тебе одной в Питере…»
Мир поплыл перед глазами. Лиза судорожно сглотнула, пытаясь выдавить из себя ровный голос.
«Мам… Слушай меня внимательно. Если они придут еще… Ничего им не рассказывай. Ничего. Скажи, что у нас с тобой натянутые отношения, что мы редко общаемся. Что я вам ничего не рассказываю. Поняла?»
В трубке воцарилась напряженная пауза. «Лиза… что случилось? Ты в беде?»
Голос матери дрогнул от страха.
«Нет! Нет, все в порядке. Просто… в музее такая строгая политика конфиденциальности. Никакой личной информации. Так, правила». Она лгала, и лгала ужасно, но иного выхода не было.
«Хорошо, дочка… Я поняла». Мать не поверила. Чувствовалось по голосу. Но она поняла главное – ее ребенку угрожает опасность.
Закончив разговор, Лиза бросила телефон на кровать и, обхватив голову руками, застыла. Дыхание перехватывало. Это был ход. Четкий, безжалостный и гениальный в своем подлом психологизме.
Они не тронули ее. Они тронули ее семью. Ее тихую, беззащитную родину. Они дали ей понять: мы знаем о тебе все. Мы знаем, где твои корни. Мы можем до них дотянуться. В любой момент.
Она подошла к окну, глядя на грязный двор-колодец. Где-то там, в тысячах километров, в ее родном доме, теперь витала тень, которую она принесла с собой из величественного Эрмитажа.
Страх сменился чем-то иным. Горячей, яростной волной гнева. Они перешли черту. Они вторглись в самое святое. Теперь это была не просто игра в детектива, не оперативная работа. Это была война.
Она медленно повернулась, подошла к столешнице и взяла тот самый, тонкий как лезвие, телефон. Ее пальцы больше не дрожали. Она набрала единственный номер.
«Волков», – почти мгновенно ответил голос на той стороне.
«Это Скворцова», – сказала она, и ее голос прозвучал твердо и холодно, как эрмитажный мрамор. «Они были у моих родителей. В другом городе. Я в игре. До конца».
В трубке повисла короткая пауза, полная уважения и понимания.
«Принято. Значит, война».
С того дня, как угроза коснулась ее семьи, страх в Лизе трансформировался. Он не исчез, нет. Он закалился, как сталь, превратившись в холодную, сосредоточенную решимость. Она больше не металась в панике. Каждое ее действие теперь было взвешенным ходом в этой смертельной партии.
Ее дотошность, которую в университете считали занудством, а коллеги по музею поначалу принимали за робость, стала ее главным оружием. Она проводила часы в архивах, сравнивая цифры. И не те, что были на виду, а те, что прятались в столбцах с пометками «примечания» и «технические параметры».
Именно это и привело ее к открытию. Она анализировала акты приема-передачи экспонатов на реставрацию. Все выглядело безупречно: предмет, его описание, инвентарный номер, подпись сдавшего (чаще всего Марка Борисовича) и принявшего (Светланы Петровой). Но Лиза обратила внимание на графу, которую все игнорировали – «вес, г».
Она взяла за правило лично проверять предметы, возвращавшиеся из реставрации. И однажды, беря в руки изящную золотую фибулу византийской эпохи, она заметила – она чуть-чуть легче, чем должна была быть. Разница была мизерной, в несколько грамм, которую списали бы на погрешность весов или потерю материала при щадящей чистке.
Но Лиза полезла в историю реставраций. И нашла. Оказалось, эту фибулу отправляли в мастерскую Светланы полгода назад. И в том старом акте был указан вес. Тот же самый. Но сейчас фибула была легче.
Она проверила другие предметы, побывавшие в реставрации за последний год. Выборочно. В половине случаев вес совпадал с точностью до грамма. В другой половине – был незначительный недовес. 2-3 грамма. Столько, сколько весит, например, небольшая античная золотая монета или крошечная камея.
Механизм оказался до гениальности простым и циничным. Они не крали предметы целиком. Они действовали как ювелиры-расхитители. Светлана, как реставратор, имела законный доступ. Она снимала с предметов самые ценные, но самые мелкие элементы – подвески с ожерелий, отдельные монеты из кладов, крошечные вставки из эмали и драгоценных камней. А потом, пользуясь своим талантом, искусно маскировала следы вмешательства, делая вид, что просто почистила предмет. Кто будет проверять вес вернувшегося из реставрации экспоната? Никто. Это была идеальная схема, работавшая в тени бюрократии.
«Шеф» (Анна Сергеевна?) обеспечивала прикрытие и корректировала документы. «Мозг» (Владимир Игоревич?) находил покупателей через каналы вроде «Salamandra» и, вероятно, организовывал вынос – возможно, теми самыми граммами золота и камней, которые прятались в материалах Светланы. «Громила»-Геннадий был их глазами, ушами и устранителем проблем.
Лиза поняла, что у нее на руках есть улика, но ее нужно зафиксировать официально, с привлечением экспертов-криминалистов и новых, точных весов. Она отправила Алексею зашифрованное сообщение через их спец-телефон: «Нашла механизм. Реставрация. Проверка веса. Нужна группа захвата и ордер на обыск в мастерской».
Ответ пришел быстро: «Жди инструкций. Никаких самостоятельных действий. Опасно».
Но ждать было мучительно. И именно в этот день ей показалось, что петля вокруг нее сжимается. Анна Сергеевна вызвала ее к себе и с ледяной вежливостью поинтересовалась, не слишком ли она перегружена работой, и не хочет ли она взять внеплановый отпуск – «для отдыха и, возможно, посещения родных». Это было не предложение. Это был приказ. И угроза.
Вечером, выйдя из музея, Лиза почувствовала себя особенно уязвимой. Было темно, дул пронизывающий ветер с Невы. Она решила не ехать на метро, а пройтись пешком до своего дома по Петроградской, чтобы проветрить голову. Это была ее ошибка.
Она свернула в тихий, плохо освещенный переулок, служивший короткой дорогой. И сразу поняла, что не одна. За ней шагали двое. Быстро и громко. Она ускорила шаг – они ускорились. Сердце заколотилось. Она вспомнила совет Алексея всегда быть на людных улицах.
Она почти выбежала на свою улицу, но прежде чем она успела издать звук, один из мужчин, крупный, в темной куртке с капюшоном, нагнал ее и грубо схватил за руку.
Глава шестая. Сеть, тень и союзник
Ощущение наблюдения стало для Елизаветы таким же привычным, как запах старой бумаги в фондах. Она ловила на себе тяжелый, неподвижный взгляд Геннадия, скользящий, как лезвие, взгляд Анны Сергеевны и отстраненно-озабоченный – Владимира Игоревича. Музей превратился в поле боя, где противник был невидим, но вездесущ.
Ее цифровое расследование приносило плоды. Она обнаружила еще три лота на разных аукционах, которые, по ее убеждению, были похищены из запасников Эрмитажа. Она скриншотила все, сохраняла кэш страниц, зная, что они могут исчезнуть в любой момент. Но как доказать связь? Как достучаться до кого-то, кому можно доверять?
Мысль об Алексее терзала ее больше всего. Его интерес был слишком удобным, его появление – слишком своевременным. Однажды вечером, чувствуя, что паранойя вот-вот поглотит ее, она пошла на отчаянный шаг. Взяв с собой распечатанные скриншоты с аукционов, она пошла в ближайший отдел полиции.
Молодой лейтенант выслушал ее скептически, покручивая ручку.
«Молодая женщина, Эрмитаж – это федеральное учреждение. У них свой строгий учет. Вы уверены, что это не дубликаты или что-то из частных коллекций? Ваши скриншоты... это не доказательство.»
Он посоветовал ей написать официальное заявление, но по его тону было ясно – дело положат под сукно. Выйдя из отдела, Лиза почувствовала себя абсолютно одинокой. Система, которую она пыталась обвинить, защищала саму себя.
Именно в этот момент, стоя на холодном ветру и глядя на мчащиеся машины, она получила сообщение от Алексея.
«Лиза, нам нужно встретиться. Срочно. Это касается вашей безопасности. Место, где вас не найдут. Летний сад, у памятника Крылову. 20:00.»
Сердце упало. «Место, где вас не найдут». Это звучало как угроза. Но в его тоне, даже в тексте, была не тревога, а команда. Решимость. Взвесив все риски, отчаявшись и поняв, что отступать некуда, она поехала.
Летний сад в ноябре был пустынен и мрачен. Оголенные ветви деревьев хлестали на ветру, а бронзовые фигуры басен Крылова выглядели в сумерках зловеще. Алексей ждал ее, прислонившись к постаменту, без своей обычной улыбки. Его лицо было серьезным, собранным.
«Лиза», – начал он, и его голос звучал иначе – официально и твердо. Он огляделся по сторонам. «То, что я вам сейчас скажу, является государственной тайной. От вашей дальнейшей реакции зависит очень многое.»
Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза.
«Мое имя действительно Алексей Волков. Но я не журналист. Я сотрудник Федеральной службы безопасности. Я работаю здесь под прикрытием в рамках оперативной разработки под кодовым названием «Саламандра».
Лиза застыла, не в силах вымолвить слово. Все ее подозрения рухнули и собрались в новую, еще более невероятную картину.
«Мы вышли на эту группу полгода назад, – продолжал Алексей, – через мониторинг международных аукционов. Но мы столкнулись с проблемой. Все цепочки обрывались. Кто-то внутри обладает высоким уровнем доступа и чистит следы. Наше официальное расследование зашло в тупик. Любая проверка извне сразу же их спугнет. Поэтому меня внедрили как внешнего наблюдателя. Я должен был найти слабое звено, человека изнутри, который заметил бы нестыковки и был бы не задействован в схеме.»
Он кивнул в ее сторону.
«Этим человеком оказались вы, Елизавета. С самого первого дня, когда вы заговорили о пропаже печати, я понял, что вы – тот самый ключ. Ваша дотошность, ваше упорство... вы делали то, что я не мог сделать, не раскрывая себя. Вы копались в цифрах, в открытых источниках. И вы нашли то, что и мы нашли, но без наших ресурсов. Это впечатляет.»
Лиза наконец нашла голос. Он дрожал от смеси шока, обиды и облегчения.
«Так вы... использовали меня? Как приманку?»
«Нет, – его голос смягчился. – Как коллегу. Я наблюдал за вами, чтобы защитить. Ваш поход в полицию сегодня был безрассудным. Если бы я был одним из них, вы сейчас были бы в опасности. Ваш визит туда уже доложили «Шефу». Я знаю это.»
От этих слов у нее похолодела кровь.
«Как вы...?»
«У нас есть свои источники. Лиза, слушайте. Вы оказались в центре операции, о которой не подозревали. Теперь у вас есть выбор. Вы можете отступить. Я сделаю все, чтобы вас обезопасить, вас могут перевести в другой музей. Или...» Он посмотрел на нее с вызовом. «Или вы можете стать нашим официальным агентом внутри. Ваши глаза, ваши знания, ваш доступ к деталям – бесценны. Но это риск. Большой риск.»
Он открыл папку, которую держал в руке. Внутри лежала распечатка. Это было ее заявление в полицию, уже зарегистрированное.
«Они уже в курсе ваших подозрений. Теперь вы либо их жертва, либо наш оперативный сотрудник. Третьего не дано.»
Лиза смотрела на его серьезное лицо, на огни города, отражавшиеся в темной воде Фонтанки. Страх боролся с чувством долга и жгучим желанием докопаться до правды. Все ее одиночество, все ее подозрения обретали смысл. Она была не параноиком, не сумасшедшей. Она была на правильном пути. И теперь у нее появился союзник. Сильный, но делающий ее мишенью еще больше.
Она глубоко вздохнула, ледяной воздух обжег легкие.
«Что я должна делать?»
Уголки губ Алексея дрогнули в подобии улыбки.
«Продолжайте делать то, что делаете. Ищите несоответствия. Но теперь вы будете сообщать обо мне. И мы с вами, Елизавета Скворцова, пойдем на них вместе.»
Он протянул ей маленький, тонкий как бритва телефон.
«Только для связи со мной. Никаких других контактов. Правила оперативной работы.»
Взяв телефон, Лиза почувствовала, как ее жизнь окончательно и бесповоротно разделилась на «до» и «после». Провинциальная девушка исчезла. Родился оперативный сотрудник. Игра только начиналась, но теперь правила устанавливали они.
Тишина ее комнаты стала оглушительной. После встречи с Алексеем – нет, с агентом Волковым – мир перевернулся. Каждый привычный звук – скрип соседского шкафа, гул трамвая за окном – теперь казался потенциальной угрозой. Тот самый холодный, ясный ум, который помогал ей распутывать музейные загадки, теперь работал против нее, рисуя чудовищные картины возможного будущего.
Она держала в руках тот самый телефон – тонкий, холодный, как лезвие бритвы. Символ ее нового статуса. Агент. Это слово отдавалось в ее сознании металлическим эхом. Она не была больше просто Елизаветой, дочерью провинциального архивариуса, влюбленной в искусство. Она была пешкой, а может, и ладьей в опасной шахматной партии, которую вела ФСБ.
Чувство обиды на Алексея медленно отступало, сменяясь леденящим душу анализом. Он использовал ее? Да. Но он же и защищал. Его предупреждение о полиции было не игрой – оно было щитом. И теперь этот щит был единственным, что стояло между ней и кем-то, кто мог стереть ее без следа, как стирали инвентарные номера с украденных камеей.
Она пыталась работать, но музейные залы, некогда бывшие храмом, теперь напоминали идеально декорированную ловушку. Улыбка Анны Сергеевны казалась застывшей маской, за которой скрывался ледяной расчет. Ироничные шутки Владимира Игоревича – ширмой для презрения. Даже суетливая доброта Светланы и отеческая забота Марка Борисовича вызывали подозрение. Не были ли они частью этого? Не была ли эта «доброта» способом усыпить ее бдительность?
Она ловила себя на том, что перед тем, как что-то сказать, продумывала каждую фразу. Ее улыбка стала натянутой, движения – скованными. Она жила в постоянном осознании, что за ней наблюдают. Не только «они», но и он. Алексей. И от этого становилось и спокойнее, и невыносимее.
Вечером, пытаясь отвлечься, она позвонила матери. Звонок на родину, в тихий, патриархальный город, где самым громким событием была ссора соседей из-за забора, был ее глотком воздуха.
«Лизачка, как ты там?» – голос матери, теплый и бесконечно родной, заставил сжаться ее сердце.
«Все хорошо, мам. Работа интересная». Голос ей не повиновался, звучал фальшиво.
«Ты уверена? Ты какая-то… уставшая. Не перерабатывай. Помни, здоровье дороже».
Они поговорили о пустяках: о том, как папа нашел редкое издание в своем архиве, о том, что соседка Ольга Николаевна вышла замуж. Обычная, мирная жизнь. Та жизнь, которую она оставила ради своей мечты. И теперь эта мечта грозила разрушить не только ее мир, но и этот, тихий и такой хрупкий.
«Кстати, Лиза, к папе на днях приходили», – вдруг сказала мать небрежным тоном, которым всегда сообщала о чем-то несущественном.
Лизу будто током ударило. «Кто?»
«Да какие-то мужчины. Из городской администрации, сказали. Говорили, что проверяют архивы по какому-то старому фонду. Вежливые такие. Сидели с папой, чай пили. Он потом даже приободрился, рад был пообщаться с людьми из дела».
Ледяная рука сжала ей горло. «Мам… Они… Они не назвались? Фамилии?»
«Ах, нет, не спросила. Но один, тот, что постарше, интересовался и тобой. Говорил, что слышал, наша дочь в Эрмитаже работает, мол, гордость для всего города. Спросил, как ты устроилась, не тяжело ли тебе одной в Питере…»
Мир поплыл перед глазами. Лиза судорожно сглотнула, пытаясь выдавить из себя ровный голос.
«Мам… Слушай меня внимательно. Если они придут еще… Ничего им не рассказывай. Ничего. Скажи, что у нас с тобой натянутые отношения, что мы редко общаемся. Что я вам ничего не рассказываю. Поняла?»
В трубке воцарилась напряженная пауза. «Лиза… что случилось? Ты в беде?»
Голос матери дрогнул от страха.
«Нет! Нет, все в порядке. Просто… в музее такая строгая политика конфиденциальности. Никакой личной информации. Так, правила». Она лгала, и лгала ужасно, но иного выхода не было.
«Хорошо, дочка… Я поняла». Мать не поверила. Чувствовалось по голосу. Но она поняла главное – ее ребенку угрожает опасность.
Закончив разговор, Лиза бросила телефон на кровать и, обхватив голову руками, застыла. Дыхание перехватывало. Это был ход. Четкий, безжалостный и гениальный в своем подлом психологизме.
Они не тронули ее. Они тронули ее семью. Ее тихую, беззащитную родину. Они дали ей понять: мы знаем о тебе все. Мы знаем, где твои корни. Мы можем до них дотянуться. В любой момент.
Она подошла к окну, глядя на грязный двор-колодец. Где-то там, в тысячах километров, в ее родном доме, теперь витала тень, которую она принесла с собой из величественного Эрмитажа.
Страх сменился чем-то иным. Горячей, яростной волной гнева. Они перешли черту. Они вторглись в самое святое. Теперь это была не просто игра в детектива, не оперативная работа. Это была война.
Она медленно повернулась, подошла к столешнице и взяла тот самый, тонкий как лезвие, телефон. Ее пальцы больше не дрожали. Она набрала единственный номер.
«Волков», – почти мгновенно ответил голос на той стороне.
«Это Скворцова», – сказала она, и ее голос прозвучал твердо и холодно, как эрмитажный мрамор. «Они были у моих родителей. В другом городе. Я в игре. До конца».
В трубке повисла короткая пауза, полная уважения и понимания.
«Принято. Значит, война».
Глава седьмая. Вес нетто
С того дня, как угроза коснулась ее семьи, страх в Лизе трансформировался. Он не исчез, нет. Он закалился, как сталь, превратившись в холодную, сосредоточенную решимость. Она больше не металась в панике. Каждое ее действие теперь было взвешенным ходом в этой смертельной партии.
Ее дотошность, которую в университете считали занудством, а коллеги по музею поначалу принимали за робость, стала ее главным оружием. Она проводила часы в архивах, сравнивая цифры. И не те, что были на виду, а те, что прятались в столбцах с пометками «примечания» и «технические параметры».
Именно это и привело ее к открытию. Она анализировала акты приема-передачи экспонатов на реставрацию. Все выглядело безупречно: предмет, его описание, инвентарный номер, подпись сдавшего (чаще всего Марка Борисовича) и принявшего (Светланы Петровой). Но Лиза обратила внимание на графу, которую все игнорировали – «вес, г».
Она взяла за правило лично проверять предметы, возвращавшиеся из реставрации. И однажды, беря в руки изящную золотую фибулу византийской эпохи, она заметила – она чуть-чуть легче, чем должна была быть. Разница была мизерной, в несколько грамм, которую списали бы на погрешность весов или потерю материала при щадящей чистке.
Но Лиза полезла в историю реставраций. И нашла. Оказалось, эту фибулу отправляли в мастерскую Светланы полгода назад. И в том старом акте был указан вес. Тот же самый. Но сейчас фибула была легче.
Она проверила другие предметы, побывавшие в реставрации за последний год. Выборочно. В половине случаев вес совпадал с точностью до грамма. В другой половине – был незначительный недовес. 2-3 грамма. Столько, сколько весит, например, небольшая античная золотая монета или крошечная камея.
Механизм оказался до гениальности простым и циничным. Они не крали предметы целиком. Они действовали как ювелиры-расхитители. Светлана, как реставратор, имела законный доступ. Она снимала с предметов самые ценные, но самые мелкие элементы – подвески с ожерелий, отдельные монеты из кладов, крошечные вставки из эмали и драгоценных камней. А потом, пользуясь своим талантом, искусно маскировала следы вмешательства, делая вид, что просто почистила предмет. Кто будет проверять вес вернувшегося из реставрации экспоната? Никто. Это была идеальная схема, работавшая в тени бюрократии.
«Шеф» (Анна Сергеевна?) обеспечивала прикрытие и корректировала документы. «Мозг» (Владимир Игоревич?) находил покупателей через каналы вроде «Salamandra» и, вероятно, организовывал вынос – возможно, теми самыми граммами золота и камней, которые прятались в материалах Светланы. «Громила»-Геннадий был их глазами, ушами и устранителем проблем.
Лиза поняла, что у нее на руках есть улика, но ее нужно зафиксировать официально, с привлечением экспертов-криминалистов и новых, точных весов. Она отправила Алексею зашифрованное сообщение через их спец-телефон: «Нашла механизм. Реставрация. Проверка веса. Нужна группа захвата и ордер на обыск в мастерской».
Ответ пришел быстро: «Жди инструкций. Никаких самостоятельных действий. Опасно».
Но ждать было мучительно. И именно в этот день ей показалось, что петля вокруг нее сжимается. Анна Сергеевна вызвала ее к себе и с ледяной вежливостью поинтересовалась, не слишком ли она перегружена работой, и не хочет ли она взять внеплановый отпуск – «для отдыха и, возможно, посещения родных». Это было не предложение. Это был приказ. И угроза.
Вечером, выйдя из музея, Лиза почувствовала себя особенно уязвимой. Было темно, дул пронизывающий ветер с Невы. Она решила не ехать на метро, а пройтись пешком до своего дома по Петроградской, чтобы проветрить голову. Это была ее ошибка.
Она свернула в тихий, плохо освещенный переулок, служивший короткой дорогой. И сразу поняла, что не одна. За ней шагали двое. Быстро и громко. Она ускорила шаг – они ускорились. Сердце заколотилось. Она вспомнила совет Алексея всегда быть на людных улицах.
Она почти выбежала на свою улицу, но прежде чем она успела издать звук, один из мужчин, крупный, в темной куртке с капюшоном, нагнал ее и грубо схватил за руку.
