– Лохматый, не тревожь нашу гостью, она устала, и ей надо отдохнуть, – пробурчал он на РУССКОМ ЯЗЫКЕ.
– Господи, откуда вы знаете этот язык? – вскричала я, попытавшись встать с кровати. Но Лохматый был проворнее. Он положил мне на плечо голову, не давая подняться и требуя внимания к себе.
Старик с интересом глянул на меня, прищурив глаза, и с хитрецой спросил:
– А ТЫ откуда знаешь язык моего мира?
И тогда я поняла две вещи: во-первых, я не в средневековье, а если в нем, то – в чужом, во-вторых – я встретила земляка, а точнее – одномирянина.
Дед Корней (так звали хозяина) угощал меня крепким чаем с пирожками и посвящал в историю своей жизни.
Лет сорок назад он и еще несколько человек из его поселка принялись «разрабатывать» давно заброшенную шахту на предмет ценных металлов. Золота и серебра так и не нашли. Зато нашли проблемы на одно место. На них кто-то донес, а так как КГБ в шестидесятые еще никто не отменял и сесть можно было даже за чих в неположенном месте, то в сложившейся ситуации не сбежал бы из родного поселка только ленивый. А среди доморощенных шахтеров таких не оказалось. Напоследок дед решил вернуться в шахту за инструментом (всё-таки денег стоит!). И попал. В прямом смысле – в параллельный мир. И живет здесь, как я уже сказала, лет сорок, может больше, кто ж сейчас скажет точно? Живет тихо, неприметно. Собирает травы, выращивает овощи, не лезет на рожон. Ему не привыкать – как-никак в совдепе рос. А жизнь здесь непростая. Что-то уж слишком отличается мирок от своего собрата по параллельности. Нет, с доносчиками, разбойниками и прочими сволочными элементами тут всё в порядке. Этого добра хватает. А вот насчет развития и прогресса (ну, как у нас – догнать и перегнать) – это здесь отсутствует. Более того, прогресс не только не поощряется – всячески наказывается. Никаких тебе новшеств и изобретений, ничего, что хоть как-то облегчало бы жизнь людей труда.
– Ну хоть колесо-то изобрели? – сыронизировала я.
– Колесо-то – изобрели, а так же порох, компас, печатный станок, - дед усмехнулся, – но после того, как к власти пришел предок нашего Императора, все изменилось. Сперва церковь взяла под контроль все области науки и техники. Изобретения уничтожались, а сами изобретатели предавались анафеме, а чаще смерти. ОНИ захотели контролировать все… В этом мире то, что не одобрено Первосвященником есть грех. Любая мало-мальски полезная придумка наказывается достойно: очищением святым огнем.
При этих словах я невольно поморщилась. Слишком свежи были воспоминания.
Дед Корней между тем продолжил.
– Поэтому люди сидят тихо, никуда не лезут и иногда доживают до преклонных лет. Ну, а чаще, конечно, заканчивают более трагично: на дыбе или костре – для устрашения остальных. Виновен ты или нет – дело десятое. Великий Инквизитор Квазара – так называется столица этого государства и само государство – слывет наиболее ревностным поборником чистоты веры и сжигает грешников десятками в день.
«Да, – подумала я, – работа у человека была сложная, ненормированная». Я уже догадалась, чей плащ позаимствовала, и решила как можно незаметнее избавиться от этой улики.
Вот недавно прошел слух, что у озера Мара демона схватили. Ну, и Великий Инквизитор пожелал самолично допросить отродье. Чем дело закончилось в деревне, откуда вчера вернулся дед, еще не знали. Тут дед прервал свой рассказ и посмотрел на меня:
– Не пужайся внучка, крест я спрятал в лесу – так, что сам уже не найду, а мантию я сжег. Живи спокойно, здесь тебя не тронут.
– Но меня могут узнать в лицо, меня же видел не только тот псих, а и стражники, да и еще целая куча народу.
Дед, вздохнув, поднялся с табурета и подошел к столу. Покопавшись там, он извлек предмет очень похожий на привычное зеркало и, глядя на меня с некоторым сожалением, протянул его мне. Я с трудом взяла зеркало и посмотрелась в него. И мне стало понятно, почему дед выглядел таким расстроенным, когда подавал мне его. На месте лица был ожог, уж не знаю какой степени, но то, что мне предстоит еще долго избегать зеркал и людных мест, это было ясно. Гибель моего мира оставила след не только в душе, но и на теле.
Когда-то я была обычной девушкой: рыжие волосы, глаза непонятно какого цвета (то ли серые, то ли голубые) и очень бледная кожа лица – ничего особенного. Я даже слегка комплексовала по поводу своей обычности. Теперь же у меня не было даже этого. Цветом лицо напоминало спелый помидор, и краснота сходить, по-видимому, не торопилась. Переведя взгляд с лица на ладони, я ужаснулась. Если по поводу лица еще можно было на что-то надеяться, то ладони мне, по всей видимости, придется прятать всю оставшуюся жизнь.
???
Шли недели. С дедом Корнеем мы легко нашли общий язык. Говорили о многих вещах, прежде всего – о переменах на нашей родине. Дед слушал меня, широко раскрыв глаза, руки его подрагивали от волнения. И, несмотря на то, что я, как могла, сглаживала острые факты нашей истории, на деда услышанное произвело огромное и неоднозначное впечатление. Хоть его миром давно стал другой мир, он всё же часто вспоминал о том, что было потеряно так внезапно. Корней часто рассказывал мне местные сказки и легенды, а мне нравилось слушать его и вспоминать: я возвращалась мысленно в прошлое, к теплу и уюту родного дома, и чувствовала себя почти счастливой. Волк не отходил от меня ни на шаг, и я знала, что в его особе я обрела надежного друга. Как же я хотела, чтобы это никогда не кончалось! Постепенно я стала понимать чужой язык и даже пыталась связно говорить. Кажется, деда это веселило, но он исправно несколько часов в день посвящал занятиям со мной. Письменная речь у меня выходила чуть лучше устной, что вызывало гордость: у него – как учителя, у меня – как ученицы. Месяца через четыре я уже могла прилично говорить, не вызывая подозрений, но интригуя интересным выговором. Всё это время я никуда не выходила, а дед, живя уединенно, практически ни с кем не виделся, но на всякий случай пустил слух о якобы приехавшей погостить внучке. Похоже, на это клюнули, так как меня до сих пор никто не пытался использовать в качестве хвороста для костра. Моя внешность постепенно стала принимать привычный вид, точнее – цвет лица вернулся от темно-бордового к бледно-розовому, шрамов практически не осталось. Благодаря травкам и примочкам деда Корнея заживление происходило быстрее, чем я могла надеяться. К моему счастью, ожоги оказались не такими серьезными, как выглядели вначале, а вот свою положительную роль в маскировке сыграли. Кто признает в бледной девице краснолицего демона? С ладонями повезло меньше: краснота и опухоль исчезли, но шрамы остались, переплетясь к тому же в такой заковыристый узор, что мы с дедом справедливо решили никогда и никому их не демонстрировать. Под чутким руководством деда я сшила себе тонкие и, по-моему, довольно стильные перчатки и не снимала их даже дома.
Иногда я выходила прогуляться, но только по ночам, опасаясь случайных взглядов. Хотя, какие взгляды? Мы ведь жили в лесу, куда никто не заходил. Мне нравилось прогуливаться по этому незнакомому, чужому миру. Растительность не сильно отличалась от той, к которой я привыкла. Лес состоял исключительно из елей насыщенного зеленого цвета, сосен я здесь не встречала. Животных видела редко, да и те при виде постоянно сопровождавшего меня Лохматого предусмотрительно соблюдали безопасную дистанцию. Изредка по ночам я сидела у костра на поляне недалеко от дедовой избушки и старалась разобраться в себе. Ночные мотыльки и комары кружились над лесной поляной, привлеченные светом моего костра. Что я чувствую к этому миру кроме опасения и страха перед неизвестностью? Наверное, здоровое любопытство: не каждому ведь представляется возможность заглянуть в другой мир, возможность, от которой я с радостью отказалась бы. И всё время во мне не умирало непреодолимое желание вернуть назад всё, что было у меня отнято.
А еще я читала. У Деда Корнея, на удивление, оказалась довольно неплохая библиотека. Видимо, советское воспитание и происхождение из «самой читающей страны» сыграли свою роль. Вот только доберись до этих книг инквизиция!.. Я часто спрашивала его, каким чудом он добыл их, ответом были лишь хитрая улыбка и предложение попить чайку. Видимо, деда не всё рассказал мне о своем таинственном прошлом. Книги открывали историю неизвестного мне мира, и я дивилась необычайной способности некоторых личностей подстраивать жизнь под собственные интересы. Я узнала из книг, что лет двести назад, во времена разрухи и мракобесия, пришел сильный и отважный муж, который совершил бесконечное число подвигов, а затем благосклонно принял в благодарность от счастливых жителей трон Квазара. Впоследствии, расширив территорию страны с помощью военных операций, он создал империю, охватившую практически полмира. Именно правление Лори Мужественного подарило государству прогресс и светлое будущее. Сочетание прилагавшегося изображения сего мужественного господина с ощущением на собственной шкуре самогo прогресса озаботило меня вопросом: а так ли уж плохо было до его прихода, а если и было хуже, то насколько?
В других книжных источниках я нашла подтверждение своим подозрениям. Лори и его потомки посадили страну в такую глубокую лужу, что вытащить ее оттуда представлялось возможным только при условии скорейшего вымирания всех Лорей вместе взятых и прихода к власти действительно толкового и порядочного человека, а не пиромана, каким был очередной наследник Лори ...надцатый. А как, спросите вы, эти клоны удерживали власть? Да очень просто: с одной стороны – сила, с другой – страх. Что может объединить бедных и богатых – только общий враг. А он имелся, и, судя по прочитанному, весьма серьезный.
Никто не знал, откуда они появились. Произошло это внезапно: однажды мир разделился на светлую и темную части. В прямом смысле. Где-то в ста километрах от самой дальней границы империи Квазар проходила невидимая черта, которую мало кто отваживался переступить. Как эту черту определяли – да очень просто: переступивший ее оказывался в полнейшей мгле, и двигаться дальше не решался. Так что любопытство шпионов империи так и осталось неудовлетворенным.
Появлялись незваные соседи внезапно, совершали быстрый набег на окраины Квазара и исчезали, прихватив с собой металл, животных и... людей. И только в последние годы очередной Лори, похоже, внял призывам советников и стал предпринимать попытки остановить набеги. Ну, так, без особого фанатизма, лишь чтобы поддержать иллюзию несокрушимости Квазара. Но пока это ничего не меняло. Набеги продолжались, люди и домашний скот исчезали с периодичностью раз в квартал, в погоню за ними отправляли солдат, через пару дней доблестные воины возвращались с пустыми руками и глубоким чувством выполненного долга. А большего от них никто и не требовал.
Не скажу, чтоб обитатели Темного мира сильно меня заинтересовали, но всё же: ладно, я еще могла предположить, для чего им скот и металл, но люди? Неужели их правитель страдает той же манией, что и Лори, и ему попросту не хватает расходного материала? Или здесь нечто другое, и всё гораздо глубже и интереснее?
Ознакомившись вкратце с историей мира, куда я попала, я призадумалась о собственной судьбе: а что дальше? И дело даже не в подпорченной внешности (хотя, и в этом тоже). Было ясно, что с моим характером, посттоталитарным воспитанием и стремлением к свободе я здесь не приживусь. Более того, в недрах моего разума упрямо зрела мысль: не долго мне коптить мир Квазара (особенно если поймают). А подозрения на мой счет возникнут обязательно. Это здесь, в домике у деда Корнея, я могла чувствовать себя в относительной безопасности – до первой непредвиденной ситуации. К тому же, если меня найдут, дед наверняка пострадает, а я никогда себе этого не прощу. Мне нужно было уходить, вот только я совершенно не представляла себе – куда.
Иногда я мысленно возвращалась в прошлое и тихо рыдала в подушку, а Лохматый самозабвенно лизал меня в лицо, и так мне становилось жалко себя! Когда я вспоминала свое прибытие сюда, камеру, кандалы, я поражалась, что чувствую только злость и ни капли сожаления о совершенном убийстве. Да, я защищалась, и он был явно неправ, но хоть какие-то чувства кроме злости... На этом я старалась отбросить мысли о надвигающейся социопатии и думать о чем-то отвлеченном.
Единственным светлым явлением за последние полгода для меня стали дед Корней и Лохматый, и я не хотела терять их. Но жизнь распорядилась иначе.
Последний месяц года в Квазаре назывался Сечь. После него наступал Фрол. Здесь не праздновали Новый Год, и тем более Рождество. В этот мир не пришел Спаситель, и тем загадочнее было присутствие здесь инквизиции, методов расправы над преступниками и религиозных символов моего мира. Основной религией была вера в единого Светлого Бога, имя которого, по преданию, мог знать лишь первосвященник. Именно он являлся главой Храма и единственным представителем Бога на земле. Хм, что-то до боли знакомое, почти родное средневековье, но тут догма давала сбой, и дальше было уже страшнее. В Храме осуществлялись жертвоприношения. В жертву приносили людей, и обязательно праведников, ибо лишь чистая кровь невинного могла быть угодна божеству. Наверное, могла и не быть угодной, но возражений оттуда до сих пор не поступало. Получалось, бедный люд страдал и от своей греховности, и от праведности. В основе их веры явно лежало христианство, правда, в сильно извращенном виде. Напрашивался вывод: мы с дедом Корнеем были не единственными пришельцами. И было у людей нашего мира любопытное свойство – похабить всё светлое и возвышенное.
И вот с приходом Фрола я приняла решение покинуть гостеприимный дом деда Корнея и искать свою дорогу в этом мире. Дед долго отговаривал меня, пытался переубедить, но я была непреклонна. Оставаться здесь было слишком опасно, и главное – это подвергало опасности хозяина дома. В Квазар уже давно был прислан другой инквизитор, и я с ужасом думала, что с приходом тепла у него может появиться желание прочесать лес и все окрестные деревеньки. Кстати, Демон Квазара, как меня сейчас называли, был всё еще в розыске.
Перед уходом я хотела еще раз взглянуть на то место, где произошел мой переход из одного мира в другой. Дорогу туда я помнила смутно, но, подробно расспросив деда, нашла ее почти сразу. Была ночь, бледная луна освещала мне путь. Я всегда любила лунный свет, чем-то он меня завораживал, манил. Вот оно, озеро. Я подошла к воде и, опустившись на колени, стала перебирать пальцами песок на берегу. Черный бархат водной поверхности как магнит притягивал взгляд и не отпускал его. Вглядываясь в глубь воды, я, казалось, всё больше растворялась в ней, и... Я увидела огонь. Горело всё: дома, деревья, даже воздух. Казалось, пламя стремится сквозь толщу воды добраться до меня. Я зажмурилась, потом открыла глаза. Картина не менялась. Я действительно видела это – последние мгновенья моего мира.
– Я схожу с ума, Господи, за что мне это! – Подумала я.
– Нет, не сходишь, – Со дна озера на меня смотрело мое отображение. Отображение ли? Горящие красным глаза, обожженная кожа. – Ты видишь то, от чего смогла скрыться на время, но от судьбы не уйти. ЭТО ТВОЯ СУДЬБА.
– Господи, откуда вы знаете этот язык? – вскричала я, попытавшись встать с кровати. Но Лохматый был проворнее. Он положил мне на плечо голову, не давая подняться и требуя внимания к себе.
Старик с интересом глянул на меня, прищурив глаза, и с хитрецой спросил:
– А ТЫ откуда знаешь язык моего мира?
И тогда я поняла две вещи: во-первых, я не в средневековье, а если в нем, то – в чужом, во-вторых – я встретила земляка, а точнее – одномирянина.
Дед Корней (так звали хозяина) угощал меня крепким чаем с пирожками и посвящал в историю своей жизни.
Лет сорок назад он и еще несколько человек из его поселка принялись «разрабатывать» давно заброшенную шахту на предмет ценных металлов. Золота и серебра так и не нашли. Зато нашли проблемы на одно место. На них кто-то донес, а так как КГБ в шестидесятые еще никто не отменял и сесть можно было даже за чих в неположенном месте, то в сложившейся ситуации не сбежал бы из родного поселка только ленивый. А среди доморощенных шахтеров таких не оказалось. Напоследок дед решил вернуться в шахту за инструментом (всё-таки денег стоит!). И попал. В прямом смысле – в параллельный мир. И живет здесь, как я уже сказала, лет сорок, может больше, кто ж сейчас скажет точно? Живет тихо, неприметно. Собирает травы, выращивает овощи, не лезет на рожон. Ему не привыкать – как-никак в совдепе рос. А жизнь здесь непростая. Что-то уж слишком отличается мирок от своего собрата по параллельности. Нет, с доносчиками, разбойниками и прочими сволочными элементами тут всё в порядке. Этого добра хватает. А вот насчет развития и прогресса (ну, как у нас – догнать и перегнать) – это здесь отсутствует. Более того, прогресс не только не поощряется – всячески наказывается. Никаких тебе новшеств и изобретений, ничего, что хоть как-то облегчало бы жизнь людей труда.
– Ну хоть колесо-то изобрели? – сыронизировала я.
– Колесо-то – изобрели, а так же порох, компас, печатный станок, - дед усмехнулся, – но после того, как к власти пришел предок нашего Императора, все изменилось. Сперва церковь взяла под контроль все области науки и техники. Изобретения уничтожались, а сами изобретатели предавались анафеме, а чаще смерти. ОНИ захотели контролировать все… В этом мире то, что не одобрено Первосвященником есть грех. Любая мало-мальски полезная придумка наказывается достойно: очищением святым огнем.
При этих словах я невольно поморщилась. Слишком свежи были воспоминания.
Дед Корней между тем продолжил.
– Поэтому люди сидят тихо, никуда не лезут и иногда доживают до преклонных лет. Ну, а чаще, конечно, заканчивают более трагично: на дыбе или костре – для устрашения остальных. Виновен ты или нет – дело десятое. Великий Инквизитор Квазара – так называется столица этого государства и само государство – слывет наиболее ревностным поборником чистоты веры и сжигает грешников десятками в день.
«Да, – подумала я, – работа у человека была сложная, ненормированная». Я уже догадалась, чей плащ позаимствовала, и решила как можно незаметнее избавиться от этой улики.
Вот недавно прошел слух, что у озера Мара демона схватили. Ну, и Великий Инквизитор пожелал самолично допросить отродье. Чем дело закончилось в деревне, откуда вчера вернулся дед, еще не знали. Тут дед прервал свой рассказ и посмотрел на меня:
– Не пужайся внучка, крест я спрятал в лесу – так, что сам уже не найду, а мантию я сжег. Живи спокойно, здесь тебя не тронут.
– Но меня могут узнать в лицо, меня же видел не только тот псих, а и стражники, да и еще целая куча народу.
Дед, вздохнув, поднялся с табурета и подошел к столу. Покопавшись там, он извлек предмет очень похожий на привычное зеркало и, глядя на меня с некоторым сожалением, протянул его мне. Я с трудом взяла зеркало и посмотрелась в него. И мне стало понятно, почему дед выглядел таким расстроенным, когда подавал мне его. На месте лица был ожог, уж не знаю какой степени, но то, что мне предстоит еще долго избегать зеркал и людных мест, это было ясно. Гибель моего мира оставила след не только в душе, но и на теле.
Когда-то я была обычной девушкой: рыжие волосы, глаза непонятно какого цвета (то ли серые, то ли голубые) и очень бледная кожа лица – ничего особенного. Я даже слегка комплексовала по поводу своей обычности. Теперь же у меня не было даже этого. Цветом лицо напоминало спелый помидор, и краснота сходить, по-видимому, не торопилась. Переведя взгляд с лица на ладони, я ужаснулась. Если по поводу лица еще можно было на что-то надеяться, то ладони мне, по всей видимости, придется прятать всю оставшуюся жизнь.
???
Шли недели. С дедом Корнеем мы легко нашли общий язык. Говорили о многих вещах, прежде всего – о переменах на нашей родине. Дед слушал меня, широко раскрыв глаза, руки его подрагивали от волнения. И, несмотря на то, что я, как могла, сглаживала острые факты нашей истории, на деда услышанное произвело огромное и неоднозначное впечатление. Хоть его миром давно стал другой мир, он всё же часто вспоминал о том, что было потеряно так внезапно. Корней часто рассказывал мне местные сказки и легенды, а мне нравилось слушать его и вспоминать: я возвращалась мысленно в прошлое, к теплу и уюту родного дома, и чувствовала себя почти счастливой. Волк не отходил от меня ни на шаг, и я знала, что в его особе я обрела надежного друга. Как же я хотела, чтобы это никогда не кончалось! Постепенно я стала понимать чужой язык и даже пыталась связно говорить. Кажется, деда это веселило, но он исправно несколько часов в день посвящал занятиям со мной. Письменная речь у меня выходила чуть лучше устной, что вызывало гордость: у него – как учителя, у меня – как ученицы. Месяца через четыре я уже могла прилично говорить, не вызывая подозрений, но интригуя интересным выговором. Всё это время я никуда не выходила, а дед, живя уединенно, практически ни с кем не виделся, но на всякий случай пустил слух о якобы приехавшей погостить внучке. Похоже, на это клюнули, так как меня до сих пор никто не пытался использовать в качестве хвороста для костра. Моя внешность постепенно стала принимать привычный вид, точнее – цвет лица вернулся от темно-бордового к бледно-розовому, шрамов практически не осталось. Благодаря травкам и примочкам деда Корнея заживление происходило быстрее, чем я могла надеяться. К моему счастью, ожоги оказались не такими серьезными, как выглядели вначале, а вот свою положительную роль в маскировке сыграли. Кто признает в бледной девице краснолицего демона? С ладонями повезло меньше: краснота и опухоль исчезли, но шрамы остались, переплетясь к тому же в такой заковыристый узор, что мы с дедом справедливо решили никогда и никому их не демонстрировать. Под чутким руководством деда я сшила себе тонкие и, по-моему, довольно стильные перчатки и не снимала их даже дома.
Иногда я выходила прогуляться, но только по ночам, опасаясь случайных взглядов. Хотя, какие взгляды? Мы ведь жили в лесу, куда никто не заходил. Мне нравилось прогуливаться по этому незнакомому, чужому миру. Растительность не сильно отличалась от той, к которой я привыкла. Лес состоял исключительно из елей насыщенного зеленого цвета, сосен я здесь не встречала. Животных видела редко, да и те при виде постоянно сопровождавшего меня Лохматого предусмотрительно соблюдали безопасную дистанцию. Изредка по ночам я сидела у костра на поляне недалеко от дедовой избушки и старалась разобраться в себе. Ночные мотыльки и комары кружились над лесной поляной, привлеченные светом моего костра. Что я чувствую к этому миру кроме опасения и страха перед неизвестностью? Наверное, здоровое любопытство: не каждому ведь представляется возможность заглянуть в другой мир, возможность, от которой я с радостью отказалась бы. И всё время во мне не умирало непреодолимое желание вернуть назад всё, что было у меня отнято.
А еще я читала. У Деда Корнея, на удивление, оказалась довольно неплохая библиотека. Видимо, советское воспитание и происхождение из «самой читающей страны» сыграли свою роль. Вот только доберись до этих книг инквизиция!.. Я часто спрашивала его, каким чудом он добыл их, ответом были лишь хитрая улыбка и предложение попить чайку. Видимо, деда не всё рассказал мне о своем таинственном прошлом. Книги открывали историю неизвестного мне мира, и я дивилась необычайной способности некоторых личностей подстраивать жизнь под собственные интересы. Я узнала из книг, что лет двести назад, во времена разрухи и мракобесия, пришел сильный и отважный муж, который совершил бесконечное число подвигов, а затем благосклонно принял в благодарность от счастливых жителей трон Квазара. Впоследствии, расширив территорию страны с помощью военных операций, он создал империю, охватившую практически полмира. Именно правление Лори Мужественного подарило государству прогресс и светлое будущее. Сочетание прилагавшегося изображения сего мужественного господина с ощущением на собственной шкуре самогo прогресса озаботило меня вопросом: а так ли уж плохо было до его прихода, а если и было хуже, то насколько?
В других книжных источниках я нашла подтверждение своим подозрениям. Лори и его потомки посадили страну в такую глубокую лужу, что вытащить ее оттуда представлялось возможным только при условии скорейшего вымирания всех Лорей вместе взятых и прихода к власти действительно толкового и порядочного человека, а не пиромана, каким был очередной наследник Лори ...надцатый. А как, спросите вы, эти клоны удерживали власть? Да очень просто: с одной стороны – сила, с другой – страх. Что может объединить бедных и богатых – только общий враг. А он имелся, и, судя по прочитанному, весьма серьезный.
Никто не знал, откуда они появились. Произошло это внезапно: однажды мир разделился на светлую и темную части. В прямом смысле. Где-то в ста километрах от самой дальней границы империи Квазар проходила невидимая черта, которую мало кто отваживался переступить. Как эту черту определяли – да очень просто: переступивший ее оказывался в полнейшей мгле, и двигаться дальше не решался. Так что любопытство шпионов империи так и осталось неудовлетворенным.
Появлялись незваные соседи внезапно, совершали быстрый набег на окраины Квазара и исчезали, прихватив с собой металл, животных и... людей. И только в последние годы очередной Лори, похоже, внял призывам советников и стал предпринимать попытки остановить набеги. Ну, так, без особого фанатизма, лишь чтобы поддержать иллюзию несокрушимости Квазара. Но пока это ничего не меняло. Набеги продолжались, люди и домашний скот исчезали с периодичностью раз в квартал, в погоню за ними отправляли солдат, через пару дней доблестные воины возвращались с пустыми руками и глубоким чувством выполненного долга. А большего от них никто и не требовал.
Не скажу, чтоб обитатели Темного мира сильно меня заинтересовали, но всё же: ладно, я еще могла предположить, для чего им скот и металл, но люди? Неужели их правитель страдает той же манией, что и Лори, и ему попросту не хватает расходного материала? Или здесь нечто другое, и всё гораздо глубже и интереснее?
Ознакомившись вкратце с историей мира, куда я попала, я призадумалась о собственной судьбе: а что дальше? И дело даже не в подпорченной внешности (хотя, и в этом тоже). Было ясно, что с моим характером, посттоталитарным воспитанием и стремлением к свободе я здесь не приживусь. Более того, в недрах моего разума упрямо зрела мысль: не долго мне коптить мир Квазара (особенно если поймают). А подозрения на мой счет возникнут обязательно. Это здесь, в домике у деда Корнея, я могла чувствовать себя в относительной безопасности – до первой непредвиденной ситуации. К тому же, если меня найдут, дед наверняка пострадает, а я никогда себе этого не прощу. Мне нужно было уходить, вот только я совершенно не представляла себе – куда.
Иногда я мысленно возвращалась в прошлое и тихо рыдала в подушку, а Лохматый самозабвенно лизал меня в лицо, и так мне становилось жалко себя! Когда я вспоминала свое прибытие сюда, камеру, кандалы, я поражалась, что чувствую только злость и ни капли сожаления о совершенном убийстве. Да, я защищалась, и он был явно неправ, но хоть какие-то чувства кроме злости... На этом я старалась отбросить мысли о надвигающейся социопатии и думать о чем-то отвлеченном.
Единственным светлым явлением за последние полгода для меня стали дед Корней и Лохматый, и я не хотела терять их. Но жизнь распорядилась иначе.
Последний месяц года в Квазаре назывался Сечь. После него наступал Фрол. Здесь не праздновали Новый Год, и тем более Рождество. В этот мир не пришел Спаситель, и тем загадочнее было присутствие здесь инквизиции, методов расправы над преступниками и религиозных символов моего мира. Основной религией была вера в единого Светлого Бога, имя которого, по преданию, мог знать лишь первосвященник. Именно он являлся главой Храма и единственным представителем Бога на земле. Хм, что-то до боли знакомое, почти родное средневековье, но тут догма давала сбой, и дальше было уже страшнее. В Храме осуществлялись жертвоприношения. В жертву приносили людей, и обязательно праведников, ибо лишь чистая кровь невинного могла быть угодна божеству. Наверное, могла и не быть угодной, но возражений оттуда до сих пор не поступало. Получалось, бедный люд страдал и от своей греховности, и от праведности. В основе их веры явно лежало христианство, правда, в сильно извращенном виде. Напрашивался вывод: мы с дедом Корнеем были не единственными пришельцами. И было у людей нашего мира любопытное свойство – похабить всё светлое и возвышенное.
И вот с приходом Фрола я приняла решение покинуть гостеприимный дом деда Корнея и искать свою дорогу в этом мире. Дед долго отговаривал меня, пытался переубедить, но я была непреклонна. Оставаться здесь было слишком опасно, и главное – это подвергало опасности хозяина дома. В Квазар уже давно был прислан другой инквизитор, и я с ужасом думала, что с приходом тепла у него может появиться желание прочесать лес и все окрестные деревеньки. Кстати, Демон Квазара, как меня сейчас называли, был всё еще в розыске.
Перед уходом я хотела еще раз взглянуть на то место, где произошел мой переход из одного мира в другой. Дорогу туда я помнила смутно, но, подробно расспросив деда, нашла ее почти сразу. Была ночь, бледная луна освещала мне путь. Я всегда любила лунный свет, чем-то он меня завораживал, манил. Вот оно, озеро. Я подошла к воде и, опустившись на колени, стала перебирать пальцами песок на берегу. Черный бархат водной поверхности как магнит притягивал взгляд и не отпускал его. Вглядываясь в глубь воды, я, казалось, всё больше растворялась в ней, и... Я увидела огонь. Горело всё: дома, деревья, даже воздух. Казалось, пламя стремится сквозь толщу воды добраться до меня. Я зажмурилась, потом открыла глаза. Картина не менялась. Я действительно видела это – последние мгновенья моего мира.
– Я схожу с ума, Господи, за что мне это! – Подумала я.
– Нет, не сходишь, – Со дна озера на меня смотрело мое отображение. Отображение ли? Горящие красным глаза, обожженная кожа. – Ты видишь то, от чего смогла скрыться на время, но от судьбы не уйти. ЭТО ТВОЯ СУДЬБА.
