Индекс Первый: Знакомство
Хаотичное мерцание уличного фонаря, способного довести до приступа эпилепсии кого угодно, мало-мальски освещало задворки портового городка. А стоило повернуть за угол, как фонарь издал предсмертный стон, а затем погас. И где все эти чертовы неоновые рекламы, бесконечные баннеры, и голограммы готовые продать тебе все от батона до гондона, когда они так нужны. Единственный прок от этого кислотного каскада – свет, и того, зараза, не было. Хотелось бы, что бы луна освещала путь домой, но треклятое небо и не думало пропускать свечение спутника. Даже днем солнце не могло пробиться сквозь едкий смог и стальной занавес туч. Надо ли говорить, как это угнетало и морально давило. Не сказать, что солнце было любимым другом, но видеть его хотелось все же почаще. Теперь приходится шаркать по лужам, набирая полные кроссовки воды, и мелких камушков, что вечно колют пятки.
Усугублял дерьмое настроение — промозглый ветер, эта сволочь безжалостно задувала в лицо, швыряя снопы пыли и смятые страницы рекламных газетенок.
Как же она задолбалась, прости господи. Голова трещала по швам так, словно ее усердно и толково били по морде. Ногами тоже.
Но на деле все прозаичнее: боль шла от челюсти, фантомным эхом разносясь по всей черепушке. И не мудрено, когда яйца здоровенного мужика отбивали чечетку на подбородке добрых полчаса. Тук-тук, хлестали они, точно дятел Вуди, который пытается проковырять себе новое дупло. А затем, эта психованая птица, в твоем подсознании, упирает крылья в бока и укоризненно, интонацией папаши: видела бы тебя мать! И смеется так бешено, как в мультике. Пиз…ц.
«Alice’s Hall», гласила вывеска мотеля. Место которое она с горем пополам называла домом. И если бы не покореженная надпись, хер бы кто понял, что это мотель, а не очередная заброшка с бомжатским притоном. Вообще Нью-Рино напоминал пресловутый Детройт — легендарное прошлое за плечами ничуть не помогло говеному будущему. В своем время целый квартал на 3d-принтере распечатали, ноу-хау, дешево и сердито, и все такое, а потом знатно так просрались на аренде земли. Кстати, об аренде. Банни пригнула голову и аккуратно миновала парадные двери, ныряя за обшарпанный угол здания. Судя по тусклому свету холла, консьерж не спал, залипая в монитор перед собой. Этот мудак, кажется, вообще не способен на такое простое человеческое удовольствие, как сон. Он готов смотреть японские мультики часами, чтобы пасти должников, в надежде взять плату за три месяца просрочки. Но, хрен ему по всей роже! Банни никогда не покидала квартиру через главные ворота. Она, как идеальный гибрид обезьяны и умелой чердачницы, взбиралась по трясущейся пожарной лестнице на свой этаж, доставала из-под подоконника припрятанную фомку и -вуаля!- встречай родная хата.
Но нет, не в этот раз.
Правая рука наотрез отказалась слушаться. С дешевыми протезами всегда так, малость промочил, слегка ударил, или просто не вовремя смазал и все — лови огромный такой геморрой в самый неподходящий момент. Банни попыталась надавить на предплечный механизм, но гребанная железяка, словно пристыла намертво. Лишь один палец иронично разогнулся из сжатого кулака – средний. Она глубоко вдохнула, тут же поморщившись, словно занюхала стоячие носки. Нос как назло чувствует только то, что не надо. Все же к аромату потного члена невозможно привыкнуть будучи не шлюхой. Она ей и не была, во всяком случае так себя утешала.
Доза гидры жгла карман, ворочалась там, отчаянно скреблась и умоляла – «возьми меня, только я люблю тебя и никто больше». Правда. Чистая и незамутненная. Как и сама доза.
— Открывайся, сука, ну же! – зло цедила сквозь зубы Банни.
Окно поддалось, едва ли сразу, с издевательским щелчком заходя ставнями наверх. За время взлома девушка успела взмокнуть до трусов от непреднамеренных физических упражнений и хочухи вставиться поскорее.
Мягко ступив на пыльный ковер, она первым делом зажгла неоновые светильники и лава-лампы. Кайфа хочется в подобающей атмосфере, на то дом и есть дом, а не заблеванный притон. Пожалуй, отсутствие рвотной массы посреди гостиной, наверное, и было главным отличием.
На груде журналов про игры (других в округе не водилось), ее ждал заветный стафф. Он так и манил, игла поблескивала сиреневым отсветом, а в глянцевом отражении шприца пронесся красный шарик воска в глицерине. Аж челюсть сводило от нетерпения. Банни легкой, танцующей походкой, словно и не она минуту назад пыхтела под луной, обливаясь потом, прошла мимо приборов, приставив палец к губам, нашептывая: «Не сейчас родной, немного погоди». Буквально на мгновение она заглянула на кухню, засыпала макарон в кастрюлю с водой, включила конфорку, и вернулась обратно. После дозы всегда пробивает на хавчик. Это закон.
Потому предусмотрительность — ее второе «Я». Первое «Я» – распиздяйство.
Банни села на кровать, разложила стафф и наркотик, стянула с себя одежду, оставшись лишь в футболке с лого Alkaline Die. Нижнее белье здесь было ни к чему, порой ей хочется потрогать себя, когда эйфория клокочет внутри. Она уселась на край постели, подоткнув простыню под себя.
Закрытая склянка с зельем, зеленым, ядовито-изумрудным, как кровь того самого античного чудовища. Гидра вошла через шприц, заполняя кубы пространства, вслед за оттягиванием поршня. Жаль больше не почувствовать как подушечка пальца вдавливает дозатор, как его кнопка приятно впивается, оставляя свой ребристый отпечаток. Теперь, с протезом, все происходило словно из чужих рук. Но это не умоляет того удовольствия, нет. Того пронизывающего до костей оргазма, когда игла пронзает вену, впускает немного лейкоцитов внутрь, а затем…
За дверью послышался шум, но как же он не важен, когда опаловая струя вливается словно вирус, проходит сквозь клапан сердца, смешивается с кровью и течет…
Шум нарастал и кто-то с силой бухнул в дверь. Наверняка очередная облава на барыг, третья за неделю. Эти сукины дети бадяжили всё: от героина до атомных пуль. А это посерьезнее гидры.
…Так вот, она течет внутри, разливаясь по всему телу, делая его невесомым, пальцы на ногах невольно сжимаются, зубы вонзаются в пересохшие губы, глаза сладко жмурятся, кажется: еще мгновение, и ты кончишь. Обоссышься, расслабишься и так бурно кончишь, что потом ни один вибратор не сможет повторить этого наслаждения. Бахнуло так, что, дверь едва не слетела с петель. Банни подскочила, шприц вылетел из едва гнущейся железной руки и затерялся под кроватью.
— Да еб вашу мать! Вы там совсем охерели?
Право слово, здесь даже Иисус бы психанул и сорвался. Девушка на немеющих ногах подошла к входной двери, прислонила ухо, прислушалась. Тишина… Лишь собственное прерывистое дыхание, и стук сердца в висках, распаляемого адреналином. Она посмотрела в глазок. Ничего, лишь мерцание лампы в обшарпанном коридоре. Да не, не привиделось же!
Натянув футболку, так, что б прикрыть голую жопу, она осторожно щелкнула замком, повернула деревянную ручку и медленно, со скрипом отворила дверь. Высунув взлохмаченную голову в дверной проем, она повертелась из стороны в строну. И — нифига! Будто и впрямь звуковая галлюцинация. А потом она глянула вниз…
Вместо привычной лужи мочи, она увидела широкий, бурый шлейф, который тянулся до самого конца скудно освещенного коридора и терялся за поворотом.
Она закрыла дверь. Зажмурилась, похлопала себя по щекам. Да не может же случится бэдтрип с половины дозы! Она вновь выглянула в коридор, но следы никуда не исчезли, напротив, они стали ярке, краше и кровавее.
Дверь с шумом захлопнулась. Банни прижалась к ней спиной. Казалось пульс отдавал в глотке, холодная испарина прошла по позвоночнику, а девушка лихорадочно моргала пытаясь осмыслить увиденный фрагмент. Паззл все не хотел складываться, как и желание вернуться туда. Может это краска? Ну, тянули мужики рояль, или там батарею покрашенную, вот след и остался.
«Успокойся.» — повторяла она себе, бродя в полусознательном состоянии по комнате. — «Угомонись». Она прижалась лбом к прохладному окошку. Что за хрень происходит? Оставляя влажный след губ на стекле, она запрокинула голову, залипнув на лопасти кружащего под потолком вентилятора, который как гипнотическая воронка засасывал ее в пучину собственных мыслей.
А, нахрен все! Девушка предприняла волевое решение, высунуться в коридор еще раз, но более осмысленно. Вооруженно! Ну, так, на всякий случай.
Замок вновь щелкнул, Банни высунула руку в проем и помахала маникюрными ножницами. Немного погодя, вылезла сама. Воняло мочой и эмульсионкой. Пока вариант с бэдтрипом подтверждался. Босые ноги поджимались от холодной металлической кладки, да и неприятный сквозняк тянулся с лестничного пролета, задувая под футболку. Сразу захотелось домой, может и доза уцелела и еще не поздно догнаться? Вскочить на последний вагон, так сказать. Оставалось ведь еще чуть-чуть и она бы очутилась в нирване, а так, она одна в морозном криповом коридоре, и рядом на полу сидит какой-то огромный мужик…
— Блять! – ножницы пролетели мимо лысой черепушки незнакомца, отскочили от стены и укатились в противоположный конец, к лестничной площадке.
Шуганувшись себя саму, Банни дала заднюю, затем переднюю и впечаталась лицом в собственную дверь.
— Сука, ай… блять, как же больно-то, уууу, сука, — она потерла ушибленную переносицу, и с нескрываемым страхом покосилась на верзилу в зеленной куртке. Слава боженьке, но мужик и не думал шевелиться. Может уже коньки отбросил?
Ну вот какого хера, он сидит возле ее квартиры? А если это жмур, копы не будут разбираться, кто есть кто, и повяжут всех причастных и непричастных. Банни копов не любила. Сосать им — тоже.
Однако, в ее умишке замерцала идея, так же неверно и блекло, как здешние лампочки. Но это была идея. Если бы она не ширнулась, то хрен бы она на это подписалась. А теперь, когда половина дозы, вероятно, безвозвратно потеряна…
Банни подкралась к мужику, аккуратно, на цыпочках, не забывая прикрывать подолом футболки свою пуську. Она села рядом на корточки. Кажется, этот хмырь был еще жив. Грудь едва вздымалась, а на краях губ пузырились кровавые слюни. В ответственный момент Совесть попыталась что-то пропищать, воззвать к благородству, каким-то там заповедям про не укради и т.д.… Впрочем, из-за этого пидора, ей обломился кайф, потому справедливо, что она заслуживает компенсацию.
Девушка прикусила кончик языка, она всегда так делала, когда воровала деньги у родителей, друзей и коллег. Банни залезла металлической рукой во внутренний карман куртки мужика и выудила на свет божий все что угодно, но не деньги. На пол посыпались: патроны, гильзы, ампулы с «ноксом» (сильное обезболивающее. Кайфа никакого. Проверено.), нафтизин, телефон, смятые и разломанные сигареты, порванные чеки, клубная карта «summus» и купон в макдак. Сколько, блять, хлама таскают с собой люди. Хвала небесам, во втором кармане оказалась кредитка, но только сраные кривые пальцы протеза зацепились за молнию.
— Да не жмись ты, — прошипела Банни, дернув замок на себя что есть мочи. Заветная карточка оказалась в руке. Молния с куском подкладки тоже.
Громила тут же зашелся пронзительным кашлем, будто вот-вот выхаркает легкие. В целом, по фонтану крови, забрызгавшему девушку, это находилось не далеко от истины. Следом, как, сука, вишенка на торте, ей в руку упал глаз. Его глаз.
Все нахуй, это было последней каплей. Банни с диким воплем помчалась обратно в дом.
Ее вырвало, пустой желудок выдавил из себя только желчь и немного крови с десен. Отлично, блевотина на ковре. Теперь ее дом можно смело нарекать притоном. Чего она так рьяно избегала.
Не унимая дрожи в коленях, да что там коленях, все тело колбасило, как осенний лист в торнадо, она залетела в ванную комнату, чувствуя вкус железа на губах, как чужая кровь присыхает к ее девичей коже. Срочно хотелось отмыться. Целиком. Плотно обнимая прижатые к груди колени.
Едва привыкнув к свету, она принялась скидывать на пол всю ту женскую херню, которая громоздилась на полке над раковиной. Флаконы, забрызганные мыльными пятнами, зубной пастой, щеткой и бог знает чем еще. Разбросанная полгода назад косметичка, то и дело впивалась в пятки, рядышком промокшая пудреница прилипла к стояку под раковиной, а расколотое зеркальце валялось в углу с нестиранными носками. До сих пор она не могла ничего выбросить, даже проредившуюся расческу, которая острожопым ежом лежала в мыльнице. Ей быстрее сдерешь скальп, нежели распутаешь волосы. Помада с учебниками по хирургии вечно валялись в пыли и паутине за стиральной машинкой. Стирала машинка не часто, зато, сука, вибрировала так, что нередко «выходила» погулять по квартире, заливая пол по щиколотку. Ну, и как венец пиздеца — спаленный в лужу пластмассы фен на краю ванны.
Банни отдышавшись от адреналина, опустила голову под кран, включив вентиль холодной воды. Струя мутной жижы стекала по грязным сосулькам волос, проникая в уши, затекая под футболку, и капая с лица, словно вековой пот. Как же она заебалась, прости господи. Почему это все происходит именно с ней? Почему все выглядит как чья-то глупая несмешная шутка? Вопросов как всегда больше, чем ответов.
Вынув голову из-под ледяного водопада, она уставилась в грязное зеркало: сутулая и бледная, казалось природная медь волос выцвела вместе с ней. И теперь ее остатки льются на пол, образуя лужу ржавчины на кафеле под босыми ногами. Она потянула руку к шкафчику, ее любимому шкафчику. Ватные диски, иглы, шприцы, жгут, тампоны и клизма. Ее самый родной набор на каждый день. Они ее любят, они ее не осудят. Им плевать, что она похожа на сорокалетнюю алкоголицу, нежели на ту знойную студентку два года назад. Впрочем, и ей тоже плевать.
Металлические пальцы непроизвольно сжались на запакованной аптечке, кажется, она ее не трогала со времен колледжа. Ремешок медкита зацепился и потянул за собой бритвенный набор. Десяток лезвий и пара станков с грохотом осели в раковине. Она застыла. Задумалась. Бритва тоже когда-то казалась выходом. Избавлением от всех проблем. Чирк по вене и все, сказке конец. Но когда чирнуть можно лишь по одной вене, это не гарант успеха, а вот рука может и отсохнуть. От гидры тоже, но это куда более приятный способ просрать последнюю руку. А просирать в жизни Банни умела как никто.
Красный крест на белом круге словно обрел свой взгляд, такой пронизывающий, колкий, осуждающий, взывающий к тем спящим демонам внутри души, о существовании которых позабыли кажется все ныне живущие. «Помоги ему,» – шептал крест. — «Помоги страждущему. Он умирает, твой долг помочь ему…»
— Ебись ты конем, Гиппократ.
Она яростно выругалась и схватила аптечку, вату, жгут и вышла обратно в коридор. Мокрая и злая, как недотраханная баба.
— Лучше бы я в церковно-приходскую пошла, там вообще похуй. Поставил свечечку за упокой, и совесть твоя чиста. Но нет, блять. Иди — лечи.
Хаотичное мерцание уличного фонаря, способного довести до приступа эпилепсии кого угодно, мало-мальски освещало задворки портового городка. А стоило повернуть за угол, как фонарь издал предсмертный стон, а затем погас. И где все эти чертовы неоновые рекламы, бесконечные баннеры, и голограммы готовые продать тебе все от батона до гондона, когда они так нужны. Единственный прок от этого кислотного каскада – свет, и того, зараза, не было. Хотелось бы, что бы луна освещала путь домой, но треклятое небо и не думало пропускать свечение спутника. Даже днем солнце не могло пробиться сквозь едкий смог и стальной занавес туч. Надо ли говорить, как это угнетало и морально давило. Не сказать, что солнце было любимым другом, но видеть его хотелось все же почаще. Теперь приходится шаркать по лужам, набирая полные кроссовки воды, и мелких камушков, что вечно колют пятки.
Усугублял дерьмое настроение — промозглый ветер, эта сволочь безжалостно задувала в лицо, швыряя снопы пыли и смятые страницы рекламных газетенок.
Как же она задолбалась, прости господи. Голова трещала по швам так, словно ее усердно и толково били по морде. Ногами тоже.
Но на деле все прозаичнее: боль шла от челюсти, фантомным эхом разносясь по всей черепушке. И не мудрено, когда яйца здоровенного мужика отбивали чечетку на подбородке добрых полчаса. Тук-тук, хлестали они, точно дятел Вуди, который пытается проковырять себе новое дупло. А затем, эта психованая птица, в твоем подсознании, упирает крылья в бока и укоризненно, интонацией папаши: видела бы тебя мать! И смеется так бешено, как в мультике. Пиз…ц.
«Alice’s Hall», гласила вывеска мотеля. Место которое она с горем пополам называла домом. И если бы не покореженная надпись, хер бы кто понял, что это мотель, а не очередная заброшка с бомжатским притоном. Вообще Нью-Рино напоминал пресловутый Детройт — легендарное прошлое за плечами ничуть не помогло говеному будущему. В своем время целый квартал на 3d-принтере распечатали, ноу-хау, дешево и сердито, и все такое, а потом знатно так просрались на аренде земли. Кстати, об аренде. Банни пригнула голову и аккуратно миновала парадные двери, ныряя за обшарпанный угол здания. Судя по тусклому свету холла, консьерж не спал, залипая в монитор перед собой. Этот мудак, кажется, вообще не способен на такое простое человеческое удовольствие, как сон. Он готов смотреть японские мультики часами, чтобы пасти должников, в надежде взять плату за три месяца просрочки. Но, хрен ему по всей роже! Банни никогда не покидала квартиру через главные ворота. Она, как идеальный гибрид обезьяны и умелой чердачницы, взбиралась по трясущейся пожарной лестнице на свой этаж, доставала из-под подоконника припрятанную фомку и -вуаля!- встречай родная хата.
Но нет, не в этот раз.
Правая рука наотрез отказалась слушаться. С дешевыми протезами всегда так, малость промочил, слегка ударил, или просто не вовремя смазал и все — лови огромный такой геморрой в самый неподходящий момент. Банни попыталась надавить на предплечный механизм, но гребанная железяка, словно пристыла намертво. Лишь один палец иронично разогнулся из сжатого кулака – средний. Она глубоко вдохнула, тут же поморщившись, словно занюхала стоячие носки. Нос как назло чувствует только то, что не надо. Все же к аромату потного члена невозможно привыкнуть будучи не шлюхой. Она ей и не была, во всяком случае так себя утешала.
Доза гидры жгла карман, ворочалась там, отчаянно скреблась и умоляла – «возьми меня, только я люблю тебя и никто больше». Правда. Чистая и незамутненная. Как и сама доза.
— Открывайся, сука, ну же! – зло цедила сквозь зубы Банни.
Окно поддалось, едва ли сразу, с издевательским щелчком заходя ставнями наверх. За время взлома девушка успела взмокнуть до трусов от непреднамеренных физических упражнений и хочухи вставиться поскорее.
Мягко ступив на пыльный ковер, она первым делом зажгла неоновые светильники и лава-лампы. Кайфа хочется в подобающей атмосфере, на то дом и есть дом, а не заблеванный притон. Пожалуй, отсутствие рвотной массы посреди гостиной, наверное, и было главным отличием.
На груде журналов про игры (других в округе не водилось), ее ждал заветный стафф. Он так и манил, игла поблескивала сиреневым отсветом, а в глянцевом отражении шприца пронесся красный шарик воска в глицерине. Аж челюсть сводило от нетерпения. Банни легкой, танцующей походкой, словно и не она минуту назад пыхтела под луной, обливаясь потом, прошла мимо приборов, приставив палец к губам, нашептывая: «Не сейчас родной, немного погоди». Буквально на мгновение она заглянула на кухню, засыпала макарон в кастрюлю с водой, включила конфорку, и вернулась обратно. После дозы всегда пробивает на хавчик. Это закон.
Потому предусмотрительность — ее второе «Я». Первое «Я» – распиздяйство.
Банни села на кровать, разложила стафф и наркотик, стянула с себя одежду, оставшись лишь в футболке с лого Alkaline Die. Нижнее белье здесь было ни к чему, порой ей хочется потрогать себя, когда эйфория клокочет внутри. Она уселась на край постели, подоткнув простыню под себя.
Закрытая склянка с зельем, зеленым, ядовито-изумрудным, как кровь того самого античного чудовища. Гидра вошла через шприц, заполняя кубы пространства, вслед за оттягиванием поршня. Жаль больше не почувствовать как подушечка пальца вдавливает дозатор, как его кнопка приятно впивается, оставляя свой ребристый отпечаток. Теперь, с протезом, все происходило словно из чужих рук. Но это не умоляет того удовольствия, нет. Того пронизывающего до костей оргазма, когда игла пронзает вену, впускает немного лейкоцитов внутрь, а затем…
За дверью послышался шум, но как же он не важен, когда опаловая струя вливается словно вирус, проходит сквозь клапан сердца, смешивается с кровью и течет…
Шум нарастал и кто-то с силой бухнул в дверь. Наверняка очередная облава на барыг, третья за неделю. Эти сукины дети бадяжили всё: от героина до атомных пуль. А это посерьезнее гидры.
…Так вот, она течет внутри, разливаясь по всему телу, делая его невесомым, пальцы на ногах невольно сжимаются, зубы вонзаются в пересохшие губы, глаза сладко жмурятся, кажется: еще мгновение, и ты кончишь. Обоссышься, расслабишься и так бурно кончишь, что потом ни один вибратор не сможет повторить этого наслаждения. Бахнуло так, что, дверь едва не слетела с петель. Банни подскочила, шприц вылетел из едва гнущейся железной руки и затерялся под кроватью.
— Да еб вашу мать! Вы там совсем охерели?
Право слово, здесь даже Иисус бы психанул и сорвался. Девушка на немеющих ногах подошла к входной двери, прислонила ухо, прислушалась. Тишина… Лишь собственное прерывистое дыхание, и стук сердца в висках, распаляемого адреналином. Она посмотрела в глазок. Ничего, лишь мерцание лампы в обшарпанном коридоре. Да не, не привиделось же!
Натянув футболку, так, что б прикрыть голую жопу, она осторожно щелкнула замком, повернула деревянную ручку и медленно, со скрипом отворила дверь. Высунув взлохмаченную голову в дверной проем, она повертелась из стороны в строну. И — нифига! Будто и впрямь звуковая галлюцинация. А потом она глянула вниз…
Вместо привычной лужи мочи, она увидела широкий, бурый шлейф, который тянулся до самого конца скудно освещенного коридора и терялся за поворотом.
Она закрыла дверь. Зажмурилась, похлопала себя по щекам. Да не может же случится бэдтрип с половины дозы! Она вновь выглянула в коридор, но следы никуда не исчезли, напротив, они стали ярке, краше и кровавее.
Дверь с шумом захлопнулась. Банни прижалась к ней спиной. Казалось пульс отдавал в глотке, холодная испарина прошла по позвоночнику, а девушка лихорадочно моргала пытаясь осмыслить увиденный фрагмент. Паззл все не хотел складываться, как и желание вернуться туда. Может это краска? Ну, тянули мужики рояль, или там батарею покрашенную, вот след и остался.
«Успокойся.» — повторяла она себе, бродя в полусознательном состоянии по комнате. — «Угомонись». Она прижалась лбом к прохладному окошку. Что за хрень происходит? Оставляя влажный след губ на стекле, она запрокинула голову, залипнув на лопасти кружащего под потолком вентилятора, который как гипнотическая воронка засасывал ее в пучину собственных мыслей.
А, нахрен все! Девушка предприняла волевое решение, высунуться в коридор еще раз, но более осмысленно. Вооруженно! Ну, так, на всякий случай.
Замок вновь щелкнул, Банни высунула руку в проем и помахала маникюрными ножницами. Немного погодя, вылезла сама. Воняло мочой и эмульсионкой. Пока вариант с бэдтрипом подтверждался. Босые ноги поджимались от холодной металлической кладки, да и неприятный сквозняк тянулся с лестничного пролета, задувая под футболку. Сразу захотелось домой, может и доза уцелела и еще не поздно догнаться? Вскочить на последний вагон, так сказать. Оставалось ведь еще чуть-чуть и она бы очутилась в нирване, а так, она одна в морозном криповом коридоре, и рядом на полу сидит какой-то огромный мужик…
— Блять! – ножницы пролетели мимо лысой черепушки незнакомца, отскочили от стены и укатились в противоположный конец, к лестничной площадке.
Шуганувшись себя саму, Банни дала заднюю, затем переднюю и впечаталась лицом в собственную дверь.
— Сука, ай… блять, как же больно-то, уууу, сука, — она потерла ушибленную переносицу, и с нескрываемым страхом покосилась на верзилу в зеленной куртке. Слава боженьке, но мужик и не думал шевелиться. Может уже коньки отбросил?
Ну вот какого хера, он сидит возле ее квартиры? А если это жмур, копы не будут разбираться, кто есть кто, и повяжут всех причастных и непричастных. Банни копов не любила. Сосать им — тоже.
Однако, в ее умишке замерцала идея, так же неверно и блекло, как здешние лампочки. Но это была идея. Если бы она не ширнулась, то хрен бы она на это подписалась. А теперь, когда половина дозы, вероятно, безвозвратно потеряна…
Банни подкралась к мужику, аккуратно, на цыпочках, не забывая прикрывать подолом футболки свою пуську. Она села рядом на корточки. Кажется, этот хмырь был еще жив. Грудь едва вздымалась, а на краях губ пузырились кровавые слюни. В ответственный момент Совесть попыталась что-то пропищать, воззвать к благородству, каким-то там заповедям про не укради и т.д.… Впрочем, из-за этого пидора, ей обломился кайф, потому справедливо, что она заслуживает компенсацию.
Девушка прикусила кончик языка, она всегда так делала, когда воровала деньги у родителей, друзей и коллег. Банни залезла металлической рукой во внутренний карман куртки мужика и выудила на свет божий все что угодно, но не деньги. На пол посыпались: патроны, гильзы, ампулы с «ноксом» (сильное обезболивающее. Кайфа никакого. Проверено.), нафтизин, телефон, смятые и разломанные сигареты, порванные чеки, клубная карта «summus» и купон в макдак. Сколько, блять, хлама таскают с собой люди. Хвала небесам, во втором кармане оказалась кредитка, но только сраные кривые пальцы протеза зацепились за молнию.
— Да не жмись ты, — прошипела Банни, дернув замок на себя что есть мочи. Заветная карточка оказалась в руке. Молния с куском подкладки тоже.
Громила тут же зашелся пронзительным кашлем, будто вот-вот выхаркает легкие. В целом, по фонтану крови, забрызгавшему девушку, это находилось не далеко от истины. Следом, как, сука, вишенка на торте, ей в руку упал глаз. Его глаз.
Все нахуй, это было последней каплей. Банни с диким воплем помчалась обратно в дом.
Ее вырвало, пустой желудок выдавил из себя только желчь и немного крови с десен. Отлично, блевотина на ковре. Теперь ее дом можно смело нарекать притоном. Чего она так рьяно избегала.
Не унимая дрожи в коленях, да что там коленях, все тело колбасило, как осенний лист в торнадо, она залетела в ванную комнату, чувствуя вкус железа на губах, как чужая кровь присыхает к ее девичей коже. Срочно хотелось отмыться. Целиком. Плотно обнимая прижатые к груди колени.
Едва привыкнув к свету, она принялась скидывать на пол всю ту женскую херню, которая громоздилась на полке над раковиной. Флаконы, забрызганные мыльными пятнами, зубной пастой, щеткой и бог знает чем еще. Разбросанная полгода назад косметичка, то и дело впивалась в пятки, рядышком промокшая пудреница прилипла к стояку под раковиной, а расколотое зеркальце валялось в углу с нестиранными носками. До сих пор она не могла ничего выбросить, даже проредившуюся расческу, которая острожопым ежом лежала в мыльнице. Ей быстрее сдерешь скальп, нежели распутаешь волосы. Помада с учебниками по хирургии вечно валялись в пыли и паутине за стиральной машинкой. Стирала машинка не часто, зато, сука, вибрировала так, что нередко «выходила» погулять по квартире, заливая пол по щиколотку. Ну, и как венец пиздеца — спаленный в лужу пластмассы фен на краю ванны.
Банни отдышавшись от адреналина, опустила голову под кран, включив вентиль холодной воды. Струя мутной жижы стекала по грязным сосулькам волос, проникая в уши, затекая под футболку, и капая с лица, словно вековой пот. Как же она заебалась, прости господи. Почему это все происходит именно с ней? Почему все выглядит как чья-то глупая несмешная шутка? Вопросов как всегда больше, чем ответов.
Вынув голову из-под ледяного водопада, она уставилась в грязное зеркало: сутулая и бледная, казалось природная медь волос выцвела вместе с ней. И теперь ее остатки льются на пол, образуя лужу ржавчины на кафеле под босыми ногами. Она потянула руку к шкафчику, ее любимому шкафчику. Ватные диски, иглы, шприцы, жгут, тампоны и клизма. Ее самый родной набор на каждый день. Они ее любят, они ее не осудят. Им плевать, что она похожа на сорокалетнюю алкоголицу, нежели на ту знойную студентку два года назад. Впрочем, и ей тоже плевать.
Металлические пальцы непроизвольно сжались на запакованной аптечке, кажется, она ее не трогала со времен колледжа. Ремешок медкита зацепился и потянул за собой бритвенный набор. Десяток лезвий и пара станков с грохотом осели в раковине. Она застыла. Задумалась. Бритва тоже когда-то казалась выходом. Избавлением от всех проблем. Чирк по вене и все, сказке конец. Но когда чирнуть можно лишь по одной вене, это не гарант успеха, а вот рука может и отсохнуть. От гидры тоже, но это куда более приятный способ просрать последнюю руку. А просирать в жизни Банни умела как никто.
Красный крест на белом круге словно обрел свой взгляд, такой пронизывающий, колкий, осуждающий, взывающий к тем спящим демонам внутри души, о существовании которых позабыли кажется все ныне живущие. «Помоги ему,» – шептал крест. — «Помоги страждущему. Он умирает, твой долг помочь ему…»
— Ебись ты конем, Гиппократ.
Она яростно выругалась и схватила аптечку, вату, жгут и вышла обратно в коридор. Мокрая и злая, как недотраханная баба.
— Лучше бы я в церковно-приходскую пошла, там вообще похуй. Поставил свечечку за упокой, и совесть твоя чиста. Но нет, блять. Иди — лечи.
