В бессилии наблюдал я за тем, как дробь лавиной изрыгнутая ядрами просыпалась голубыми горошинками по зелёным всходам, подрезала топинамбур и мак под корень. Граница уничтоженных всходов быстро смещалась, подбиралась к толпе с председателем всё ближе и ближе. Наконец, когда последний из марпехов первого взвода оказался по ту сторону щита, купол пропал совсем, но, когда БММП и бегущих к машине крестьян отделяли несколько только шагов, снова возник. За стеной смешались: люди, цветы, приказы, мат, визг и предсмертные вскрики. Солдаты набрасывались на крестьян, сбивали с ног, подминали под себя: взводом собрать всех под «черепаху», чтобы закрыть активированной броней, уже было поздно. Да и тех не спасли: дробь из «умки» — не картечь из допотопной мортиры, ищет и находит любую лазейку, ранку, лезет в глаза, уши, нос, рот.
Щит пропал в очередной раз и пехотинцы с сапёрками ринулись под прикрытие кормы гондолы. Балаян, подхватив с земли мой шлем, схватив меня поперёк талии, бросился в просвет передних колёс машины.
— Майор, приказ! — требовал старшина, втаскивая меня за руку в люк.
— Пилот, вперёд! Лейтенант Стас, произвести предупредительный залп!
Приказ выполнили наполовину: машина не стронулась, марпехи дали залп из винтовок.
В ответ в купол «горшка» угодили и завязли три крупные пули.
— Из «пэтээр» бьют, — определил Балаян. — На таком расстоянии кираса выдержит. Со спины, пожалуй, нет.
— Оруженосцы Ясиро и Уко, приготовить «шмелетницы»!
— Убираться будем? — спросил Балаян.
— Оставить погибших? Нет! Я острова не покину, пока не разберусь.
Одного и тут же второго из пехотинцев, поднявшихся с трупов, попаданием в кирасу опрокинуло в цветы.
— Пристрелялись, курок спускают в момент деактивации «горшка», Пылюга, а так бы заметили наш штандарт, — сплюнул старшина.
— Первый взвод, развернуться к противнику! Не подставляйте задницы! Леон, Филипп, доложитесь! — отдавал команды лейтенант Стас.
— Я рядовой Филипп! Цел! — отозвался один.
— Я лейтенант Крашевский. Леон контужен, — сообщил подоспевший ко второму солдату медик.
— Джимми, что со щитом, доложи! — прокричал я, надеясь окриком дать пилоту «пинка».
— Зараза, режу-режу, но провода восстанавливаются, проводка из коралла «гуттаперчевый». Пробую вирусом снять.
Получилось, но лишь на миг. На этот раз «горшок» накрыл БММП с гораздо меньшей, чем обычно площадью защиты, отсечку дроби произведя по периметру в двух метрах от борта гондолы. А пятью секундами позже «горшок» принял свои обычные габариты, разметав первый взвод и подоспевших на помощь лейтенанту Крашевскому марпехов. Половина полуроты оказалась за пределами купола-ПпТ.
Балаян сообщил из рубки:
— Вирус подвесил щит намертво, теперь только раскодировка генераторов или прокопка по всему периметру «горшка» поможет.
— Всем в машину! Оруженосцы Ясири и Уко, бегом передать оружие. Лейтенант Стас, приказываю тебе и Брумелю применить «шмелетницы». Твой выстрел — по деревне, сержанта — по «горшку»!
— Уничтожить щит — хорошая идея, командир, но по деревне из «шмелетницы»… пруссаки с ума посходят, — предостерёг Балаян.
— А что делать? Комиссар убит, крестьяне погибли, первый взвод под обстрелом, ещё людей терять.
— Другого выхода нет, — согласился старшина.
...Скоро всё было кончено.
Комиссара потерял, крестьян не спас, боялся, и разведчики не уцелели. С ними я прошёл не одну «мясорубку»: Януш и Дмитро спасли мне жизнь — на учениях сорвавшегося с кручи в каньон Метро, отбили от китайцев-наставников с червями, вынесли на руках; Милошевич был настоящим профессионалом, действительно слыл в полку экспертом в военной истории и вооружениях; Николку, совсем мальчишку, по-отцовски любил.
«Шмелям», пущенным Брумелем по «горшку», пища оказалась непривычной, потому возились долго. А заметили меня, атаковали. Я не вытерпел, выбрался из гондолы, по-пластунски полз, не выглядывал из-под днища машины — всё равно заметили, роем набросились. Ладно, шлем-ком надел, забрало опустил. Главное, облачился — Балаяна заслуга: краги мне стянул — в экзоскелет. Доспехи вот только не запустили: я и он впопыхах не вспомнили код их активации. Потому через минуту исколотый жалами «шмелей» и иглами сан-кома, я выкатился из-под днища гондолы, стал на «плюс-суставы» и напролом преодолел истончённую на какой-то миг стену «горшка». Запалив на кирасе дымовую шашку, отбил тем ко мне всякий интерес «шмелей» и, «кузнечиком» прыгая, оторвался от марпехов, в деревню прибежал первым.
Доспехи уберегли разведчиков от дроби стопор-ядер. Как и приказал, разведотделение, заслышав бег пруссаков по винтовой и наружным лестницам, имитировало сдачу в плен. Сложили оружие, разоблачились догола, активировали трико-ком, на головы накинули капюшоны-ком, в рукавицах-ком повисли на карнизе крыши смотровой — исчезли. Пруссаки, при виде трёх стопок армейского облачения лежавших по сторонам «козлов» из трёх винтовок с боекомплектом, безрезультатно заметались по сторонам в поиске противника. Откинули люк будки и выволокли — бойцы взбежавшие по винтовой лестнице в смотровую помогли изнутри — кобылу с жеребёнком и бесчувственным Милошевичем.
Шмели, пущенные лейтенантом Стасом, поглодали нарезку стволов винтовок и автоматов, переметнулись к водокачке и здесь принялись за сварные швы — «лакомство» для них — в закладных с кронштейнами и тавровыми стойками удерживающими смотровую и бак на вершке башни. Стойки подкосило — бак и смотровая накренились. Крышку резервуара сорвало пролившейся водою. Милошевич с кобылой и жеребёнком съехали по наклонной, «проехались» по рукавицам-ком разведчиков висевших на карнизе, те и сорвались. Падали с высоты голяком, без экзоскелета и доспеха, в одном только трико-ком с ошейником и браслетами — разбились насмерть. Их невольные убийцы упали на уклонный в основании башни фундамент, не разбились, но скоро кобыла околела и сержант скончался. Жеребёнок выжил, но после прихрамывал на три ноги, что всё же не стало помехой через пару месяцев сбежать в Быково.
Была — от чего предостерегал Балаян — опасность тяжкой контузии у солдат-пруссаков: живую силу шмели поражают множественными укусами с «пчелиным ядом». Но этим не обошлось, среди юрт и чумов «шмели» вдруг — как разобрались после, под воздействием электроники «откидушек» — начали издавать жужжание такой высокой частоты, что в простых касках и будёновках второй мировой войны было не стерпеть. Взвод пруссаков погиб — все до единого человека.
Трупы из окопов вытаскивали с прижатыми к ушам руками. А отбрось от себя подальше оружие и мобильники, — опухли бы от пчелиного яда, но живыми остались бы. Пруссаки, бывшие спецназовцы 1-иой роты полка ВДВ не могли знать о шмелетницах, оружие это новое, применено было только раз — 2-рой ротой против драконов с «умками».
Лежали погибшие в окопах без респираторных масок и без «свечей» в носу, но странным это ни кому не показалось, ни один не отметил. Меня обескураживала выкладка из стрелкового оружия, применяемого в ВОВ, и из «откидушек» начала прошлого века, но посчитал, фильм на острове снимали многосерийный — сагу, растянутую по времени. Взял и включил девайс — заработал, с шумами и помехами. Винтовки Мосина, ППД-40 и противотанковые ружья, действительно, оказались боевыми, но видно было, переделаны из охолощённых. И точно бывший реквизит: на прикладах штемпель с инвентарным номером концерна «Мосфильм».
Балаян и Брумель — ветераны, служили по началу под кокардами морской пехоты США, после десантников российских ВДВ, теперь марских пехотинцев ОВМР — метались от одного трупа к другому и опознавали сослуживцев по полку, шесть лет как пропавших без вести. В долговязом старшем сержанте узнали Кобзона со спецназовским позывным Гек — его признал Брумель. С горечью порадовался я тому, что названного племянника Кобзона — стрелка Кобу с позывным Чук — я оставил за гашетками Утёса-4 охранять БММП.
По офицерской фуражке, мундиру с полковничьими петлицами и пистолету ТТ определили командира. Вытащили из окопа, я обыскал. На груди под кителем обнаружил на бечёвке амулет, сделанный из опорожнённой упаковки, жестяной, оформленной в образе пингвина. Распустил на животике молнию, внутри лоскут ручной вязки. Жена в «гробу» Анабиозария Исхода обложила себя пеналами с клубками мохера, на Марсе связала пару кальсон и подарила нам. В шутку сказала, будто те заговорены от луча и пули. Мы не носили, берегли, не затем, конечно, чтоб в боях сберечься, а элементарно не мёрзнуть на Земле. Сейчас мои кальсоны на мне, а от полковничьих остался только лоскут один. Погиб он не от луча и пули, от страшных мук, раздираемый нестерпимым высокочастотным жужжанием «шмелей». Направил «насекомых» на дядину погибель племянник — я.
* * *
Я читал запрос по семафорной связи с невесть откуда взявшегося над островом дирижабля «Распутин», когда мне доложили о приближении к деревне четверых человек. Первого сразу узнал — прапорщик Силантий Лебедько, в дядиной роте служил каптенармусом. Гигантским ростом и невероятной силой славился в российских воздушно-десантных войсках ещё до Хрона. Знал и второго — повар ефрейтор Глеб Хлебонасущенский, на учениях готовил из кораллов так, что даже комполка, уж до чего прихотлив в еде, ел с удовольствием. Третьим был младший сержант Батюшка — в дядиной роте порученец при комиссаре. А четвёртого — китайца, не знал и никогда до этого не видел.
Прапорщик спешил с китайцем на закорках, ефрейтора и сержанта тащил за руки. Не добежав десяти шагов до уложенных на земле рядами погибших, сбросил с себя ношу, с ног кирзачи, распахнул штормовку, разорвал по груди тельняшку, содрал с головы пилотку и, причитая, на коленях пополз к командиру. Оправил на трупе китель, заправил вывернутые карманы галифе, счистил пилоткой с хромовых сапог «шмелей». Потом, сев и уложив голову себе на колени, гребёнкой расчёсывал волосы и бороду.
Намереваясь как-то утешить уцелевших, я направился к ним. Трое оставались неподалёку от скорбящего Лебедько, к погибшим не подошли. Один уселся на землю медитировать, другой размазывал по щекам слёзы, плакал, как ребёнок, третий, часто крестясь, молился. Подошёл и тут же был сбит с ног: прапорщик, выждав случай, подмял под себя. Я не сопротивлялся и, если бы не вызволили марпехи, наверное, был бы задушен.
Великан, как только меня вытащили из-под него, затих, лежал ничком и сдавленно рыдал:
— Да если бы ты не был земляком… племянником Бате… Да я б тебя…
* * *
После поминок капитан Кныш, кэп дирижабля «Распутин», нашёл меня на кладбище. Я, сидя на корточках у могильного обелиска, ладонями оббивал землю холмика. Офицеру отдать честь пришлось мне в спину. Шпорами на каблуках хромовых сапог звякнул, мне показалось с издёвкой: земмарийские лётчики, они все воображалы и франты, но я всё-таки майор и спецназовец, элита марсианских ОВМР. Кныш лихо расстегнул планшетку за «крылом» синего галифе, подбитого вставками под мотнёй из той же красного цвета кожи, из какой точены и сапоги, достал и вручил пакет с копиями радиограмм Я прочёл:
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
- Fri Aug 9 9:04:51 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Вынужден прервать патрулирование меняльного пути в акватории острова Бабешка по причине трагического здесь инцидента. Произошло боевое столкновение полуроты марпехов ОВМР и взвода Вооружённых Сил Пруссии. Взвод полёг весь, потери полуроты — 5 чел. Жду указаний.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня.
- Fri Aug 9 9:59:56 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Приказываю готовить похороны с почестями, полуроте возможность покинуть остров блокировать. Формируется к отправке комиссия альянса для выяснения обстоятельств и расследования инцидента.
Комендант Крепости
*
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
- Fri Aug 9 10:42:06 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Покинуть остров майору Вальтеру нет возможности: полурота откапывает повреждённую БММП. По трагической случайности погибли сельчане деревни Отрадное. И прибыл посол Президента Пруссии, он требует ареста виновников гибели граждан. Жду приказа.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня
- Fri Aug 12 1:16:24 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Лучеграмма с приказом Командующего ОВМР: «До окончания расследования инцидента полуроте спецназа под командованием капитана Вальтера (майор понижен в звании) надлежит дислоцироваться на месте, на Бабешке в Отрадном. Приказываю ему, комиссару, офицеру-медику, сержантам и рядовым 1-вого взвода оставаться на Бабешке. Без вооружения, брони и оснащения, с задачей восстановить колхоз «Отрадный». Личному составу 2-рого взвода, всем офицерам, оруженосцам и денщикам вернуться в ЗемМарию, в Крепость».
Капитан Кныш, исполните в точности. Жду возвращения «Распутина» в Твердыню.
Комендант Крепости
*
Я, в который уже раз, не веря глазам, прочёл на обелиске надмогильную надпись.
ФРАНЦ КУРТ
11.09.2034 X 09.08.**32.
Воин, полковник, командующий ВС Пруссии.
Господи, упокой душу Бати,
Хрон в печень виновникам его погибели.
— Таки вот хроновы дела, дядя…
____________________
Я, послышались голоса, мгновенно обулся, стянул краги и отполз от грядок, распластался на песке. Приближалась группа строем человек из восьми, по двое в ряду. Выучка спецназовца не забыта: мигом раскатал балаклаву из шапочки в маску и укрылся плащ-накидкой.
На краю поля, чуть поодаль, остановились.
Пришли от Отрадного, не со стороны Мирного. Архаровцы, самоволку групповую устроили. Ну, погодите у меня, всем задам.
Не узнать кто, луна за тучей скрылась, но по голосу распознавал. С боку строя шёл Брумель.
— Стано-вись… Рав-няйсь, смии-р-но… вольно… Значит так, здесь наши пути расходятся. Деды — налево, в сопки по бабам. Салаги — направо, на завалинку под «миской». И чтоб девчат мне не портили! Пузо Красное, у тебя никак снова сыпь высыпала, девчонок распугаешь. Возьми у Батюшки шарф, шею и лицо по нос укутай. «Макарики» бабам и девчатам раздайте — пусть надышат, нахохочут. Думаете, наблудиться вам самоволку позволили? «Макарики» в «валюту» обратить. Кладовщик ропщет, этим сезоном в поставках недостача возможна, Зяма в ЗемМарию полупустым отчалит. Коган, так тот вообще лютует, требует в самоволку не девятками, двадцатками отправлять. Нельзя: Батя просечёт, пресечёт. Пока не в курсах про «валюту».
— Товарищ старший сержант, — голос Селезня, — моя зазноба к себе в чум зовёт. На отшибе от юрты, так что, дети не помеха. Муж рыбачит. На острове ни деревца, ни кустика, а чум добротный, тёплый. Босому и без бушлата зябко, рановато боты на хранение сдали.
— Ефрейтор, разговорчики в строю! — перебил Брумель. — Мирнянские мужики и хлопцы, кто спит кто рыбачит — не помеха. Застукать могут интеллигенты из учёной братии, по ночам опыты ставят, труды научные пишут. Так что, в сопках покувыркаетесь. Бабы рыбаков жаркие, обогреют. Сбор здесь через три часа. Комлоги время отслеживать у всех земляков есть. Небёны, у вас один только у аллергика, песни с девчатами пойте, но слышать и слушать его. В казарме, вернёмся, ни звука, ни шороха — Капитана не разбудить.
Щит пропал в очередной раз и пехотинцы с сапёрками ринулись под прикрытие кормы гондолы. Балаян, подхватив с земли мой шлем, схватив меня поперёк талии, бросился в просвет передних колёс машины.
— Майор, приказ! — требовал старшина, втаскивая меня за руку в люк.
— Пилот, вперёд! Лейтенант Стас, произвести предупредительный залп!
Приказ выполнили наполовину: машина не стронулась, марпехи дали залп из винтовок.
В ответ в купол «горшка» угодили и завязли три крупные пули.
— Из «пэтээр» бьют, — определил Балаян. — На таком расстоянии кираса выдержит. Со спины, пожалуй, нет.
— Оруженосцы Ясиро и Уко, приготовить «шмелетницы»!
— Убираться будем? — спросил Балаян.
— Оставить погибших? Нет! Я острова не покину, пока не разберусь.
Одного и тут же второго из пехотинцев, поднявшихся с трупов, попаданием в кирасу опрокинуло в цветы.
— Пристрелялись, курок спускают в момент деактивации «горшка», Пылюга, а так бы заметили наш штандарт, — сплюнул старшина.
— Первый взвод, развернуться к противнику! Не подставляйте задницы! Леон, Филипп, доложитесь! — отдавал команды лейтенант Стас.
— Я рядовой Филипп! Цел! — отозвался один.
— Я лейтенант Крашевский. Леон контужен, — сообщил подоспевший ко второму солдату медик.
— Джимми, что со щитом, доложи! — прокричал я, надеясь окриком дать пилоту «пинка».
— Зараза, режу-режу, но провода восстанавливаются, проводка из коралла «гуттаперчевый». Пробую вирусом снять.
Получилось, но лишь на миг. На этот раз «горшок» накрыл БММП с гораздо меньшей, чем обычно площадью защиты, отсечку дроби произведя по периметру в двух метрах от борта гондолы. А пятью секундами позже «горшок» принял свои обычные габариты, разметав первый взвод и подоспевших на помощь лейтенанту Крашевскому марпехов. Половина полуроты оказалась за пределами купола-ПпТ.
Балаян сообщил из рубки:
— Вирус подвесил щит намертво, теперь только раскодировка генераторов или прокопка по всему периметру «горшка» поможет.
— Всем в машину! Оруженосцы Ясири и Уко, бегом передать оружие. Лейтенант Стас, приказываю тебе и Брумелю применить «шмелетницы». Твой выстрел — по деревне, сержанта — по «горшку»!
— Уничтожить щит — хорошая идея, командир, но по деревне из «шмелетницы»… пруссаки с ума посходят, — предостерёг Балаян.
— А что делать? Комиссар убит, крестьяне погибли, первый взвод под обстрелом, ещё людей терять.
— Другого выхода нет, — согласился старшина.
...Скоро всё было кончено.
Комиссара потерял, крестьян не спас, боялся, и разведчики не уцелели. С ними я прошёл не одну «мясорубку»: Януш и Дмитро спасли мне жизнь — на учениях сорвавшегося с кручи в каньон Метро, отбили от китайцев-наставников с червями, вынесли на руках; Милошевич был настоящим профессионалом, действительно слыл в полку экспертом в военной истории и вооружениях; Николку, совсем мальчишку, по-отцовски любил.
«Шмелям», пущенным Брумелем по «горшку», пища оказалась непривычной, потому возились долго. А заметили меня, атаковали. Я не вытерпел, выбрался из гондолы, по-пластунски полз, не выглядывал из-под днища машины — всё равно заметили, роем набросились. Ладно, шлем-ком надел, забрало опустил. Главное, облачился — Балаяна заслуга: краги мне стянул — в экзоскелет. Доспехи вот только не запустили: я и он впопыхах не вспомнили код их активации. Потому через минуту исколотый жалами «шмелей» и иглами сан-кома, я выкатился из-под днища гондолы, стал на «плюс-суставы» и напролом преодолел истончённую на какой-то миг стену «горшка». Запалив на кирасе дымовую шашку, отбил тем ко мне всякий интерес «шмелей» и, «кузнечиком» прыгая, оторвался от марпехов, в деревню прибежал первым.
Доспехи уберегли разведчиков от дроби стопор-ядер. Как и приказал, разведотделение, заслышав бег пруссаков по винтовой и наружным лестницам, имитировало сдачу в плен. Сложили оружие, разоблачились догола, активировали трико-ком, на головы накинули капюшоны-ком, в рукавицах-ком повисли на карнизе крыши смотровой — исчезли. Пруссаки, при виде трёх стопок армейского облачения лежавших по сторонам «козлов» из трёх винтовок с боекомплектом, безрезультатно заметались по сторонам в поиске противника. Откинули люк будки и выволокли — бойцы взбежавшие по винтовой лестнице в смотровую помогли изнутри — кобылу с жеребёнком и бесчувственным Милошевичем.
Шмели, пущенные лейтенантом Стасом, поглодали нарезку стволов винтовок и автоматов, переметнулись к водокачке и здесь принялись за сварные швы — «лакомство» для них — в закладных с кронштейнами и тавровыми стойками удерживающими смотровую и бак на вершке башни. Стойки подкосило — бак и смотровая накренились. Крышку резервуара сорвало пролившейся водою. Милошевич с кобылой и жеребёнком съехали по наклонной, «проехались» по рукавицам-ком разведчиков висевших на карнизе, те и сорвались. Падали с высоты голяком, без экзоскелета и доспеха, в одном только трико-ком с ошейником и браслетами — разбились насмерть. Их невольные убийцы упали на уклонный в основании башни фундамент, не разбились, но скоро кобыла околела и сержант скончался. Жеребёнок выжил, но после прихрамывал на три ноги, что всё же не стало помехой через пару месяцев сбежать в Быково.
Была — от чего предостерегал Балаян — опасность тяжкой контузии у солдат-пруссаков: живую силу шмели поражают множественными укусами с «пчелиным ядом». Но этим не обошлось, среди юрт и чумов «шмели» вдруг — как разобрались после, под воздействием электроники «откидушек» — начали издавать жужжание такой высокой частоты, что в простых касках и будёновках второй мировой войны было не стерпеть. Взвод пруссаков погиб — все до единого человека.
Трупы из окопов вытаскивали с прижатыми к ушам руками. А отбрось от себя подальше оружие и мобильники, — опухли бы от пчелиного яда, но живыми остались бы. Пруссаки, бывшие спецназовцы 1-иой роты полка ВДВ не могли знать о шмелетницах, оружие это новое, применено было только раз — 2-рой ротой против драконов с «умками».
Лежали погибшие в окопах без респираторных масок и без «свечей» в носу, но странным это ни кому не показалось, ни один не отметил. Меня обескураживала выкладка из стрелкового оружия, применяемого в ВОВ, и из «откидушек» начала прошлого века, но посчитал, фильм на острове снимали многосерийный — сагу, растянутую по времени. Взял и включил девайс — заработал, с шумами и помехами. Винтовки Мосина, ППД-40 и противотанковые ружья, действительно, оказались боевыми, но видно было, переделаны из охолощённых. И точно бывший реквизит: на прикладах штемпель с инвентарным номером концерна «Мосфильм».
Балаян и Брумель — ветераны, служили по началу под кокардами морской пехоты США, после десантников российских ВДВ, теперь марских пехотинцев ОВМР — метались от одного трупа к другому и опознавали сослуживцев по полку, шесть лет как пропавших без вести. В долговязом старшем сержанте узнали Кобзона со спецназовским позывным Гек — его признал Брумель. С горечью порадовался я тому, что названного племянника Кобзона — стрелка Кобу с позывным Чук — я оставил за гашетками Утёса-4 охранять БММП.
По офицерской фуражке, мундиру с полковничьими петлицами и пистолету ТТ определили командира. Вытащили из окопа, я обыскал. На груди под кителем обнаружил на бечёвке амулет, сделанный из опорожнённой упаковки, жестяной, оформленной в образе пингвина. Распустил на животике молнию, внутри лоскут ручной вязки. Жена в «гробу» Анабиозария Исхода обложила себя пеналами с клубками мохера, на Марсе связала пару кальсон и подарила нам. В шутку сказала, будто те заговорены от луча и пули. Мы не носили, берегли, не затем, конечно, чтоб в боях сберечься, а элементарно не мёрзнуть на Земле. Сейчас мои кальсоны на мне, а от полковничьих остался только лоскут один. Погиб он не от луча и пули, от страшных мук, раздираемый нестерпимым высокочастотным жужжанием «шмелей». Направил «насекомых» на дядину погибель племянник — я.
* * *
Я читал запрос по семафорной связи с невесть откуда взявшегося над островом дирижабля «Распутин», когда мне доложили о приближении к деревне четверых человек. Первого сразу узнал — прапорщик Силантий Лебедько, в дядиной роте служил каптенармусом. Гигантским ростом и невероятной силой славился в российских воздушно-десантных войсках ещё до Хрона. Знал и второго — повар ефрейтор Глеб Хлебонасущенский, на учениях готовил из кораллов так, что даже комполка, уж до чего прихотлив в еде, ел с удовольствием. Третьим был младший сержант Батюшка — в дядиной роте порученец при комиссаре. А четвёртого — китайца, не знал и никогда до этого не видел.
Прапорщик спешил с китайцем на закорках, ефрейтора и сержанта тащил за руки. Не добежав десяти шагов до уложенных на земле рядами погибших, сбросил с себя ношу, с ног кирзачи, распахнул штормовку, разорвал по груди тельняшку, содрал с головы пилотку и, причитая, на коленях пополз к командиру. Оправил на трупе китель, заправил вывернутые карманы галифе, счистил пилоткой с хромовых сапог «шмелей». Потом, сев и уложив голову себе на колени, гребёнкой расчёсывал волосы и бороду.
Намереваясь как-то утешить уцелевших, я направился к ним. Трое оставались неподалёку от скорбящего Лебедько, к погибшим не подошли. Один уселся на землю медитировать, другой размазывал по щекам слёзы, плакал, как ребёнок, третий, часто крестясь, молился. Подошёл и тут же был сбит с ног: прапорщик, выждав случай, подмял под себя. Я не сопротивлялся и, если бы не вызволили марпехи, наверное, был бы задушен.
Великан, как только меня вытащили из-под него, затих, лежал ничком и сдавленно рыдал:
— Да если бы ты не был земляком… племянником Бате… Да я б тебя…
* * *
После поминок капитан Кныш, кэп дирижабля «Распутин», нашёл меня на кладбище. Я, сидя на корточках у могильного обелиска, ладонями оббивал землю холмика. Офицеру отдать честь пришлось мне в спину. Шпорами на каблуках хромовых сапог звякнул, мне показалось с издёвкой: земмарийские лётчики, они все воображалы и франты, но я всё-таки майор и спецназовец, элита марсианских ОВМР. Кныш лихо расстегнул планшетку за «крылом» синего галифе, подбитого вставками под мотнёй из той же красного цвета кожи, из какой точены и сапоги, достал и вручил пакет с копиями радиограмм Я прочёл:
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
- Fri Aug 9 9:04:51 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Вынужден прервать патрулирование меняльного пути в акватории острова Бабешка по причине трагического здесь инцидента. Произошло боевое столкновение полуроты марпехов ОВМР и взвода Вооружённых Сил Пруссии. Взвод полёг весь, потери полуроты — 5 чел. Жду указаний.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня.
- Fri Aug 9 9:59:56 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Приказываю готовить похороны с почестями, полуроте возможность покинуть остров блокировать. Формируется к отправке комиссия альянса для выяснения обстоятельств и расследования инцидента.
Комендант Крепости
*
Тихий океан, борт дирижабля «Распутин»
- Fri Aug 9 10:42:06 **32
Русь, Твердыня, Коменданту Крепости
Радиодокладная «МОЛНИЯ»
Покинуть остров майору Вальтеру нет возможности: полурота откапывает повреждённую БММП. По трагической случайности погибли сельчане деревни Отрадное. И прибыл посол Президента Пруссии, он требует ареста виновников гибели граждан. Жду приказа.
Капитан Кныш
*
ЗемМария, Русь, Твердыня
- Fri Aug 12 1:16:24 **32
Радио «МОЛНИЯ». Борт дирижабля «Распутин», капитану Кнышу
Лучеграмма с приказом Командующего ОВМР: «До окончания расследования инцидента полуроте спецназа под командованием капитана Вальтера (майор понижен в звании) надлежит дислоцироваться на месте, на Бабешке в Отрадном. Приказываю ему, комиссару, офицеру-медику, сержантам и рядовым 1-вого взвода оставаться на Бабешке. Без вооружения, брони и оснащения, с задачей восстановить колхоз «Отрадный». Личному составу 2-рого взвода, всем офицерам, оруженосцам и денщикам вернуться в ЗемМарию, в Крепость».
Капитан Кныш, исполните в точности. Жду возвращения «Распутина» в Твердыню.
Комендант Крепости
*
Я, в который уже раз, не веря глазам, прочёл на обелиске надмогильную надпись.
ФРАНЦ КУРТ
11.09.2034 X 09.08.**32.
Воин, полковник, командующий ВС Пруссии.
Господи, упокой душу Бати,
Хрон в печень виновникам его погибели.
— Таки вот хроновы дела, дядя…
____________________
Я, послышались голоса, мгновенно обулся, стянул краги и отполз от грядок, распластался на песке. Приближалась группа строем человек из восьми, по двое в ряду. Выучка спецназовца не забыта: мигом раскатал балаклаву из шапочки в маску и укрылся плащ-накидкой.
На краю поля, чуть поодаль, остановились.
Пришли от Отрадного, не со стороны Мирного. Архаровцы, самоволку групповую устроили. Ну, погодите у меня, всем задам.
Не узнать кто, луна за тучей скрылась, но по голосу распознавал. С боку строя шёл Брумель.
— Стано-вись… Рав-няйсь, смии-р-но… вольно… Значит так, здесь наши пути расходятся. Деды — налево, в сопки по бабам. Салаги — направо, на завалинку под «миской». И чтоб девчат мне не портили! Пузо Красное, у тебя никак снова сыпь высыпала, девчонок распугаешь. Возьми у Батюшки шарф, шею и лицо по нос укутай. «Макарики» бабам и девчатам раздайте — пусть надышат, нахохочут. Думаете, наблудиться вам самоволку позволили? «Макарики» в «валюту» обратить. Кладовщик ропщет, этим сезоном в поставках недостача возможна, Зяма в ЗемМарию полупустым отчалит. Коган, так тот вообще лютует, требует в самоволку не девятками, двадцатками отправлять. Нельзя: Батя просечёт, пресечёт. Пока не в курсах про «валюту».
— Товарищ старший сержант, — голос Селезня, — моя зазноба к себе в чум зовёт. На отшибе от юрты, так что, дети не помеха. Муж рыбачит. На острове ни деревца, ни кустика, а чум добротный, тёплый. Босому и без бушлата зябко, рановато боты на хранение сдали.
— Ефрейтор, разговорчики в строю! — перебил Брумель. — Мирнянские мужики и хлопцы, кто спит кто рыбачит — не помеха. Застукать могут интеллигенты из учёной братии, по ночам опыты ставят, труды научные пишут. Так что, в сопках покувыркаетесь. Бабы рыбаков жаркие, обогреют. Сбор здесь через три часа. Комлоги время отслеживать у всех земляков есть. Небёны, у вас один только у аллергика, песни с девчатами пойте, но слышать и слушать его. В казарме, вернёмся, ни звука, ни шороха — Капитана не разбудить.
