Она давняя подписчица на газеты с вашими статьями и заметками, страстная почитательница кино с вашим участием. Ни одной фильмы? в прокате не пропустила, предпочтение отдаёт тем, в каких рассказываете о местных кухнях разных регионов планеты. Ви?на пьёт только те, что вы дегустировали и одобрили, да. Пиво не пьёт, любит дикий эль, но только своей собственной варки, крафтовый. Чтобы вкус отличался оригинальностью, насыщенностью и послевкусием, миксует секретные, одной ей известные, компоненты. В продажу пока не ставит, мечтает, вы пробу снимите, дегустацию учините. Варит раз в полгода, для вас держит в пятнадцатилитровом дубовом бочонке с пометкой: «Дикий эль, крафтовый. Сварен Бертой для дачи в дегустацию «4»-ке». Мама у меня и бондарь заправский, бочонок сама собрала и четыре персональные для вас кружки из дуба колотного. Надеется, если не сейчас днём, то вечером, после приёма в мэрии, отведаете, оцените её варку.
— И я вас, — встрял Захар, — сразу же, как только подъехали к ресторации, приме?тил и узнал. Четверо, на «Вятках», в бурках, в сапогах-скороходах с ботфортами. Не удивляет, как преобразился, отстроился пригород в город, где вы четырнадцать лет назад служили в Доме Наместника Отто Шмидта? Да вымолит ему Церковь Проповеди ХРИССТС жизнь вечную и славную. Добрым словом в народе людо?идском его помнят.
— Приятно слышать, Захар, — поблагодарил я швейцара, — действительно, подъезжали, не узнавали родных мест. Хотя, было ожидаемо. Покинули городок с одной только культурной примечательностью — краеведческий музей, в котором теперь такой шикарный паб устроили. А Наместник Отто Шмидт нам всегда был добрым хозяином… и другом. Христсс, да в сто крат прибавит ему славы в веках.
— Да, Захар! Этим самым четверым господам столик заказан, пропусти! — громко на ветру, шум дождя об лоджию над головой перебивая — в ухо швейцару прокричал Павло. Громко, чтоб услышали бетоноукладчики.
Нам, посторонившись, негромко с почтением:
— Судари, прошу следовать за мной.
— Милости просим, — с поклоном отступил от порога шагом назад Захар, и двумя пальцами по-военному коснулся козырька картуза.
Мда, моя с друзьями хитрость! Но, надо признать, и швейцара с половым профессиональная уловка: страждущих на крыльце вокруг пальца обвести, чтобы выгодных посетителей без очереди впустить. Ни сами мы, и ни кто, ни какой Инкогнито, никогда столика нам не заказывал.
* * *
Павло провёл через крохотную прихожую и бесконечным коридором с дверьми бывших казарм по сторонам к гардеробной. Здесь встретил и поприветствовал нас непогодам подвижный, юркий даже, старик. Людо?ид-карлик он нам толлю?дам-карликам не доставал и до шеи. Принял и повесил на вешалки сушиться бурки, переодеться пригласил пройти в переодевалку. Мы освободились от палантинов, очков, сняли куртку с галифе, сапоги, из багажной сумки достали и облачились в классические костюм-визитку, по-простому «тройка»: пиджак, брюки и жилетка. Обулись в оригинальные нариманы. Причесались у зеркала и выстроились шеренгой у прилавка гардеробной — выказали Павло готовность последовать за ним, куда бы ни повёл. Но половой неожиданно замялся, стоял понуро, переминаясь с ноги на ногу. Выражение лица и умоляющий взгляд подсказывали… нам самим догадаться, что ещё от нас хочет.
Подсказал карлик:
— Надо бы, уважаемые, с ку-ку-лями в зал войти.
Павло извинительным тоном пояснил:
— Идти нам через весь питейный зал к столику за номером тридцать восемь. Опасаюсь возможного… эксцесса. Сейчас утро трудового дня, посетители паба — людо?ид праздный, а это безработные, гопники, хулиганьё всякое. Поэтому, да, прошу предупредить нежелательное с их стороны поведение: выпады хулиганские. Компании за некоторыми столами уже перебрали, могут помешать нам. Побить, не побьют — не успеют. За барной стойкой сидит милицейский наряд — упредят. Но фигурирование ваших имён в протоколе нарушения общественного порядка репутации вам, как известным журналистам, не добавит. Костюмы-визитки на вас — знаменитые, всем известные, по ним вас всюду узнают… но без ку-ку-лей здесь в пабе могут принять… за евцев. Сейчас не послетрудовой вечер, когда к нам по пути домой с заводов и фабрик наведываются завсегдатаи — в общем-то, культурный пролетариат. Пока он весь за станками стоит и за конвейерами сидит.
— Так ку-ку-ля в кармашке слу?цкого пояса осталась, — сказал Гера, — возвращаемся в переодевалку?
— Да, возвращаемся, — согласился я.
— Я здесь подожду, — проводил нас Павло.
Через минуту мы вернулись. По-прежнему, одетыми в тройки и обутыми в нариманы, но теперь и подпоясанными под жилеткой. На пояснице за слуцкий пояс заткнут клаксон от скутера. С девайсом — корпус вещицы металлического литья, увесистый — не расставались: отбивались в потасовках. Наше облачение дополнял красный из поролона «шарик» на тонкой телесного цвета резинке — «клоунский нос», с каким на цирковую арену выходит выступать ковёрный. С ку-ку-лей на носу чувствовали себя неловко: давненько не пользовались. Ване одному пофиг. Дёргал на резинке «нос», шлёпал себе по носу. Ему невтерпёж, по пиву сох.
* * *
Нас четверо: я Матей, Гера, Лука и Ваня, и мы — судьба наша, поверь, незавидная — кло?вуны. В хозяйском Доме сидим в прихожей «на кортах» (профессиональное: на корточках) и встречаем приветствиями входящих гостей. Ну, ещё не редко сопровождаем Отто Шмидта в его наместнических по Кагору воя?жах с официальным представительством. Чаще — в разъездах по театрам, на ипподром, стадион, в гости к местной элите (олигархи от кагориа?нского купечества).
Зашёл в прихожую, к примеру, купец — даже не купец, любой кто из кагориан или домочадцев, к примеру, садовник или конюх — с корточек встаём на цы?рлы и, чуть приседая на полусогнутых, кланяемся… И восклицаем: «Ку! Ку!». Руки, согнутые в локтях, разводим от плеч в стороны. Финишируем: «Ля!».
Встав с корточек, поприседав в поклонах с «ку-ку» и «ля» и разведением в стороны рук, кловун завершает приветствие финальным в ритуале движением: на выдохе оттягивает ку-ку-лю — на резинке — на длину руки перед собой и… отпускает. Поролон шмяк по носу — беззвучно, безболезненно. Вдыхает. Не обидно: свыклись.
Что за приветствие такое, от чего пошло? Ни кем не знамо, давно забыто. Но я, Матей, знаю и помню. До осуждения трибуналом и списания в кловуны я, флотский офицер, прошёл подготовку в диверсионно-разведывательной школе. Здесь из соображений конспирации мне уменьшили рост до среднего у людоидов, равно как и улюдей-землян — ещё до приговора трибуналом на усекновение, как то случилось с моими будущими по судьбе товарищами, Герой, Лукой и Ваней. По окончании подготовки в ДРШ сразу же был заброшен на Землю Солнечной системы с заданием, устроиться в акционерное общество «Ижевский механический завод», входящий в состав Группы компаний «Калашников» госкорпорации «Ростех» — бывший знаменитый Ижевский Механический Завод №74 ИЖМАШ. Под прикрытием фрезеровщика мне предстояло заняться промышленным шпионажем. Конкретно, стояла задача выкрасть из заводского архива конструкторскую документацию и технологическую карту постановки на производство АК-47. Издавна экземпляры этого автомата хранятся по музеям Океана и Акиана, в войсковых учебках подготовки сержантов комплектуются оружейки для обучения стрельбы из огнестрельного оружия. В тирах городских парков и на пляжах самый популярным «огнестрел». АК-47 вызывал у сколь ни будь разбиравшихся в стрелковом оружии, в частности в пистолетах-пулемётах — что у толлюдов, что у людоидов — недоумение, шок. Во-первых, поражал приклад, целиком сделанный из массива дерева, а не метало-пластмассовый, откидной. Во-вторых, смущал текст аннотации на стендовой бирке:
Как и в АК-47 первых выпусков, в производстве модернизированной системы
наиболее трудным было освоение ствольной коробки, состоящей из деталей,
изготовляемых порознь разными методами, а затем соединяемых клепкой и
сваркой с применением сложных приспособлений. Конструктивная доработка
этой детали и внедрение в производство целого комплекса технологических
мероприятий, в отработке которых принимал участие Ижевский филиал техно-
логического института, улучшили качество изготовления коробки, однако и в этом
случае по стабильности сохранения главных размеров в пределах требований
чертежа на последующих технологических операциях сборки автомата она по-
прежнему уступала фрезерованному варианту детали.
Не верили. Сверялись с содержанием описания музейного экспоната — на второй бирке. Нет, «серийный», не «опытный» или «действующий образец». Требовали попробовать «стрельнуть разок». Строчил как часы. Рожок — все тридцать патронов — очередью выпускал без единого сбоя или осечки. Ствол, да, нагревался, но не критично. Специалисты-производственники, те, будучи в музеях посетителями оружейной экспозиции, все Книги жалоб и предложений «измарали» (по мнению экскурсоводов), дескать, не соответствует экспонат — автомат АК-47 — технологической логике промышленного производства оружия стрелкового, «серийного». Мол, всё неоправданно сложно. Музейным директорам придирки надоели, и они в складчину сделали Главному разведывательному управлению Флота заказ добыть подтверждение тому, что нет никакого казуса. Действительно, на вооружении в Советском Союзе на Земле АК-47 состоял долгое время, производство сборочных деталей постоянно модернизировалось по технологической цепочке от простой (технологии) к современно-передовой. Автоматом Калашникова вооружалась — по настоящему серийным; «штамповались» по лицензии — не одна армия на планете, но модель АК-47 оставалась самой желанной: у солдат исполнявших свой интернациональный долг; у стрелков банд-формирований; у бойцов повстанческих бригадах, у партизан.
Так вот, я с похищенными чертежами решил отсидеться в кинотеатре неподалёку от завода, пока тревога не уляжется. Крутили комедию «Ку! Кин-дза-дза». Так что, из кинофильма, и «Ку! Ку!», и полуприсяды с разведением рук. Бытует легенда, будто Президент, когда «песковник» принёс ему на подпись Указ о возобновлении в Соединённых Цивилизациях Акиана практики кловунады, прежде чем поставить подпись в документе, опустил со лба себе на шнобель красный поролоновый на резинке нос клоуна. С последним росчерком пера Гарант Конституции облегчённо произнёс: «Ку! Ку!.. Ля». Хлопнул папкой и велел пресс-секретарю сегодня к себе никого не впускать, в приёме всем отказывать — мол, «Президент в печали, смотрит кино». Как известно, Глава Соединённых Цивилизаций Акиана страстный любитель фильмов «советских», особенно почитает комедии Данелии и Гайдая. Ему, гению, да воздастся от благ Христсса.
* * *
В очередной положенный нам отпуск мы, четверо друзей, странствуем по провинциям планеты, где живут простые трудя?ги, кловунов с роду не видели и ничего о них не слышали. Потому, что на то время на Кагоре толлюдов-карликов с клеймом «военный преступник» содержал только один Наместник, пара-другая людоидов-олига?рхов содержала — по примеру сюзерена — неофициальных кловунов из карликов-людоидов. Вассалам иметь в Доме нашу братию в обязанность не вменялось, но содержали ради престижа. Купцам не в лом, только польза: пиар.
Мы носим пёструю скоморошью одежду, дополненную головным убором «двухрожковый детск» в бронзовых бубенчиках. На шею накинуто полуметровое в диаметре кольцо. Толщина «ярма» в палец, набрано из разноцветных пластиковых кругляшей, нанизанных на стальную проволоку. Когда кловун сидит на кортах в прихожей, с ним службу несёт — сидит в кольце — «табельный» по должности… попугай. Попка, весь такой важный из себя, тоже кланяется входящим, и проделывает это своеобразно: клювом в нырке делает круговые обороты — вертится в кольце, как заводной. Ему положено ещё и голосом чествовать, но «Ку! Ку!» не выговаривает, «Ля» тем более. Раз другой каркнет вороной, ухнет филином, прочирикает воробьём, по-людоидски проскрипит что-то невнятно-матерное и заключит: «Попка ха-роо-шшший». И всё — замолкает. Принимается дурачиться в попытках подставиться под возвращаемый резинкой на нос кловуну поролоновый шарик. Случалось, словит, и… с ку-ку-лей в обнимку — шмяк, шлёп-ля по носу карлика. Смеху в прихожей было б не остановить, но заливаются одни дети, их фейерверки из перьев и пуха пока занимают, взрослых давно нет. За нарушение регламента оборачивавшегося потерей у птицы оперения, наказывают не попку — «носителя», то бишь кловуна. Но мы на птичек не в обиде — орешками и семками делятся.
Нас в тавернах и кабаках — проездом по городам и весям мы непременно посещали питейные заведения — случалось, принимали за странствующих клоунов, цирковых ковёрных, жонглёров и репризёров. Просили — а в подпитии требовали с угрозами — «номер отколоть». Не отказывали б, если бы что-то умели, например, жонглировать или репризы показывать. В военном училище курсантов этому не обучают. Ваня мог бы фокусы показать, но сразу же напивался вдрызг — чтоб до избиения уже в отключке пребывать. Однажды согласились. Стали по центру зала в кружок спинами, надели на нос ку-ку-ли и принялись ими щёлкать себе же по носу. Сельчане нас — а случилось это в деревне с коллективным хозяйством — не поняли. Мужики били, пока не набежали в кабак сердобольные бабы — выручили. Сейчас здесь в пабе Питера, неподалёку от хозяйского Дома, проездом в соседнюю за Т-порталом провинцию, надеялись, обойдётся. Хотя, понимал, не мешало бы сидеть и пиво пить всё время с оглядкой, быть начеку. Нас клиентура паба не могла знать. К тому же, не оказался бы за каким столом какой колхозник из провинции — не принял бы за ковёрных. Впрочем, этим отпуском мы повседневно носили не кловунскую обычную одежду с детском в бубенчиках, и не костюмы «дорожные» или «деловые», а презентабельные костюмы-визитки — пиджак, брюки и жилетка. Кстати, наши табельные попугаи с нами не путешествовали, не при делах; оставались в Доме орехи щёлкать и семечки лузгать, нам в «отмазку» за то, что за их проделки наказание сносим. Сейчас в пабе Питера поступали совсем непредусмотрительно: от приставал в провинциальных кабаках костюмы-визитки нас от избиения избавляли (колхозники за столичную интеллигенцию принимали), но здесь нас, действительно, могли принять за евцев, уличных с лотка торговцев и процентщиков. Тройки те все поголовно носят, будто униформу какую. Даже с залитыми пивом глазами посетители паба могли спутать нас евцами. Потому, что шиты пиджак, брюки и жилетка из одной только на все сезоны ткани «виндзорская клетка» — черно-белый гленчек с контрастной цветной полосой (названа в честь Эдуарда VIII). Кагориане одежду такой расцветки не носят, да и вообще клетка и тройки давно вышли из моды.
* * *
В переодевалке подпоясались слуцкими поясами, заткнули на пояснице клаксо?ны. Пиджаков нарочито не застегнули — выпятили на всеобщее обозрение жилетки расшитые по атласу золотой нитью, и платиновые на золотой цепочке часы-луковкки в пистоне. Неблагоразумно, конечно, поступили: в зале по сообщению Павло за столиками сидели гопники. А если и налётчики? Но обошлось.
Павло раздвинул занавеску красного бархата, отделявшую гардеробную от питейного зала, пропустил нас вперёд, попросил остановиться и обратился ко мне:
— И я вас, — встрял Захар, — сразу же, как только подъехали к ресторации, приме?тил и узнал. Четверо, на «Вятках», в бурках, в сапогах-скороходах с ботфортами. Не удивляет, как преобразился, отстроился пригород в город, где вы четырнадцать лет назад служили в Доме Наместника Отто Шмидта? Да вымолит ему Церковь Проповеди ХРИССТС жизнь вечную и славную. Добрым словом в народе людо?идском его помнят.
— Приятно слышать, Захар, — поблагодарил я швейцара, — действительно, подъезжали, не узнавали родных мест. Хотя, было ожидаемо. Покинули городок с одной только культурной примечательностью — краеведческий музей, в котором теперь такой шикарный паб устроили. А Наместник Отто Шмидт нам всегда был добрым хозяином… и другом. Христсс, да в сто крат прибавит ему славы в веках.
— Да, Захар! Этим самым четверым господам столик заказан, пропусти! — громко на ветру, шум дождя об лоджию над головой перебивая — в ухо швейцару прокричал Павло. Громко, чтоб услышали бетоноукладчики.
Нам, посторонившись, негромко с почтением:
— Судари, прошу следовать за мной.
— Милости просим, — с поклоном отступил от порога шагом назад Захар, и двумя пальцами по-военному коснулся козырька картуза.
Мда, моя с друзьями хитрость! Но, надо признать, и швейцара с половым профессиональная уловка: страждущих на крыльце вокруг пальца обвести, чтобы выгодных посетителей без очереди впустить. Ни сами мы, и ни кто, ни какой Инкогнито, никогда столика нам не заказывал.
* * *
Павло провёл через крохотную прихожую и бесконечным коридором с дверьми бывших казарм по сторонам к гардеробной. Здесь встретил и поприветствовал нас непогодам подвижный, юркий даже, старик. Людо?ид-карлик он нам толлю?дам-карликам не доставал и до шеи. Принял и повесил на вешалки сушиться бурки, переодеться пригласил пройти в переодевалку. Мы освободились от палантинов, очков, сняли куртку с галифе, сапоги, из багажной сумки достали и облачились в классические костюм-визитку, по-простому «тройка»: пиджак, брюки и жилетка. Обулись в оригинальные нариманы. Причесались у зеркала и выстроились шеренгой у прилавка гардеробной — выказали Павло готовность последовать за ним, куда бы ни повёл. Но половой неожиданно замялся, стоял понуро, переминаясь с ноги на ногу. Выражение лица и умоляющий взгляд подсказывали… нам самим догадаться, что ещё от нас хочет.
Подсказал карлик:
— Надо бы, уважаемые, с ку-ку-лями в зал войти.
Павло извинительным тоном пояснил:
— Идти нам через весь питейный зал к столику за номером тридцать восемь. Опасаюсь возможного… эксцесса. Сейчас утро трудового дня, посетители паба — людо?ид праздный, а это безработные, гопники, хулиганьё всякое. Поэтому, да, прошу предупредить нежелательное с их стороны поведение: выпады хулиганские. Компании за некоторыми столами уже перебрали, могут помешать нам. Побить, не побьют — не успеют. За барной стойкой сидит милицейский наряд — упредят. Но фигурирование ваших имён в протоколе нарушения общественного порядка репутации вам, как известным журналистам, не добавит. Костюмы-визитки на вас — знаменитые, всем известные, по ним вас всюду узнают… но без ку-ку-лей здесь в пабе могут принять… за евцев. Сейчас не послетрудовой вечер, когда к нам по пути домой с заводов и фабрик наведываются завсегдатаи — в общем-то, культурный пролетариат. Пока он весь за станками стоит и за конвейерами сидит.
— Так ку-ку-ля в кармашке слу?цкого пояса осталась, — сказал Гера, — возвращаемся в переодевалку?
— Да, возвращаемся, — согласился я.
— Я здесь подожду, — проводил нас Павло.
Через минуту мы вернулись. По-прежнему, одетыми в тройки и обутыми в нариманы, но теперь и подпоясанными под жилеткой. На пояснице за слуцкий пояс заткнут клаксон от скутера. С девайсом — корпус вещицы металлического литья, увесистый — не расставались: отбивались в потасовках. Наше облачение дополнял красный из поролона «шарик» на тонкой телесного цвета резинке — «клоунский нос», с каким на цирковую арену выходит выступать ковёрный. С ку-ку-лей на носу чувствовали себя неловко: давненько не пользовались. Ване одному пофиг. Дёргал на резинке «нос», шлёпал себе по носу. Ему невтерпёж, по пиву сох.
* * *
Нас четверо: я Матей, Гера, Лука и Ваня, и мы — судьба наша, поверь, незавидная — кло?вуны. В хозяйском Доме сидим в прихожей «на кортах» (профессиональное: на корточках) и встречаем приветствиями входящих гостей. Ну, ещё не редко сопровождаем Отто Шмидта в его наместнических по Кагору воя?жах с официальным представительством. Чаще — в разъездах по театрам, на ипподром, стадион, в гости к местной элите (олигархи от кагориа?нского купечества).
Зашёл в прихожую, к примеру, купец — даже не купец, любой кто из кагориан или домочадцев, к примеру, садовник или конюх — с корточек встаём на цы?рлы и, чуть приседая на полусогнутых, кланяемся… И восклицаем: «Ку! Ку!». Руки, согнутые в локтях, разводим от плеч в стороны. Финишируем: «Ля!».
Встав с корточек, поприседав в поклонах с «ку-ку» и «ля» и разведением в стороны рук, кловун завершает приветствие финальным в ритуале движением: на выдохе оттягивает ку-ку-лю — на резинке — на длину руки перед собой и… отпускает. Поролон шмяк по носу — беззвучно, безболезненно. Вдыхает. Не обидно: свыклись.
Что за приветствие такое, от чего пошло? Ни кем не знамо, давно забыто. Но я, Матей, знаю и помню. До осуждения трибуналом и списания в кловуны я, флотский офицер, прошёл подготовку в диверсионно-разведывательной школе. Здесь из соображений конспирации мне уменьшили рост до среднего у людоидов, равно как и улюдей-землян — ещё до приговора трибуналом на усекновение, как то случилось с моими будущими по судьбе товарищами, Герой, Лукой и Ваней. По окончании подготовки в ДРШ сразу же был заброшен на Землю Солнечной системы с заданием, устроиться в акционерное общество «Ижевский механический завод», входящий в состав Группы компаний «Калашников» госкорпорации «Ростех» — бывший знаменитый Ижевский Механический Завод №74 ИЖМАШ. Под прикрытием фрезеровщика мне предстояло заняться промышленным шпионажем. Конкретно, стояла задача выкрасть из заводского архива конструкторскую документацию и технологическую карту постановки на производство АК-47. Издавна экземпляры этого автомата хранятся по музеям Океана и Акиана, в войсковых учебках подготовки сержантов комплектуются оружейки для обучения стрельбы из огнестрельного оружия. В тирах городских парков и на пляжах самый популярным «огнестрел». АК-47 вызывал у сколь ни будь разбиравшихся в стрелковом оружии, в частности в пистолетах-пулемётах — что у толлюдов, что у людоидов — недоумение, шок. Во-первых, поражал приклад, целиком сделанный из массива дерева, а не метало-пластмассовый, откидной. Во-вторых, смущал текст аннотации на стендовой бирке:
Как и в АК-47 первых выпусков, в производстве модернизированной системы
наиболее трудным было освоение ствольной коробки, состоящей из деталей,
изготовляемых порознь разными методами, а затем соединяемых клепкой и
сваркой с применением сложных приспособлений. Конструктивная доработка
этой детали и внедрение в производство целого комплекса технологических
мероприятий, в отработке которых принимал участие Ижевский филиал техно-
логического института, улучшили качество изготовления коробки, однако и в этом
случае по стабильности сохранения главных размеров в пределах требований
чертежа на последующих технологических операциях сборки автомата она по-
прежнему уступала фрезерованному варианту детали.
Не верили. Сверялись с содержанием описания музейного экспоната — на второй бирке. Нет, «серийный», не «опытный» или «действующий образец». Требовали попробовать «стрельнуть разок». Строчил как часы. Рожок — все тридцать патронов — очередью выпускал без единого сбоя или осечки. Ствол, да, нагревался, но не критично. Специалисты-производственники, те, будучи в музеях посетителями оружейной экспозиции, все Книги жалоб и предложений «измарали» (по мнению экскурсоводов), дескать, не соответствует экспонат — автомат АК-47 — технологической логике промышленного производства оружия стрелкового, «серийного». Мол, всё неоправданно сложно. Музейным директорам придирки надоели, и они в складчину сделали Главному разведывательному управлению Флота заказ добыть подтверждение тому, что нет никакого казуса. Действительно, на вооружении в Советском Союзе на Земле АК-47 состоял долгое время, производство сборочных деталей постоянно модернизировалось по технологической цепочке от простой (технологии) к современно-передовой. Автоматом Калашникова вооружалась — по настоящему серийным; «штамповались» по лицензии — не одна армия на планете, но модель АК-47 оставалась самой желанной: у солдат исполнявших свой интернациональный долг; у стрелков банд-формирований; у бойцов повстанческих бригадах, у партизан.
Так вот, я с похищенными чертежами решил отсидеться в кинотеатре неподалёку от завода, пока тревога не уляжется. Крутили комедию «Ку! Кин-дза-дза». Так что, из кинофильма, и «Ку! Ку!», и полуприсяды с разведением рук. Бытует легенда, будто Президент, когда «песковник» принёс ему на подпись Указ о возобновлении в Соединённых Цивилизациях Акиана практики кловунады, прежде чем поставить подпись в документе, опустил со лба себе на шнобель красный поролоновый на резинке нос клоуна. С последним росчерком пера Гарант Конституции облегчённо произнёс: «Ку! Ку!.. Ля». Хлопнул папкой и велел пресс-секретарю сегодня к себе никого не впускать, в приёме всем отказывать — мол, «Президент в печали, смотрит кино». Как известно, Глава Соединённых Цивилизаций Акиана страстный любитель фильмов «советских», особенно почитает комедии Данелии и Гайдая. Ему, гению, да воздастся от благ Христсса.
* * *
В очередной положенный нам отпуск мы, четверо друзей, странствуем по провинциям планеты, где живут простые трудя?ги, кловунов с роду не видели и ничего о них не слышали. Потому, что на то время на Кагоре толлюдов-карликов с клеймом «военный преступник» содержал только один Наместник, пара-другая людоидов-олига?рхов содержала — по примеру сюзерена — неофициальных кловунов из карликов-людоидов. Вассалам иметь в Доме нашу братию в обязанность не вменялось, но содержали ради престижа. Купцам не в лом, только польза: пиар.
Мы носим пёструю скоморошью одежду, дополненную головным убором «двухрожковый детск» в бронзовых бубенчиках. На шею накинуто полуметровое в диаметре кольцо. Толщина «ярма» в палец, набрано из разноцветных пластиковых кругляшей, нанизанных на стальную проволоку. Когда кловун сидит на кортах в прихожей, с ним службу несёт — сидит в кольце — «табельный» по должности… попугай. Попка, весь такой важный из себя, тоже кланяется входящим, и проделывает это своеобразно: клювом в нырке делает круговые обороты — вертится в кольце, как заводной. Ему положено ещё и голосом чествовать, но «Ку! Ку!» не выговаривает, «Ля» тем более. Раз другой каркнет вороной, ухнет филином, прочирикает воробьём, по-людоидски проскрипит что-то невнятно-матерное и заключит: «Попка ха-роо-шшший». И всё — замолкает. Принимается дурачиться в попытках подставиться под возвращаемый резинкой на нос кловуну поролоновый шарик. Случалось, словит, и… с ку-ку-лей в обнимку — шмяк, шлёп-ля по носу карлика. Смеху в прихожей было б не остановить, но заливаются одни дети, их фейерверки из перьев и пуха пока занимают, взрослых давно нет. За нарушение регламента оборачивавшегося потерей у птицы оперения, наказывают не попку — «носителя», то бишь кловуна. Но мы на птичек не в обиде — орешками и семками делятся.
Нас в тавернах и кабаках — проездом по городам и весям мы непременно посещали питейные заведения — случалось, принимали за странствующих клоунов, цирковых ковёрных, жонглёров и репризёров. Просили — а в подпитии требовали с угрозами — «номер отколоть». Не отказывали б, если бы что-то умели, например, жонглировать или репризы показывать. В военном училище курсантов этому не обучают. Ваня мог бы фокусы показать, но сразу же напивался вдрызг — чтоб до избиения уже в отключке пребывать. Однажды согласились. Стали по центру зала в кружок спинами, надели на нос ку-ку-ли и принялись ими щёлкать себе же по носу. Сельчане нас — а случилось это в деревне с коллективным хозяйством — не поняли. Мужики били, пока не набежали в кабак сердобольные бабы — выручили. Сейчас здесь в пабе Питера, неподалёку от хозяйского Дома, проездом в соседнюю за Т-порталом провинцию, надеялись, обойдётся. Хотя, понимал, не мешало бы сидеть и пиво пить всё время с оглядкой, быть начеку. Нас клиентура паба не могла знать. К тому же, не оказался бы за каким столом какой колхозник из провинции — не принял бы за ковёрных. Впрочем, этим отпуском мы повседневно носили не кловунскую обычную одежду с детском в бубенчиках, и не костюмы «дорожные» или «деловые», а презентабельные костюмы-визитки — пиджак, брюки и жилетка. Кстати, наши табельные попугаи с нами не путешествовали, не при делах; оставались в Доме орехи щёлкать и семечки лузгать, нам в «отмазку» за то, что за их проделки наказание сносим. Сейчас в пабе Питера поступали совсем непредусмотрительно: от приставал в провинциальных кабаках костюмы-визитки нас от избиения избавляли (колхозники за столичную интеллигенцию принимали), но здесь нас, действительно, могли принять за евцев, уличных с лотка торговцев и процентщиков. Тройки те все поголовно носят, будто униформу какую. Даже с залитыми пивом глазами посетители паба могли спутать нас евцами. Потому, что шиты пиджак, брюки и жилетка из одной только на все сезоны ткани «виндзорская клетка» — черно-белый гленчек с контрастной цветной полосой (названа в честь Эдуарда VIII). Кагориане одежду такой расцветки не носят, да и вообще клетка и тройки давно вышли из моды.
* * *
В переодевалке подпоясались слуцкими поясами, заткнули на пояснице клаксо?ны. Пиджаков нарочито не застегнули — выпятили на всеобщее обозрение жилетки расшитые по атласу золотой нитью, и платиновые на золотой цепочке часы-луковкки в пистоне. Неблагоразумно, конечно, поступили: в зале по сообщению Павло за столиками сидели гопники. А если и налётчики? Но обошлось.
Павло раздвинул занавеску красного бархата, отделявшую гардеробную от питейного зала, пропустил нас вперёд, попросил остановиться и обратился ко мне:
