— Уважаемый Матей, вы один не в ку-ку-ле, наденьте, пожалуйста.
Я достал и примостил на носу шарик. Посчитал, трое надели, у четвёртого проканает. Номер не прошёл.
— Видите, по проходу к центру зала с эстрадой на фоне приватных кабинок четыре сдвинутых стола, четвёртый к трём не вплотную приставлен, с полуметровым промежутком. За тремя сидят работники мясокомбината, что по улице неподалёку от паба. За четвёртым — четверо бойцов скота из забойного участка, две недели назад пристроенного к цехам комбината.
Действительно, три стола занимали мужчины в рабочих спецовках, за четвёртым сидели четверо рослых мужика внушительной комплекции, одетых вместо спецовок в кожаные комбинизоны-безрукавки. На плечи накинуты полотняные балахоны, застиранные, с заметными следами от пятен крови.
— Постоим, а как джаз-бэнд заиграет, дальше пройдём, — сказал Павло.
Мы остановились на полпути до эстрады, в проходе между столами. Посетители на нас ноль внимания. Одни после ночного «приёма на грудь» подрёмывали над кружкой, другие, по утрянке зашедшие, после нескольких пинт эля что-то рассказывали или доказывали друг другу, спорили. Курили — табачный дым под фонарём зала тучей висел.
А не го?нишь ты, Павло, предположил я, в ку-ку-ли «обул» — курам на смех.
— После ночной смены заходят, — продолжал информировать нас Павло. — Стол бойцов обособлен от столов работников других цехов: не привыкли, не обтёрлись за две недели, если вообще не конфликтуют сейчас коллективами. Бойцы, они ребята тихие, добродушные, мамы моей земляки, родом из одной станицы. Мухи не обидят. Сюда на заработки приехали с семьями, в надежде на содействие в поиске работы землячкой. Мама помогла — устроила на мясокомбинат. Нам не помешают. А вот обработчики мясных туш, жиловщики, составители субпродуктов — эти могут, пьяницы задиристые. Вон, видите, пыль над столами, сцепились в перепалке с бригадой изготовителей фарша и мясных полуфабрикатов. Но, думаю, они нам не помеха, если что, бойцы на мою и вашу защиту станут, выручат. В благодарность маме помогают ей дебоширов в чувства привести. Гопота за столиками по сторонам тоже не помеха, на табуретах за барной стойкой сидит наряд милицейский — их контингент, вступятся если что. Без эксцессов нам бы до столика под номером 38 добраться, что в углу на другой половине хала, за эстрадой и приватными кабинками. Вот там кучкуется не шпана, налётчики. К нам редко заглядывают, всё по портовым ресторанам якшаются, сегодня ночь гудели, утро прихватывают. Им менты и бойцы скота до одного места. Налились, маминой «беретты» даже не убоятся. Уважаемый Матей, ку-ку-лю со лба верните на нос. Вано, у вас резинка ослабла — шарик с носа на губу сполз, поправьте.
На подходе к сдвинутым столам я обратил внимание на то, что сидят бойцы скота глубоко понурыми, пиво пьют молча. Под локтём у каждого лежит свёрток из пищевой обёрточной бумаги.
— Вырезка запакована, — шепнул Павло, — экономика в стране «в загоне», потому платят продукцией — свежениной. У забойщиков одна сейчас забота: возьмут ли и этим разом плату за пиво мясом. У Питера, да и у мамы, принцип в долг или по бартеру ни кому не наливать, а этих с первого дня поят взамен за вырезку — мама на поблажке землякам настояла. Против кловунов, уверен, ничего не имеют, у них на Вологе, в станице, вашего брата нет, если и узнали о них, то здесь в Т-портале. Вот евцев люто ненавидят. По приезду на заработки, сразу попали в объятия лотошникам. Не совсем качественный товар сбывают, обсчитывают посреди улицы при честном народе — куда не шло, так ещё и в долг кабальный деньгу ссужали. За что мужики по пути после паба процентщиков выдёргивают с уличного тротуара и в подворотнях по-тихому поколачивают.
«Мухи не обидят», как-же, день-деньской свиней и коров режут, от таких всяко можно ожидать, подумалось мне. Нас с красными носами ещё сочтут за «ковёрных» (шапито в станицу наезжают) — пристанут. А мне не хотелось бы объявиться в родном городке с приключением в пабе. Завтра нам предстояло публичное чествование в мэрии.
— Здорово мужики! — Поздоровался с мясниками Павло. — И вам, убивцам животи?ны, респект. Шутка. Сейчас вам принесут «финальную», и рассчитаетесь. Убивцы — свёртками.
Четверо бойцов скота с облегчением сглотнули пиво и выдохнули.
— Аваккай, дружок, — обратился Павло к сверстнику среди возрастных забойщиков, — допьёшь пиво, зайди в буфетную, я детишкам креветки с гребешками подготовил, буфетчик отдаст.
— Благодарствую, но попридержи пока — последний кулёк ни как не доедят. Знают, что закуска… и пива просят. А им рано, восемь и девять лет. Да и вообще — девочки. Братик меньшо?й, один и наворачивает морепродукты.
* * *
— Пойдёмте, — скомандовал Павло, как только снова заиграл джаз-бэнд.
В квартете «завыла» труба, выдавая заунывные классические блюзовые опусы. Этой музыке звучать бы в танцзалах, в пабе Питера одни мужики.
— Слышите шум и гам поутихли. Те, кто дремал над кружкой, уснули. Питер придумал эту мудату в репертуар музыкантам включить. Пока посетители слушают — как заворожённые — и спят, половые в буфетной успевают креветок с гребешками наготовить, по тарелкам выложить.
Я понимал, Павло не зря опасался инцидента. Молодые людоиды, не говоря уже о гопниках, действительно могла повести себя задиристо: к примеру, потребовать стать на цырлы, «Ку! Ку!» с «Ля» произнести и «носами» об нос щёлкнуть. Но потасовки, блага Христссу, не случилось — до цели благополучно добрались. Милицейский наряд поднялся от барной стойки и, окружив со сторон, сопроводил к столу за номером тридцать восемь, каким-то Инкогнито нам заказанному.
Вчера в номере отеля меня разбудил старший администратор, раскланиваясь с извинениями за беспокойство, вручил конверт с письмом в четыре строки:
Матею.
Утром в 9.00. Вам назначена встреча в пабе «Пиво Питера. Ресторация».
Для вас зарезервирован столик за номером 38.
Инкогнито.
Вот с этим Инкогнито нам и предстояла встреча, он нам столик забронировал. Вот только, пройдя большую половину зала, на подходе, я сквозь кабацкую пылевую взвесь и табачный дым столик под биркой «№ 38» узрел сиротливо пустовавшим. Опаздывает Инкогнито, успокоился я.
* * *
Павло провёл нас в один из углов трёхстенного в плане питейного зала под стеклянным фонарём. Подвёл к единственному (за номером 38) пустовавшему в зале столу.
— Ку-ку-ли спрячьте. Хвала Христссу, обошлось. За стол не садитесь, — потребовал я от друзей.
— Уфф, пронесло, — перехристссившись, выдохнул половой. — Спасибо, парни, — поблагодарил милицейский наряд. — Бармену передайте моё распоряжение усадить за восьмой столик, налить три килдеркина бочкового «жигулёвского» за счёт заведения. С закрытием паба посетите кабинки с девочками-стриптизёршами, угостят приватным танцем. Только просьба не баловать — танцовщиц не лапать. Питер осерчает, и Беретта, знаете, этого не потерпит. Ещё недельку здесь покайфуете, отдохнувшими и с «пузиками» в Менск вернётесь.
Парни в чёрных деловых костюмах, с бабочками вместо галстуков почему-то, в тёмных очках, и в фетровых шляпах, дружно покивали головами и поспешили назад к бару. Молоденькие офицеры, судя по возрасту не старше лейтенантов МВД Белой Руси, они, проходя в центре зала мимо островка с эстрадой и приватными кабинками, с вожделением заглядывались — и оглядывались — на занавеси красного бархата.
— Ага, как же, не будут лапать, — проворчал Павло. — Мама уже не раз грозилась позвонить министру МВД с просьбой заменить мальчишек мужчинами возрастными, любящими только одно пиво. Но где их взять, в милицию служить даже безработные Т-портала не идут, свалить всё из «васильковой» стремятся. Эти парни из Менска, менты столичные, на усиление местного РОВД присланы. Мама их на ночь в гостиницу не отпускает, в наказание за «рукоблятство» спать укладывает в холодильной камере, а им всё нипочём. В холодильнике кеги с пивом хранятся, ночь вместо сна сосут. К тому же, за стеной будуары стриптизёрш размещаются — дырок дрелью накрутили, решето, а не стена. Беретта пока об том не знает — смекают дырки занавесить. А узнает — какая девица, вниманием обойдённая, сдаст — ох, накрутит им. Мама моя такая. Боюсь, не надырявила бы в них самих дырок — из «беретты». Шучу.
— Павло, нам, конечно, интересно больше узнать о твоей маме, — остановил я полового. — Но извини, встреча нам назначена на девять утра, а уже начало десятого. Как встречать будем? Стол не накрыт. Вот придёт этот Инкогнито, а стол не накрыт, и это ещё «недоразумение» тут валяется, — повернулся я к половому.
На полу под столом кто-то спал, храпел богатырски.
Подбежал сын Павло с сообщением:
— Заместитель мэра отзвонился, задерживается по причине непредвиденных обстоятельств.
— Я так думаю, заммэра и есть Инкогнито, — сказал, лукаво взглянув на меня, Лука.
— Определённо он, — поддержал Гера.
— Что за фрукт под столом? Фартук в пиве, — это я доброжелательно, Павло, с иронией — кто таков? Он нам обедню не испортит? — И Ваня голос подал.
— К сожалению, не вправе прогнать или пересадить, столик тридцать восемь им арендован на пятьдесят лет вперёд. День в порту работает, вечер здесь пьёт, ночь под столом спит. Подойдёт ваш Инкогнито, пообщаться пересажу в кабинку для приватных танцев. За тяжёлыми из бархата шторами переговоров ваших не услышат. Устраивает?
— У нас выбор есть? — выразил я за всех согласие. — Вообще-то мы не планировали к вам в паб заезжать, думали направиться прямиком в мэрию, перед пресс-конференцией поселиться и отдохнуть в гостинице, но вчерашняя записка с подписью Инкогнито — заместителя мэра как выяснилось, любителя-конспиратора, шутника — внесла корректировку в этот план. Согласен с Павло, похоже, нас разводят. Но подождём… за стол пока не сядем.
* * *
Сбитый из струганных досок и четырёх массивных ножек-баля?син, с табуретами на дюжину мест по сторонам, стол торцом вплотную приставлен к стене. Столешницу, голую без скатерти, выскобленную и воском натёртую, подпирал… живот мужчины в матросской робе.
Стол на весу — ножки пола не касаются — держало брюхо. Настолько огромное в обхвате, что в поясе матросских брюк верхние пуговицы боковых клапано?в оставались не застёгнутыми. Поперёк половых досок, намного за пределы столешницы, простирались длиннющие ноги. В брюках с измятыми — будто бегемот пожевал — штанинами, расклешёнными «в метёлку». Обуты в матросские прогары, настолько в размере огромные, что без сомнений точили их вручную на заказ. Клеши задрались, лодыжки скрывают носки, но только верхняя их часть (обрезаны), ступни в прогарах голые. Кожа верха ботинок начищена ваксой, блестит, но дыры и стёртость подмёток выдавали изрядную их (прогар) поношенность. Ручищи! Не скажешь «руки» — брёвна! Толстенные в предплечьях и запястьях настолько, что в рукава рубахи вточены клинья, и манжеты не сходятся, запонками на цепочке скреплены. А кисти рук! Даже не лапищи — в кулаке на колоды походят, под столом разбросаны на стороны, покоятся на седушках табуретов. А пальцы! Десять крупных «сосисок» в массивных перстнях торчат из тактических кевларовых перчаток. Отсутствие неопрена (отрезаны) и не сходившиеся манжеты рубахи обнажали запястья в неразборчивых под густой волоснёй тату.
Размеренный с клокотанием в горле басо?вый храп мужчины — без сомнений, толлюда, если и не высоченного ростом, то в пропорциональных соотношениях живота, груди, плеч вылитый «баттербин» — заглушал джазовые от эстрады опусы и гомон в зале.
— А не баттербин ли этот нам столик заказал? Не он ли себя за Инкогнито выдаёт? Павло, подыгрываешь? — спросил осенённый догадкой Гера.
И у меня возникла такая же мысль, спросил Павло. — Разыгрываете нас? Питер с Бертой делают рекламу пабу?
— Нет, — глаза полового забегали по сторонам. — Ну… Ну, понятно же, не он. Питеру ночью позвонили из мэрии, наказали принять радушно, приютить на двое суток вашего отдыха. Посадить, чему мы удивились, непременно за стол тридцать восемь, и ждать. Предупредили, заместитель мэра может несколько опоздать, но прибудет, несомненно. Мама вышла на балкон покурить, увидела вас в бурках на мотороллерах, метнулась в конторку сообщить компаньону. И управляющий распорядился вас встретить и сопроводить к этому самому столику тридцать восемь.
— Не волнуйся, юноша, понимаем — мы с опытом. Позвонили из мэрии с просьбой приютить в непогоду, накормить, напоить и спать уложить — это как водится, знамо. Самим всем этим заниматься — при мэриях есть ведомственная гостиница со столованием — после рабочего дня поздним вечером, в непогоду, да ещё и в пятницу, не пристало. Похоже, развели Питера и нас за компанию. Завтра поутру пришлют кадиллак, пригласят на встречу в мэрии, чествовать будут… Но каков заммэра! Юморист! Навёл прям шпионского туману. Инкогнито, мля.
— Развели, похоже на то, — соглашался юноша.
— Прими за хлопоты, вторую Назару передай, — воткнул я в кармашек фартука полового две шариковые ручки. На Кагоре недавно появились, потому относились к разряду вещей престижных.
— Захару, — поправил меня Павло и расплылся в довольной улыбке, явно не ожидал такой щедрости.
— Захару, да, — поправился я.
— Так что, не Захар первым вас увидел и узнал, а моя мама. Служила в милиции опером, за поимку неуловимого в швейцарском Берне маньяка, тамошней сыскной полицией была премирована с вручением наградного оружия — пистолет Beretta 92. Была внедрена в круг близких преступника под именем Берта, сейчас после выхода на пенсию прозывают не иначе как Береттой. Немало преступников этим пистолетом положила: застрелила только двоих, рукояткой по голове укладывала. Теперь не расстаётся, носит в кобуре на поясе на виду у всех. Потому и прозвали Береттой. Она — совладелица паба. Напарник по бизнесу у неё бывший напарник-опер — Питер. В складчину им удалось приобрести на аукционе здание бывшего краеведческого музея и открыть ресторацию. Мама хоть и совладелица, в штате числится прибиральщицей и кладовщицей. А на самом деле, исполняет должностную функцию администратора заведением. Кобуру сдвинет на живот, и ступает к посетителям в зал… враз склоки и драки приструнит. Так вот, мама раньше Захара вас узнала, курила на балконе. Питер, не меньший, чем мама, ваш почитатель. Но, подозреваю, как управляющий, надеялся не увидеть вас у себя в пабе никогда, потому как «раскатаете» его бизнес в газете и по радио. Опасение своё совладелице высказал, но мамина восторженность и настойчивость взяли верх. Питер — я как раз в эту минуту принёс ему кофе — дал мне указание немедленно, без очереди, впустить вас. Дело за малым стало — бригаду бетоноукладчиков, завсегдатаев наших, обвести вокруг пальца.
* * *
Ещё раз, поблагодарив меня за подаренные шариковые ручки, юнец представил, наконец, спящего:
— Боцман такелажфлота, портовый амба?л, бригадир грузчиков. Не смотрите, что с виду этакий баттербин… безобиден, пьяным рук не распускает, — сказал и легонько пнул кедом огромный, носком ему достающий до колена, матросский ботинок. И, прижмурив один глаз, крепко растёр по шее определённо «затычину», им полученную не иначе как от боцмана. — Вам не помешает, только что загрузился и отчалил в сон под разгрузку. Я сюда малышом к маме прибегал, он всё нагружался и разгружался, и всегда в этом углу, за и под этим столом.
Я достал и примостил на носу шарик. Посчитал, трое надели, у четвёртого проканает. Номер не прошёл.
— Видите, по проходу к центру зала с эстрадой на фоне приватных кабинок четыре сдвинутых стола, четвёртый к трём не вплотную приставлен, с полуметровым промежутком. За тремя сидят работники мясокомбината, что по улице неподалёку от паба. За четвёртым — четверо бойцов скота из забойного участка, две недели назад пристроенного к цехам комбината.
Действительно, три стола занимали мужчины в рабочих спецовках, за четвёртым сидели четверо рослых мужика внушительной комплекции, одетых вместо спецовок в кожаные комбинизоны-безрукавки. На плечи накинуты полотняные балахоны, застиранные, с заметными следами от пятен крови.
— Постоим, а как джаз-бэнд заиграет, дальше пройдём, — сказал Павло.
Мы остановились на полпути до эстрады, в проходе между столами. Посетители на нас ноль внимания. Одни после ночного «приёма на грудь» подрёмывали над кружкой, другие, по утрянке зашедшие, после нескольких пинт эля что-то рассказывали или доказывали друг другу, спорили. Курили — табачный дым под фонарём зала тучей висел.
А не го?нишь ты, Павло, предположил я, в ку-ку-ли «обул» — курам на смех.
— После ночной смены заходят, — продолжал информировать нас Павло. — Стол бойцов обособлен от столов работников других цехов: не привыкли, не обтёрлись за две недели, если вообще не конфликтуют сейчас коллективами. Бойцы, они ребята тихие, добродушные, мамы моей земляки, родом из одной станицы. Мухи не обидят. Сюда на заработки приехали с семьями, в надежде на содействие в поиске работы землячкой. Мама помогла — устроила на мясокомбинат. Нам не помешают. А вот обработчики мясных туш, жиловщики, составители субпродуктов — эти могут, пьяницы задиристые. Вон, видите, пыль над столами, сцепились в перепалке с бригадой изготовителей фарша и мясных полуфабрикатов. Но, думаю, они нам не помеха, если что, бойцы на мою и вашу защиту станут, выручат. В благодарность маме помогают ей дебоширов в чувства привести. Гопота за столиками по сторонам тоже не помеха, на табуретах за барной стойкой сидит наряд милицейский — их контингент, вступятся если что. Без эксцессов нам бы до столика под номером 38 добраться, что в углу на другой половине хала, за эстрадой и приватными кабинками. Вот там кучкуется не шпана, налётчики. К нам редко заглядывают, всё по портовым ресторанам якшаются, сегодня ночь гудели, утро прихватывают. Им менты и бойцы скота до одного места. Налились, маминой «беретты» даже не убоятся. Уважаемый Матей, ку-ку-лю со лба верните на нос. Вано, у вас резинка ослабла — шарик с носа на губу сполз, поправьте.
На подходе к сдвинутым столам я обратил внимание на то, что сидят бойцы скота глубоко понурыми, пиво пьют молча. Под локтём у каждого лежит свёрток из пищевой обёрточной бумаги.
— Вырезка запакована, — шепнул Павло, — экономика в стране «в загоне», потому платят продукцией — свежениной. У забойщиков одна сейчас забота: возьмут ли и этим разом плату за пиво мясом. У Питера, да и у мамы, принцип в долг или по бартеру ни кому не наливать, а этих с первого дня поят взамен за вырезку — мама на поблажке землякам настояла. Против кловунов, уверен, ничего не имеют, у них на Вологе, в станице, вашего брата нет, если и узнали о них, то здесь в Т-портале. Вот евцев люто ненавидят. По приезду на заработки, сразу попали в объятия лотошникам. Не совсем качественный товар сбывают, обсчитывают посреди улицы при честном народе — куда не шло, так ещё и в долг кабальный деньгу ссужали. За что мужики по пути после паба процентщиков выдёргивают с уличного тротуара и в подворотнях по-тихому поколачивают.
«Мухи не обидят», как-же, день-деньской свиней и коров режут, от таких всяко можно ожидать, подумалось мне. Нас с красными носами ещё сочтут за «ковёрных» (шапито в станицу наезжают) — пристанут. А мне не хотелось бы объявиться в родном городке с приключением в пабе. Завтра нам предстояло публичное чествование в мэрии.
— Здорово мужики! — Поздоровался с мясниками Павло. — И вам, убивцам животи?ны, респект. Шутка. Сейчас вам принесут «финальную», и рассчитаетесь. Убивцы — свёртками.
Четверо бойцов скота с облегчением сглотнули пиво и выдохнули.
— Аваккай, дружок, — обратился Павло к сверстнику среди возрастных забойщиков, — допьёшь пиво, зайди в буфетную, я детишкам креветки с гребешками подготовил, буфетчик отдаст.
— Благодарствую, но попридержи пока — последний кулёк ни как не доедят. Знают, что закуска… и пива просят. А им рано, восемь и девять лет. Да и вообще — девочки. Братик меньшо?й, один и наворачивает морепродукты.
* * *
— Пойдёмте, — скомандовал Павло, как только снова заиграл джаз-бэнд.
В квартете «завыла» труба, выдавая заунывные классические блюзовые опусы. Этой музыке звучать бы в танцзалах, в пабе Питера одни мужики.
— Слышите шум и гам поутихли. Те, кто дремал над кружкой, уснули. Питер придумал эту мудату в репертуар музыкантам включить. Пока посетители слушают — как заворожённые — и спят, половые в буфетной успевают креветок с гребешками наготовить, по тарелкам выложить.
Я понимал, Павло не зря опасался инцидента. Молодые людоиды, не говоря уже о гопниках, действительно могла повести себя задиристо: к примеру, потребовать стать на цырлы, «Ку! Ку!» с «Ля» произнести и «носами» об нос щёлкнуть. Но потасовки, блага Христссу, не случилось — до цели благополучно добрались. Милицейский наряд поднялся от барной стойки и, окружив со сторон, сопроводил к столу за номером тридцать восемь, каким-то Инкогнито нам заказанному.
Вчера в номере отеля меня разбудил старший администратор, раскланиваясь с извинениями за беспокойство, вручил конверт с письмом в четыре строки:
Матею.
Утром в 9.00. Вам назначена встреча в пабе «Пиво Питера. Ресторация».
Для вас зарезервирован столик за номером 38.
Инкогнито.
Вот с этим Инкогнито нам и предстояла встреча, он нам столик забронировал. Вот только, пройдя большую половину зала, на подходе, я сквозь кабацкую пылевую взвесь и табачный дым столик под биркой «№ 38» узрел сиротливо пустовавшим. Опаздывает Инкогнито, успокоился я.
* * *
Павло провёл нас в один из углов трёхстенного в плане питейного зала под стеклянным фонарём. Подвёл к единственному (за номером 38) пустовавшему в зале столу.
— Ку-ку-ли спрячьте. Хвала Христссу, обошлось. За стол не садитесь, — потребовал я от друзей.
— Уфф, пронесло, — перехристссившись, выдохнул половой. — Спасибо, парни, — поблагодарил милицейский наряд. — Бармену передайте моё распоряжение усадить за восьмой столик, налить три килдеркина бочкового «жигулёвского» за счёт заведения. С закрытием паба посетите кабинки с девочками-стриптизёршами, угостят приватным танцем. Только просьба не баловать — танцовщиц не лапать. Питер осерчает, и Беретта, знаете, этого не потерпит. Ещё недельку здесь покайфуете, отдохнувшими и с «пузиками» в Менск вернётесь.
Парни в чёрных деловых костюмах, с бабочками вместо галстуков почему-то, в тёмных очках, и в фетровых шляпах, дружно покивали головами и поспешили назад к бару. Молоденькие офицеры, судя по возрасту не старше лейтенантов МВД Белой Руси, они, проходя в центре зала мимо островка с эстрадой и приватными кабинками, с вожделением заглядывались — и оглядывались — на занавеси красного бархата.
— Ага, как же, не будут лапать, — проворчал Павло. — Мама уже не раз грозилась позвонить министру МВД с просьбой заменить мальчишек мужчинами возрастными, любящими только одно пиво. Но где их взять, в милицию служить даже безработные Т-портала не идут, свалить всё из «васильковой» стремятся. Эти парни из Менска, менты столичные, на усиление местного РОВД присланы. Мама их на ночь в гостиницу не отпускает, в наказание за «рукоблятство» спать укладывает в холодильной камере, а им всё нипочём. В холодильнике кеги с пивом хранятся, ночь вместо сна сосут. К тому же, за стеной будуары стриптизёрш размещаются — дырок дрелью накрутили, решето, а не стена. Беретта пока об том не знает — смекают дырки занавесить. А узнает — какая девица, вниманием обойдённая, сдаст — ох, накрутит им. Мама моя такая. Боюсь, не надырявила бы в них самих дырок — из «беретты». Шучу.
— Павло, нам, конечно, интересно больше узнать о твоей маме, — остановил я полового. — Но извини, встреча нам назначена на девять утра, а уже начало десятого. Как встречать будем? Стол не накрыт. Вот придёт этот Инкогнито, а стол не накрыт, и это ещё «недоразумение» тут валяется, — повернулся я к половому.
На полу под столом кто-то спал, храпел богатырски.
Подбежал сын Павло с сообщением:
— Заместитель мэра отзвонился, задерживается по причине непредвиденных обстоятельств.
— Я так думаю, заммэра и есть Инкогнито, — сказал, лукаво взглянув на меня, Лука.
— Определённо он, — поддержал Гера.
— Что за фрукт под столом? Фартук в пиве, — это я доброжелательно, Павло, с иронией — кто таков? Он нам обедню не испортит? — И Ваня голос подал.
— К сожалению, не вправе прогнать или пересадить, столик тридцать восемь им арендован на пятьдесят лет вперёд. День в порту работает, вечер здесь пьёт, ночь под столом спит. Подойдёт ваш Инкогнито, пообщаться пересажу в кабинку для приватных танцев. За тяжёлыми из бархата шторами переговоров ваших не услышат. Устраивает?
— У нас выбор есть? — выразил я за всех согласие. — Вообще-то мы не планировали к вам в паб заезжать, думали направиться прямиком в мэрию, перед пресс-конференцией поселиться и отдохнуть в гостинице, но вчерашняя записка с подписью Инкогнито — заместителя мэра как выяснилось, любителя-конспиратора, шутника — внесла корректировку в этот план. Согласен с Павло, похоже, нас разводят. Но подождём… за стол пока не сядем.
* * *
Сбитый из струганных досок и четырёх массивных ножек-баля?син, с табуретами на дюжину мест по сторонам, стол торцом вплотную приставлен к стене. Столешницу, голую без скатерти, выскобленную и воском натёртую, подпирал… живот мужчины в матросской робе.
Стол на весу — ножки пола не касаются — держало брюхо. Настолько огромное в обхвате, что в поясе матросских брюк верхние пуговицы боковых клапано?в оставались не застёгнутыми. Поперёк половых досок, намного за пределы столешницы, простирались длиннющие ноги. В брюках с измятыми — будто бегемот пожевал — штанинами, расклешёнными «в метёлку». Обуты в матросские прогары, настолько в размере огромные, что без сомнений точили их вручную на заказ. Клеши задрались, лодыжки скрывают носки, но только верхняя их часть (обрезаны), ступни в прогарах голые. Кожа верха ботинок начищена ваксой, блестит, но дыры и стёртость подмёток выдавали изрядную их (прогар) поношенность. Ручищи! Не скажешь «руки» — брёвна! Толстенные в предплечьях и запястьях настолько, что в рукава рубахи вточены клинья, и манжеты не сходятся, запонками на цепочке скреплены. А кисти рук! Даже не лапищи — в кулаке на колоды походят, под столом разбросаны на стороны, покоятся на седушках табуретов. А пальцы! Десять крупных «сосисок» в массивных перстнях торчат из тактических кевларовых перчаток. Отсутствие неопрена (отрезаны) и не сходившиеся манжеты рубахи обнажали запястья в неразборчивых под густой волоснёй тату.
Размеренный с клокотанием в горле басо?вый храп мужчины — без сомнений, толлюда, если и не высоченного ростом, то в пропорциональных соотношениях живота, груди, плеч вылитый «баттербин» — заглушал джазовые от эстрады опусы и гомон в зале.
— А не баттербин ли этот нам столик заказал? Не он ли себя за Инкогнито выдаёт? Павло, подыгрываешь? — спросил осенённый догадкой Гера.
И у меня возникла такая же мысль, спросил Павло. — Разыгрываете нас? Питер с Бертой делают рекламу пабу?
— Нет, — глаза полового забегали по сторонам. — Ну… Ну, понятно же, не он. Питеру ночью позвонили из мэрии, наказали принять радушно, приютить на двое суток вашего отдыха. Посадить, чему мы удивились, непременно за стол тридцать восемь, и ждать. Предупредили, заместитель мэра может несколько опоздать, но прибудет, несомненно. Мама вышла на балкон покурить, увидела вас в бурках на мотороллерах, метнулась в конторку сообщить компаньону. И управляющий распорядился вас встретить и сопроводить к этому самому столику тридцать восемь.
— Не волнуйся, юноша, понимаем — мы с опытом. Позвонили из мэрии с просьбой приютить в непогоду, накормить, напоить и спать уложить — это как водится, знамо. Самим всем этим заниматься — при мэриях есть ведомственная гостиница со столованием — после рабочего дня поздним вечером, в непогоду, да ещё и в пятницу, не пристало. Похоже, развели Питера и нас за компанию. Завтра поутру пришлют кадиллак, пригласят на встречу в мэрии, чествовать будут… Но каков заммэра! Юморист! Навёл прям шпионского туману. Инкогнито, мля.
— Развели, похоже на то, — соглашался юноша.
— Прими за хлопоты, вторую Назару передай, — воткнул я в кармашек фартука полового две шариковые ручки. На Кагоре недавно появились, потому относились к разряду вещей престижных.
— Захару, — поправил меня Павло и расплылся в довольной улыбке, явно не ожидал такой щедрости.
— Захару, да, — поправился я.
— Так что, не Захар первым вас увидел и узнал, а моя мама. Служила в милиции опером, за поимку неуловимого в швейцарском Берне маньяка, тамошней сыскной полицией была премирована с вручением наградного оружия — пистолет Beretta 92. Была внедрена в круг близких преступника под именем Берта, сейчас после выхода на пенсию прозывают не иначе как Береттой. Немало преступников этим пистолетом положила: застрелила только двоих, рукояткой по голове укладывала. Теперь не расстаётся, носит в кобуре на поясе на виду у всех. Потому и прозвали Береттой. Она — совладелица паба. Напарник по бизнесу у неё бывший напарник-опер — Питер. В складчину им удалось приобрести на аукционе здание бывшего краеведческого музея и открыть ресторацию. Мама хоть и совладелица, в штате числится прибиральщицей и кладовщицей. А на самом деле, исполняет должностную функцию администратора заведением. Кобуру сдвинет на живот, и ступает к посетителям в зал… враз склоки и драки приструнит. Так вот, мама раньше Захара вас узнала, курила на балконе. Питер, не меньший, чем мама, ваш почитатель. Но, подозреваю, как управляющий, надеялся не увидеть вас у себя в пабе никогда, потому как «раскатаете» его бизнес в газете и по радио. Опасение своё совладелице высказал, но мамина восторженность и настойчивость взяли верх. Питер — я как раз в эту минуту принёс ему кофе — дал мне указание немедленно, без очереди, впустить вас. Дело за малым стало — бригаду бетоноукладчиков, завсегдатаев наших, обвести вокруг пальца.
* * *
Ещё раз, поблагодарив меня за подаренные шариковые ручки, юнец представил, наконец, спящего:
— Боцман такелажфлота, портовый амба?л, бригадир грузчиков. Не смотрите, что с виду этакий баттербин… безобиден, пьяным рук не распускает, — сказал и легонько пнул кедом огромный, носком ему достающий до колена, матросский ботинок. И, прижмурив один глаз, крепко растёр по шее определённо «затычину», им полученную не иначе как от боцмана. — Вам не помешает, только что загрузился и отчалил в сон под разгрузку. Я сюда малышом к маме прибегал, он всё нагружался и разгружался, и всегда в этом углу, за и под этим столом.
