Манассия поспешно удалился. Попытка переговорить с Анскарием тет-а-тет оказалась неудачной. Вне всякого сомнения, что Бозон сейчас проведет для Анскария лекцию об опасности уединенного общения с епископом. Ну и пусть, зато Манассия теперь знает где находится спальня висконта. Епископ решил этой же ночью пробраться к нему и заставить себя выслушать. Конечно, не на тему северных народностей.
Манассия не вернулся к себе. Для начала он проследовал в базилику Сан Маттео, где совместно с местными монахами отслужил комплеторий . Затем он долго слонялся по двору, объясняя вопрошающим его слугам, что привык перед сном много гулять и в мыслях своих беседовать с древними пророками и первыми отцами христианской Церкви. Слуги склонялись перед ним в восхищении, а некоторые из них даже начали прикрикивать на своих собратьев по ремеслу с тем, чтобы те более не докучали его преподобию и не препятствовали, тем самым, его высокой беседе.
Епископ же, изрядно утомившись, все чаще бросал взгляды на окна графских спален. Не в силах более бродить по двору, он уселся на сеновал, чем вызвал удивление местных конюхов. Их назойливые вопросы также на корню были пресечены прочими слугами, которые были в курсе размышлений Манассии.
Ну наконец-то свет в спальнях начал один за другим меркнуть, и Манассия тяжело приподнялся со своего места. В какой-то момент он уже засомневался в своих силах, настолько он устал за сегодняшний день. Но что поделать, высокая миссия обязывает! И отважный епископ пустился в новый поход, временами останавливаясь и присаживаясь уже на что попало.
Хозяева, как водится, жили на самом высоком, третьем этаже и от епископа потребовалось совершить новый подвиг. Добравшись до верхнего этажа, он обессиленно завалился прямо на пол, в проем коридора. До вожделенной спальни Анскария оставалось совсем чуть-чуть, какое счастье, что его покои были первыми по ходу движения.
Минуты отдыха мужественный советник Гуго постарался провести с пользой для себя. Пока тело отдыхало, мозг раз за разом прокручивал сценарий предстоящей беседы. Еще немного, и пора будет подниматься.
Но, что это? Легкий шорох привлек его внимание. Из глубины крыла, навстречу ему, по коридору кто-то шел быстрой и мягкой походкой.
«Кому-то из хозяев также не спится в эту ночь», - подумал он, - «Любопытно».
Тень скользнула мимо него, прошедший человек почти полностью закрывал пологом блио свечу, тлевшую в масляном сосуде. Блио с капюшоном полностью скрыло от Манассии и личность прохожего, но предательский шлейф аромата восточных масел не оставлял сомнений, он вдыхал этот аромат в течение всего сегодняшнего ужина. Это была младшая Вилла.
Манассия оказался перед непростым выбором. Его сегодняшней целью был Анскарий, но уж больно интересно было проследить за ночными похождениями маркизы Иврейской. В конце концов, с Анскарием можно будет поговорить следующей ночью, Беренгарий же не будет против, если епископ побудет у него еще денек? Меньше будет подозрений и у Бозона, если выяснится, что Анскарию после ужина более никто ничем не досаждал. И епископ, почувствовав в себе новый прилив сил, очевидно порожденных любопытством, ринулся за Виллой.
Та спустилась вниз и пошла по направлению к жилищам придворных, маленьким каменным строениям, выстроенным по периметру графского дворца и на некотором удалении от оного. По тому, как она шла, как прикрывала свечу, как поминутно оглядывалась, Манассия пришел к выводу, что Вилла не хочет и даже боится быть замеченной. Любопытство епископа разгоралось все сильнее, он почти успел забыть об Анскарии.
Вилла кралась вдоль стен дворца, но все внимание ее было обращено на противоположную сторону двора, где тянулись кузни, конюшни, кухни, а также спальни слуг. В большинстве своем окна в домах были темны, во дворе также никого не было, тишину только изредка нарушал храп лошадей.
Маркиза остановилась. Епископ догадался, что она почти пришла и готовится к тому, чтобы пересечь пространство, разделяющее графский дом с жилищами слуг. Поэтому он живо спрятался за выступами здания, полностью потеряв ее из виду. Но Вилла появилась в поле зрения уже в следующий миг, ее серая фигурка подбежала к одному из одинаковых невзрачных зданий, в котором еще горел свет. Еще раз оглянувшись, она постучала в дверь семь раз, характер ее стука отметил и запомнил епископ.
Отворилась массивная дверь, блеснул луч света и Вилла мышкой скользнула внутрь каморки. Тут же окна закрылись на ставни и только подойдя к ним вплотную можно было заметить продолжавший гореть свет внутри. Манассия так и сделал, он подошел к таинственному домику, но, сколь ни силился, не мог найти ни в окнах, ни в двери достаточной щели, чтобы что-то рассмотреть.
Но ночью гораздо вернее человеку служат не глаза, а уши. Спустя время епископ услышал характерные звуки, не оставляющие сомнений о сути общения внутри каморки. До того момента, когда вновь отворилась дверь и Вилла заспешила к себе, Манассия успел уже тысячу раз поздравить себя как с правильным выбором объекта ночной охоты, так и с тем, что его физические резервы оказались куда значительнее, чем он сам предполагал.
Однако дело надо было довести до конца. Епископ не стал преследовать Виллу, гораздо больший интерес таила теперь фигура ее любовника. В том, что это далеко не первое их свидание, епископ ни капельки не сомневался. Но кто это? Манассия решил еще раз поймать удачу, ожидая и моля, чтобы эта дверь открылась снова, обнаруживая своего хозяина. Была мысль постучаться с невинным вопросом самому, была мысль даже постучать семикратно, однако он убоялся неожиданного сюрприза по ту сторону порога этого дома. Очень вероятно, что наша разлюбезная Вилла якшается с холопами, ведь благородный человек, однажды использовав эту лачугу как дом свиданий, сейчас бы тоже покинул ее. Но даже если так, то что скажет он, священник, и как будут разворачиваться дальнейшие события, если дверь вдруг откроет какой-нибудь здоровенный и не особо отягощенный моралью кузнец?
Свет в домике погас, госпожа удача на сей раз решила, что с Манассии на сегодня хватит. Дожидаться рассвета? Чтобы поутру его тут обнаружили? Ну уж нет, епископ решил действовать иначе. Подойдя к двери, он опустился на колени и, достав кинжал, нацарапал на нижней доске крест. Этим же утром загадка окончательно разрешится.
На следующий день, после полудня, когда графский двор разбрелся по своим делам, епископ вышел на поиски. Методично обходя каждое жилище прислуги, он первым делом смотрел на низ двери. Слуги с почтением приветствовали его, предлагали свою помощь. Он же благодарно отказывался, шел далее, а слуги начинали вновь судачить о странностях приезжего епископа.
Удача, как это часто бывает с теми, кто играет в угадайку, улыбнулась ему лишь под самый занавес, когда епископ обследовал три четверти двора. К этому моменту у него даже появилось опасение, что внимательный хозяин мог затереть отметку. Но нет, вот она, эта дверь, вот этот крест, который он вырезал прошлой ночью! Он постучался в дверь, ответа не было. Постучался снова и снова, а затем в отчаянии хлопнул по двери ладонью. Дверь была заперта, внутри никого. Что же теперь делать?
- Ваше преподобие, вам нужен Доминик? – раздался голос сзади. Изумленный разгадкой больше, чем своей удачей, Манассия обернулся. Перед ним стоял один из конюхов графа, который тут же вежливо поклонился святому отцу.
- Нет, мне нужен кто-нибудь из кузнецов. С одной из телег моего обоза случилась беда. А это разве дом Доминика, слуги сиятельнейшей маркизы?
- Да, его сейчас нет, он сопровождает свою хозяйку, то есть нашу хозяйку. А дом кузнеца Джильберто находится вон там, вы немного не дошли. Это лучший кузнец нашего господина.
- О, благодарю вас, сын мой. Скажи мне имя свое, я обязательно похвально упомяну тебя перед твоими сеньорами.
- Меня зовут Симеоне, святой отец. Осанна Господу нашему, направившего вас в наш город! Любой бы другой на вашем месте, даже если бы был всего лишь священником, не занимался бы подобными вещами, а прислал бы слуг. Но в вашей церкви, падре, видимо еще сохранились старые отношения, где каждый брат каждому.
В планы Манассии не входили длительные беседы с простолюдинами. Потому епископ, быстренько замылив тему, поспешил к себе, а слугам велел собирать поезд. К королю, немедленно к королю! К черту усталость, скорей бы сообщить Гуго ошеломительную новость! Кажется, у неприступной крепости имени маркиза Иврейского зияет брешь величиной с Норманнское море, причем даже сам коварный и предусмотрительный маркиз до сего дня об этом не ведает.
«Алиллуйя, алиллуйя» - по несколько раз на дню слышал эти приветственные крики древний замок Суза, основанный таинственными друидами за добрых пять веков до рождения Христа. Еще бы, всякий путник, преодолев Альпы и избежав тысячу угроз, начиная с хищных зверей и кончая еще более хищными арабами Фраксинета, мог, войдя в Сузу, впервые за долгое время облегченно вздохнуть. Отнюдь неслучайно, что западные ворота Сузы назывались тогда Райскими - любой, переступивший их порог, мог считать себя в безопасности и в определенном смысле достигшим своей цели. Во всяком случае, самый тяжелый этап его пути в Италию в этот момент заканчивался.
«Ганнибалова дорога», ведущая через Сузу в Турин считалась в то время самым коротким, но и самым опасным путем на Апеннины. Куда более спокойной была «дорога франков», шедшая через Иврею, и во многом, кстати, обеспечившая возвышение этого города. Тем не менее, недостатка в смельчаках, выбиравших в итоге маршрут пунийского полководца, также не наблюдалось. Редкий день в Сузе обходился без прибытия купеческого обоза или группы набожных пилигримов, спешащих в Рим. В основном, это были путешественники из Иберии, Прованса или Аквитании, но иногда сюда заносило и людей из северных земль. Как правило, это были воодушевленные своими целями паломники. Они специально выбирали себе путь, полный опасностей и стеснений, дабы, прежде чем добраться до обетованного Рима, испытать в полной мере крепость собственного духа. Неудивительно, что доля пилигримов в общем потоке гостей Сузы особенно возрастала в зимний период.
Отдельного признания и доброго слова заслуживают негоцианты. Благодаря их усилиям не переставал биться слабый пульс экономики средневековой Европы и не пересыхали окончательно ручейки коммуникативных связей европейских государств. Сбиваясь в артели и нанимая охрану, заальпийские купцы, рискуя жизнью и кошельком, прорывались в Италию и везли свои обозы далее на юг, туда, где по слухам, растут цветущие богатые города византийского базилевса, в порты Пизы, Амальфи и Бари, где, как им говорили, всегда можно найти волшебные товары загадочного арабского Востока.
Сами северяне ехали туда тоже не с пустыми руками. В основном, везли железные изделия, как то: оружие и снаряжение, а также строительный лес, лошадей и серебро. Все это ими предполагалось обменять в южных итальянских городах или же на ярмарках в Павии и в Лукке на золото, ткани из льна и хлопка, восточные благовония и сладости, оливковое масло, краски и фрукты. Ах да, и на священные реликвии, как же можно было об этом забыть!
В связи с такой структурой товарного обмена местным властям гораздо логичнее было бы взимать с купцов выходные пошлины, так как вывозимый ими товар, как правило, был много богаче и разнообразней. Однако, экономические отношения в десятом веке все еще находились на довольно примитивной стадии. Пошлины с купцов до последнего времени брались за вход, от двух до десяти процентов от оценочной стоимости привозимых ими товаров. При этом пилигримы, как правило, не облагались налогами вовсе, если только при них не было сопроводительного письма их местного священника или аббата, а количество их вещей оказывалось при этом много выше, чем необходимо для личного потребления.
Однако, именно в эти годы ситуация с налогообложением купцов начала стремительно меняться. Острый дефицит золота, в виду многочисленных военных компаний, междоусобиц и авантюр, заставил европейских владык лихорадочно искать способы пополнения своей казны. Гуго Арльский был в этом плане одним из первых. До выездных пошлин в то время еще никто, включая Гуго, не додумался, но безыскусный ум правителей той эпохи произвел на свет целый ряд странных и причудливых налогов. Так, до времен Гуго, власти Павии и Пьяченцы взимали так называемый ripaticum - пошлину с купцов, плывших вдоль По и пристававших к портам этим городов, налог вполне себе разумный и справедливый. Однако наш король, поиздержавшись в войнах с Римом, решил, что следует также облагать налогом купеческие корабли даже просто проплывающие мимо. С легкой руки Гуго, его коронованные соседи также начали проявлять изобретательность, причем их новаторство распространялось среди господских дворов гораздо быстрее, чем учения тогдашних богословов. И вот уже вслед за старым и широко распространенным налогом pontaticum, предусматривающим взимание платы с купца, пересекающего входной городской мост, возник такой удивительный сбор, как mansionaticum, обязывающий купца платить за освобождение от постоя. Пройдет еще немного времени и чья-то светлая голова озарится мыслью брать pulveraticum - налог на пыль, поднимаемую купеческими возами! И все это будет идти на обеспечение прихотей сеньора, удовлетворение его амбиций, компенсацию его потерь от неудачных интриг, замаливание грехов и одаривание тех, с кем он вновь согрешил.
Почти до конца девятого века что Суза, что Иврея носили роль сугубо военно-сторожевых городов. Купцы следовали мимо них и вплоть до Милана или Павии, владений лангобардского короля, никто не требовал от них поделиться. Однако с воцарением в Иврее маркграфа Анскария Первого, по времени совпавшее с начавшейся чехардой королей на лангобардском троне, местные правители пришли к разумному выводу подобрать то, что плохо лежит. Пока Павия, Сполето и Фриуль выясняли, кто из их владык более достоин Железной короны лангобардов, маркграфство Иврейское добросовестно взвалило на свои плечи нелегкую повинность по сбору пошлин с купцов. Гуго Арльский, приняв бразды правления Италией в свои руки, пытался вернуть ситуацию под собственный контроль, однако маркиз Беренгарий и в данном вопросе проявил строптивость. Он с самым невинным выражением лица недоумевал, отчего король хочет направить в Сузу и в его столицу своих аркариев, когда его люди прекрасно справляются сами. Король же скрежетал зубами, понимая, что до его казны доходят далеко не все деньги, отчисляемые негоциантами при въезде в Сузу и Иврею.
Таким образом, замок Суза в десятом веке представлял собой уже самый настоящий таможенный пост, который в значительной мере обеспечивал благоденствие маркграфов Иврейских. Понятно, что деятельность слуг надо было также тщательно контролировать и вот почему на висконта Анскария выпала нелегкая миссия раз в три дня появляться в пределах этого города. Впрочем, молодой висконт ничуть не жалился на свою судьбу, находя в этой деятельности достаточную пищу для ума и наблюдений. А также для частичного удовлетворения своего честолюбия, ведь в Сузе он мог чувствовать себя абсолютным властелином.
Манассия не вернулся к себе. Для начала он проследовал в базилику Сан Маттео, где совместно с местными монахами отслужил комплеторий . Затем он долго слонялся по двору, объясняя вопрошающим его слугам, что привык перед сном много гулять и в мыслях своих беседовать с древними пророками и первыми отцами христианской Церкви. Слуги склонялись перед ним в восхищении, а некоторые из них даже начали прикрикивать на своих собратьев по ремеслу с тем, чтобы те более не докучали его преподобию и не препятствовали, тем самым, его высокой беседе.
Епископ же, изрядно утомившись, все чаще бросал взгляды на окна графских спален. Не в силах более бродить по двору, он уселся на сеновал, чем вызвал удивление местных конюхов. Их назойливые вопросы также на корню были пресечены прочими слугами, которые были в курсе размышлений Манассии.
Ну наконец-то свет в спальнях начал один за другим меркнуть, и Манассия тяжело приподнялся со своего места. В какой-то момент он уже засомневался в своих силах, настолько он устал за сегодняшний день. Но что поделать, высокая миссия обязывает! И отважный епископ пустился в новый поход, временами останавливаясь и присаживаясь уже на что попало.
Хозяева, как водится, жили на самом высоком, третьем этаже и от епископа потребовалось совершить новый подвиг. Добравшись до верхнего этажа, он обессиленно завалился прямо на пол, в проем коридора. До вожделенной спальни Анскария оставалось совсем чуть-чуть, какое счастье, что его покои были первыми по ходу движения.
Минуты отдыха мужественный советник Гуго постарался провести с пользой для себя. Пока тело отдыхало, мозг раз за разом прокручивал сценарий предстоящей беседы. Еще немного, и пора будет подниматься.
Но, что это? Легкий шорох привлек его внимание. Из глубины крыла, навстречу ему, по коридору кто-то шел быстрой и мягкой походкой.
«Кому-то из хозяев также не спится в эту ночь», - подумал он, - «Любопытно».
Тень скользнула мимо него, прошедший человек почти полностью закрывал пологом блио свечу, тлевшую в масляном сосуде. Блио с капюшоном полностью скрыло от Манассии и личность прохожего, но предательский шлейф аромата восточных масел не оставлял сомнений, он вдыхал этот аромат в течение всего сегодняшнего ужина. Это была младшая Вилла.
Манассия оказался перед непростым выбором. Его сегодняшней целью был Анскарий, но уж больно интересно было проследить за ночными похождениями маркизы Иврейской. В конце концов, с Анскарием можно будет поговорить следующей ночью, Беренгарий же не будет против, если епископ побудет у него еще денек? Меньше будет подозрений и у Бозона, если выяснится, что Анскарию после ужина более никто ничем не досаждал. И епископ, почувствовав в себе новый прилив сил, очевидно порожденных любопытством, ринулся за Виллой.
Та спустилась вниз и пошла по направлению к жилищам придворных, маленьким каменным строениям, выстроенным по периметру графского дворца и на некотором удалении от оного. По тому, как она шла, как прикрывала свечу, как поминутно оглядывалась, Манассия пришел к выводу, что Вилла не хочет и даже боится быть замеченной. Любопытство епископа разгоралось все сильнее, он почти успел забыть об Анскарии.
Вилла кралась вдоль стен дворца, но все внимание ее было обращено на противоположную сторону двора, где тянулись кузни, конюшни, кухни, а также спальни слуг. В большинстве своем окна в домах были темны, во дворе также никого не было, тишину только изредка нарушал храп лошадей.
Маркиза остановилась. Епископ догадался, что она почти пришла и готовится к тому, чтобы пересечь пространство, разделяющее графский дом с жилищами слуг. Поэтому он живо спрятался за выступами здания, полностью потеряв ее из виду. Но Вилла появилась в поле зрения уже в следующий миг, ее серая фигурка подбежала к одному из одинаковых невзрачных зданий, в котором еще горел свет. Еще раз оглянувшись, она постучала в дверь семь раз, характер ее стука отметил и запомнил епископ.
Отворилась массивная дверь, блеснул луч света и Вилла мышкой скользнула внутрь каморки. Тут же окна закрылись на ставни и только подойдя к ним вплотную можно было заметить продолжавший гореть свет внутри. Манассия так и сделал, он подошел к таинственному домику, но, сколь ни силился, не мог найти ни в окнах, ни в двери достаточной щели, чтобы что-то рассмотреть.
Но ночью гораздо вернее человеку служат не глаза, а уши. Спустя время епископ услышал характерные звуки, не оставляющие сомнений о сути общения внутри каморки. До того момента, когда вновь отворилась дверь и Вилла заспешила к себе, Манассия успел уже тысячу раз поздравить себя как с правильным выбором объекта ночной охоты, так и с тем, что его физические резервы оказались куда значительнее, чем он сам предполагал.
Однако дело надо было довести до конца. Епископ не стал преследовать Виллу, гораздо больший интерес таила теперь фигура ее любовника. В том, что это далеко не первое их свидание, епископ ни капельки не сомневался. Но кто это? Манассия решил еще раз поймать удачу, ожидая и моля, чтобы эта дверь открылась снова, обнаруживая своего хозяина. Была мысль постучаться с невинным вопросом самому, была мысль даже постучать семикратно, однако он убоялся неожиданного сюрприза по ту сторону порога этого дома. Очень вероятно, что наша разлюбезная Вилла якшается с холопами, ведь благородный человек, однажды использовав эту лачугу как дом свиданий, сейчас бы тоже покинул ее. Но даже если так, то что скажет он, священник, и как будут разворачиваться дальнейшие события, если дверь вдруг откроет какой-нибудь здоровенный и не особо отягощенный моралью кузнец?
Свет в домике погас, госпожа удача на сей раз решила, что с Манассии на сегодня хватит. Дожидаться рассвета? Чтобы поутру его тут обнаружили? Ну уж нет, епископ решил действовать иначе. Подойдя к двери, он опустился на колени и, достав кинжал, нацарапал на нижней доске крест. Этим же утром загадка окончательно разрешится.
На следующий день, после полудня, когда графский двор разбрелся по своим делам, епископ вышел на поиски. Методично обходя каждое жилище прислуги, он первым делом смотрел на низ двери. Слуги с почтением приветствовали его, предлагали свою помощь. Он же благодарно отказывался, шел далее, а слуги начинали вновь судачить о странностях приезжего епископа.
Удача, как это часто бывает с теми, кто играет в угадайку, улыбнулась ему лишь под самый занавес, когда епископ обследовал три четверти двора. К этому моменту у него даже появилось опасение, что внимательный хозяин мог затереть отметку. Но нет, вот она, эта дверь, вот этот крест, который он вырезал прошлой ночью! Он постучался в дверь, ответа не было. Постучался снова и снова, а затем в отчаянии хлопнул по двери ладонью. Дверь была заперта, внутри никого. Что же теперь делать?
- Ваше преподобие, вам нужен Доминик? – раздался голос сзади. Изумленный разгадкой больше, чем своей удачей, Манассия обернулся. Перед ним стоял один из конюхов графа, который тут же вежливо поклонился святому отцу.
- Нет, мне нужен кто-нибудь из кузнецов. С одной из телег моего обоза случилась беда. А это разве дом Доминика, слуги сиятельнейшей маркизы?
- Да, его сейчас нет, он сопровождает свою хозяйку, то есть нашу хозяйку. А дом кузнеца Джильберто находится вон там, вы немного не дошли. Это лучший кузнец нашего господина.
- О, благодарю вас, сын мой. Скажи мне имя свое, я обязательно похвально упомяну тебя перед твоими сеньорами.
- Меня зовут Симеоне, святой отец. Осанна Господу нашему, направившего вас в наш город! Любой бы другой на вашем месте, даже если бы был всего лишь священником, не занимался бы подобными вещами, а прислал бы слуг. Но в вашей церкви, падре, видимо еще сохранились старые отношения, где каждый брат каждому.
В планы Манассии не входили длительные беседы с простолюдинами. Потому епископ, быстренько замылив тему, поспешил к себе, а слугам велел собирать поезд. К королю, немедленно к королю! К черту усталость, скорей бы сообщить Гуго ошеломительную новость! Кажется, у неприступной крепости имени маркиза Иврейского зияет брешь величиной с Норманнское море, причем даже сам коварный и предусмотрительный маркиз до сего дня об этом не ведает.
Глава 14 - Эпизод 14. 1691-й год с даты основания Рима, 17-й год правления базилевса Романа Лакапина (май 937 года от Рождества Христова)
«Алиллуйя, алиллуйя» - по несколько раз на дню слышал эти приветственные крики древний замок Суза, основанный таинственными друидами за добрых пять веков до рождения Христа. Еще бы, всякий путник, преодолев Альпы и избежав тысячу угроз, начиная с хищных зверей и кончая еще более хищными арабами Фраксинета, мог, войдя в Сузу, впервые за долгое время облегченно вздохнуть. Отнюдь неслучайно, что западные ворота Сузы назывались тогда Райскими - любой, переступивший их порог, мог считать себя в безопасности и в определенном смысле достигшим своей цели. Во всяком случае, самый тяжелый этап его пути в Италию в этот момент заканчивался.
«Ганнибалова дорога», ведущая через Сузу в Турин считалась в то время самым коротким, но и самым опасным путем на Апеннины. Куда более спокойной была «дорога франков», шедшая через Иврею, и во многом, кстати, обеспечившая возвышение этого города. Тем не менее, недостатка в смельчаках, выбиравших в итоге маршрут пунийского полководца, также не наблюдалось. Редкий день в Сузе обходился без прибытия купеческого обоза или группы набожных пилигримов, спешащих в Рим. В основном, это были путешественники из Иберии, Прованса или Аквитании, но иногда сюда заносило и людей из северных земль. Как правило, это были воодушевленные своими целями паломники. Они специально выбирали себе путь, полный опасностей и стеснений, дабы, прежде чем добраться до обетованного Рима, испытать в полной мере крепость собственного духа. Неудивительно, что доля пилигримов в общем потоке гостей Сузы особенно возрастала в зимний период.
Отдельного признания и доброго слова заслуживают негоцианты. Благодаря их усилиям не переставал биться слабый пульс экономики средневековой Европы и не пересыхали окончательно ручейки коммуникативных связей европейских государств. Сбиваясь в артели и нанимая охрану, заальпийские купцы, рискуя жизнью и кошельком, прорывались в Италию и везли свои обозы далее на юг, туда, где по слухам, растут цветущие богатые города византийского базилевса, в порты Пизы, Амальфи и Бари, где, как им говорили, всегда можно найти волшебные товары загадочного арабского Востока.
Сами северяне ехали туда тоже не с пустыми руками. В основном, везли железные изделия, как то: оружие и снаряжение, а также строительный лес, лошадей и серебро. Все это ими предполагалось обменять в южных итальянских городах или же на ярмарках в Павии и в Лукке на золото, ткани из льна и хлопка, восточные благовония и сладости, оливковое масло, краски и фрукты. Ах да, и на священные реликвии, как же можно было об этом забыть!
В связи с такой структурой товарного обмена местным властям гораздо логичнее было бы взимать с купцов выходные пошлины, так как вывозимый ими товар, как правило, был много богаче и разнообразней. Однако, экономические отношения в десятом веке все еще находились на довольно примитивной стадии. Пошлины с купцов до последнего времени брались за вход, от двух до десяти процентов от оценочной стоимости привозимых ими товаров. При этом пилигримы, как правило, не облагались налогами вовсе, если только при них не было сопроводительного письма их местного священника или аббата, а количество их вещей оказывалось при этом много выше, чем необходимо для личного потребления.
Однако, именно в эти годы ситуация с налогообложением купцов начала стремительно меняться. Острый дефицит золота, в виду многочисленных военных компаний, междоусобиц и авантюр, заставил европейских владык лихорадочно искать способы пополнения своей казны. Гуго Арльский был в этом плане одним из первых. До выездных пошлин в то время еще никто, включая Гуго, не додумался, но безыскусный ум правителей той эпохи произвел на свет целый ряд странных и причудливых налогов. Так, до времен Гуго, власти Павии и Пьяченцы взимали так называемый ripaticum - пошлину с купцов, плывших вдоль По и пристававших к портам этим городов, налог вполне себе разумный и справедливый. Однако наш король, поиздержавшись в войнах с Римом, решил, что следует также облагать налогом купеческие корабли даже просто проплывающие мимо. С легкой руки Гуго, его коронованные соседи также начали проявлять изобретательность, причем их новаторство распространялось среди господских дворов гораздо быстрее, чем учения тогдашних богословов. И вот уже вслед за старым и широко распространенным налогом pontaticum, предусматривающим взимание платы с купца, пересекающего входной городской мост, возник такой удивительный сбор, как mansionaticum, обязывающий купца платить за освобождение от постоя. Пройдет еще немного времени и чья-то светлая голова озарится мыслью брать pulveraticum - налог на пыль, поднимаемую купеческими возами! И все это будет идти на обеспечение прихотей сеньора, удовлетворение его амбиций, компенсацию его потерь от неудачных интриг, замаливание грехов и одаривание тех, с кем он вновь согрешил.
Почти до конца девятого века что Суза, что Иврея носили роль сугубо военно-сторожевых городов. Купцы следовали мимо них и вплоть до Милана или Павии, владений лангобардского короля, никто не требовал от них поделиться. Однако с воцарением в Иврее маркграфа Анскария Первого, по времени совпавшее с начавшейся чехардой королей на лангобардском троне, местные правители пришли к разумному выводу подобрать то, что плохо лежит. Пока Павия, Сполето и Фриуль выясняли, кто из их владык более достоин Железной короны лангобардов, маркграфство Иврейское добросовестно взвалило на свои плечи нелегкую повинность по сбору пошлин с купцов. Гуго Арльский, приняв бразды правления Италией в свои руки, пытался вернуть ситуацию под собственный контроль, однако маркиз Беренгарий и в данном вопросе проявил строптивость. Он с самым невинным выражением лица недоумевал, отчего король хочет направить в Сузу и в его столицу своих аркариев, когда его люди прекрасно справляются сами. Король же скрежетал зубами, понимая, что до его казны доходят далеко не все деньги, отчисляемые негоциантами при въезде в Сузу и Иврею.
Таким образом, замок Суза в десятом веке представлял собой уже самый настоящий таможенный пост, который в значительной мере обеспечивал благоденствие маркграфов Иврейских. Понятно, что деятельность слуг надо было также тщательно контролировать и вот почему на висконта Анскария выпала нелегкая миссия раз в три дня появляться в пределах этого города. Впрочем, молодой висконт ничуть не жалился на свою судьбу, находя в этой деятельности достаточную пищу для ума и наблюдений. А также для частичного удовлетворения своего честолюбия, ведь в Сузе он мог чувствовать себя абсолютным властелином.
