– Доброе утро, дорогая! Надеюсь, вы хорошо выспались?
Я заверила, что спала просто превосходно, а о визите призрака даже словом не упомянула. Не хватало еще, чтобы будущая родственница сочла меня сумасшедшей! Да и самой мне при свете дня не верилось, что незнакомка – не порождение ночного кошмара. Вот только чуть пониже локтя наливался чернотой небольшой синяк: ущипнула я себя, не жалея. Хорошо, что не за запястье, в противном случае пришлось бы как-то пояснять появление отметины.
– Мальчики вернутся к обеду, – сказала тейна Элизабет, перехватив взгляд, которым я окинула стол. – Рабастан – у него в доме своя комната и даже кабинет – уехал в Нантерру до вечера. А пока я могу показать вам дом, вчера вы слишком устали для осмотра.
Идея показалась мне замечательной. Посмотреть дом – чудесная мысль, правда! Особенно если в этом доме имеется портретная галерея. И желательно еще альбом со снимками членов семьи.
Но куда же запропастились «мальчики»? Вчера дер Питер упомянул некую Сонную рощу. Что якобы Дирк – сын? племянник? – видел там моего жениха и его брата. И Маркус Эдингнотт резко пресек разговор.
Я намазала тост апельсиновым джемом и наиневиннейшим тоном осведомилась:
– Тейна Элизабет, а можем мы прогуляться к Сонной роще?
Она побледнела. И вздрогнула. Но тут же взяла себя в руки, и, не следи я за ее реакций столь внимательно, ничего бы и не заметила. Разве что улыбка смотрелась несколько натянутой.
– Боюсь, сегодня слишком жаркий день для прогулок, особенно столь продолжительных, дорогая. Как-нибудь в другой раз, хорошо? А пока что ограничимся домом и двором.
В доме действительно царила приятная прохлада. Не то архитектор постарался, возводя здание, не то накопители и преобразователи работали в полную мощь, охлаждая помещения. А скорее всего, совпали оба фактора: и толстые стены, и магическая энергия. Но я все равно настояла бы на прогулке, вот только видела за милой улыбкой и обманчиво мягким тоном стальную твердость. Никакие увещевания или просьбы не заставили бы тейну Элизабет переменить решение. И разговаривать о Сонной роще она со мной явно не собиралась.
Тогда я зашла с другой стороны. Спросила, наливая кофе:
– А кто такой Дирк? Вчера дер Питер и дейра Катрина упоминали его.
Тейна Элизабет заметно расслабилась.
– Юноша пятнадцати лет, воспитанник Питера. Сын какой-то дальней его родственницы, сирота. Хотя…
Она осеклась, забавно округлила глаза, подалась ко мне. Я положила обратно на тарелку недоеденный тост: кажется, мне предстояло услышать нечто увлекательное.
– Не то, чтобы я интересовалась сплетнями, дорогая Вайолет, нет, конечно, но… Слухи ходят, да, и вы тоже услышите, даже если не станете расспрашивать специально. Так что будет лучше, если узнаете от меня. Так вот, поговаривают, будто юный Дирк никакой не дальний родственник, а сын самого Питера! Внебрачный, разумеется! От какой-то островитянки, едва ли не ведьмы!
Несмотря на свои заверения, тейна Элизабет явно получала удовольствие от беседы: щеки ее разрумянились, глаза блестели. Ничего, впрочем, удивительного: в родном городке дамы точно так же самозабвенно обсуждали всех соседей. Увы, мы с тетушкой после смерти отца помимо воли подкинули им новую тему.
…Ах, как, разве вы не слышали о том, что случилось с семейством Риоран? Оставил одни долги, да-да! Продали семейный особняк! Переехали в крохотный жалкий домишко где-то на окраине! Настоящий, простите за слово, клоповник! Пустили с молотка все-все-все: мебель, картины, книги! Даже драгоценности, представляете? Ну, нижнее белье, наверное, оставили, ха-ха! И все из-за чего? Да, пил! И играл! Проигрывал, конечно! И посещал заведение… ну, ЗАВЕДЕНИЕ… ну, вы же догадались? Ах, нет, в приличном обществе о таком не говорят, конечно! Бедняжка Вайолет, у нее не осталось шансов на замужество! Ну, вот кто ее возьмет? Ни одна семья из благородных не захочет…
Усилием воли я отогнала неприятные воспоминания и сообразила, что именно царапнуло меня в словах тейны Элизабет
– Ведьма?
В нашей провинциальной глуши имелась своя ведьма: старая уже дейра, местная знахарка, составлявшая лекарственные смеси из собственноручно собранных трав. Еще она вроде бы как читала заговоры, но в силу оных я, как девушка современная и образованная, не верила. Магия суть энергия, это известно даже малышам. Легенды рассказывают, что некогда магам не нужны были преобразователи, они могли применять свою силу и без их помощи, но много ли правды в красивых сказках? У меня вот довольно высокий уровень силы, но все, на что я способна, так это мелочи: зажечь огонек, например. А вот накопители для дома наполняла сама, хоть здесь повезло, не приходилось тратиться и относить в мастерскую. Жаль только, что закон запрещал брать женщин, независимо от их уровня, в такие мастерские на работу. И частную лицензию не выдавали, считалось, что регулярное опустошение резерва может плохо сказаться на деторождении. В противном случае наши с тетушкой денежные проблемы решились бы с легкостью. А обходить закон и работать нелегально себе дороже: донесут, и получишь такой штраф, что до конца жизни выплачивать придется.
Тейна Элизабет повела плечом.
– Глупые суеверия, увы, распространенные в колониях. Здесь верят в ведьм, способных приворожить любого мужчину.
Та дейра из моего родного городка вряд ли смогла бы приворожить хоть кого-то, пусть даже слепца. Во-первых, она, должно быть, давно уже отметила столетний юбилей, а во-вторых… впрочем, хватало и первого пункта.
Собеседница налила себе еще кофе и продолжила немного виноватым тоном:
– Впрочем, как я уже упомянула, все это всего лишь сплетни, и кто знает, есть ли в них хоть слово правды? Официально Дирк – круглый сирота, а Питер – его опекун. Но лучше вам услышать, кхм, иную версию, назовем это так, от меня, нежели от кого-то из соседок.
Из соседок мне пока что представили всего одну, и уж она-то делиться сплетнями о собственной семейке со мной явно не собиралась. Да и в целом не горела желанием набиваться мне в подруги.
– А что случилось с дейрой Ломанн? Супругой дера Питера?
Лицо тейны Элизабет стало печальным, в глазах мелькнула грусть, искренняя, неподдельная.
– Натали погибла, глупо погибла. Лошадь понесла и… Кстати, нашли ее как раз возле Сонной рощи. Мы были подругами, и вот так… Сначала я потеряла сестру, потом – Нати.
И она прерывисто вздохнула, прижала к вискам унизанные кольцами хрупкие пальцы. А я, пожалуй, поняла, чем вызвано ее нежелание прогуляться к роще. И почему вчера Маркус Эдингнотт так решительно пресек разговор об этом месте. И ничего мистического или таинственного. Просто воспоминания слишком тяжелы.
И я, желая отвлечь будущую родственницу, заговорила о первом, что пришло на ум. А именно – спросила, почему поместье носит столь странное название.
– О! – оживилась тейна Элизабет. – Это довольно интересная история. Старая, конечно. А самое любопытное, что дубы действительно имеются. Их привезла в свое время из Атинайи невеста Эдварда Эдингнотта. Саженцы, конечно.
– Эдварда Эдингнотта? – удивилась я. – Разве поместье не перешло к Максимилиану от его отца, тейна Карлайла?
Тейна Элизабет взмахнула рукой
– Нет, «Дубы» принадлежат Марку.
Ка-а-ак любопытно. И неожиданно. И почему-то Максимилиан Карлайн не счел нужным сообщить своей невесте о столь незначительном обстоятельстве. Да и дер Рабастан умолчал об этой мелкой детали.
– Когда моя сестра вышла замуж во второй раз, то не пожелала переезжать, так что Карлайл перебрался в «Дубы». Здесь и родился Макс, – пояснила собеседница. – Но от отца ему досталось немалое наследство, так что не волнуйтесь, дорогая, в приживалках вы точно не окажетесь.
Смутившись, я пробормотала что-то о том, что финансовое положение будущего супруга меня вовсе не беспокоит, но мы обе прекрасно знали о том, что это ложь. И замуж за Максимилиана я согласилась выйти потому, что он богат. И под проницательным взглядом тейны Элизабет мне стало неловко и чуточку даже стыдно, хотя чего здесь стыдиться? Если бы отец не опустился столь быстро в пучину азартных игр, если бы не утратил разум и не позабыл о собственной дочери, то сам заключил бы помолвку от моего имени с каким-нибудь достойным молодым человеком. Несомненно, обеспеченным молодым человеком. И у него были подобраны кандидатуры, о чем мне по секрету поведала тетушка Летисия. Двое представителей древних родов, между прочим. Прекрасные юноши, да-да. Но обе семьи после того, как стало известно о неподобающем благородному тейну увлечении отца, предпочли сделать вид, будто никаких планов породниться с Риоранами не имели. Так что ничего плохого в том, что при выборе жениха его финансовое положение играло не последнюю роль, не было. Родители любой юной тейны озадачивались этим вопросом.
– Так что там с дубами? – спросила я, чтобы перебить повисшее за столом тяжелое молчание, и намазала маслом еще один тост.
– А дубы прижились, – охотно ответила тейна Элизабет. – И дали название поместью, как вам известно. И до сих пор растут в Сонной роще.
И опять вернулось ко мне странная тревога, и принялась нашептывать, что неладно что-то с этой самой Сонной рощей. И дело здесь вовсе не в бедняжке Натали Ломанн. Не в ней одной, во всяком случае.
Мысленно я сделала себе пометку непременно познакомиться с Дирком и переговорить с ним. Катрина юношу недолюбливает и даже не считает нужным скрывать свое отношение, а вот мне не помешает завести приятельские отношения с не то дальним родственником, не то сыном дера Питера. Кажется, он может знать о соседях нечто любопытное. Во всяком случае, по нескольким кратким высказываниям мне представилось, что он – мальчуган наблюдательный. И если попробовать его разговорить, то можно выяснить кое-что интересное. Такое, о чем тейна Элизабет предпочла умолчать.
Ну, а пока я попробовала разобраться в событиях многолетней давности. И, закончив завтракать, отправилась в компании любезной будущей родственницы осматривать дом. И должна признаться, что особняк мне понравился. Просторные светлые комнаты с высокими потолками были обставлены без бьющей в глаза роскоши, но изысканно и со вкусом. В переходах и коридорах можно было затеряться, даже мой родной дом проигрывал в размерах как минимум в два раза. Одна гостиная, вторая, именуемая малой, библиотека, музыкальная комната, оранжерея… Я покорно бродила за тейной Элизабет и нахваливала все, что видела, с нетерпением дожидаясь, когда же увижу портреты членов семьи. Почему-то и в голову не приходило, что ночная незнакомка могла оказаться случайной гостьей Эдингноттов. Нет, она, определенно, была связана с нынешним хозяином поместья кровными узами! Я и сама затруднилась бы ответить, на чем, кроме внешнего сходства, зиждилась моя уверенность, но в правильности мысли не сомневалась.
И все же странно: во всех домах, в которых мне довелось когда-либо бывать, портерами предков гордились, вывешивали на видное место, чтобы мимо уж точно никто из гостей не прошел. А вот здесь, в особняке Эдингноттов, для них отчего-то отвели коридорчик в правом крыле первого этажа. В конце его располагалась одна-единственная дверь, да и от той, как виновато призналась тейна Элизабет, ключа у нее не имелось.
– Когда-то там была мастерская, – сообщила она. – Кажется, деда Марка. Или прадеда? Не уверена. Но к дому ее пристроили не столь давно, лет семьдесят назад.
Действительно, совсем недавно, почти вчера! Впрочем, мне ее логика была понятна: для моего рода жизнь всего двух или трех поколений – тоже небольшой срок. И семейные особняки стоят долгие столетия.
– Так что в мастерскую мы, увы, не попадем. Зато можем полюбоваться портретами.
И, судя по тону ее, тейна Элизабет нисколько не сомневалась, что особого желания рассматривать чужих предков ее спутница не испытывает.
Но она ошибалась. Именно предки Маркуса Эдингнотта меня и интересовали. И времени в этой своеобразной галерее нам пришлось провести куда больше, нежели в любом из осмотренных за утро помещений.
Я переходила от портрета к портрету, подолгу задерживаясь перед каждым, внимательно разглядывая изображенных на них людей. Мужчины в париках с буклями и женщины с причудливыми башнями из волос. В прически их вплетены ленты, жемчужные нити, цветы. У одной тейны и вовсе на голове сидела парочка неразлучников в клетке из прядей. Причудливость давно прошедшей моды меня не удивила: подобными изображениями я вдоволь налюбовалась еще в детстве. Сейчас же вглядывалась в черты лица, стараясь распознать ночную гостью. Парики у мужчин сменились напудренными волосами, башни на головах их супруг и дочерей – тщательно завитыми локонами. И вот тогда-то я и увидела ее.
Провела пальцем по раме. Задумалась.
Незнакомка напоминала одновременно обоих братьев, и Маркуса, и Максимилиана, но как такое может быть? Они ведь родные по матери, следовательно, мой жених не мог унаследовать фамильных черт Эдингноттов. Или семьи их отцов тоже состояли в родстве? Пусть в дальнем, но некоторые черты упорно наследуются из поколения в поколение. Пожалуй, догадка моя верна, ведь особого сходства с тейной Элизабет ни у племянников, ни у незнакомки на портрете я не заметила.
– Лилиана Эдингнотт, – произнес низкий голос прямо, как мне показалось, у меня над ухом.
Я вздрогнула и резко обернулась. За моей спиной стоял Маркус – и как только ему удалось подойти настолько неслышно? А вот тейна Элизабет, напротив, куда-то запропастилась. Исчезла, словно ее и не было. И оставила меня наедине со своим старшим племянником.
Но это же… это же… это же неприлично! Хотя… Маркус – брат моего жениха, почти супруга, будущий родственник. И, наверное, на Островах допускаются некоторые вольности, немыслимые в Атинайе. И нет ничего страшного в том, чтобы очутится один на один с мужчиной в пустом помещении. Тем более в коридоре. Тем более среди дня. Да никто бы меня не осудил даже в родном городке. Это я сама невесть с чего напридумывала всякой ерунды и сама в нее поверила. И странное волнение, охватившее меня, объясняется обыкновенной растерянностью. Да-да, я растерялась от неожиданности! И Маркус Эдингнотт стоит слишком близко! Так близко, что я чувствую запах морской свежести и увядших на раскаленной от полуденного солнца земле пряных трав. И голова почему-то кружится, и дыхание перехватывает, и…
– Урожденная Карлайл, – продолжил между тем Маркус.
Я моргнула.
– Что, простите?
– Лилиана Эдингнотт, урожденная Карлайл, – терпеливо повторил он. – Моя прапрабабка. Вы заинтересовались ее портретом.
– А-а-а, – глубокомысленно протянула я. – Да-да.
И похвалить бы себя за догадливость: семьи Карлайл и Эдингнотт действительно породнились еще до рождения матери Максимилиана, но думала я только о том, что выгляжу сейчас в глазах собеседника провинциальной дурочкой. И даже не представляю, как исправить ситуацию.
– Она была необычной женщиной.
А вот нервный смешок мне удалось замаскировать покашливанием. О да, Лилиана Карлайл-Эдингнотт действительно была женщиной необычной! И, боюсь, ее праправнук даже не представляет, насколько!
– Расскажите мне о ней.
Маркус слегка приподнял бровь.
Я заверила, что спала просто превосходно, а о визите призрака даже словом не упомянула. Не хватало еще, чтобы будущая родственница сочла меня сумасшедшей! Да и самой мне при свете дня не верилось, что незнакомка – не порождение ночного кошмара. Вот только чуть пониже локтя наливался чернотой небольшой синяк: ущипнула я себя, не жалея. Хорошо, что не за запястье, в противном случае пришлось бы как-то пояснять появление отметины.
– Мальчики вернутся к обеду, – сказала тейна Элизабет, перехватив взгляд, которым я окинула стол. – Рабастан – у него в доме своя комната и даже кабинет – уехал в Нантерру до вечера. А пока я могу показать вам дом, вчера вы слишком устали для осмотра.
Идея показалась мне замечательной. Посмотреть дом – чудесная мысль, правда! Особенно если в этом доме имеется портретная галерея. И желательно еще альбом со снимками членов семьи.
Но куда же запропастились «мальчики»? Вчера дер Питер упомянул некую Сонную рощу. Что якобы Дирк – сын? племянник? – видел там моего жениха и его брата. И Маркус Эдингнотт резко пресек разговор.
Я намазала тост апельсиновым джемом и наиневиннейшим тоном осведомилась:
– Тейна Элизабет, а можем мы прогуляться к Сонной роще?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Она побледнела. И вздрогнула. Но тут же взяла себя в руки, и, не следи я за ее реакций столь внимательно, ничего бы и не заметила. Разве что улыбка смотрелась несколько натянутой.
– Боюсь, сегодня слишком жаркий день для прогулок, особенно столь продолжительных, дорогая. Как-нибудь в другой раз, хорошо? А пока что ограничимся домом и двором.
В доме действительно царила приятная прохлада. Не то архитектор постарался, возводя здание, не то накопители и преобразователи работали в полную мощь, охлаждая помещения. А скорее всего, совпали оба фактора: и толстые стены, и магическая энергия. Но я все равно настояла бы на прогулке, вот только видела за милой улыбкой и обманчиво мягким тоном стальную твердость. Никакие увещевания или просьбы не заставили бы тейну Элизабет переменить решение. И разговаривать о Сонной роще она со мной явно не собиралась.
Тогда я зашла с другой стороны. Спросила, наливая кофе:
– А кто такой Дирк? Вчера дер Питер и дейра Катрина упоминали его.
Тейна Элизабет заметно расслабилась.
– Юноша пятнадцати лет, воспитанник Питера. Сын какой-то дальней его родственницы, сирота. Хотя…
Она осеклась, забавно округлила глаза, подалась ко мне. Я положила обратно на тарелку недоеденный тост: кажется, мне предстояло услышать нечто увлекательное.
– Не то, чтобы я интересовалась сплетнями, дорогая Вайолет, нет, конечно, но… Слухи ходят, да, и вы тоже услышите, даже если не станете расспрашивать специально. Так что будет лучше, если узнаете от меня. Так вот, поговаривают, будто юный Дирк никакой не дальний родственник, а сын самого Питера! Внебрачный, разумеется! От какой-то островитянки, едва ли не ведьмы!
Несмотря на свои заверения, тейна Элизабет явно получала удовольствие от беседы: щеки ее разрумянились, глаза блестели. Ничего, впрочем, удивительного: в родном городке дамы точно так же самозабвенно обсуждали всех соседей. Увы, мы с тетушкой после смерти отца помимо воли подкинули им новую тему.
…Ах, как, разве вы не слышали о том, что случилось с семейством Риоран? Оставил одни долги, да-да! Продали семейный особняк! Переехали в крохотный жалкий домишко где-то на окраине! Настоящий, простите за слово, клоповник! Пустили с молотка все-все-все: мебель, картины, книги! Даже драгоценности, представляете? Ну, нижнее белье, наверное, оставили, ха-ха! И все из-за чего? Да, пил! И играл! Проигрывал, конечно! И посещал заведение… ну, ЗАВЕДЕНИЕ… ну, вы же догадались? Ах, нет, в приличном обществе о таком не говорят, конечно! Бедняжка Вайолет, у нее не осталось шансов на замужество! Ну, вот кто ее возьмет? Ни одна семья из благородных не захочет…
Усилием воли я отогнала неприятные воспоминания и сообразила, что именно царапнуло меня в словах тейны Элизабет
– Ведьма?
В нашей провинциальной глуши имелась своя ведьма: старая уже дейра, местная знахарка, составлявшая лекарственные смеси из собственноручно собранных трав. Еще она вроде бы как читала заговоры, но в силу оных я, как девушка современная и образованная, не верила. Магия суть энергия, это известно даже малышам. Легенды рассказывают, что некогда магам не нужны были преобразователи, они могли применять свою силу и без их помощи, но много ли правды в красивых сказках? У меня вот довольно высокий уровень силы, но все, на что я способна, так это мелочи: зажечь огонек, например. А вот накопители для дома наполняла сама, хоть здесь повезло, не приходилось тратиться и относить в мастерскую. Жаль только, что закон запрещал брать женщин, независимо от их уровня, в такие мастерские на работу. И частную лицензию не выдавали, считалось, что регулярное опустошение резерва может плохо сказаться на деторождении. В противном случае наши с тетушкой денежные проблемы решились бы с легкостью. А обходить закон и работать нелегально себе дороже: донесут, и получишь такой штраф, что до конца жизни выплачивать придется.
Тейна Элизабет повела плечом.
– Глупые суеверия, увы, распространенные в колониях. Здесь верят в ведьм, способных приворожить любого мужчину.
Та дейра из моего родного городка вряд ли смогла бы приворожить хоть кого-то, пусть даже слепца. Во-первых, она, должно быть, давно уже отметила столетний юбилей, а во-вторых… впрочем, хватало и первого пункта.
Собеседница налила себе еще кофе и продолжила немного виноватым тоном:
– Впрочем, как я уже упомянула, все это всего лишь сплетни, и кто знает, есть ли в них хоть слово правды? Официально Дирк – круглый сирота, а Питер – его опекун. Но лучше вам услышать, кхм, иную версию, назовем это так, от меня, нежели от кого-то из соседок.
Из соседок мне пока что представили всего одну, и уж она-то делиться сплетнями о собственной семейке со мной явно не собиралась. Да и в целом не горела желанием набиваться мне в подруги.
– А что случилось с дейрой Ломанн? Супругой дера Питера?
Лицо тейны Элизабет стало печальным, в глазах мелькнула грусть, искренняя, неподдельная.
– Натали погибла, глупо погибла. Лошадь понесла и… Кстати, нашли ее как раз возле Сонной рощи. Мы были подругами, и вот так… Сначала я потеряла сестру, потом – Нати.
И она прерывисто вздохнула, прижала к вискам унизанные кольцами хрупкие пальцы. А я, пожалуй, поняла, чем вызвано ее нежелание прогуляться к роще. И почему вчера Маркус Эдингнотт так решительно пресек разговор об этом месте. И ничего мистического или таинственного. Просто воспоминания слишком тяжелы.
И я, желая отвлечь будущую родственницу, заговорила о первом, что пришло на ум. А именно – спросила, почему поместье носит столь странное название.
– О! – оживилась тейна Элизабет. – Это довольно интересная история. Старая, конечно. А самое любопытное, что дубы действительно имеются. Их привезла в свое время из Атинайи невеста Эдварда Эдингнотта. Саженцы, конечно.
– Эдварда Эдингнотта? – удивилась я. – Разве поместье не перешло к Максимилиану от его отца, тейна Карлайла?
Тейна Элизабет взмахнула рукой
– Нет, «Дубы» принадлежат Марку.
Ка-а-ак любопытно. И неожиданно. И почему-то Максимилиан Карлайн не счел нужным сообщить своей невесте о столь незначительном обстоятельстве. Да и дер Рабастан умолчал об этой мелкой детали.
– Когда моя сестра вышла замуж во второй раз, то не пожелала переезжать, так что Карлайл перебрался в «Дубы». Здесь и родился Макс, – пояснила собеседница. – Но от отца ему досталось немалое наследство, так что не волнуйтесь, дорогая, в приживалках вы точно не окажетесь.
Смутившись, я пробормотала что-то о том, что финансовое положение будущего супруга меня вовсе не беспокоит, но мы обе прекрасно знали о том, что это ложь. И замуж за Максимилиана я согласилась выйти потому, что он богат. И под проницательным взглядом тейны Элизабет мне стало неловко и чуточку даже стыдно, хотя чего здесь стыдиться? Если бы отец не опустился столь быстро в пучину азартных игр, если бы не утратил разум и не позабыл о собственной дочери, то сам заключил бы помолвку от моего имени с каким-нибудь достойным молодым человеком. Несомненно, обеспеченным молодым человеком. И у него были подобраны кандидатуры, о чем мне по секрету поведала тетушка Летисия. Двое представителей древних родов, между прочим. Прекрасные юноши, да-да. Но обе семьи после того, как стало известно о неподобающем благородному тейну увлечении отца, предпочли сделать вид, будто никаких планов породниться с Риоранами не имели. Так что ничего плохого в том, что при выборе жениха его финансовое положение играло не последнюю роль, не было. Родители любой юной тейны озадачивались этим вопросом.
– Так что там с дубами? – спросила я, чтобы перебить повисшее за столом тяжелое молчание, и намазала маслом еще один тост.
– А дубы прижились, – охотно ответила тейна Элизабет. – И дали название поместью, как вам известно. И до сих пор растут в Сонной роще.
И опять вернулось ко мне странная тревога, и принялась нашептывать, что неладно что-то с этой самой Сонной рощей. И дело здесь вовсе не в бедняжке Натали Ломанн. Не в ней одной, во всяком случае.
Мысленно я сделала себе пометку непременно познакомиться с Дирком и переговорить с ним. Катрина юношу недолюбливает и даже не считает нужным скрывать свое отношение, а вот мне не помешает завести приятельские отношения с не то дальним родственником, не то сыном дера Питера. Кажется, он может знать о соседях нечто любопытное. Во всяком случае, по нескольким кратким высказываниям мне представилось, что он – мальчуган наблюдательный. И если попробовать его разговорить, то можно выяснить кое-что интересное. Такое, о чем тейна Элизабет предпочла умолчать.
Ну, а пока я попробовала разобраться в событиях многолетней давности. И, закончив завтракать, отправилась в компании любезной будущей родственницы осматривать дом. И должна признаться, что особняк мне понравился. Просторные светлые комнаты с высокими потолками были обставлены без бьющей в глаза роскоши, но изысканно и со вкусом. В переходах и коридорах можно было затеряться, даже мой родной дом проигрывал в размерах как минимум в два раза. Одна гостиная, вторая, именуемая малой, библиотека, музыкальная комната, оранжерея… Я покорно бродила за тейной Элизабет и нахваливала все, что видела, с нетерпением дожидаясь, когда же увижу портреты членов семьи. Почему-то и в голову не приходило, что ночная незнакомка могла оказаться случайной гостьей Эдингноттов. Нет, она, определенно, была связана с нынешним хозяином поместья кровными узами! Я и сама затруднилась бы ответить, на чем, кроме внешнего сходства, зиждилась моя уверенность, но в правильности мысли не сомневалась.
И все же странно: во всех домах, в которых мне довелось когда-либо бывать, портерами предков гордились, вывешивали на видное место, чтобы мимо уж точно никто из гостей не прошел. А вот здесь, в особняке Эдингноттов, для них отчего-то отвели коридорчик в правом крыле первого этажа. В конце его располагалась одна-единственная дверь, да и от той, как виновато призналась тейна Элизабет, ключа у нее не имелось.
– Когда-то там была мастерская, – сообщила она. – Кажется, деда Марка. Или прадеда? Не уверена. Но к дому ее пристроили не столь давно, лет семьдесят назад.
Действительно, совсем недавно, почти вчера! Впрочем, мне ее логика была понятна: для моего рода жизнь всего двух или трех поколений – тоже небольшой срок. И семейные особняки стоят долгие столетия.
– Так что в мастерскую мы, увы, не попадем. Зато можем полюбоваться портретами.
И, судя по тону ее, тейна Элизабет нисколько не сомневалась, что особого желания рассматривать чужих предков ее спутница не испытывает.
Но она ошибалась. Именно предки Маркуса Эдингнотта меня и интересовали. И времени в этой своеобразной галерее нам пришлось провести куда больше, нежели в любом из осмотренных за утро помещений.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я переходила от портрета к портрету, подолгу задерживаясь перед каждым, внимательно разглядывая изображенных на них людей. Мужчины в париках с буклями и женщины с причудливыми башнями из волос. В прически их вплетены ленты, жемчужные нити, цветы. У одной тейны и вовсе на голове сидела парочка неразлучников в клетке из прядей. Причудливость давно прошедшей моды меня не удивила: подобными изображениями я вдоволь налюбовалась еще в детстве. Сейчас же вглядывалась в черты лица, стараясь распознать ночную гостью. Парики у мужчин сменились напудренными волосами, башни на головах их супруг и дочерей – тщательно завитыми локонами. И вот тогда-то я и увидела ее.
Провела пальцем по раме. Задумалась.
Незнакомка напоминала одновременно обоих братьев, и Маркуса, и Максимилиана, но как такое может быть? Они ведь родные по матери, следовательно, мой жених не мог унаследовать фамильных черт Эдингноттов. Или семьи их отцов тоже состояли в родстве? Пусть в дальнем, но некоторые черты упорно наследуются из поколения в поколение. Пожалуй, догадка моя верна, ведь особого сходства с тейной Элизабет ни у племянников, ни у незнакомки на портрете я не заметила.
– Лилиана Эдингнотт, – произнес низкий голос прямо, как мне показалось, у меня над ухом.
Я вздрогнула и резко обернулась. За моей спиной стоял Маркус – и как только ему удалось подойти настолько неслышно? А вот тейна Элизабет, напротив, куда-то запропастилась. Исчезла, словно ее и не было. И оставила меня наедине со своим старшим племянником.
Но это же… это же… это же неприлично! Хотя… Маркус – брат моего жениха, почти супруга, будущий родственник. И, наверное, на Островах допускаются некоторые вольности, немыслимые в Атинайе. И нет ничего страшного в том, чтобы очутится один на один с мужчиной в пустом помещении. Тем более в коридоре. Тем более среди дня. Да никто бы меня не осудил даже в родном городке. Это я сама невесть с чего напридумывала всякой ерунды и сама в нее поверила. И странное волнение, охватившее меня, объясняется обыкновенной растерянностью. Да-да, я растерялась от неожиданности! И Маркус Эдингнотт стоит слишком близко! Так близко, что я чувствую запах морской свежести и увядших на раскаленной от полуденного солнца земле пряных трав. И голова почему-то кружится, и дыхание перехватывает, и…
– Урожденная Карлайл, – продолжил между тем Маркус.
Я моргнула.
– Что, простите?
– Лилиана Эдингнотт, урожденная Карлайл, – терпеливо повторил он. – Моя прапрабабка. Вы заинтересовались ее портретом.
– А-а-а, – глубокомысленно протянула я. – Да-да.
И похвалить бы себя за догадливость: семьи Карлайл и Эдингнотт действительно породнились еще до рождения матери Максимилиана, но думала я только о том, что выгляжу сейчас в глазах собеседника провинциальной дурочкой. И даже не представляю, как исправить ситуацию.
– Она была необычной женщиной.
А вот нервный смешок мне удалось замаскировать покашливанием. О да, Лилиана Карлайл-Эдингнотт действительно была женщиной необычной! И, боюсь, ее праправнук даже не представляет, насколько!
– Расскажите мне о ней.
Маркус слегка приподнял бровь.
