Небогатое – но для меня оно значило больше, чем все сокровища короля. Передо мной лежали два потемневших от времени портрета, и я по очереди брала их дрожащей рукой и подносила к глазам, чтобы рассмотреть получше. На одном была изображена женщина из моих снов, на другом – светловолосый мужчина. Странно, во сне я не разглядела или не запомнила его лица, но теперь у меня не возникло никаких сомнений: это его я видела рядом с рыжеволосой незнакомкой. Моей мамой, как стало понятно теперь, ибо чье же еще изображение могло храниться в тайнике?
Вдоволь налюбовавшись портретами, я осторожно подвинула поближе холстину, не решаясь взять в руки перстень с крупным алым камнем. В камне вспыхивали золотистые искорки, словно подмигивали мне. Рядом лежал медальон с тем самым символом, что снился мне. И еще книга. В кожаном переплете, с золотыми застежками. Затаив дыхание, я открыла ее – и разочарованно вздохнула. Страницы были девственно чисты.
Я долго разглядывала те немногочисленные вещицы, что хранились в тайнике матери Романы. Невесомо прикасалась кончиками пальцев к портретам, гладила пустые страницы книги. Лишь до драгоценностей так и не решилась дотронуться. Я плохо представляла себе их истинную ценность: ни у кого в Обители, включая саму мать-настоятельницу, дорогих вещей не водилось. Праздничные покровы Матери и Отца украшала самая обычная вышивка крашеными суровыми нитками, не шелком даже, что говорить о золототканых или серебряных узорах. От прежней, мирской, жизни настоятельницы остались только книги и несколько кубков дивного цветного стекла – сейчас они стояли за алтарем, и их вынимали для торжественных служений, наполняли благоуханным маслом и кисловатым дешевым вином, покупаемым специально ради того, чтобы лить под ноги статуям создателей. Так что мне и в голову не приходило, сколько могли бы стоить перстень и медальон, но я догадывалась, что они баснословно дороги, так дороги, что, продав их, можно было бы приобрести многие нужные вещи. Однако же мать Романа не сделала этого, сберегла наследство для меня – и я чувствовала горячую благодарность за это.
Сильнее всего притягивала меня к себе книга. Ее чистые листы таили в себе какую-то загадку, решение которой оставалось скрытым. Мать-настоятельница с сожалением признала, что и она не знает, как заставить проявиться письмена. В том, что они были, просто стали отчего-то невидимыми, она не сомневалась.
– Твоя мать не стала бы беречь ничего не значащую вещь, – пояснила она. – Рано или поздно содержимое проявится, уверяю тебя.
Я глубоко вдохнула, словно перед прыжком в воду, набираясь смелости.
– Кем они были? Мои родители? И что с ними стало? Ты скажешь мне, матушка?
Она немного помолчала, завернула мои сокровища обратно в холстину и сунула в тайник. И лишь тогда заговорила:
– Они умерли. Давно. Твой отец был предательски убит, а мать унесла лихорадка. Не простая, свирепствующая в здешних краях чуть ли не каждую весну, а насланная злой волей порча. От нее нет лекарств, нет спасения.
– Маги, – со злостью выплюнула я. – Проклятое племя, не зря добрый король Максимус истреблял их.
– Не повторяй глупости скудной разумом Анны, – резко оборвала меня мать Романа. – И вспомни, что и сама ты – маг. Как и они. Твои мать и отец.
Злые слова застыли у меня на губах. Я так поразилась, обнаружив у себя магический дар, что мне даже в голову не пришла простая мысль, что он унаследован от родителей. Хотя настоятельница ведь намекала, да что там – прямо говорила, но возможность узнать тайну своего происхождения, похоже, ослепила мой разум и отняла соображение.
– Они… оба, да?
Мать Романа кивнула.
– Ты, верно, и сама уже догадалась, что они не были простолюдинами. Знатный род, древняя кровь… Зов ее силен и в тебе. Обретя магию, ты первым делом разожгла огонь.
– А это имеет какое-то значение?
– Не уверена. Может, да, а может, и нет. Но тебе пора идти, Айлин, иначе кто-нибудь обратит внимание на то, как надолго ты задержалась в моем кабинете. Помни, что не должна никому говорить о том, что узнала сегодня. Наша Обитель мала и далека от столицы, но и здесь найдутся завидущие глаза и болтливые языки, а слухи – что пожар в засуху, ветер подхватывает их и доносит до любопытных ушей. Так что молчи, Айлин, заклинаю тебя, молчи, иначе худо будет всем нам.
Я прижала ладонь к сердцу и перед статуей Матери поклялась держать язык за зубами, но, отпуская меня, настоятельница все еще смотрела встревожено.
***
Мать Романа волновалась зря: мне ни с кем не хотелось делиться услышанным и увиденным. Да и, если хорошенько подумать, кого я могла избрать себе в наперсницы? Сестру Анну, добродушную, но, как справедливо заметила мать-настоятельница, не отличающуюся острым умом, зато обладающую на редкость болтливым языком? Хильду, что терпеть меня не могла? Слепую Беттину? Нет, никому не могла я доверить свой секрет.
А узнала я не так уж и мало. Мои родители принадлежали к знатному роду – это раз. Были магами – это два. И третье, самое страшное – на них охотились королевские гончие. Этого мать Романа не сказала напрямую, но я и сама догадалась. Ее недомолвки, ее страх, что кто-нибудь узнает о проснувшейся во мне магии говорили сами за себя. Значит, моя семья оставалась верна свергнутой королеве-ведьме, чье имя запрещено произносить даже шепотом, и на службу к королю Максимусу не перешла. Иначе и на моем рукаве сейчас бы красовался королевский вепрь, как у Дерека из Карнвея.
И снова мои мысли обратились к случайной встрече на вьющейся среди холмов тропе. Случайной ли? Или создатели свели нас по ведомому лишь им умыслу? Этого я не знала. Как не знала и того, что у мимолетного разговора с проезжим магом еще будут последствия, и наступят они совсем скоро.
***
Никто из благочестивых сестер не обратил внимания на мою непривычную задумчивость и молчаливость. Анна сама отличалась такой разговорчивостью, что прочие редко ухитрялись вставить хотя бы слово в поток ее речи, Беттина, попав под дождь, расхворалась, а прочие были слишком заняты своими делами. И одна только Хильда порой устремляла на меня тяжелый подозрительный взгляд, словно догадывалась о чем-то либо замыслила нечто нехорошее.
Меня же снедало любопытство. Если поначалу я испугалась магического дара словно проклятия, то чем больше думала о нем, тем сильнее он меня интересовал. Мне не потребовалось много времени, чтобы смириться с тем, что я – маг, но с каждым днем верилось в это все меньше и меньше. Дошло до того, что начало казаться, будто происшествие в кабинете настоятельницы – сон или вымысел, что разгоревшийся сам собой под моей рукой огонь мне привиделся.
Может, так оно и случилось, убеждала я себя. Может, искра наконец-то разгорелась в огонек, а остальное мы с матерью Романой просто додумали. И, терзаемая сомнениями, я решилась попробовать еще раз.
Для начала следовало убедиться, что за мной никто не подсматривает. Я выбрала предобеденное время, когда хлопот у сестер и без меня хватало, и спряталась в крохотной каморке, ныне пустовавшей. Что в ней хранили раньше, не помнила, наверное, даже Беттина, а сейчас в тесном помещении пахло пылью и затхлостью, кое-где на стенах проступили пятна плесени, зато сюда никому и в голову не пришло бы заглянуть. Оставив дверь едва приоткрытой, чтобы в щелочку проникало немного света, я присела на корточки в углу, вытянула руку перед собой и щелкнула пальцами. Ничего. Повторила – и опять безрезультатно.
– Так я и думала, – проворчала я себе под нос. – Ерунда все это. Нет у меня никакой магии.
Стало обидно, так обидно, что глаза защипало от непрошеных слез. Смешно, ведь всего лишь несколько дней назад я страшилась магии, а теперь успела свыкнуться с мыслью, что обладаю ею. В досаде я щелкнула пальцами в последний раз – и с их кончиков посыпались яркие искры. Не пламя, конечно, но радостную улыбку у меня все равно они вызвали. И пусть больше, сколько я ни пыталась, все равно ничего не получилось, но вышла из каморки я уже уверенная в том, что мать Романа не ошиблась. Даже если моя сила была некогда запечатана, то сейчас она возвращалась ко мне. Вот только что с ней делать, я не знала.
***
На смену унылым дождливым дням снова пришли теплые и солнечные, работы прибавилось, и мать-настоятельница никак не могла выкроить время для обещанного нового разговора. Мыслям привычные монотонные занятия не мешали, и я часто думала о своей семье, перебирая и нарезая яблоки или раскладывая для просушки целебные травы. Странные сны больше не тревожили меня, но теперь я скорее испытывала сожаление, чем радовалась этому. Оправившаяся от болезни сестра Беттина вновь развлекала нас, рассказывая легенды и предания своей родины, и я внимательно слушала ее в надежде, что она упомянет свергнутую королеву и ее сторонников. Увы, ничего нового узнать мне так и не довелось. А ближе к концу лета в Обители объявились незваные гости.
Утром ничто не предвещало бури, небо радовало безоблачной голубизной, солнце жарко пригревало. Но сестра Беттина, потирая поясницу, заметила:
– Спину ломит. К вечеру дождь пойдет.
Ветер поднялся после обеда, нагнал тяжелые низкие тучи. Гром грохотал пока что в отдалении, до Обители доносились лишь приглушенные ворчливые раскаты, и сверкала где-то за холмами молния. Несмотря на то, что до заката еще оставалось несколько часов, стемнело так, словно наступила ночь. Обманчиво утих ветер, стало тяжело дышать, одуряющий аромат розовых кустов казался приторным и тошнотворным, сводил с ума.
– Вот-вот разразится буря, – озабоченно сказала сестра-кастелянша Тара. – Нужно запереть двери и накрепко закрыть все ставни.
Сестры бросились исполнять ее распоряжения, и вот тогда-то и раздался громкий, требовательный стук. Кто-то колотил дверным молотком у калитки. Вскоре появилась сестра-привратница, бледная, встревоженная.
– Матушка! Матушка Романа! Там… там…
Она задыхалась от быстрого бега, прижимала ладонь к груди. Бесшумно появившаяся мать-настоятельница спросила насмешливо:
– Что там, Дорея? Неужели сами создатели почтили нас визитом? Или за воротами стоит его величество Магнус, что ты так переполошилась?
Дорея побледнела еще сильнее. Казалось, она вот-вот упадет без чувств.
– Нет, матушка, не сам король, но его люди! Мужчины! Трое! И у каждого королевская нашивка на рукаве!
И едва она договорила, очередной удар грома расколол небо прямо над Обителью, а за окном на миг стало светло от вспышки молнии.
Если мать Романа и растерялась, то ей удалось это скрыть. Спокойным голосом она велела пригласить незваных гостей и приветствовала их со своей обычной невозмутимостью. Я же прикусила губу, удерживая изумленный вскрик, потому как одного из королевских людей прекрасно узнала. Дерек из Карнвея! Не зря он вспоминался мне так часто в последние дни.
Оба его спутника выглядели старше моего знакомца. У одного, кряжистого мужчины с темными глазами и кривым носом, в волосах уже серебрилась седина. Поначалу я приняла его за главного, но вскоре поняла свою ошибку. На приветствие настоятельницы ответил не он, а третий путник, высокий, сероглазый и светловолосый.
– Прошу прощения за вторжение, матушка, – сказал он низким приятным голосом. – Мы ни за что не решились бы потревожить вас, но вот-вот разразится буря, а до ближайшей деревни, не говоря о городе, никак не успеть.
Мать Романа едва заметно нахмурилась.
– Но если вы уже проехали деревню, то откуда узнали о нашей Обители? С дороги ее не увидеть.
– Один из моих спутников бывал прежде в этих местах и слышал о ней. Дозволь нам переждать бурю в любом укрытии, добрая женщина, хоть бы и в сарае.
Говоря так, он словно ненароком поднял руку, блеснули в неярком свете масляных ламп золотые клыки вепря на нашивке. Незнакомец словно напоминал, какая сила стоит за ним. Мать Романа молчала, и он продолжил:
– Не сомневаюсь, что ты, как и следует благочестивой сестре, оказала бы нам помощь безвозмездно, но все же согласись принять хотя бы небольшое пожертвование.
Настоятельница побледнела, а потом на щеках ее багряными пятнами проступил гневный румянец. Она прожигала незнакомца взглядом, но ответила сухо:
– Вам предоставят комнату и ужин. Но о своих лошадях придется позаботиться самим, господа.
Королевский маг поклонился ей.
– Благодарю, матушка. Тим займется лошадьми. Второго моего спутника зовут Дерек, Дерек из Карнвея, а я – Ричард.
– Здесь, под покровом создателей, никому нет дела до имен, – холодно произнесла мать Романа. – Мы, как ты верно заметил, обязаны дать приют всякому, будь то человек короля или беглый преступник. Тара! Отведи гостей в комнату и дай им постель. Если они пожелают поужинать, то могут присоединиться к нам за нашим столом, или же, если наше общество им неугодно, отправь кого-нибудь отнести им еду.
– Не стоит утруждать благочестивых сестер, мы охотно поужинаем вместе со всеми.
Настоятельница скупо кивнула и, не дожидаясь дальнейших слов благодарности, резко повернулась и ушла. Я же вознесла пылкую молитву создателям за то, что в разговоре не было упомянуто мое имя: либо Дерек скрыл, от кого услышал про Обитель благочестивой Марты, либо Ричард счел такие подробности мелочью, не достойной того, чтобы ее запомнить. В любом случае, о давней встрече среди холмов мать Романа не узнала.
***
На подходе к трапезной мне преградила путь Тара.
– Тебя требует к себе матушка, – сообщила она.
– Что стряслось? – встревожилась я.
Но кастелянша, если и знала, ответить не пожелала.
– Не моего ума дело. Велено позвать тебя – я и зову.
Из открытой двери доносилось позвякивание посуды, плыли аппетитные запахи. Я сглотнула слюну.
– Не поужинав идти?
– Перечить будешь? – разозлилась Тара. – Ступай немедленно!
Надеясь лишь на то, что разговор с настоятельницей не затянется, я поспешила в кабинет. Опаздывать к трапезе в Обители не было принято: кто не успел поесть со всеми, оставался голодным. Исключение делалось лишь для матери Романы и слепой Беттины. Меня бы точно после окончания ужина кормить никто не стал.
Но настоятельница удивила меня. В камине жарко пылал огонь, а на столе стоял поднос с двумя мисками с густой похлебкой и блюдом с пирогами и сыром.
– Сегодня ты ужинаешь здесь со мной, Айлин. Ни к чему нашим гостям видеть тебя.
Ели в молчании. Мать Романа хмурилась, у бровей ее обрисовались две тонкие морщинки. Закончив трапезу, она произнесла короткую молитву и велела:
– Ступай в спальню, только нигде не задерживайся. Если кто из королевских людей вдруг заметит тебя и окликнет, сделай вид, будто не заметила.
Но в низких темных коридорах Обители мне никто не встретился. Я спокойно дошла до спальни, разобрала постель и улеглась под прохудившееся одеяло. Вскоре начали возвращаться остальные сестры, делившие со мной комнату. Хильда почему-то задержалась у моей койки и несколько мгновений сверлила меня недобрым взглядом. Мне стоило немалых трудов удержаться от язвительного вопроса, но я все же смогла промолчать.
***
Той ночью мне снова приснился необычный сон, но запомнились из него только невнятные образы. Окруженный
Вдоволь налюбовавшись портретами, я осторожно подвинула поближе холстину, не решаясь взять в руки перстень с крупным алым камнем. В камне вспыхивали золотистые искорки, словно подмигивали мне. Рядом лежал медальон с тем самым символом, что снился мне. И еще книга. В кожаном переплете, с золотыми застежками. Затаив дыхание, я открыла ее – и разочарованно вздохнула. Страницы были девственно чисты.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я долго разглядывала те немногочисленные вещицы, что хранились в тайнике матери Романы. Невесомо прикасалась кончиками пальцев к портретам, гладила пустые страницы книги. Лишь до драгоценностей так и не решилась дотронуться. Я плохо представляла себе их истинную ценность: ни у кого в Обители, включая саму мать-настоятельницу, дорогих вещей не водилось. Праздничные покровы Матери и Отца украшала самая обычная вышивка крашеными суровыми нитками, не шелком даже, что говорить о золототканых или серебряных узорах. От прежней, мирской, жизни настоятельницы остались только книги и несколько кубков дивного цветного стекла – сейчас они стояли за алтарем, и их вынимали для торжественных служений, наполняли благоуханным маслом и кисловатым дешевым вином, покупаемым специально ради того, чтобы лить под ноги статуям создателей. Так что мне и в голову не приходило, сколько могли бы стоить перстень и медальон, но я догадывалась, что они баснословно дороги, так дороги, что, продав их, можно было бы приобрести многие нужные вещи. Однако же мать Романа не сделала этого, сберегла наследство для меня – и я чувствовала горячую благодарность за это.
Сильнее всего притягивала меня к себе книга. Ее чистые листы таили в себе какую-то загадку, решение которой оставалось скрытым. Мать-настоятельница с сожалением признала, что и она не знает, как заставить проявиться письмена. В том, что они были, просто стали отчего-то невидимыми, она не сомневалась.
– Твоя мать не стала бы беречь ничего не значащую вещь, – пояснила она. – Рано или поздно содержимое проявится, уверяю тебя.
Я глубоко вдохнула, словно перед прыжком в воду, набираясь смелости.
– Кем они были? Мои родители? И что с ними стало? Ты скажешь мне, матушка?
Она немного помолчала, завернула мои сокровища обратно в холстину и сунула в тайник. И лишь тогда заговорила:
– Они умерли. Давно. Твой отец был предательски убит, а мать унесла лихорадка. Не простая, свирепствующая в здешних краях чуть ли не каждую весну, а насланная злой волей порча. От нее нет лекарств, нет спасения.
– Маги, – со злостью выплюнула я. – Проклятое племя, не зря добрый король Максимус истреблял их.
– Не повторяй глупости скудной разумом Анны, – резко оборвала меня мать Романа. – И вспомни, что и сама ты – маг. Как и они. Твои мать и отец.
Злые слова застыли у меня на губах. Я так поразилась, обнаружив у себя магический дар, что мне даже в голову не пришла простая мысль, что он унаследован от родителей. Хотя настоятельница ведь намекала, да что там – прямо говорила, но возможность узнать тайну своего происхождения, похоже, ослепила мой разум и отняла соображение.
– Они… оба, да?
Мать Романа кивнула.
– Ты, верно, и сама уже догадалась, что они не были простолюдинами. Знатный род, древняя кровь… Зов ее силен и в тебе. Обретя магию, ты первым делом разожгла огонь.
– А это имеет какое-то значение?
– Не уверена. Может, да, а может, и нет. Но тебе пора идти, Айлин, иначе кто-нибудь обратит внимание на то, как надолго ты задержалась в моем кабинете. Помни, что не должна никому говорить о том, что узнала сегодня. Наша Обитель мала и далека от столицы, но и здесь найдутся завидущие глаза и болтливые языки, а слухи – что пожар в засуху, ветер подхватывает их и доносит до любопытных ушей. Так что молчи, Айлин, заклинаю тебя, молчи, иначе худо будет всем нам.
Я прижала ладонь к сердцу и перед статуей Матери поклялась держать язык за зубами, но, отпуская меня, настоятельница все еще смотрела встревожено.
***
Мать Романа волновалась зря: мне ни с кем не хотелось делиться услышанным и увиденным. Да и, если хорошенько подумать, кого я могла избрать себе в наперсницы? Сестру Анну, добродушную, но, как справедливо заметила мать-настоятельница, не отличающуюся острым умом, зато обладающую на редкость болтливым языком? Хильду, что терпеть меня не могла? Слепую Беттину? Нет, никому не могла я доверить свой секрет.
А узнала я не так уж и мало. Мои родители принадлежали к знатному роду – это раз. Были магами – это два. И третье, самое страшное – на них охотились королевские гончие. Этого мать Романа не сказала напрямую, но я и сама догадалась. Ее недомолвки, ее страх, что кто-нибудь узнает о проснувшейся во мне магии говорили сами за себя. Значит, моя семья оставалась верна свергнутой королеве-ведьме, чье имя запрещено произносить даже шепотом, и на службу к королю Максимусу не перешла. Иначе и на моем рукаве сейчас бы красовался королевский вепрь, как у Дерека из Карнвея.
И снова мои мысли обратились к случайной встрече на вьющейся среди холмов тропе. Случайной ли? Или создатели свели нас по ведомому лишь им умыслу? Этого я не знала. Как не знала и того, что у мимолетного разговора с проезжим магом еще будут последствия, и наступят они совсем скоро.
***
Никто из благочестивых сестер не обратил внимания на мою непривычную задумчивость и молчаливость. Анна сама отличалась такой разговорчивостью, что прочие редко ухитрялись вставить хотя бы слово в поток ее речи, Беттина, попав под дождь, расхворалась, а прочие были слишком заняты своими делами. И одна только Хильда порой устремляла на меня тяжелый подозрительный взгляд, словно догадывалась о чем-то либо замыслила нечто нехорошее.
Меня же снедало любопытство. Если поначалу я испугалась магического дара словно проклятия, то чем больше думала о нем, тем сильнее он меня интересовал. Мне не потребовалось много времени, чтобы смириться с тем, что я – маг, но с каждым днем верилось в это все меньше и меньше. Дошло до того, что начало казаться, будто происшествие в кабинете настоятельницы – сон или вымысел, что разгоревшийся сам собой под моей рукой огонь мне привиделся.
Может, так оно и случилось, убеждала я себя. Может, искра наконец-то разгорелась в огонек, а остальное мы с матерью Романой просто додумали. И, терзаемая сомнениями, я решилась попробовать еще раз.
Для начала следовало убедиться, что за мной никто не подсматривает. Я выбрала предобеденное время, когда хлопот у сестер и без меня хватало, и спряталась в крохотной каморке, ныне пустовавшей. Что в ней хранили раньше, не помнила, наверное, даже Беттина, а сейчас в тесном помещении пахло пылью и затхлостью, кое-где на стенах проступили пятна плесени, зато сюда никому и в голову не пришло бы заглянуть. Оставив дверь едва приоткрытой, чтобы в щелочку проникало немного света, я присела на корточки в углу, вытянула руку перед собой и щелкнула пальцами. Ничего. Повторила – и опять безрезультатно.
– Так я и думала, – проворчала я себе под нос. – Ерунда все это. Нет у меня никакой магии.
Стало обидно, так обидно, что глаза защипало от непрошеных слез. Смешно, ведь всего лишь несколько дней назад я страшилась магии, а теперь успела свыкнуться с мыслью, что обладаю ею. В досаде я щелкнула пальцами в последний раз – и с их кончиков посыпались яркие искры. Не пламя, конечно, но радостную улыбку у меня все равно они вызвали. И пусть больше, сколько я ни пыталась, все равно ничего не получилось, но вышла из каморки я уже уверенная в том, что мать Романа не ошиблась. Даже если моя сила была некогда запечатана, то сейчас она возвращалась ко мне. Вот только что с ней делать, я не знала.
***
На смену унылым дождливым дням снова пришли теплые и солнечные, работы прибавилось, и мать-настоятельница никак не могла выкроить время для обещанного нового разговора. Мыслям привычные монотонные занятия не мешали, и я часто думала о своей семье, перебирая и нарезая яблоки или раскладывая для просушки целебные травы. Странные сны больше не тревожили меня, но теперь я скорее испытывала сожаление, чем радовалась этому. Оправившаяся от болезни сестра Беттина вновь развлекала нас, рассказывая легенды и предания своей родины, и я внимательно слушала ее в надежде, что она упомянет свергнутую королеву и ее сторонников. Увы, ничего нового узнать мне так и не довелось. А ближе к концу лета в Обители объявились незваные гости.
Утром ничто не предвещало бури, небо радовало безоблачной голубизной, солнце жарко пригревало. Но сестра Беттина, потирая поясницу, заметила:
– Спину ломит. К вечеру дождь пойдет.
Ветер поднялся после обеда, нагнал тяжелые низкие тучи. Гром грохотал пока что в отдалении, до Обители доносились лишь приглушенные ворчливые раскаты, и сверкала где-то за холмами молния. Несмотря на то, что до заката еще оставалось несколько часов, стемнело так, словно наступила ночь. Обманчиво утих ветер, стало тяжело дышать, одуряющий аромат розовых кустов казался приторным и тошнотворным, сводил с ума.
– Вот-вот разразится буря, – озабоченно сказала сестра-кастелянша Тара. – Нужно запереть двери и накрепко закрыть все ставни.
Сестры бросились исполнять ее распоряжения, и вот тогда-то и раздался громкий, требовательный стук. Кто-то колотил дверным молотком у калитки. Вскоре появилась сестра-привратница, бледная, встревоженная.
– Матушка! Матушка Романа! Там… там…
Она задыхалась от быстрого бега, прижимала ладонь к груди. Бесшумно появившаяся мать-настоятельница спросила насмешливо:
– Что там, Дорея? Неужели сами создатели почтили нас визитом? Или за воротами стоит его величество Магнус, что ты так переполошилась?
Дорея побледнела еще сильнее. Казалось, она вот-вот упадет без чувств.
– Нет, матушка, не сам король, но его люди! Мужчины! Трое! И у каждого королевская нашивка на рукаве!
И едва она договорила, очередной удар грома расколол небо прямо над Обителью, а за окном на миг стало светло от вспышки молнии.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Если мать Романа и растерялась, то ей удалось это скрыть. Спокойным голосом она велела пригласить незваных гостей и приветствовала их со своей обычной невозмутимостью. Я же прикусила губу, удерживая изумленный вскрик, потому как одного из королевских людей прекрасно узнала. Дерек из Карнвея! Не зря он вспоминался мне так часто в последние дни.
Оба его спутника выглядели старше моего знакомца. У одного, кряжистого мужчины с темными глазами и кривым носом, в волосах уже серебрилась седина. Поначалу я приняла его за главного, но вскоре поняла свою ошибку. На приветствие настоятельницы ответил не он, а третий путник, высокий, сероглазый и светловолосый.
– Прошу прощения за вторжение, матушка, – сказал он низким приятным голосом. – Мы ни за что не решились бы потревожить вас, но вот-вот разразится буря, а до ближайшей деревни, не говоря о городе, никак не успеть.
Мать Романа едва заметно нахмурилась.
– Но если вы уже проехали деревню, то откуда узнали о нашей Обители? С дороги ее не увидеть.
– Один из моих спутников бывал прежде в этих местах и слышал о ней. Дозволь нам переждать бурю в любом укрытии, добрая женщина, хоть бы и в сарае.
Говоря так, он словно ненароком поднял руку, блеснули в неярком свете масляных ламп золотые клыки вепря на нашивке. Незнакомец словно напоминал, какая сила стоит за ним. Мать Романа молчала, и он продолжил:
– Не сомневаюсь, что ты, как и следует благочестивой сестре, оказала бы нам помощь безвозмездно, но все же согласись принять хотя бы небольшое пожертвование.
Настоятельница побледнела, а потом на щеках ее багряными пятнами проступил гневный румянец. Она прожигала незнакомца взглядом, но ответила сухо:
– Вам предоставят комнату и ужин. Но о своих лошадях придется позаботиться самим, господа.
Королевский маг поклонился ей.
– Благодарю, матушка. Тим займется лошадьми. Второго моего спутника зовут Дерек, Дерек из Карнвея, а я – Ричард.
– Здесь, под покровом создателей, никому нет дела до имен, – холодно произнесла мать Романа. – Мы, как ты верно заметил, обязаны дать приют всякому, будь то человек короля или беглый преступник. Тара! Отведи гостей в комнату и дай им постель. Если они пожелают поужинать, то могут присоединиться к нам за нашим столом, или же, если наше общество им неугодно, отправь кого-нибудь отнести им еду.
– Не стоит утруждать благочестивых сестер, мы охотно поужинаем вместе со всеми.
Настоятельница скупо кивнула и, не дожидаясь дальнейших слов благодарности, резко повернулась и ушла. Я же вознесла пылкую молитву создателям за то, что в разговоре не было упомянуто мое имя: либо Дерек скрыл, от кого услышал про Обитель благочестивой Марты, либо Ричард счел такие подробности мелочью, не достойной того, чтобы ее запомнить. В любом случае, о давней встрече среди холмов мать Романа не узнала.
***
На подходе к трапезной мне преградила путь Тара.
– Тебя требует к себе матушка, – сообщила она.
– Что стряслось? – встревожилась я.
Но кастелянша, если и знала, ответить не пожелала.
– Не моего ума дело. Велено позвать тебя – я и зову.
Из открытой двери доносилось позвякивание посуды, плыли аппетитные запахи. Я сглотнула слюну.
– Не поужинав идти?
– Перечить будешь? – разозлилась Тара. – Ступай немедленно!
Надеясь лишь на то, что разговор с настоятельницей не затянется, я поспешила в кабинет. Опаздывать к трапезе в Обители не было принято: кто не успел поесть со всеми, оставался голодным. Исключение делалось лишь для матери Романы и слепой Беттины. Меня бы точно после окончания ужина кормить никто не стал.
Но настоятельница удивила меня. В камине жарко пылал огонь, а на столе стоял поднос с двумя мисками с густой похлебкой и блюдом с пирогами и сыром.
– Сегодня ты ужинаешь здесь со мной, Айлин. Ни к чему нашим гостям видеть тебя.
Ели в молчании. Мать Романа хмурилась, у бровей ее обрисовались две тонкие морщинки. Закончив трапезу, она произнесла короткую молитву и велела:
– Ступай в спальню, только нигде не задерживайся. Если кто из королевских людей вдруг заметит тебя и окликнет, сделай вид, будто не заметила.
Но в низких темных коридорах Обители мне никто не встретился. Я спокойно дошла до спальни, разобрала постель и улеглась под прохудившееся одеяло. Вскоре начали возвращаться остальные сестры, делившие со мной комнату. Хильда почему-то задержалась у моей койки и несколько мгновений сверлила меня недобрым взглядом. Мне стоило немалых трудов удержаться от язвительного вопроса, но я все же смогла промолчать.
***
Той ночью мне снова приснился необычный сон, но запомнились из него только невнятные образы. Окруженный
