Если бы эта беззвучная сцена, похожая на ритуал некоего тайного общества, привлекла внимание какого-нибудь заинтересованного лица, то это заинтересованное лицо имело бы возможность проследить за лыжником, вынырнувшим из дома через полчаса и отправившимся в депо, располагающееся неподалеку. Н о никто так и не смог всего этого увидеть, ведь даже у жмурика, устроившегося в сугробе напротив, глаза были закрыты и запорошены снегом.
— Ну что там? Уже можно вылезать? — из-под кучи угля послышался голос Сергея.
— Рано еще, — помощник машиниста положил лопату на край мешковины, закрывающей вход в нору.
— Еще полчаса и я тут коньки отброшу. Пустите к топке погреться.
— Погоди. Через пятнадцать минут последний блокпост будет, тогда уж…
Паровоз, словно испугавшись повернутого танкового дула, начал судорожно тормозить. Машинист, спрыгнув на ходу, скрылся в струе пара, а когда вынырнул из нее, ему в грудь уперлось сразу два ствола.
— Оружие, повстанцы? — спросил офицер.
— Никак нет, Сэр!
Американец мотнул головой и два дюжих молодца, примкнув штыки, поднялись на паровоз. Они обшарили каждый уголок, заглянув даже в топку. Когда американцы подошли к бункеру, у Саньки, помощника машиниста, по спине побежала холодная струйка пота. А когда один из них подцепил штыком злощастную мешковину, Санька просто сел на пол — подкосились ноги. Не иначе кто-то навел этих гавриков!
Под мешковиной оказалась неожиданно ровная поверхность «черного золота».
Во молоток, зарылся!
Один из солдат перехватил поудобнее винтовку и принялся совать штык в рыхлое содержимое бункера.
Раз, два… Санька зажмурился.
Раньше такого не было.
Как только стих стук американских каблуков по металлической лесенке паровоза, Санька кинулся в бункер. Там его встретил Волков, Его белозубая улыбка резко выделялась на перепачканном углем лице.
— Ну что, струхнул, Санек?
— Есть малешко.
— И я чуток. Особенно когда штык телогрейку пропорол, — Сергей показал правый бок, из которого торчали белые клочъя.
— Не задело?
— Да нет вроде.
— Никто здесь не желает водочкой нервишки поправить? — в бункере появился машинист, вмиру Илья Петрович Звягинцев. — Тебя это не касается, — зыркнул он на Саньку. — Кыш в будку, не одному же Николаю уголек кидать.
Выпив стакан перцовки залпом, словно это, была какая-нибудь сельтерская, Сергей даже не поморщился. Теперь главное вспомнить, куда он зарыл сверток с оружием.
Почти полторы тысячи километров до следующей проверки пролетели не заметно. Водка и запас дорожных баек давно кончились, и Николай, и Санек, и сам Илья Петрович были не один десяток раз обыграны в очко и подкидного. Поговорили и за жисть.
Вечером на вторые сутки вдали показались огни Новосибирска. Паровоз сбавил обороты.
— Дальше делаем так, — Петрович последний раз затянулся и выбросил бычок, — ты сейчас прыгаешь и напрямки, через сопку выходишь к реке. Твоя основная задача — перебраться на тот берег. Дальше держись левой стороны и по любому упрешься в железку. По ней и выйдешь к отстойнику. Мы тебя там ждем до часу ночи. Извини, уговор уговором, но задержись я подольше — шлепнут и не спросят, как звали. Да и еще, будь поосторожней. В Новосибирске к нам четыре немецких вагона цепляют с какой-то там техникой. Смотри, на фрицев из конвоя не нарвись.
Сергей, схватив карабин, автомат и сидор, махнул рукой и прыгнул в темноту. Толстое снежное одеяло радушно приняло его к себе. Отряхнувшись, Волков проводил взглядом еле различимую вереницу вагонов, которая вскоре совсем растворилась во мраке.
До Оби он шел по колено в снегу. Апрельский наст уже не держал, и Сергей, то и дело, проваливаясь, с трудом вынимал ноги из цепких снежных колодок. Ох, и велик же был соблазн выйти на протоптанную местными жителями тропинку и заскользить по ней, обледеневшей от пролитой из ведер воды. Но нельзя. Слишком велик риск, столкнуться с каким-нибудь американским воякой.
Подъем по заросшему мелким кустарником берегу отнял у Волкова последние силы, и перед тем, как отправиться на поиски железнодорожного полотна, он расчистил от снега небольшой пенек и устроился на нем покурить и подумать о своей пропащей жизни.
Калейдоскоп событий, кидающих его из камеры в барак, из барака в комфортабельную квартиру, а оттуда опять в барак и все это, насколько он понял, в разных десятилетиях, не давал Сергею времени на раздумья. Его уже трижды убивали, и всякий раз Волков, аки Феникс, возрождался из пепла, и каждый раз, то в одной эпохе, то в другой. От этого можно было сойти с ума. Может быть, именно поэтому Сергей и гнал от себя прочь все эти мысли, что завладели им сейчас, в одиночестве.
Что происходит? Какое чудовищное Нечто играет им, как играет котенок убежавшим от старушки клубком шерсти? За что? — Этим вопросом после прошлогоднего(?) ареста он и не задавался. Значит, что-то такое в своей жизни он сделал не так! Но вот, сколько еще это будет продолжаться? И что ему дальше делать? В какой момент его нынешней жизни (настоящая она или не настоящая, Волков уже не понимал) его снова выкинут в весну тридцать восьмого?
Сергей растер побелевшие пальцы и, достав из-за пазухи пачку американских сигарет, закурил. Ответов не было. Их и не могло быть. Если бы он был сейчас в том теперь далеком тридцать восьмом — непременно бы зашел к Сашке Рутковскому. Уж он бы со своими яйцеголовыми дружками разобрался бы в его бедах. А сейчас? Где сейчас этот умница, этот будущий светила советской науки, если, по словам Тимофеича, и Москва и Ленинград лежат в руинах?
Волков бросил бычок и машинально присыпал его снегом.
Вот еще и это! Откуда у него эти странные привычки заметать за собой следы? Будь то окурок или лишний свидетель. И откуда это знание приемов рукопашной борьбы? Откуда эта выносливость, стремительная легкость и уверенность движений, меткость и изворотливость? В школе красных командиров он отнюдь не был в числе самых метких стрелков.
Лес, оккупировавший берега Оби, постепенно перешел в лесостепь, и среди редких уже деревьев замаячили далекие огоньки человеческого жилья. Сергей раздвинул кусты, запорошенные мокрым снегом, и шагнул. Острая боль пронзила ногу одновременно с металлическим лязгом схлопывающейся пасти капкана.
Волков буквально зарычал от боли, как тот медведь, для которого предназначалась машинка.
— Кажись, попался косолапый, — радостно сказали в кустах неподалеку. — Дай-ка я его для верности…
Сухая автоматная очередь вспорола тишину, стряхивая с сосновых веток тяжелый мокрый снег.
ВИКТОР ОРЛОВСКИЙ
Москва. Советское шоссе Немчиновка. д. 25 20.03.2008 г.
Бенедиктинский не знал, смеяться ему или плакать. Его поиски в очередной раз окончились ничем. Этот Давыдов, он что, ничего лучше, чем покушение на отца всех народов придумать не мог, чтобы успокоить свою ревнивую женушку? Ксерокопию пожелтевших страниц старого следственного дела, хранящегося в фондах Центрального архива ФСБ России, можно было хоть сейчас отправлять на стол редактору журнала «Крокодил».
Дело гласило о том, что мастер авиаремонтного завода? 22 Виктор Давыдов планировал осуществить покушение на Товарища Сталина седьмого февраля тысяча девятьсот тридцать седьмого года. О чем своевременно сообщил на Лубянку его свояк Ильин Семен Алексеевич. Ничего странного на первый взгляд. В те времена на соседа не стучал разве что ленивый. Нужно тебе избавиться от конкурента на службе, чересчур бдительного мужа своей любовницы или надоедливого соседа по коммунальной квартире — почтовый ящик всегда к твоим услугам. Это сейчас для того, чтобы устранить конкурента в бизнесе нанимают киллера за несколько штук «Грина», или для того, чтобы грохнуть старушку в приглянувшейся квартирке в центре Москвы проворачивают хитроумную комбинацию с подкупом врачей скорой помощи и персонала дома престарелых. Целая рота убийц в белых халатах задействуется, да и деньги немалые. В тридцатых все было проще и гуманнее. По крайней мере, убийцами никто из стукачей, себя уж точно не считал.
Но донос доносом, а вот дальнейшее развитие событий ни в какие ворота. Взятый тепленьким, «террорист», по началу, ничего не отрицал. Да, мол, так и так. Стоял на Можайском шоссе с бомбами, а совершить это преступление его научили инженеры завода номер двадцать два Миронов и Евсеев. Но теракта он не совершил, потому что совесть замучила.
Алексей перевернул ксерокопированный лист и прочитал показания двадцати трехлетнего мастера еще раз.
«7 февраля 1937 года к 4 часам дня, когда должен был проехать Сталин, я положил в карман бомбы, наган и пошел к Можайскому шоссе. Недалеко от своего дома я выбрал место, где через шоссе проходит канавка, и машины здесь уменьшают скорость, и стал ждать автомобиля Сталина. Примерно в 4 часа дня на машине проехал Сталин, но я из-за нерешительности и боязни бросать бомбы не смог. После того как машина прошла, я вернулся домой. Бомбы, наган и патроны я бросил в прорубь на Москве-реке, недалеко от того места, где женщины стирают белье. С Мироновым и Евсеевым я не встречался из-за боязни, так как они угрожали меня убить, если я не смогу бросить бомбы в Сталина. Обо всем этом я рассказал жене, родственникам и хотел также заявить в НКВД, но не успел».
Надо же, как складно сочинил стервец.
Однако уже через три дня новоявленный Барон Мюнхаузен уже пошел на попятную.
«Я заявляю, что я оклеветал в своих показаниях 13 февраля 1937 года, данных мною после моего ареста, себя и инженеров завода N 22 Евсеева и Миронова. Я никем из них не был завербован. Вся история с подготовкой теракта была мною выдумана от начала и до конца».
Оказывается этот раздолбай вовсю погуливал от своей жены, а когда та приперла его к стенке, выдумал историю с покушением. Эта «шутка» стоила лже-террористу восьми лет лишения свободы.
Он еще легко отделался.
Бенедиктинский захлопнул папку с материалами по этому делу и откинулся на спинку стула.
В те годы и за меньшее к стенке ставили.
Эта трагикомичная история никоим образом не могла помочь Бенедиктинскому в его поисках. Да и в обширном досье по операции «Большой прыжок», как оказалось, ничего полезного для него не было.
Взяв у Костылева эту пухлую папку, он надеялся хоть в этот раз найти какие-нибудь факты паранойи Генералиссимуса. Не тут-то было. Странностей, конечно, в этом деле было предостаточно.
Например, Эрнст Мерзер, по странному стечению обстоятельств являющийся одновременно резидентом и английской и немецкой разведок опознал в Тегеране руководителей немецких диверсантов, заброшенных в Иран якобы для того, чтобы убить Сталина и Черчилля и похитить Рузвельта.
Но сдал он этих людей только после того, как хитрый Сталин предложил президенту США разместиться в советском посольстве в Тегеране.
Известный террорист Отто Скорцени планировал гениальную по своей сути операцию, когда диверсанты должны были проникнуть к месту теракта по системе подземных арыков, которыми был напичкан весь Тегеран. Но Коба, похоже, переиграл в этой шахматной партии и немецкую, и английскую разведки вместе взятые.
Бенедиктинский закурил. Придется видно опять идти на поклон к старикашке Рутковскому, пить его поганый турецкий кофе и слушать россказни о гениальности Сталина.
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 08.02.1938 г.
Волков поморщился и открыл глаза. Он лежал на спине в луже талой воды, которая натекла из водосточной трубы. Сергей захлопал ресницами. Растерянное лицо Рутковского в окне четвертого этажа и колено этой самой водосточной трубы в собственных руках объяснили ему многое. Волков вскочил и бросился прочь.
Плотное дежавю. Та же невысокая ограда на окраине сквера, те же трамвайные пути. А вон и машина с красными крестами на дверцах поджидает его.
Нет уж дудки. Волков притаился за толстым стволом одного из вязов, пропуская машину вперед.
Только после вас. Хорошо, в лапы к «полковнику авиации» он не попался, а дальше что? Стоп! У Бульдога, кажется, где-то под Гжелью баба живет. Но он, конечно, на допросе расколется. Нет, не подходит. Тогда куда? Может на родную Украину? Тоже не стоит. Все-таки в большом городе легче затеряться, а в Степановке его сразу схватят.
Волков побрел вдоль набережной. Редкие фонари едва освещали тротуар, покрытый снежным супом, который кое-где уже начинал покрываться ледяной коркой. К утру будет каток. Горячка погони сошла на нет, и вечерний мартовский морозец уже начал пробираться под мокрую шинель. Сергей поежился.
У парапета, не обращая внимания на прохожих, целовалась парочка влюбленных. Эти могут так стоять тут до утра и холод им нипочем.
Волков прибавил шагу, заслышав звонок поворачивающего на бульвар трамвая.
Да, пробежаться будет не лишним. Хоть согреюсь.
Вскочив на подножку задней площадки, он оглянулся. Парочки на месте не было. Не угадал.
В заднем прицепном вагоне было пусто. Только возле передней площадки на лавочке скрючился какой-то дед в драном тулупе и шапке-ушанке. Трамвай медленно полз по кривым Московским улочкам, подрагивая на стыках рельс и издавая жалобный стон на каждом повороте. Сергей даже не посмотрел что за номер у этого городского трудяги. Двушка. Значит, будет колесить по Пресне, пока не уползет в парк. Надо принимать какое-то решение. Ночевать в парке ему все равно никто не позволит.
Уже в который раз, оглянувшись назад Сергей посмотрел на покрытое узорами стекло. Снова блеснул свет автомобильных фар. Похоже, какая-то машина упорно едет за трамваем, или ему это только кажется?
Тишинский рынок. Большой Тишинский переулок. Кажется, он здесь уже проезжал. Снова два больших желтых глаза, вынырнув из темноты, разукрасили паутину кристаллов на трамвайном стекле во все цвета радуги. А что, если это та самая скорая? Нужно выбрать подходящий момент и выскочив из вагона, скрыться во дворах. Только бы освещенный участок переулка проскочить, а там ищи его в потемках среди заборов и подворотен.
Вот она — зияющая пропасть арки проходного двора.
Сергей пулей вылетел из вагона и, бросив взгляд на машину, сбавил скорость. Не скорая. Старенький, видавший виды «Паккард» с откидным верхом.
Это промедление стоило ему сотрясения мозга, как минимум. От «Паккарда» отделились четыре темные фигуры и, разойдясь в стороны, начали свой беспроигрышный маневр. Двое отрезали Волкову путь к спасительным стенам домов по обе стороны улицы, а двое стремительно неслись прями к нему. Сергей обернулся к уходящему трамваю. Поздно! Не догнать.
Ближайший к нему злоумышленник вынул из-за пазухи наган и ткнул им Сергея в живот, но тут же получил рукояткой Волковского маузера в зубы и нелепо завалился назад. Второй налетчик с разбегу уткнулся челюстью в кулак левой руки. Хук слева — это то, что ему сейчас доктор прописал. Помогло выжить.
Зашедшие с флангов не стали праздно наблюдать за тем, как их товарищей одного, за одним укладывают на снег. Тот, что был справа, подкатился Волкову под ноги. Сергей на ногах не удержался и рухнул в снег. И тут же запорошенный снегом сапог сменил в глазах Волкова белый фон заснеженной мостовой, на черный бессознательный, подсветив его напоследок золотистым фейерверком искр.
— Зачем ты его так? — крупный мужик с одутловатым лицом наклонился над Сергеем. — Так ведь и черепушку расколоть не долго.
— Ну что там? Уже можно вылезать? — из-под кучи угля послышался голос Сергея.
— Рано еще, — помощник машиниста положил лопату на край мешковины, закрывающей вход в нору.
— Еще полчаса и я тут коньки отброшу. Пустите к топке погреться.
— Погоди. Через пятнадцать минут последний блокпост будет, тогда уж…
Паровоз, словно испугавшись повернутого танкового дула, начал судорожно тормозить. Машинист, спрыгнув на ходу, скрылся в струе пара, а когда вынырнул из нее, ему в грудь уперлось сразу два ствола.
— Оружие, повстанцы? — спросил офицер.
— Никак нет, Сэр!
Американец мотнул головой и два дюжих молодца, примкнув штыки, поднялись на паровоз. Они обшарили каждый уголок, заглянув даже в топку. Когда американцы подошли к бункеру, у Саньки, помощника машиниста, по спине побежала холодная струйка пота. А когда один из них подцепил штыком злощастную мешковину, Санька просто сел на пол — подкосились ноги. Не иначе кто-то навел этих гавриков!
Под мешковиной оказалась неожиданно ровная поверхность «черного золота».
Во молоток, зарылся!
Один из солдат перехватил поудобнее винтовку и принялся совать штык в рыхлое содержимое бункера.
Раз, два… Санька зажмурился.
Раньше такого не было.
Как только стих стук американских каблуков по металлической лесенке паровоза, Санька кинулся в бункер. Там его встретил Волков, Его белозубая улыбка резко выделялась на перепачканном углем лице.
— Ну что, струхнул, Санек?
— Есть малешко.
— И я чуток. Особенно когда штык телогрейку пропорол, — Сергей показал правый бок, из которого торчали белые клочъя.
— Не задело?
— Да нет вроде.
— Никто здесь не желает водочкой нервишки поправить? — в бункере появился машинист, вмиру Илья Петрович Звягинцев. — Тебя это не касается, — зыркнул он на Саньку. — Кыш в будку, не одному же Николаю уголек кидать.
Выпив стакан перцовки залпом, словно это, была какая-нибудь сельтерская, Сергей даже не поморщился. Теперь главное вспомнить, куда он зарыл сверток с оружием.
Почти полторы тысячи километров до следующей проверки пролетели не заметно. Водка и запас дорожных баек давно кончились, и Николай, и Санек, и сам Илья Петрович были не один десяток раз обыграны в очко и подкидного. Поговорили и за жисть.
Вечером на вторые сутки вдали показались огни Новосибирска. Паровоз сбавил обороты.
— Дальше делаем так, — Петрович последний раз затянулся и выбросил бычок, — ты сейчас прыгаешь и напрямки, через сопку выходишь к реке. Твоя основная задача — перебраться на тот берег. Дальше держись левой стороны и по любому упрешься в железку. По ней и выйдешь к отстойнику. Мы тебя там ждем до часу ночи. Извини, уговор уговором, но задержись я подольше — шлепнут и не спросят, как звали. Да и еще, будь поосторожней. В Новосибирске к нам четыре немецких вагона цепляют с какой-то там техникой. Смотри, на фрицев из конвоя не нарвись.
Сергей, схватив карабин, автомат и сидор, махнул рукой и прыгнул в темноту. Толстое снежное одеяло радушно приняло его к себе. Отряхнувшись, Волков проводил взглядом еле различимую вереницу вагонов, которая вскоре совсем растворилась во мраке.
До Оби он шел по колено в снегу. Апрельский наст уже не держал, и Сергей, то и дело, проваливаясь, с трудом вынимал ноги из цепких снежных колодок. Ох, и велик же был соблазн выйти на протоптанную местными жителями тропинку и заскользить по ней, обледеневшей от пролитой из ведер воды. Но нельзя. Слишком велик риск, столкнуться с каким-нибудь американским воякой.
Подъем по заросшему мелким кустарником берегу отнял у Волкова последние силы, и перед тем, как отправиться на поиски железнодорожного полотна, он расчистил от снега небольшой пенек и устроился на нем покурить и подумать о своей пропащей жизни.
Калейдоскоп событий, кидающих его из камеры в барак, из барака в комфортабельную квартиру, а оттуда опять в барак и все это, насколько он понял, в разных десятилетиях, не давал Сергею времени на раздумья. Его уже трижды убивали, и всякий раз Волков, аки Феникс, возрождался из пепла, и каждый раз, то в одной эпохе, то в другой. От этого можно было сойти с ума. Может быть, именно поэтому Сергей и гнал от себя прочь все эти мысли, что завладели им сейчас, в одиночестве.
Что происходит? Какое чудовищное Нечто играет им, как играет котенок убежавшим от старушки клубком шерсти? За что? — Этим вопросом после прошлогоднего(?) ареста он и не задавался. Значит, что-то такое в своей жизни он сделал не так! Но вот, сколько еще это будет продолжаться? И что ему дальше делать? В какой момент его нынешней жизни (настоящая она или не настоящая, Волков уже не понимал) его снова выкинут в весну тридцать восьмого?
Сергей растер побелевшие пальцы и, достав из-за пазухи пачку американских сигарет, закурил. Ответов не было. Их и не могло быть. Если бы он был сейчас в том теперь далеком тридцать восьмом — непременно бы зашел к Сашке Рутковскому. Уж он бы со своими яйцеголовыми дружками разобрался бы в его бедах. А сейчас? Где сейчас этот умница, этот будущий светила советской науки, если, по словам Тимофеича, и Москва и Ленинград лежат в руинах?
Волков бросил бычок и машинально присыпал его снегом.
Вот еще и это! Откуда у него эти странные привычки заметать за собой следы? Будь то окурок или лишний свидетель. И откуда это знание приемов рукопашной борьбы? Откуда эта выносливость, стремительная легкость и уверенность движений, меткость и изворотливость? В школе красных командиров он отнюдь не был в числе самых метких стрелков.
Лес, оккупировавший берега Оби, постепенно перешел в лесостепь, и среди редких уже деревьев замаячили далекие огоньки человеческого жилья. Сергей раздвинул кусты, запорошенные мокрым снегом, и шагнул. Острая боль пронзила ногу одновременно с металлическим лязгом схлопывающейся пасти капкана.
Волков буквально зарычал от боли, как тот медведь, для которого предназначалась машинка.
— Кажись, попался косолапый, — радостно сказали в кустах неподалеку. — Дай-ка я его для верности…
Сухая автоматная очередь вспорола тишину, стряхивая с сосновых веток тяжелый мокрый снег.
Глава 5
ВИКТОР ОРЛОВСКИЙ
Москва. Советское шоссе Немчиновка. д. 25 20.03.2008 г.
Бенедиктинский не знал, смеяться ему или плакать. Его поиски в очередной раз окончились ничем. Этот Давыдов, он что, ничего лучше, чем покушение на отца всех народов придумать не мог, чтобы успокоить свою ревнивую женушку? Ксерокопию пожелтевших страниц старого следственного дела, хранящегося в фондах Центрального архива ФСБ России, можно было хоть сейчас отправлять на стол редактору журнала «Крокодил».
Дело гласило о том, что мастер авиаремонтного завода? 22 Виктор Давыдов планировал осуществить покушение на Товарища Сталина седьмого февраля тысяча девятьсот тридцать седьмого года. О чем своевременно сообщил на Лубянку его свояк Ильин Семен Алексеевич. Ничего странного на первый взгляд. В те времена на соседа не стучал разве что ленивый. Нужно тебе избавиться от конкурента на службе, чересчур бдительного мужа своей любовницы или надоедливого соседа по коммунальной квартире — почтовый ящик всегда к твоим услугам. Это сейчас для того, чтобы устранить конкурента в бизнесе нанимают киллера за несколько штук «Грина», или для того, чтобы грохнуть старушку в приглянувшейся квартирке в центре Москвы проворачивают хитроумную комбинацию с подкупом врачей скорой помощи и персонала дома престарелых. Целая рота убийц в белых халатах задействуется, да и деньги немалые. В тридцатых все было проще и гуманнее. По крайней мере, убийцами никто из стукачей, себя уж точно не считал.
Но донос доносом, а вот дальнейшее развитие событий ни в какие ворота. Взятый тепленьким, «террорист», по началу, ничего не отрицал. Да, мол, так и так. Стоял на Можайском шоссе с бомбами, а совершить это преступление его научили инженеры завода номер двадцать два Миронов и Евсеев. Но теракта он не совершил, потому что совесть замучила.
Алексей перевернул ксерокопированный лист и прочитал показания двадцати трехлетнего мастера еще раз.
«7 февраля 1937 года к 4 часам дня, когда должен был проехать Сталин, я положил в карман бомбы, наган и пошел к Можайскому шоссе. Недалеко от своего дома я выбрал место, где через шоссе проходит канавка, и машины здесь уменьшают скорость, и стал ждать автомобиля Сталина. Примерно в 4 часа дня на машине проехал Сталин, но я из-за нерешительности и боязни бросать бомбы не смог. После того как машина прошла, я вернулся домой. Бомбы, наган и патроны я бросил в прорубь на Москве-реке, недалеко от того места, где женщины стирают белье. С Мироновым и Евсеевым я не встречался из-за боязни, так как они угрожали меня убить, если я не смогу бросить бомбы в Сталина. Обо всем этом я рассказал жене, родственникам и хотел также заявить в НКВД, но не успел».
Надо же, как складно сочинил стервец.
Однако уже через три дня новоявленный Барон Мюнхаузен уже пошел на попятную.
«Я заявляю, что я оклеветал в своих показаниях 13 февраля 1937 года, данных мною после моего ареста, себя и инженеров завода N 22 Евсеева и Миронова. Я никем из них не был завербован. Вся история с подготовкой теракта была мною выдумана от начала и до конца».
Оказывается этот раздолбай вовсю погуливал от своей жены, а когда та приперла его к стенке, выдумал историю с покушением. Эта «шутка» стоила лже-террористу восьми лет лишения свободы.
Он еще легко отделался.
Бенедиктинский захлопнул папку с материалами по этому делу и откинулся на спинку стула.
В те годы и за меньшее к стенке ставили.
Эта трагикомичная история никоим образом не могла помочь Бенедиктинскому в его поисках. Да и в обширном досье по операции «Большой прыжок», как оказалось, ничего полезного для него не было.
Взяв у Костылева эту пухлую папку, он надеялся хоть в этот раз найти какие-нибудь факты паранойи Генералиссимуса. Не тут-то было. Странностей, конечно, в этом деле было предостаточно.
Например, Эрнст Мерзер, по странному стечению обстоятельств являющийся одновременно резидентом и английской и немецкой разведок опознал в Тегеране руководителей немецких диверсантов, заброшенных в Иран якобы для того, чтобы убить Сталина и Черчилля и похитить Рузвельта.
Но сдал он этих людей только после того, как хитрый Сталин предложил президенту США разместиться в советском посольстве в Тегеране.
Известный террорист Отто Скорцени планировал гениальную по своей сути операцию, когда диверсанты должны были проникнуть к месту теракта по системе подземных арыков, которыми был напичкан весь Тегеран. Но Коба, похоже, переиграл в этой шахматной партии и немецкую, и английскую разведки вместе взятые.
Бенедиктинский закурил. Придется видно опять идти на поклон к старикашке Рутковскому, пить его поганый турецкий кофе и слушать россказни о гениальности Сталина.
Москва. Краснопресненскя наб. д. 24 к 2 08.02.1938 г.
Волков поморщился и открыл глаза. Он лежал на спине в луже талой воды, которая натекла из водосточной трубы. Сергей захлопал ресницами. Растерянное лицо Рутковского в окне четвертого этажа и колено этой самой водосточной трубы в собственных руках объяснили ему многое. Волков вскочил и бросился прочь.
Плотное дежавю. Та же невысокая ограда на окраине сквера, те же трамвайные пути. А вон и машина с красными крестами на дверцах поджидает его.
Нет уж дудки. Волков притаился за толстым стволом одного из вязов, пропуская машину вперед.
Только после вас. Хорошо, в лапы к «полковнику авиации» он не попался, а дальше что? Стоп! У Бульдога, кажется, где-то под Гжелью баба живет. Но он, конечно, на допросе расколется. Нет, не подходит. Тогда куда? Может на родную Украину? Тоже не стоит. Все-таки в большом городе легче затеряться, а в Степановке его сразу схватят.
Волков побрел вдоль набережной. Редкие фонари едва освещали тротуар, покрытый снежным супом, который кое-где уже начинал покрываться ледяной коркой. К утру будет каток. Горячка погони сошла на нет, и вечерний мартовский морозец уже начал пробираться под мокрую шинель. Сергей поежился.
У парапета, не обращая внимания на прохожих, целовалась парочка влюбленных. Эти могут так стоять тут до утра и холод им нипочем.
Волков прибавил шагу, заслышав звонок поворачивающего на бульвар трамвая.
Да, пробежаться будет не лишним. Хоть согреюсь.
Вскочив на подножку задней площадки, он оглянулся. Парочки на месте не было. Не угадал.
В заднем прицепном вагоне было пусто. Только возле передней площадки на лавочке скрючился какой-то дед в драном тулупе и шапке-ушанке. Трамвай медленно полз по кривым Московским улочкам, подрагивая на стыках рельс и издавая жалобный стон на каждом повороте. Сергей даже не посмотрел что за номер у этого городского трудяги. Двушка. Значит, будет колесить по Пресне, пока не уползет в парк. Надо принимать какое-то решение. Ночевать в парке ему все равно никто не позволит.
Уже в который раз, оглянувшись назад Сергей посмотрел на покрытое узорами стекло. Снова блеснул свет автомобильных фар. Похоже, какая-то машина упорно едет за трамваем, или ему это только кажется?
Тишинский рынок. Большой Тишинский переулок. Кажется, он здесь уже проезжал. Снова два больших желтых глаза, вынырнув из темноты, разукрасили паутину кристаллов на трамвайном стекле во все цвета радуги. А что, если это та самая скорая? Нужно выбрать подходящий момент и выскочив из вагона, скрыться во дворах. Только бы освещенный участок переулка проскочить, а там ищи его в потемках среди заборов и подворотен.
Вот она — зияющая пропасть арки проходного двора.
Сергей пулей вылетел из вагона и, бросив взгляд на машину, сбавил скорость. Не скорая. Старенький, видавший виды «Паккард» с откидным верхом.
Это промедление стоило ему сотрясения мозга, как минимум. От «Паккарда» отделились четыре темные фигуры и, разойдясь в стороны, начали свой беспроигрышный маневр. Двое отрезали Волкову путь к спасительным стенам домов по обе стороны улицы, а двое стремительно неслись прями к нему. Сергей обернулся к уходящему трамваю. Поздно! Не догнать.
Ближайший к нему злоумышленник вынул из-за пазухи наган и ткнул им Сергея в живот, но тут же получил рукояткой Волковского маузера в зубы и нелепо завалился назад. Второй налетчик с разбегу уткнулся челюстью в кулак левой руки. Хук слева — это то, что ему сейчас доктор прописал. Помогло выжить.
Зашедшие с флангов не стали праздно наблюдать за тем, как их товарищей одного, за одним укладывают на снег. Тот, что был справа, подкатился Волкову под ноги. Сергей на ногах не удержался и рухнул в снег. И тут же запорошенный снегом сапог сменил в глазах Волкова белый фон заснеженной мостовой, на черный бессознательный, подсветив его напоследок золотистым фейерверком искр.
— Зачем ты его так? — крупный мужик с одутловатым лицом наклонился над Сергеем. — Так ведь и черепушку расколоть не долго.
