Это Всесоюзный институт авиационных материалов. Здесь до войны разработали броню для Ил второго, а во время войны материал, из которого сделаны центрифуги для обогащения урана. Сечешь? А еще титановые и бериллиевые сплавы, а главное редкие полимеры, за которыми американцы еще тогда охотились. Этот материал нужен для авиадвигателей. Раньше температуру газа перед турбиной удавалось поднять всего на 300 градусов. Выигрыш 50 градусов означает увеличение ресурса двигателя в 5 раз. В природе нет материалов, которые выдерживали тысячеградусную жару, а в ВИАМ должна быть вся документация по этим разработкам.
— А на Басманной?
— А там так называемый комитет? 2 был. Радиолокаторами занимались. Тоже есть там что-то такое, до чего янки не додумались. Мне сказали брать все подряд. Сначала даже инженеришку ихнего навязать пробовали, но как тот узнал какой там фон, сразу в отказ пошел.
— А откуда ты столько обо всех этих материалах знаешь?
— А я до войны на химфаке учился. У нас на кафедре сам Андриянов из ВИАМ преподавал. Это потом я под Иркутск к отцу дернул — думал, там лучше будет. Ну да ладно. Давай-ка маршрут свой продумаем.
Пойдем, как и раньше, только спустимся не на «Площадь Свердлова», а на «Охотный ряд», а потом двинем в сторону «Дзержинской», через «Кировскую» на «Красные ворота». Там рядом и здание Комитета на Ново-Басманной.
Возьмем, что нужно и с Ново-Басманной пойдем по Аптекарскому переулку через дома выйдем на Лефортовскую набережную, а там, вот гляди, через Госпитальную площадь и Госпитальный вал, на Семеновскую. Свернули и вот тебе и Слободской проезд (ныне проспект Буденного — авт.)
— А почему бы, не вернуться и не дойти через кольцо до Электрозаводской? От нее до Слободского рукой подать.
— Дело говоришь. Молоток!
КОМСОМОЛЕЦ
Калининская область. Калязинский р-н. г. Калязин. Ул. Ленина д. 7 14.05.1958 г
За четыре дня, за которые Виктор отъелся и отоспался как никогда до этого, они с Андреем еще не раз обсудили план своего будущего рейда. По всему выходило, что идти тоннелями метро, выходит и быстрее и безопаснее. Кто его знает как там, на верху, с радиацией? А уж о всяких темных личностях и говорить не приходится. В тоннели же «свежачки» из-за отсутствия опыта соваться не решаются. Другое дело мародеры со стажем. Но и они предпочитают устраивать засады на своих жертв на поверхности. Это, конечно, не означает, что путь от «Охотного ряда» до «Красных ворот» будет устлан розами. Любая сбойка, любой оборотный тупик все равно таит в себе опасность. Какой-нибудь неразборчивый отморозок запросто может затаиться там и напасть на возвращающихся из рейда хантеров. Обычно такие ублюдки любят ставить в тоннелях растяжки.
Бах и собирай трофеи. Поэтому как нельзя кстати оказались мощные американские фонари, на покупке которых в Кашине «на всякий случай» так настаивал Андрей. Теперь этот случай как раз наступил.
Хорошенько выспавшись в день перед рейдом, Андрей с Виктором отправились на Калязинскую пристань, и в девять вечера рейсовый катер уже пыхтел, проплывая мимо относительно спокойных еще берегов. Опасные места начинались где-то за Дубной. Особенно разбойнички шалили в заброшенном Дмитрове. В Деденево был даже сформирован специальный отряд для отражения наскоков наиболее крупных банд.
Именно поэтому катер от Калязина до Старбеево и ходил только по ночам. Постреливали, конечно, и в это время суток, но все-таки до засад дело не доходило.
В эту же ночь и вовсе все было спокойно. Виктор даже покемарил пару часиков.
Как они ходили на Кропоткинскую вместе с Андреем, Орловский не помнил. Он отчего-то помнил другой вариант этого рейда — вместе с Мороком. Поэтому-то Андрея Мишина и удивил вопрос напарника о том, куда это подевались оборванцы, в прошлый раз лакомившиеся лошадью на мосту.
В этот раз у Лихоборки обошлось без сюрпризов. Зато сюрприз поджидал их у метро «Динамо». И хотя они не были приглашены на этот «званный ужин», с десяток свинцовых зубов едва не впились в их свежее, подсоленное потом мясцо. Но это случилось чуть позже, а пока Андрей утянул засмотревшегося на фейерверк Виктора за кусок кирпичной стены. Две осветительные ракеты кто-то подвесил над самим стадионом, и предрассветный пейзаж превратился в «этюд в багровых тонах».
На юге затараторил «хеклер», который Андрей, да и многие другие хантеры, из упрямства называли «калашниковым». Ему ответил более обстоятельный «шмайсер». Эту машинку Виктор сразу узнал по ее неторопливому говору. В намечающийся диалог вмешались еще несколько «калашей», изредка перебиваемых темповым и басовитым ППШ.
— Что-то оживленно сегодня, — Андрюха вытер рукавом сопли. — Не иначе мародеры караван какой потрошат.
— А разве караваны еще ходят?
— Редко, но ходят, — Мишин вскарабкался на кучу битого кирпича. — Точно. Вот щас веселуха-то будет. Гляди голову и хвост трассерами отсекают. Ой не нравится мне это! Глум рассказывал, что на фронте таким обра…
Прошелестевшая над их головами, первая мина нагло оборвала Андрея. Тут же еще раз пукнул ротный миномет. Где-то за стадионом загрохотало. Потом еще и еще раз.
— Бежим отсюдова, пока наши кишки вон на тех проводах не поразвесили, — Андрей лихо скатился с кучи и юркнул в просвет между искореженным газетным киоском и покоцанным бетонным забором, напоминавшим вставную челюсть. Орловский поспешил за ним.
Они перебежали трамвайные пути и завернули за угол. Вот тут-то хантеров и попытались превратить в фарш. Крадущийся по переулку «Скаут» ослепил их фарами, застучал пулемет, и если бы не большая промоина в центре первого Боткинского, лежать бы сейчас двум разорванным в клочья тушкам хантеров на потрескавшемся асфальте.
— Ни фига себе по своим лупят, — Виктор тяжело дыша привалился к песчаному склону.
— Шуруй за мной, — Мишин пополз вдоль мутного зловонного ручейка, струящегося по дну промоины. Хантеры на миг застыли, прислушиваясь к шуму движка проезжающего поверху бронетранспортера, и продолжили месить грязь коленками.
— Уфф! — Андрей облегченно вздохнул, когда «Скаут» скрылся за углом. — Я, если честно, думал, что они гранату швырнут для профилактики. Пронесло!
— А чего это они? — не унимался Орловский.
— Чего, чего. Может, твой немецкий термос заметили, а может, палят по всему, что в зоне шевелится. Кажись у них тут какая-то операция, а наш брат — хантер для хозяев всегда разменной монетой был.
Двое хантеров осторожно выбрались наверх и потрусили на юго-восток.
— Стой, — Виктор цапанул напарника за плечо.
— Чего?
— Нет, ничего. Послышалось.
Виктор еще несколько раз оглянулся. Что-то постороннее вторглось в размеренный хруст битого стекла под ногами. Оно вперемешку с песком толстым ковром укрывало все Московские переулки и улочки. Только на широких проспектах, да возле таких вот промоин, как здесь, можно было еще вместо привычного хруста услышать стук каблуков по асфальту. Изувеченный город год за годом превращался в скопище серых однообразных руин. Иные дома давно уже стали обыкновенными холмами, покрытыми зеленью разросшихся кустов, чертополоха и полыни. Время брало свое.
Вот опять!
Орловский остановился. Теперь он явственно слышал шорох.
— Шайзе, — донеслось из-под темнеющего остова трамвая.
Андрей вскинул автомат, а Виктор включил фонарик и осветил комок тряпья, шевелящийся возле задней площадки.
Мишин прицелился.
— Погоди, может свой.
— Не, немец. Ты же слышал.
— Откуда тут немцу взяться?
— Не стреляйте, я русский! — из-под драной немецкой шинели образца сорок первого года высунулось чумазое, покрытое царапинами лицо.
— Да хоть татарин, — Андрей сплюнул. — «Фольксфрай» поганый.
Орловский промышлял хантерством всего ничего и еще не успел полностью окунуться в ньюансы местных взаимоотношений. Для него «фольсксфраи» были такими же подневольными работягами, ежедневно рискующими своими насквозь радиоактивными шкурами, как и хантеры. Ни ненависти, ни неприязни к этому несчастному Виктор не испытывал. Он смотрел на корчившегося от боли беднягу и представлял себя на его месте.
— Что будем делать? — Орловский посмотрел на своего боле опытного товарища.
— А что тут делать? На него патрона жалко, да и услышат еще. Пошли. Хотя погодь, — Мишин подошел к раненому «фольксфраю» и быстро и ловко его обшмонал. Виктор же нагнулся над несчастным и осмотрел его рану. Потом достал перевязочный пакет и, пока Андрей рассматривал свои трофеи, перевязал «фольксфраю» ногу. Тот закусил нижнюю губу и застонал.
— Не скули. У тебя даже кость не задета. Так, сквозное. Только кровищи натекло вот, — Орловский посмотрел на напарника. — Не бросать же его здесь?
— А что, прикажешь его обратно на своем горбу переть? — Андрей рассовал трофейные гранаты по карманам, поднял валяющийся неподалеку «шмайсер» и теперь увлеченно изучал какую-то книжечку.
— Мда. Давай его хотя бы вон в тот подъезд занесем что ли? — Виктор сокрушенно махнул рукой. Он за последние месяцы навидался столько смертей, стольких отправил на тот свет своими собственными руками, что ему захотелось хоть что-нибудь сделать для этого парня с голубыми глазами невинного младенца, которыми тот буквально поедал своего благодетеля.
Мишин неодобрительно посмотрел на напарника, вытирающего окровавленные руки об остатки бинтов.
Раненый же переводил умоляющий взгляд с одного хантера на другого. Он понял, что убивать его не будут и теперь, когда ему еще и оказали первую помощь, пошел ва-банк.
— Если вынесете меня, комитет в долгу не останется.
— Какой такой комитет? — Орловский непонимающе уставился на спасенного.
— Центральный, — Андрей протянул Виктору замусоленную красную книжицу.
«ЦК ВЛКСМ г. Москвы» было отпечатано крупным шрифтом на шершавой цвета крови корочке. Орловский закрыл глаза. У него когда-то тоже был такой же членский билет. Когда-то давно, две или три жизни тому назад.
— Ты несешь первым, — буркнул тем временем, Мишин и, подхватив сидор, зашагал в сторону проспекта.
Орловский, пораженный такой резкой переменой настроения напарника, взвалил на плечи неожиданно легкого комсомольца и поспешил следом. Что-то ворчавшего себе под нос Мишина они догнали уже на входе в какой-то сквер.
— Сдать бы тебя в комендатуру, товарищ Семен Темрюков, и все дела. А тут возись с ним, с революционером хреновым.
Пыхтя как паровоз, санаторный титан нехотя пожирал сырые дрова. В бывшем красном уголке рядом с каптеркой, где постелили комсомольцу, воняло плесенью, сырыми носками и какой-то чердачной гнильцой. Кроме коменданта Сенько, да пары незнакомых новичков на базе никого не было.
После первых майских теплых деньков наступили черемуховые холода, и на улице свирепствовал северный ветер. Он, то завывал где-то наверху в обглоданной временем кочерыжке трубы, то налегал на мутные, заляпанные краской стекла, так напористо, что те испуганно вздрагивали и, казалось, вот-вот уже должны уступить хулигану.
Богатырский храп, доносящийся из каптерки, изредка сменялся пронзительным посвистыванием. Иногда и то и другое прерывали вопли комсомольца:
— Справа заходи, Колян, справа. Гранатой его.
— Воюет, — Мишин встал, вошел в каптерку и, подбросив дров, взял закипевший чайник.
Орловский открутил крышку трофейного термоса и разбавил свежий кипяток так и не использованным в рейде сладким чаем.
— И мне плесни, — Андрей подставил свою кружку.
— Отчего же мы дальше не пошли, — задал Виктор, давно мучивший его вопрос.
— Не судьба.
— Как это?
— Знаешь, если у хантера в рейде с самого начала не задалось — лучше сразу назад вернуться.
— Да ладно…
— Не, серьезно. Такое редко, но бывает. А вообще я все равно бы пошел, да только не прошли бы мы сегодня там.
— Почему?
— Ошибся я. То не колонну мародеры дербанили, то янки комсомольский актив херачили. И бронетехникой и минометами. Да ты же сам все видел.
— Видел. А мы-то тут причем?
— А тебе что, одного пропиздона на Боткинском мало?
— Да хватило, но можно ведь было обойти.
— Эх, молодежь, — вздохнул Андрей, как будто он был старше Виктора не на каких-то три года, а, как минимум, лет на двадцать. Орловскому даже показалось, что по правую руку от него сидит сам Тимофеич. — Американцы ко всему подходят обстоятельно, без нахрапа. Если уж задумали какую операцию — значит тут тебе и снайперы на точках и мобильные истребительные группы, чтобы не одна мышь не проскочила.
— а что же это они нас не предупредили?
— Смеешься?
Орловский отставил в сторону пустую кружку и, положив левую руку под голову, растянулся на тюфяке.
Начало смеркаться. Мишин взял с подоконника сделанный из гильзы подсвечник и, чиркнув спичкой, зажег огрызок свечи. Потом прикурил от потрескивающего огонька и устроился на топчане напротив Орловского.
— Откуда это в зоне комсомольцы эти взялись, — Орловский зевнул.
— А шут их знает? Говорят, на юго-западе обитали, да, видать, немцы их оттуда поперли, а здесь американцы… почикали.
Ночью Орловский проснулся от того, что почувствовал, что на него кто-то смотрит. И правда, рядом стоял комсомолец Семен Темрюков и сверлил его взглядом.
— Ты че?
— Да я это… Спасибо сказать хотел… Вот.
— А, ну пожалуйста. Заходите еще. Спать давай ложись, — Виктор зевнул.
— Да я не хочу уже. Я тут посижу, почитаю?
— А что есть чего?
— Вот, — Семен достал из-за пазухи потрепанную книжку.
Орловский нехотя приподнялся и взял ее в руки.
«Жюль Верн. Пятнадцатилетний капитан». Елки. Кругом черти-что твориться, а он о морях-океанах. Пацан ведь совсем еще. И чего тебя комсомолец-доброволец в Зону-то понесло?
— Держи, — Виктор вернул Семену книжку и укрылся тонким солдатским одеялом с головой, — читай на здоровье. Только учти, завтра наш комендант Сеня тебе за свечку голову открутит.
Семен как-то сразу прижился у них на базе. Можно сказать, стал «сыном полка». О своем комсомольском прошлом Мишин с Орловским ему строго-настрого запретили распространяться. Да и сам он, не будь дураком, держал язык за зубами. В дальние рейды Сеиена конечно поначалу никто не брал, но по окраинам Москвы бывший комсомолец шастал, наряду с другими новичками, не реже чем раз в неделю. Все-таки он родился и вырос, а главное, выжил в этом городе. Как потом оказалось западную часть Зоны Семен знал получше иных старожилов, но раскрывать своих секретов не спешил. Одним словом — прирожденный хантер. Даром что щуплый, зато выносливый и сообразительный.
В тот раз Виктор и Андрей, прихватив с собой Корку, отправились шерстить товарняк в Марьиной роще. В его опрокинутых вагонах, по непроверенной информации, могло уцелеть не тронутое мародерами зимнее обмундирование почившей в бозе Красной армии. Очень уж любили Лондонские мадамы щеголять в офицерских шапках-ушанках из барашка или каракуля. Впрочем солдатские из искусственного меха тоже шли нарасхват. Пользовалось спросом все: от бурок до валенок. Особым шиком у Лондонской богемы считалось заявиться на светский прием в папахе с красной звездой. Пусть не по погоде — зато больше ни у кого такого нет. В общем сейчас уже и котелок или штык от «мосинки» стал раритетом из Москвы.
Им повезло. От попавшего под бомбежку состава осталось только три вагона, один из которых почти полностью выгорел. Зато в двух других было столько добра, что «Шауни» — этот «Летающий банан» о двух винтах, пришлось гонять дважды. Зато пачка «зелени» у Орловского за подкладкой потолстела втрое.
— А на Басманной?
— А там так называемый комитет? 2 был. Радиолокаторами занимались. Тоже есть там что-то такое, до чего янки не додумались. Мне сказали брать все подряд. Сначала даже инженеришку ихнего навязать пробовали, но как тот узнал какой там фон, сразу в отказ пошел.
— А откуда ты столько обо всех этих материалах знаешь?
— А я до войны на химфаке учился. У нас на кафедре сам Андриянов из ВИАМ преподавал. Это потом я под Иркутск к отцу дернул — думал, там лучше будет. Ну да ладно. Давай-ка маршрут свой продумаем.
Пойдем, как и раньше, только спустимся не на «Площадь Свердлова», а на «Охотный ряд», а потом двинем в сторону «Дзержинской», через «Кировскую» на «Красные ворота». Там рядом и здание Комитета на Ново-Басманной.
Возьмем, что нужно и с Ново-Басманной пойдем по Аптекарскому переулку через дома выйдем на Лефортовскую набережную, а там, вот гляди, через Госпитальную площадь и Госпитальный вал, на Семеновскую. Свернули и вот тебе и Слободской проезд (ныне проспект Буденного — авт.)
— А почему бы, не вернуться и не дойти через кольцо до Электрозаводской? От нее до Слободского рукой подать.
— Дело говоришь. Молоток!
Глава 8
КОМСОМОЛЕЦ
Калининская область. Калязинский р-н. г. Калязин. Ул. Ленина д. 7 14.05.1958 г
За четыре дня, за которые Виктор отъелся и отоспался как никогда до этого, они с Андреем еще не раз обсудили план своего будущего рейда. По всему выходило, что идти тоннелями метро, выходит и быстрее и безопаснее. Кто его знает как там, на верху, с радиацией? А уж о всяких темных личностях и говорить не приходится. В тоннели же «свежачки» из-за отсутствия опыта соваться не решаются. Другое дело мародеры со стажем. Но и они предпочитают устраивать засады на своих жертв на поверхности. Это, конечно, не означает, что путь от «Охотного ряда» до «Красных ворот» будет устлан розами. Любая сбойка, любой оборотный тупик все равно таит в себе опасность. Какой-нибудь неразборчивый отморозок запросто может затаиться там и напасть на возвращающихся из рейда хантеров. Обычно такие ублюдки любят ставить в тоннелях растяжки.
Бах и собирай трофеи. Поэтому как нельзя кстати оказались мощные американские фонари, на покупке которых в Кашине «на всякий случай» так настаивал Андрей. Теперь этот случай как раз наступил.
Хорошенько выспавшись в день перед рейдом, Андрей с Виктором отправились на Калязинскую пристань, и в девять вечера рейсовый катер уже пыхтел, проплывая мимо относительно спокойных еще берегов. Опасные места начинались где-то за Дубной. Особенно разбойнички шалили в заброшенном Дмитрове. В Деденево был даже сформирован специальный отряд для отражения наскоков наиболее крупных банд.
Именно поэтому катер от Калязина до Старбеево и ходил только по ночам. Постреливали, конечно, и в это время суток, но все-таки до засад дело не доходило.
В эту же ночь и вовсе все было спокойно. Виктор даже покемарил пару часиков.
Как они ходили на Кропоткинскую вместе с Андреем, Орловский не помнил. Он отчего-то помнил другой вариант этого рейда — вместе с Мороком. Поэтому-то Андрея Мишина и удивил вопрос напарника о том, куда это подевались оборванцы, в прошлый раз лакомившиеся лошадью на мосту.
В этот раз у Лихоборки обошлось без сюрпризов. Зато сюрприз поджидал их у метро «Динамо». И хотя они не были приглашены на этот «званный ужин», с десяток свинцовых зубов едва не впились в их свежее, подсоленное потом мясцо. Но это случилось чуть позже, а пока Андрей утянул засмотревшегося на фейерверк Виктора за кусок кирпичной стены. Две осветительные ракеты кто-то подвесил над самим стадионом, и предрассветный пейзаж превратился в «этюд в багровых тонах».
На юге затараторил «хеклер», который Андрей, да и многие другие хантеры, из упрямства называли «калашниковым». Ему ответил более обстоятельный «шмайсер». Эту машинку Виктор сразу узнал по ее неторопливому говору. В намечающийся диалог вмешались еще несколько «калашей», изредка перебиваемых темповым и басовитым ППШ.
— Что-то оживленно сегодня, — Андрюха вытер рукавом сопли. — Не иначе мародеры караван какой потрошат.
— А разве караваны еще ходят?
— Редко, но ходят, — Мишин вскарабкался на кучу битого кирпича. — Точно. Вот щас веселуха-то будет. Гляди голову и хвост трассерами отсекают. Ой не нравится мне это! Глум рассказывал, что на фронте таким обра…
Прошелестевшая над их головами, первая мина нагло оборвала Андрея. Тут же еще раз пукнул ротный миномет. Где-то за стадионом загрохотало. Потом еще и еще раз.
— Бежим отсюдова, пока наши кишки вон на тех проводах не поразвесили, — Андрей лихо скатился с кучи и юркнул в просвет между искореженным газетным киоском и покоцанным бетонным забором, напоминавшим вставную челюсть. Орловский поспешил за ним.
Они перебежали трамвайные пути и завернули за угол. Вот тут-то хантеров и попытались превратить в фарш. Крадущийся по переулку «Скаут» ослепил их фарами, застучал пулемет, и если бы не большая промоина в центре первого Боткинского, лежать бы сейчас двум разорванным в клочья тушкам хантеров на потрескавшемся асфальте.
— Ни фига себе по своим лупят, — Виктор тяжело дыша привалился к песчаному склону.
— Шуруй за мной, — Мишин пополз вдоль мутного зловонного ручейка, струящегося по дну промоины. Хантеры на миг застыли, прислушиваясь к шуму движка проезжающего поверху бронетранспортера, и продолжили месить грязь коленками.
— Уфф! — Андрей облегченно вздохнул, когда «Скаут» скрылся за углом. — Я, если честно, думал, что они гранату швырнут для профилактики. Пронесло!
— А чего это они? — не унимался Орловский.
— Чего, чего. Может, твой немецкий термос заметили, а может, палят по всему, что в зоне шевелится. Кажись у них тут какая-то операция, а наш брат — хантер для хозяев всегда разменной монетой был.
Двое хантеров осторожно выбрались наверх и потрусили на юго-восток.
— Стой, — Виктор цапанул напарника за плечо.
— Чего?
— Нет, ничего. Послышалось.
Виктор еще несколько раз оглянулся. Что-то постороннее вторглось в размеренный хруст битого стекла под ногами. Оно вперемешку с песком толстым ковром укрывало все Московские переулки и улочки. Только на широких проспектах, да возле таких вот промоин, как здесь, можно было еще вместо привычного хруста услышать стук каблуков по асфальту. Изувеченный город год за годом превращался в скопище серых однообразных руин. Иные дома давно уже стали обыкновенными холмами, покрытыми зеленью разросшихся кустов, чертополоха и полыни. Время брало свое.
Вот опять!
Орловский остановился. Теперь он явственно слышал шорох.
— Шайзе, — донеслось из-под темнеющего остова трамвая.
Андрей вскинул автомат, а Виктор включил фонарик и осветил комок тряпья, шевелящийся возле задней площадки.
Мишин прицелился.
— Погоди, может свой.
— Не, немец. Ты же слышал.
— Откуда тут немцу взяться?
— Не стреляйте, я русский! — из-под драной немецкой шинели образца сорок первого года высунулось чумазое, покрытое царапинами лицо.
— Да хоть татарин, — Андрей сплюнул. — «Фольксфрай» поганый.
Орловский промышлял хантерством всего ничего и еще не успел полностью окунуться в ньюансы местных взаимоотношений. Для него «фольсксфраи» были такими же подневольными работягами, ежедневно рискующими своими насквозь радиоактивными шкурами, как и хантеры. Ни ненависти, ни неприязни к этому несчастному Виктор не испытывал. Он смотрел на корчившегося от боли беднягу и представлял себя на его месте.
— Что будем делать? — Орловский посмотрел на своего боле опытного товарища.
— А что тут делать? На него патрона жалко, да и услышат еще. Пошли. Хотя погодь, — Мишин подошел к раненому «фольксфраю» и быстро и ловко его обшмонал. Виктор же нагнулся над несчастным и осмотрел его рану. Потом достал перевязочный пакет и, пока Андрей рассматривал свои трофеи, перевязал «фольксфраю» ногу. Тот закусил нижнюю губу и застонал.
— Не скули. У тебя даже кость не задета. Так, сквозное. Только кровищи натекло вот, — Орловский посмотрел на напарника. — Не бросать же его здесь?
— А что, прикажешь его обратно на своем горбу переть? — Андрей рассовал трофейные гранаты по карманам, поднял валяющийся неподалеку «шмайсер» и теперь увлеченно изучал какую-то книжечку.
— Мда. Давай его хотя бы вон в тот подъезд занесем что ли? — Виктор сокрушенно махнул рукой. Он за последние месяцы навидался столько смертей, стольких отправил на тот свет своими собственными руками, что ему захотелось хоть что-нибудь сделать для этого парня с голубыми глазами невинного младенца, которыми тот буквально поедал своего благодетеля.
Мишин неодобрительно посмотрел на напарника, вытирающего окровавленные руки об остатки бинтов.
Раненый же переводил умоляющий взгляд с одного хантера на другого. Он понял, что убивать его не будут и теперь, когда ему еще и оказали первую помощь, пошел ва-банк.
— Если вынесете меня, комитет в долгу не останется.
— Какой такой комитет? — Орловский непонимающе уставился на спасенного.
— Центральный, — Андрей протянул Виктору замусоленную красную книжицу.
«ЦК ВЛКСМ г. Москвы» было отпечатано крупным шрифтом на шершавой цвета крови корочке. Орловский закрыл глаза. У него когда-то тоже был такой же членский билет. Когда-то давно, две или три жизни тому назад.
— Ты несешь первым, — буркнул тем временем, Мишин и, подхватив сидор, зашагал в сторону проспекта.
Орловский, пораженный такой резкой переменой настроения напарника, взвалил на плечи неожиданно легкого комсомольца и поспешил следом. Что-то ворчавшего себе под нос Мишина они догнали уже на входе в какой-то сквер.
— Сдать бы тебя в комендатуру, товарищ Семен Темрюков, и все дела. А тут возись с ним, с революционером хреновым.
Пыхтя как паровоз, санаторный титан нехотя пожирал сырые дрова. В бывшем красном уголке рядом с каптеркой, где постелили комсомольцу, воняло плесенью, сырыми носками и какой-то чердачной гнильцой. Кроме коменданта Сенько, да пары незнакомых новичков на базе никого не было.
После первых майских теплых деньков наступили черемуховые холода, и на улице свирепствовал северный ветер. Он, то завывал где-то наверху в обглоданной временем кочерыжке трубы, то налегал на мутные, заляпанные краской стекла, так напористо, что те испуганно вздрагивали и, казалось, вот-вот уже должны уступить хулигану.
Богатырский храп, доносящийся из каптерки, изредка сменялся пронзительным посвистыванием. Иногда и то и другое прерывали вопли комсомольца:
— Справа заходи, Колян, справа. Гранатой его.
— Воюет, — Мишин встал, вошел в каптерку и, подбросив дров, взял закипевший чайник.
Орловский открутил крышку трофейного термоса и разбавил свежий кипяток так и не использованным в рейде сладким чаем.
— И мне плесни, — Андрей подставил свою кружку.
— Отчего же мы дальше не пошли, — задал Виктор, давно мучивший его вопрос.
— Не судьба.
— Как это?
— Знаешь, если у хантера в рейде с самого начала не задалось — лучше сразу назад вернуться.
— Да ладно…
— Не, серьезно. Такое редко, но бывает. А вообще я все равно бы пошел, да только не прошли бы мы сегодня там.
— Почему?
— Ошибся я. То не колонну мародеры дербанили, то янки комсомольский актив херачили. И бронетехникой и минометами. Да ты же сам все видел.
— Видел. А мы-то тут причем?
— А тебе что, одного пропиздона на Боткинском мало?
— Да хватило, но можно ведь было обойти.
— Эх, молодежь, — вздохнул Андрей, как будто он был старше Виктора не на каких-то три года, а, как минимум, лет на двадцать. Орловскому даже показалось, что по правую руку от него сидит сам Тимофеич. — Американцы ко всему подходят обстоятельно, без нахрапа. Если уж задумали какую операцию — значит тут тебе и снайперы на точках и мобильные истребительные группы, чтобы не одна мышь не проскочила.
— а что же это они нас не предупредили?
— Смеешься?
Орловский отставил в сторону пустую кружку и, положив левую руку под голову, растянулся на тюфяке.
Начало смеркаться. Мишин взял с подоконника сделанный из гильзы подсвечник и, чиркнув спичкой, зажег огрызок свечи. Потом прикурил от потрескивающего огонька и устроился на топчане напротив Орловского.
— Откуда это в зоне комсомольцы эти взялись, — Орловский зевнул.
— А шут их знает? Говорят, на юго-западе обитали, да, видать, немцы их оттуда поперли, а здесь американцы… почикали.
Ночью Орловский проснулся от того, что почувствовал, что на него кто-то смотрит. И правда, рядом стоял комсомолец Семен Темрюков и сверлил его взглядом.
— Ты че?
— Да я это… Спасибо сказать хотел… Вот.
— А, ну пожалуйста. Заходите еще. Спать давай ложись, — Виктор зевнул.
— Да я не хочу уже. Я тут посижу, почитаю?
— А что есть чего?
— Вот, — Семен достал из-за пазухи потрепанную книжку.
Орловский нехотя приподнялся и взял ее в руки.
«Жюль Верн. Пятнадцатилетний капитан». Елки. Кругом черти-что твориться, а он о морях-океанах. Пацан ведь совсем еще. И чего тебя комсомолец-доброволец в Зону-то понесло?
— Держи, — Виктор вернул Семену книжку и укрылся тонким солдатским одеялом с головой, — читай на здоровье. Только учти, завтра наш комендант Сеня тебе за свечку голову открутит.
Семен как-то сразу прижился у них на базе. Можно сказать, стал «сыном полка». О своем комсомольском прошлом Мишин с Орловским ему строго-настрого запретили распространяться. Да и сам он, не будь дураком, держал язык за зубами. В дальние рейды Сеиена конечно поначалу никто не брал, но по окраинам Москвы бывший комсомолец шастал, наряду с другими новичками, не реже чем раз в неделю. Все-таки он родился и вырос, а главное, выжил в этом городе. Как потом оказалось западную часть Зоны Семен знал получше иных старожилов, но раскрывать своих секретов не спешил. Одним словом — прирожденный хантер. Даром что щуплый, зато выносливый и сообразительный.
В тот раз Виктор и Андрей, прихватив с собой Корку, отправились шерстить товарняк в Марьиной роще. В его опрокинутых вагонах, по непроверенной информации, могло уцелеть не тронутое мародерами зимнее обмундирование почившей в бозе Красной армии. Очень уж любили Лондонские мадамы щеголять в офицерских шапках-ушанках из барашка или каракуля. Впрочем солдатские из искусственного меха тоже шли нарасхват. Пользовалось спросом все: от бурок до валенок. Особым шиком у Лондонской богемы считалось заявиться на светский прием в папахе с красной звездой. Пусть не по погоде — зато больше ни у кого такого нет. В общем сейчас уже и котелок или штык от «мосинки» стал раритетом из Москвы.
Им повезло. От попавшего под бомбежку состава осталось только три вагона, один из которых почти полностью выгорел. Зато в двух других было столько добра, что «Шауни» — этот «Летающий банан» о двух винтах, пришлось гонять дважды. Зато пачка «зелени» у Орловского за подкладкой потолстела втрое.
