ПРОЛОГ
Пока он лавировал на мотоцикле между ямами, выхваченными из темноты светом треснутой фары, спина под жилеткой стала мокрой. Проехав через мост над железной дорогой, свернул на асфальт, рассекающий лес на две лохматые черные половины. Желтая луна выбралась из-за туч, осветив идеально-ровное дорожное полотно, плавно уходящее под горку.
– Клёвый трек, – обрадовался мотоциклист, стягивая с головы шлем. – Фух!
И смахнул пот со лба.
Июнь в этом году выдался необычайно душным, отчего привычная амуниция байкера казалась жаркой и тяжеловесной. Он прибавил газу, желая вознаградить себя за предыдущие полчаса мучений. Мотоцикл бодро ревел, а ветер развеял все опасения.
«Гуляем дальше. Главное, свалил вовремя…»
На дорогу перед колесом обрушилось что-то длинное и рогатое. В следующее мгновение мотоциклист вылетел из седла и, совершив полуоборот в воздухе, рухнул на асфальт вниз головой. Больше он не двигался.
Лучи двух фонариков проскакали по лежащему на обочине мотоциклу, задержались на картинно-вращающемся переднем колесе и скрестились в темной луже, медленно расплывающейся возле головы байкера.
– Закончились твои покатушки, – прокомментировал равнодушный голос. Огромная коряга с треском приземлилась в заросли на обочине. Далее последовал приказ: – Осмотри его железяку, а я здесь поищу.
– Ничего, – спустя пару минут прошипел сообщник.
– Вот уро-од! Где его наплешник?
– В кусты отлетел.
– Придется найти и там посмотреть. Вдруг…
«Равнодушный» сжал в ладони трофейный телефон.
– Документы забери. В реке утоплю. Здесь лишь кликуху его знают.
– Похороны бомжа?
– Да плевать.
Похороны совершенно не волновали «равнодушного».
– Куда-то он ее спрятал.
– Той рыжей девке отдал!
– Тогда она сама себе приговор подписала.
ГЛАВА 1, в которой летает французская шляпа
– Спасибо, тетя. Не надо, тетя.
Алиса бродила по прихожей с мобильником в руке. Иногда она поглядывала на себя в зеркало, но мысленно видела раскидистые пальмы, бирюзовые волны и шустрые стаи мальков на песчаной отмели.
– Ты меня слышишь? – голос тетки вернул ее с морского побережья в городскую квартиру. – Говорю, двадцать три тебе исполнилось, а никто толком не воспитывал. Твои родители…
Родители часто гастролировали. Музыканты камерного оркестра – чрезвычайно занятые люди. Раньше она подолгу оставалась с бабушкой, потом научилась жить самостоятельно. Однако два года назад объявилась чья-то сводная сестра, очень дальняя родственница, Софья Эдуардовна и замучила ее разговорами и воспитанием.
– Сегодня ночью был приступ, – пожаловалась Софья Эдуардовна.
Любимая тема тетки. О своем здоровье она может распространяться бесконечно. Алиса взглянула на циферблат настенных часов: кривой нотный стан, сверкающий знак бемоль в центре, веселый трубач висит на короткой стрелке, а пляшущий саксофонист на длинной. Часы Алисе не нравились, но дареному тетушкиному «коню» в зубы не смотрят и не обсуждают.
– …измерила давление и пришла в ужас!
Действительно, ужас. Совсем не осталось времени. Чтобы освободить руки, Алиса прижала мобильник к уху плечом и занялась срочными сборами. Когда расческа и помада упали в сумку, стрелка музыкальных часов угрожающе дернулась. Алиса подхватила с тумбы черный футляр.
«Скрипку взяла. Ключи… где ключи?».
Рассказ о здоровье был далек от финиша.
– Тетя, мне выходить пора.
Алиса скользнула взглядом по отражению в зеркале и увидела слишком высокую и худую девицу, нерешительно топчущуюся на месте. Темно-серые глаза казались огромными на узком овале бледного лица.
«Три дня подождать. И тогда солнце-море, полосатые шезлонги, бархатные листочки мяты в коктейле…»
Она автоматически опустила футляр на тумбочку, пригладила соломенного цвета волосы и одернула низ короткого жакета.
– Я к тебе обращаюсь! Сейчас Виктор заедет…
Тетя всегда делала ударение на букву «О». Ей казалось, что при такой постановке имя приобретало некоторый аристократизм. Звучало шикарно: «ВиктОр».
– Не надо Виктора! – с ударением на «И» испуганно отозвалась Алиса.
Ее громкое восклицание вызвало движение в зале: там тяжело вздохнули и заворочались. Послышалась недовольная возня, хриплое бормотание. Алиса шагнула назад и, вытянув шею, посмотрела на диван: клетчатый плед бугрился и шел волнами. Увы, не морскими. Впрочем, спустя полминуты возмущение утихло, вздохи перешли в сопение.
– …бесчувственная! Бедным твоим родителям в старости стакан воды подать будет некому!
– Не надо им воды, – пробормотала «бесчувственная».
– Это тебе ничего не надо! – припечатала тетка и отключила телефон.
Алиса задрала голову и уставилась на трубача с саксофонистом: девять часов двадцать восемь минут. Время! Следует выйти раньше, чтобы перехватить теткиного сына на улице. Она взяла скрипичный футляр, на цыпочках подошла к двери, распахнула ее и нос к носу столкнулась с так называемым ВиктОром. Что ни говори, а смотреть на него было приятно: тридцатилетний красавец-брюнет с почти греческой линией носа и одухотворенным лицом.
– Тонко чувствующий музыкант, – отзывался о красавце отец Алисы.
– Хорошо воспитанный молодой человек, – вклинивалась тетушка.
– Серьезный и ответственный, – соглашалась мама и прочила Виктора дочери в женихи.
Алиса послушно кивала и радовалась предстоящему десятидневному туру с заездом на Итальянскую Ривьеру. Виктор должен был развлекать и оберегать потенциальную невесту.
Однако сейчас не до моря.
– Я готова! – объявила она и шагнула за порог, пытаясь закрыть дверь квартиры. – Ноты у тебя в машине.
Если жениха и ошеломил натиск невесты, то лишь на пару секунд.
– О чем ты? Какие ноты? Я приехал сюда раньше…
Он слегка придержал дверь, и это оказалось достаточным: хозяйка квартиры сдалась. Виктор наклонился, стряхивая пылинку с безупречно выглаженных светлых брюк.
– …чтобы поговорить с тобой. – Теперь он наступал, а она пятилась. – Вернемся.
Не ожидая согласия, жених обогнул немое препятствие и вошел в прихожую.
«Только не это!» – мысленно взмолилась Алиса, сверля взглядом трубача и саксофониста. Те продолжали изгибаться в экстазе, абсолютно безучастные к страданиям хозяйки.
– Тебе не составит труда подать мне стакан воды? – выдал Виктор приятным баритоном. – Конец июня, а так сухо и жарко…
– Воды! – раздался из зала хриплый стон.
*** И снова здравствуйте! Я к вам пришла с летним романом. Тепла принесла)) А чтобы и мне было тепло, добавляйте роман в избранное, ставьте звездочки, пишите добрые комментарии, балуйте меня своим вниманием. Тоже хочу улыбаться))
Алиса с обреченным видом прикрыла входную дверь.
Виктор поперхнулся разговором о погоде и, свернув английские церемонии, двинулся рысью на агонизирующий призыв. Хозяйка же молча отправилась в кухню за всеми так требуемой водой, искренне сожалея, что не поставила в коридоре, в комнате и в подъезде по кулеру.
Пометавшись между кухонным столом и холодильником, она наполнила минеральной водой два высоких стакана. В первый, не задумываясь, добавила дольку лимона и колотый лед, содержимое второго радовало первозданной чистотой. Голубоватая жидкость картинно взрывалась сотнями бурлящих пузырьков, рекламно разбрызгивая влагу по безупречно прозрачным стенкам. Алиса поставила оба стакана на поднос и с невозмутимостью вышколенной официантки отправилась на звуки разгорающегося скандала.
Даша Громова с закрытыми глазами сидела на диване, раскачиваясь из стороны в сторону в такт обрушаемых проклятий. Девица медленно просыпалась, со вкусом потягивалась и, ничуть не смущаясь, драпировала выдающиеся формы черно-красным клетчатым пледом.
Вчера, близко полуночи, жители тихой пятиэтажки были разбужены адским треском и грохотом, которые издавали два мощных мотоцикла. Нарушители закона сгрузили у подъезда выводящую песенные рулады хулиганку и, поддав газу, скрылись в синеве летней ночи. В квартиру подруги Громова ввалилась счастливая и беззаботная. Прижимая к груди длинный брезентовый мешок, она рухнула на крякнувший от неожиданности диван и спустя мгновенье благополучно уснула.
Этот чехол-мешок, в котором бряцали блестящие трубки и что-то похожее на автомобильный руль, Алиса пристроила за диван, а нетранспортабельное тело оставила на прежнем месте, из христианских чувств одарив его подушкой и пледом.
Помня о том, что правильный жених и безалаберная подруга – это, по определению, лед и пламень, она пыталась не допустить скандальную встречу, но все ее усилия пошли прахом.
Даша встрепенулась, заслышав осторожные шаги из кухни. Сдунув с сонного глаза короткие темно-рыжие кудряшки, она отвернула мутный взор от разгневанного Виктора. Впрочем, как только добровольная официантка появилась в зале, жених моментально переключился на нее:
– Сколько тебе говорить, чтобы эту, – нервно дернул подбородком в сторону позевывающей Громовой, – я здесь не видел!
– Вода! – радостно промычала «эта».
– Дашу привезли… она появилась ночью. Полагаешь, надо было не впускать? – воспротивилась Алиса, выдавая «появившейся» стакан с лимоном и льдом. – Твоя вода, – обратилась она к жениху.
– Я не намерен терпеть! – фальцетом отреагировал он, небрежно подхватывая стакан и выбивая поднос из дрогнувших рук.
Подруги синхронно скривились, признавая неблагозвучность встречи жести и паркета, а скандалист в запале поддал ногой легкий деревянный стул.
– Супер! – оценила выступление Громова. – Пианист не намерен терпеть.
– Я – не пианист! – возмутился Виктор и был остановлен ехидной улыбкой.
Наступило временное затишье: Алиса подбирала поднос, передвигала стул, а противоборствующие стороны пили воду. Повеселевшая Громова первой возвратила пустой стакан, умильно сложив ладони перед грудью.
– Шуйская, ты ангел.
Пока Виктор бухтел в ответ, Даша поднялась с дивана, выпрямилась во все сто пятьдесят семь сантиметров и потуже закуталась в плед. Алиса восхищенно вздохнула: растрепанная и неприбранная, подружка все одно была прекрасна. При взгляде на ее покатые белые плечи, высокую грудь, тонкую талию, невольно вспоминались скульптуры древнегреческих богинь.
– Голова болит, – посетовала миниатюрная богиня и пошла кратчайшим путем в ванную, отчего на ее пути воздвигся пианист. – Слушай, можно я пройду?
Она бесцеремонно отпихнула препятствие совершенным плечом, сдвинула тонкие брови, и в три шага достигла цели.
– Авантюристка! – не остался в долгу Виктор.
– Не кричи! – ласково попросила Даша. – Столько шума. Ребята, вы на море едете?
– А тебе какое дело? – пыхтел и подпрыгивал красавец-мужчина.
– Большое, – подмигнула богиня и скрылась за дверями ванной комнаты.
Жених громыхнул стаканом о поднос, скривил одухотворенный лик и галопом унесся в прихожую. Алиса слышала, как хлопнула входная дверь, и звякнули хрусталики бра над зеркалом. Невозмутимо пожав плечами, она с посудой отправилась в кухню, откуда довольно быстро вернулась в прихожую. Подхватывая футляр, сумку и ключи, она громко информировала подругу:
– Дашунь, я ухожу на репетицию! – запнулась, прислушиваясь к шуму воды и невразумительному ответу. – Между прочим, иду пешком из-за некоторых.
Плавным движением руки Софья Эдуардовна отодвинула бархатную занавесь и проникла в зал филармонии незамеченной. Сделав в темноте пару шагов, она прижала сумочку к груди и зажмурилась в экзальтации. Со сцены, где расположился камерный оркестр, звучала экспрессивная «Летняя гроза» несравненного Антонио Вивальди. Фантастическая музыка вызвала бурю эмоций, отразившихся на лице пылкой почитательницы.
Спрятав чувства под широкими полями божественно-прекрасной шляпы, Софья Эдуардовна «плыла» между рядами пустых кресел, воображая себя блоковской Незнакомкой. С момента появления все внимание «незнакомки» приковал он, неистовый воитель, размахивающий дирижерской палочкой на ярко-освещённой сцене.
Она замерла на миг, задохнувшись от бурного восторга и неземного блаженства, как вдруг у нее за спиной раздались хриплые мужские голоса, сопровождаемые тяжелым топотом. В зале вспыхнул желтоватый свет, и причастность к музыкальному таинству исчезла. Софья Эдуардовна испуганно присела на ближайшее кресло, развернувшись в сторону звукового диссонанса. Путаясь в бордовых занавесках, громыхая ведрами и поскрипывая древней стремянкой, двое заляпанных побелкой рабочих ввалились в респектабельный амфитеатр.
– Занавеска, твою мать! – выругался впереди идущий и возложил конец стремянки себе на голову.
При этом погнутое ведро задело спинку бархатного кресла и раздалось гулкое «бамс», откровенно резонирующее с общей музыкальной линией концерта. Дирижер на сцене раздраженно мотнул головой, но продолжил репетицию оркестра.
Между тем, два гения от ремонта переместились вглубь зала. Они с маниакальным упорством двигались в сторону Софьи Эдуардовны, что не на шутку обеспокоило тайную зрительницу. Она предусмотрительно пересела на соседнее кресло, но в этом момент второй рабочий задумал повторить трюк со стремянкой и головой. Чрезвычайно занятый водружением свободного конца на макушку, он не заметил, как ведущий напарник поскользнулся и вместе с грузом присел на ступеньку.
Ножки стремянки вырвались из рук второго рабочего, воспарили в воздухе и в спонтанном полете зацепили петлю гигантского банта на шляпе Софьи Эдуардовны, сдернув французскую прелесть с головы обладательницы. Первый рабочий выпрямился, изо всех сил удерживая внезапно потяжелевшую стремянку. Шляпа и ножки описали безупречную дугу и рванули ввысь, приближая кульминацию. Софья Эдуардовна коршуном ринулась следом.
Скрипичный концерт двигался к финалу. Шквал красочных звуков дополняли необычную для филармонии картину, в которой впечатляющих размеров красная шляпа торжественно взмыла под потолок. Интеллигентного вида корпулентная дама увлеченно колотила ридикюлем разноцветного маляра, а он, прикрываясь ведром, позорно отступал, пока не споткнулся и не опал грязно-бурой кучей на пол.
Пестрое шоу в амфитеатре заворожило музыкантов. По-гусиному вытянув шеи и затаив дыхание, они водили смычками на автомате. Развязка приближалась.
– Шляпа, твою мать! – обнаружил предмет раздора первый рабочий и выронил стремянку.
Адский грохот сотряс старую лепнину, дезорганизовав оркестрантов и окончательно испортив творение гениального итальянца. Софья Эдуардовна бежала из зала, нахлобучив на макушку отвоёванный убор. Великолепный французский бант развязался и двумя белыми атласными змеями летел вслед за взволнованной хозяйкой.
Последняя нота затихла. Алиса опустила скрипку и в изнеможении откинулась на спинку стула. Исполнение «Летней грозы» вышло ужасным. Эти пять минут превратились в сущую пытку: смеяться категорически нельзя, а удержаться – невозможно. Виктор, понятное дело, ни о чем не догадывался. Он стоял спиной к залу и не видел комедии, которую учинила его бесподобная мать. Ах, Софья Эдуардовна, умеете вы и рассмешить, и напугать!
Как бы в такт ее мыслям, дирижер обернулся в сторону зала и в удивлении опустил палочку: посреди прохода валялись ведра, лежала стремянка, и ползал некто, заляпанный краской. Вторая копия человека пятнистого и разумного заворачивала вслух:
– …стремянка, вашу мать!
Здесь сквернослов сообразил, что музыка уже не звучит. Он развернулся к оркестрантам, истуканами замершими на сцене, и добавил аристократически-сдержанное:
