– Антракт, господа! – Реакция от господ – чей-то сдавленный смешок, отчего последовало грубоватое уточнение. – Потому что ремонт.
– По-опрошу освободить помещение! – выкрикнул второй комедиант, стоя на четвереньках, и шарахнул кулаком по ведру.
Виктор вздрогнул, уголки его губ презрительно дернулись вниз. Он провел рукой по густым волосам и постучал дирижерской палочкой по ближайшему пюпитру, обрывая негромкий смех и перешептывания.
– Репетиция окончена. Встречаемся ровно через месяц, двадцать пятого июля. – Он обернулся к рабочим и добавил менее уверенно: – Надеюсь, они успеют завершить ремонт к августу.
Все разом поднялись и склонились над инструментами: шуршали ноты, стучали футляры, глухо щелкали застежки. Музыканты заговорили, смех становился все громче, звучали вежливые «До свидания!» и «Приятного вам с женой отдыха!». Коллеги торопливо прощались.
Алиса подошла к Виктору, зажав в объятиях теплый футляр.
– Вот и отпуск, – дипломатично констатировала она, переступая с ноги на ногу.
Ее прямые волосы, собранные в толстую и короткую косу, были аккуратно зачесаны назад. Полотняный светло-голубой костюм идеально подходил для данного собрания: жакет свободного кроя и узкая юбка чуть выше колен являли образец простоты и благопристойности.
Жених уставился на мисс простоту в район замаскированной груди, недовольно сдвинул брови и с места в карьер закатил скандал:
– Как ты играла?! Гляди в партитуру, если нот не знаешь. С таким отношением к работе, к музыке в целом…
После «отношений» Алиса встревожилась. Подобные фразы и пафос Виктор приберегал для плохих новостей. Для очень плохих новостей. Либо, как уже проверено, хотел чего-то добиться. Утренняя стычка с Дашей случилась совершенно некстати. Послезавтра вечером они улетают на море, и портить двухнедельный отпуск в Италии – непозволительная роскошь. Капризный и самовлюбленный, он может дуться и два дня, и неделю, превращая совместное проживание в пытку.
Алиса отшатнулась, понимая, что надо каким-то образом избежать скандала в присутствии коллег. Откровенно любопытствуя, последние перекладывали ноты, возились с папками, собираясь лицезреть почти семейную разборку.
Не дослушав нотации, Алиса побежала к лестнице. Ступеньки предсмертно стонали и скрипели, буквально напрашиваясь на капитальный ремонт. Виктор шагнул следом.
– Жду на улице! – крикнула беглянка, отодвигая плечом бархатную занавесь.
Алиса сидела в тени автобусной остановки, таращилась себе под ноги и вздыхала. Последняя неделя выдалась тяжелой: отношения с родными и друзьями не складывались. Тетя удвоила нажим и усилила нравоучения. Даша, как будто специально, провоцировала. Виктор каждый день искал и находил повод для ссоры. Сама же Алиса превратилась в своеобразный буфер, который гасил внешние удары.
Она провела пальцем по руке. Синий свет, льющийся сквозь пластиковую крышу, превращал ее в неземное существо с мертвенно-голубым цветом кожи. Рядышком косо лежал черный футляр. Казалось, он тоже выглядит обеспокоенным и неуверенным, как и его внезапно посиневшая хозяйка. Жара и духота заполнили каждый уголок, не гнушаясь тенью домов и деревьев. С клумбы, что была разбита позади скамейки, доносился пьянящий аромат вполне земной примулы, а на небе собирались грозовые тучи. Спустя пять минут налетел ветер, пригнул головки цветов к траве, и вокруг разом потемнело.
Прошуршали шины. У обочины мягко притормозил серебристый «Шевроле». Дверца с тихим щелчком распахнулась, любезно приглашая в прохладный салон. Алиса подхватилась со скамьи, всем видом выказывая счастье и радость. Энергично простучала каблучками к автомобилю.
– Куда едем? – спросила она, усаживаясь на сиденье рядом с водителем. – Хорошо здесь, уютно.
Виктор недовольно дернул плечом. Выражение его лица она охарактеризовала как скорбное: губы сжаты, лоб прорезали вертикальные морщины, глаза прищуренные. «Шевроле» выворачивал из-за угла филармонии, когда в небе полыхнула молния, следом зловеще пророкотало, и на город с его загрустившими от жары цветами и деревьями обрушился ливень, который Алиса мысленно окрестила тропическим. Следующий раскат грома заставил ее закрыть глаза и вжаться в кресло. Она с детства боялась гроз, предпочитая переживать их в безопасности: опустив жалюзи, выключив электроприборы, забравшись с головой под одеяло или плед.
Уехали они недалеко. Когда автомобиль притормозил возле аптеки, Алиса забеспокоилась. Ничего не объясняя, хмурый Виктор выскочил из машины и скрылся за зеркальными дверями. Отсутствовал он долго: она успела ещё пару раз зажмуриться, включить музыку, пересчитать прохожих под зонтиками, да и ливень десять минут уже как кончился. Вернувшийся жених демонстративно водрузил на заднее сиденье пластиковый пакет с лекарствами и с чувством хлопнул дверью.
– Кому? – спросила Алиса, кивая на россыпь упаковок, картонными уголками распирающими целлофан.
Виктор взялся за руль, сжал его нервно пальцами и, глядя в лобовое стекло, глухо сообщил:
– У нас неприятность, – горько мотнул головой. – Мама заболела.
– Чья? – искренне удивилась Алиса. По ее мнению, обе мамы чувствовали себя превосходно.
– Моя! – оскорбился Виктор.
– Когда заболела? Только что…
– Серьезно, мы полагаем. – Страдалец соизволил взглянуть на опешившую Алису. – Два раза скорую вызывали…
– Подожди.
– …вчера и сегодня утром.
Перед глазами Алисы металась красная шляпа, победным стягом реяли ленты, а на заднем плане объявилась приплясывающая Громова с коронным: «Ребята, вы на море едете?»
– Мы на море едем? – эхом повторила Алиса и вызвала бурю эмоций.
– Я не могу бросить ее в таком состоянии! – выкрикнул Виктор. – У моей матери давление сто восемьдесят на сто десять. Она металась между жизнью и смертью. Врач сказал, что приступ может повториться. Ты это понимаешь?
Алиса ничего не понимала. Какой-то час назад она видела, как пребывающая на смертном одре Софья Эдуардовна энергично околачивала сумочкой чей-то пятнистый зад, в бодром здравии отвоевывая шляпу.
– Как же билеты на самолет? – пыталась достучаться она.
Праведный гнев охватил жениха.
«Холодная и бездушная! Правду говорила мама».
– Какая же ты черствая! Придумай сама, что с ними делать. Выкинь, продай, подари! Пожалуйста, реши эту проблему без меня!
Он перегнулся через застывшую Алису и распахнул дверцу автомобиля.
– Извини, мне надо ехать. Дождь закончился, а твой дом совсем рядом.
На негнущихся ногах она вылезла из машины и каменным изваянием застыла на обочине во влажном песке. Ее судорожно сжатые пальцы вцепились в ручку футляра, ставшего неподъемным. Она видела, как Виктор выпрямился, по-спортивному размял шею и повеселел. Две морщинки между бровями исчезли, вернув высокому лбу прежнюю гладкость.
Зеленый дворик старой пятиэтажки встретил запахом свежей листвы и звонким гомоном неутомимых птиц. Все живое будто проснулось после ливня, с удовольствием стряхивая с себя перламутровые капли дождя. Алиса искусно лавировала между лужами, пробираясь по мокрой асфальтовой дорожке. Чтобы не забрызгать ценный футляр, она приподняла его на уровень груди и бережно обняла.
В пятнадцати метрах от подъезда обнаружилась широкая и глубокая лужа. Алиса потопталась рядом с мутными краями, а после решительно забралась на бордюр и сделала два шага вдоль неожиданно разлившегося моря. Коварные кусты вздрогнули от негодования, обрушив ей на спину щедрый запас дождевой воды.
– О-ой!
Одна скользкая ветвь царапнула по руке, другая с оттяжкой хлестнула по шее.
– Алиска идет, – известил юношеский басок.
Упомянутая Алиска развернулась на звук голоса и неуклюже засеменила по бордюрчику. В какой-то момент она потеряла равновесие, замахала рукой, футляром и беззвучно прыгнула в воду.
– Плавает, – прокомментировал басок. – Чего? Сама посмотри.
Подняв драгоценный футляр над головой, по щиколотку в воде, Алиса застыла посреди лужи. У противоположного края искусственного водоема радостно приплясывал долговязый рыжий парнишка, возбужденно тыкая закрытым зонтиков в сторону утопающей. Рядом с «долговязым» возникла рука с сигаретой, которая принадлежала задумчивой Громовой. Подружка убрала с лица вьющуюся прядь, прищурилась и недовольно почесала кончик веснушчатого носа.
– Ты чего замерла, Шуйская? – спросила она, отбрасывая незажженную сигарету в дырявое ведро.
Грубоватое поведение подруги остро диссонировали с обманчиво-хрупким видом.
– Хочешь простудиться и умереть? – она покосилась на развеселого юнца. – Замри, пепс! – прикрикнула и снова обратилась к купальщице. – Никто не заплачет.
Алиса закатила глаза: брат и сестра Громовы в своем репертуаре. Загребая туфлями воду – пропали бедные лодочки – она вылезла из лужи, осторожно потопала и поплелась к подъезду.
Сквозь угрюмые тучи прорвалось солнце, омытое летним дождем. Его слепящие лучи рассыпались тысячами искр в мелких лужицах и осветили потемневшую от воды скамейку, по случаю разразившегося ливня, свободную от вездесущих бабушек.
Даша сидела на низкой кованой ограде, раздраженно постукивая коричневым сапогом по железной стойке. Она всегда была такой: нетерпеливой и яро-увлекающейся энтузиасткой. Последним ее увлечением стали нестерпимо посверкивающие хромом мотоциклы, а также их усато-бородатые, помпезные владельцы. Соответственно, жизнь родных и друзей Громовой круто изменилась. В их быт прочно вошел байкерский жаргон, шумные «прохваты» на мотоциклах и сама Громова в шокирующих кожаных нарядах.
Сегодня в дополнение к коротким сапогам и рыжей гриве шли ультракороткие джинсовые шорты, тельняшка, прикрывающая одно плечо, жилетка с бахромой и фуражка морского офицера. Этот наряд вызывал особый интерес у всех без исключения мужчин и ропот возмущения у бесцветных сорокалетних женщин.
– Куда… в таком виде? – поинтересовалась Алиса, опуская футляр на скамейку.
– Никуда! – с удовольствием огрызнулась подружка и с вызовом добавила. – Один пуляльщик…
– Чел без башки, – синхронно переводил долговязый брат.
– …на бритве заедет.
– На мотоцикле прикатит.
– Набубенюсь вдрызг.
– Опять надерется в задницу, дура.
– Нарываешься, крендель?
Сестрица соскочила с оградки и пошла грудью на врага. Конопатый юнец метнулся в сторону палисадника.
– Отчаянная ты, – дипломатично выступила Алиса. – Не желаешь сменить увлечение? Пить и курить вредно. Я тебя осуждаю.
– Она уже сменила, – пробубнил младший Громов, которого звали Эдик, и покрутил пальцем у виска. Потоптавшись, он достал из рюкзачка прозрачную желтую папку и определил пластик на влажную скамейку.
– Присаживайся.
Алиса филигранно опустилась на оборудованное сиденье. Она стащила с ноги туфель и вылила из него остатки воды. Ухватила за носок, демонстративно помахала в воздухе.
– Послезавтра на море? – спросила подруга, пристально наблюдая за пируэтами туфли. Алиса застыла и отвела глаза.
– Не едем. Софья Эдуардовна…
Перехватило дыхание. Она взялась за горло и надсадно закашлялась. Громовы без эмоций пережидали приступ волнения.
– …заболела. Виктор утверждает, что болезнь серьезная, давление критическое, и он бы хотел провести последние минуты с мамой.
Алиса вылила воду из другой туфли и, скривившись, засунула ноги в мокрую обувь.
– Хм? Странно, – удивилась Даша. – У тромбониста мамочка помирает, а ты не сопереживаешь.
У Шуйской имелось одно непонятно каким образом обретенное качество. Она отличалась патологической честностью и всегда требовала, чтобы близкие люди говорили ей правду. Если спустя время узнавала, что кто-то соврал ей, всякие отношения, будь то любовь или дружба, рушились без надежды на восстановление. Родственники и друзья, помня про этот порой обременительный пунктик, предпочитали в критические моменты молчать, уклоняться от ответа, но не лгать.
– Он не тромбонист, а дирижер, который врет, – звенящим голосом отреагировала Алиса. – Или оба врут. Сегодня на репе…
– …репетиции, – автоматически перевёл Эдик.
– …больная…
– Софья Эдуардовна, – частил младший Громов.
– …сошлась врукопашную с рабочими. И победила.
– В бреду была тетка. В горячечном, – выдал версию Эдик.
Но Даша не переносила заносчивого Виктора и его надменную мамашу, а потому с удовольствием резала правду:
– Которое лето ты со своим тромбонистом едешь на Ривьеру? Третье? И каждый раз за день-два до поездки случается затычка.
– Форс-мажор, – держал планку синхронист.
– Он дирижер, – поправила Алиса.
– Дирижер еще не вырос. Его мама не пускает, – принял подачу Эдик и залихватски покрутил зонт на пальце.
– Тридцать первый годок мальцу пошел, – подтвердила сестрица. – Самое время уберечь от Алиски-чумы.
– Недостаточно талантливой Алисы, – поправил брат.
– Недостаточно утонченной, – согласилась «чума».
– Да тонкая ты! Просто задолбала Витькину маман этой ежегодной колбасней с морем. Отвали от тетки!
– Алиса, отстань от Софьи Эдуардовны!
«Недостаточно талантливая» встревожилась. Конечно, дуэт Громовых имел солидный опыт в исполнении партий на два голоса, обычно в образе короткой перепалки. Длительная солидарность, как фальшивая нота, резала слух. Даша явно что-то задумала: рука подруги непроизвольно потянулась за сигаретами. Эдик, в свою очередь, выглядел смущенным.
– Курить вредно, – сказала Алиса и поднялась со скамейки, чтобы отобрать смертоносную пачку.
Она ненавидела сюрпризы, а потому решилась на провокацию.
– Это ты у нас вредная, Шуйская! – возмутилась подружка и спрятала пачку за спину. – Руки, фу! Катаешься со своим оркестром по Европам, а у нас беда.
Извернувшись, она вытащила сигарету, но некурящая Шуйская оказалась ловчее: отобрала и добычу, и источник.
– Это ты у нас катаешься непонятно с кем, а я работаю до поздней ночи. Какая беда?
И отбежала к скамейке. Раздосадованная подруга мотнула головой в сторону Эдика.
– Вон беда стоит. Дедов «Москвич» продал. Если бы не продал…
Она сжала пальцы, однако кулак выглядел невнушительно. Присоединила к первому кулаку второй, и обоими погрозила брату.
– За штуку баксов, между прочим! – дискантом отозвался Эдик и дернул рукой.
Шелковый шнурок предательски сорвался с пальца и зонтик, описав великолепную петлю, улетел в сторону палисадника. Кусты вздрогнули, осыпая встопорщенную траву дождевыми каплями.
Алиса непонимающе уставилась на Громовых.
– Поздравляю! Вы теперь богатые, – осторожно заметила она.
Эдик сардонически захохотал и в приступе смеха неосмотрительно шлепнулся на мокрую скамейку, с которой сразу же вскочил, принявшись разглядывать пятнистые шорты.
– Не, мы опять бедные. Дашка миноискатель купила, – заявил он, крутясь на месте, точно собака за хвостом.
– Что, простите? – не расслышала Алиса и обернулась к подруге.
– Миноискатель! – раздраженно заорал мальчишка, явно не удовлетворенный состоянием штанов. – Мины будем выкапывать.
– Он шутит, – Дашино контральто обрело шикарные грудные ноты. Чтобы усилить эффект, она изобразила легкую задумчивость. – Мы будем искать Золотого Коня Чингисхана… ну, или клады там всякие.
Приставила палец ко лбу, пронзила взглядом скамейку – настоящее буйство мыслей – и выдала фразу вечера:
– Ты едешь с нами.
Алиса сорвалась с места, и пластиковая папка, на которой она сидела, приземлилась в лужу.
– По-опрошу освободить помещение! – выкрикнул второй комедиант, стоя на четвереньках, и шарахнул кулаком по ведру.
Виктор вздрогнул, уголки его губ презрительно дернулись вниз. Он провел рукой по густым волосам и постучал дирижерской палочкой по ближайшему пюпитру, обрывая негромкий смех и перешептывания.
– Репетиция окончена. Встречаемся ровно через месяц, двадцать пятого июля. – Он обернулся к рабочим и добавил менее уверенно: – Надеюсь, они успеют завершить ремонт к августу.
Все разом поднялись и склонились над инструментами: шуршали ноты, стучали футляры, глухо щелкали застежки. Музыканты заговорили, смех становился все громче, звучали вежливые «До свидания!» и «Приятного вам с женой отдыха!». Коллеги торопливо прощались.
Алиса подошла к Виктору, зажав в объятиях теплый футляр.
– Вот и отпуск, – дипломатично констатировала она, переступая с ноги на ногу.
Ее прямые волосы, собранные в толстую и короткую косу, были аккуратно зачесаны назад. Полотняный светло-голубой костюм идеально подходил для данного собрания: жакет свободного кроя и узкая юбка чуть выше колен являли образец простоты и благопристойности.
Жених уставился на мисс простоту в район замаскированной груди, недовольно сдвинул брови и с места в карьер закатил скандал:
– Как ты играла?! Гляди в партитуру, если нот не знаешь. С таким отношением к работе, к музыке в целом…
После «отношений» Алиса встревожилась. Подобные фразы и пафос Виктор приберегал для плохих новостей. Для очень плохих новостей. Либо, как уже проверено, хотел чего-то добиться. Утренняя стычка с Дашей случилась совершенно некстати. Послезавтра вечером они улетают на море, и портить двухнедельный отпуск в Италии – непозволительная роскошь. Капризный и самовлюбленный, он может дуться и два дня, и неделю, превращая совместное проживание в пытку.
Алиса отшатнулась, понимая, что надо каким-то образом избежать скандала в присутствии коллег. Откровенно любопытствуя, последние перекладывали ноты, возились с папками, собираясь лицезреть почти семейную разборку.
Не дослушав нотации, Алиса побежала к лестнице. Ступеньки предсмертно стонали и скрипели, буквально напрашиваясь на капитальный ремонт. Виктор шагнул следом.
– Жду на улице! – крикнула беглянка, отодвигая плечом бархатную занавесь.
ГЛАВА 2, в которой тромбонист не едет на Ривьеру
Алиса сидела в тени автобусной остановки, таращилась себе под ноги и вздыхала. Последняя неделя выдалась тяжелой: отношения с родными и друзьями не складывались. Тетя удвоила нажим и усилила нравоучения. Даша, как будто специально, провоцировала. Виктор каждый день искал и находил повод для ссоры. Сама же Алиса превратилась в своеобразный буфер, который гасил внешние удары.
Она провела пальцем по руке. Синий свет, льющийся сквозь пластиковую крышу, превращал ее в неземное существо с мертвенно-голубым цветом кожи. Рядышком косо лежал черный футляр. Казалось, он тоже выглядит обеспокоенным и неуверенным, как и его внезапно посиневшая хозяйка. Жара и духота заполнили каждый уголок, не гнушаясь тенью домов и деревьев. С клумбы, что была разбита позади скамейки, доносился пьянящий аромат вполне земной примулы, а на небе собирались грозовые тучи. Спустя пять минут налетел ветер, пригнул головки цветов к траве, и вокруг разом потемнело.
Прошуршали шины. У обочины мягко притормозил серебристый «Шевроле». Дверца с тихим щелчком распахнулась, любезно приглашая в прохладный салон. Алиса подхватилась со скамьи, всем видом выказывая счастье и радость. Энергично простучала каблучками к автомобилю.
– Куда едем? – спросила она, усаживаясь на сиденье рядом с водителем. – Хорошо здесь, уютно.
Виктор недовольно дернул плечом. Выражение его лица она охарактеризовала как скорбное: губы сжаты, лоб прорезали вертикальные морщины, глаза прищуренные. «Шевроле» выворачивал из-за угла филармонии, когда в небе полыхнула молния, следом зловеще пророкотало, и на город с его загрустившими от жары цветами и деревьями обрушился ливень, который Алиса мысленно окрестила тропическим. Следующий раскат грома заставил ее закрыть глаза и вжаться в кресло. Она с детства боялась гроз, предпочитая переживать их в безопасности: опустив жалюзи, выключив электроприборы, забравшись с головой под одеяло или плед.
Уехали они недалеко. Когда автомобиль притормозил возле аптеки, Алиса забеспокоилась. Ничего не объясняя, хмурый Виктор выскочил из машины и скрылся за зеркальными дверями. Отсутствовал он долго: она успела ещё пару раз зажмуриться, включить музыку, пересчитать прохожих под зонтиками, да и ливень десять минут уже как кончился. Вернувшийся жених демонстративно водрузил на заднее сиденье пластиковый пакет с лекарствами и с чувством хлопнул дверью.
– Кому? – спросила Алиса, кивая на россыпь упаковок, картонными уголками распирающими целлофан.
Виктор взялся за руль, сжал его нервно пальцами и, глядя в лобовое стекло, глухо сообщил:
– У нас неприятность, – горько мотнул головой. – Мама заболела.
– Чья? – искренне удивилась Алиса. По ее мнению, обе мамы чувствовали себя превосходно.
– Моя! – оскорбился Виктор.
– Когда заболела? Только что…
– Серьезно, мы полагаем. – Страдалец соизволил взглянуть на опешившую Алису. – Два раза скорую вызывали…
– Подожди.
– …вчера и сегодня утром.
Перед глазами Алисы металась красная шляпа, победным стягом реяли ленты, а на заднем плане объявилась приплясывающая Громова с коронным: «Ребята, вы на море едете?»
– Мы на море едем? – эхом повторила Алиса и вызвала бурю эмоций.
– Я не могу бросить ее в таком состоянии! – выкрикнул Виктор. – У моей матери давление сто восемьдесят на сто десять. Она металась между жизнью и смертью. Врач сказал, что приступ может повториться. Ты это понимаешь?
Алиса ничего не понимала. Какой-то час назад она видела, как пребывающая на смертном одре Софья Эдуардовна энергично околачивала сумочкой чей-то пятнистый зад, в бодром здравии отвоевывая шляпу.
– Как же билеты на самолет? – пыталась достучаться она.
Праведный гнев охватил жениха.
«Холодная и бездушная! Правду говорила мама».
– Какая же ты черствая! Придумай сама, что с ними делать. Выкинь, продай, подари! Пожалуйста, реши эту проблему без меня!
Он перегнулся через застывшую Алису и распахнул дверцу автомобиля.
– Извини, мне надо ехать. Дождь закончился, а твой дом совсем рядом.
На негнущихся ногах она вылезла из машины и каменным изваянием застыла на обочине во влажном песке. Ее судорожно сжатые пальцы вцепились в ручку футляра, ставшего неподъемным. Она видела, как Виктор выпрямился, по-спортивному размял шею и повеселел. Две морщинки между бровями исчезли, вернув высокому лбу прежнюю гладкость.
Зеленый дворик старой пятиэтажки встретил запахом свежей листвы и звонким гомоном неутомимых птиц. Все живое будто проснулось после ливня, с удовольствием стряхивая с себя перламутровые капли дождя. Алиса искусно лавировала между лужами, пробираясь по мокрой асфальтовой дорожке. Чтобы не забрызгать ценный футляр, она приподняла его на уровень груди и бережно обняла.
В пятнадцати метрах от подъезда обнаружилась широкая и глубокая лужа. Алиса потопталась рядом с мутными краями, а после решительно забралась на бордюр и сделала два шага вдоль неожиданно разлившегося моря. Коварные кусты вздрогнули от негодования, обрушив ей на спину щедрый запас дождевой воды.
– О-ой!
Одна скользкая ветвь царапнула по руке, другая с оттяжкой хлестнула по шее.
– Алиска идет, – известил юношеский басок.
Упомянутая Алиска развернулась на звук голоса и неуклюже засеменила по бордюрчику. В какой-то момент она потеряла равновесие, замахала рукой, футляром и беззвучно прыгнула в воду.
– Плавает, – прокомментировал басок. – Чего? Сама посмотри.
Подняв драгоценный футляр над головой, по щиколотку в воде, Алиса застыла посреди лужи. У противоположного края искусственного водоема радостно приплясывал долговязый рыжий парнишка, возбужденно тыкая закрытым зонтиков в сторону утопающей. Рядом с «долговязым» возникла рука с сигаретой, которая принадлежала задумчивой Громовой. Подружка убрала с лица вьющуюся прядь, прищурилась и недовольно почесала кончик веснушчатого носа.
– Ты чего замерла, Шуйская? – спросила она, отбрасывая незажженную сигарету в дырявое ведро.
Грубоватое поведение подруги остро диссонировали с обманчиво-хрупким видом.
– Хочешь простудиться и умереть? – она покосилась на развеселого юнца. – Замри, пепс! – прикрикнула и снова обратилась к купальщице. – Никто не заплачет.
Алиса закатила глаза: брат и сестра Громовы в своем репертуаре. Загребая туфлями воду – пропали бедные лодочки – она вылезла из лужи, осторожно потопала и поплелась к подъезду.
Сквозь угрюмые тучи прорвалось солнце, омытое летним дождем. Его слепящие лучи рассыпались тысячами искр в мелких лужицах и осветили потемневшую от воды скамейку, по случаю разразившегося ливня, свободную от вездесущих бабушек.
Даша сидела на низкой кованой ограде, раздраженно постукивая коричневым сапогом по железной стойке. Она всегда была такой: нетерпеливой и яро-увлекающейся энтузиасткой. Последним ее увлечением стали нестерпимо посверкивающие хромом мотоциклы, а также их усато-бородатые, помпезные владельцы. Соответственно, жизнь родных и друзей Громовой круто изменилась. В их быт прочно вошел байкерский жаргон, шумные «прохваты» на мотоциклах и сама Громова в шокирующих кожаных нарядах.
Сегодня в дополнение к коротким сапогам и рыжей гриве шли ультракороткие джинсовые шорты, тельняшка, прикрывающая одно плечо, жилетка с бахромой и фуражка морского офицера. Этот наряд вызывал особый интерес у всех без исключения мужчин и ропот возмущения у бесцветных сорокалетних женщин.
– Куда… в таком виде? – поинтересовалась Алиса, опуская футляр на скамейку.
– Никуда! – с удовольствием огрызнулась подружка и с вызовом добавила. – Один пуляльщик…
– Чел без башки, – синхронно переводил долговязый брат.
– …на бритве заедет.
– На мотоцикле прикатит.
– Набубенюсь вдрызг.
– Опять надерется в задницу, дура.
– Нарываешься, крендель?
Сестрица соскочила с оградки и пошла грудью на врага. Конопатый юнец метнулся в сторону палисадника.
– Отчаянная ты, – дипломатично выступила Алиса. – Не желаешь сменить увлечение? Пить и курить вредно. Я тебя осуждаю.
– Она уже сменила, – пробубнил младший Громов, которого звали Эдик, и покрутил пальцем у виска. Потоптавшись, он достал из рюкзачка прозрачную желтую папку и определил пластик на влажную скамейку.
– Присаживайся.
Алиса филигранно опустилась на оборудованное сиденье. Она стащила с ноги туфель и вылила из него остатки воды. Ухватила за носок, демонстративно помахала в воздухе.
– Послезавтра на море? – спросила подруга, пристально наблюдая за пируэтами туфли. Алиса застыла и отвела глаза.
– Не едем. Софья Эдуардовна…
Перехватило дыхание. Она взялась за горло и надсадно закашлялась. Громовы без эмоций пережидали приступ волнения.
– …заболела. Виктор утверждает, что болезнь серьезная, давление критическое, и он бы хотел провести последние минуты с мамой.
Алиса вылила воду из другой туфли и, скривившись, засунула ноги в мокрую обувь.
– Хм? Странно, – удивилась Даша. – У тромбониста мамочка помирает, а ты не сопереживаешь.
У Шуйской имелось одно непонятно каким образом обретенное качество. Она отличалась патологической честностью и всегда требовала, чтобы близкие люди говорили ей правду. Если спустя время узнавала, что кто-то соврал ей, всякие отношения, будь то любовь или дружба, рушились без надежды на восстановление. Родственники и друзья, помня про этот порой обременительный пунктик, предпочитали в критические моменты молчать, уклоняться от ответа, но не лгать.
– Он не тромбонист, а дирижер, который врет, – звенящим голосом отреагировала Алиса. – Или оба врут. Сегодня на репе…
– …репетиции, – автоматически перевёл Эдик.
– …больная…
– Софья Эдуардовна, – частил младший Громов.
– …сошлась врукопашную с рабочими. И победила.
– В бреду была тетка. В горячечном, – выдал версию Эдик.
Но Даша не переносила заносчивого Виктора и его надменную мамашу, а потому с удовольствием резала правду:
– Которое лето ты со своим тромбонистом едешь на Ривьеру? Третье? И каждый раз за день-два до поездки случается затычка.
– Форс-мажор, – держал планку синхронист.
– Он дирижер, – поправила Алиса.
– Дирижер еще не вырос. Его мама не пускает, – принял подачу Эдик и залихватски покрутил зонт на пальце.
– Тридцать первый годок мальцу пошел, – подтвердила сестрица. – Самое время уберечь от Алиски-чумы.
– Недостаточно талантливой Алисы, – поправил брат.
– Недостаточно утонченной, – согласилась «чума».
– Да тонкая ты! Просто задолбала Витькину маман этой ежегодной колбасней с морем. Отвали от тетки!
– Алиса, отстань от Софьи Эдуардовны!
«Недостаточно талантливая» встревожилась. Конечно, дуэт Громовых имел солидный опыт в исполнении партий на два голоса, обычно в образе короткой перепалки. Длительная солидарность, как фальшивая нота, резала слух. Даша явно что-то задумала: рука подруги непроизвольно потянулась за сигаретами. Эдик, в свою очередь, выглядел смущенным.
– Курить вредно, – сказала Алиса и поднялась со скамейки, чтобы отобрать смертоносную пачку.
Она ненавидела сюрпризы, а потому решилась на провокацию.
– Это ты у нас вредная, Шуйская! – возмутилась подружка и спрятала пачку за спину. – Руки, фу! Катаешься со своим оркестром по Европам, а у нас беда.
Извернувшись, она вытащила сигарету, но некурящая Шуйская оказалась ловчее: отобрала и добычу, и источник.
– Это ты у нас катаешься непонятно с кем, а я работаю до поздней ночи. Какая беда?
И отбежала к скамейке. Раздосадованная подруга мотнула головой в сторону Эдика.
– Вон беда стоит. Дедов «Москвич» продал. Если бы не продал…
Она сжала пальцы, однако кулак выглядел невнушительно. Присоединила к первому кулаку второй, и обоими погрозила брату.
– За штуку баксов, между прочим! – дискантом отозвался Эдик и дернул рукой.
Шелковый шнурок предательски сорвался с пальца и зонтик, описав великолепную петлю, улетел в сторону палисадника. Кусты вздрогнули, осыпая встопорщенную траву дождевыми каплями.
Алиса непонимающе уставилась на Громовых.
– Поздравляю! Вы теперь богатые, – осторожно заметила она.
Эдик сардонически захохотал и в приступе смеха неосмотрительно шлепнулся на мокрую скамейку, с которой сразу же вскочил, принявшись разглядывать пятнистые шорты.
– Не, мы опять бедные. Дашка миноискатель купила, – заявил он, крутясь на месте, точно собака за хвостом.
– Что, простите? – не расслышала Алиса и обернулась к подруге.
– Миноискатель! – раздраженно заорал мальчишка, явно не удовлетворенный состоянием штанов. – Мины будем выкапывать.
– Он шутит, – Дашино контральто обрело шикарные грудные ноты. Чтобы усилить эффект, она изобразила легкую задумчивость. – Мы будем искать Золотого Коня Чингисхана… ну, или клады там всякие.
Приставила палец ко лбу, пронзила взглядом скамейку – настоящее буйство мыслей – и выдала фразу вечера:
– Ты едешь с нами.
Алиса сорвалась с места, и пластиковая папка, на которой она сидела, приземлилась в лужу.
