Лиза
Я лежала в отведенной мне комнате и смотрела в потолок. Мысли то рассеянно разбегались в разные стороны, то возвращались всем скопом, прокручивая события вечера.
Крики в столовой были слышны мне даже на третьем этаже. И злой топот ног по лестнице, и громкий хлопок дверью. Тяжело было сказать, кто с кем не сошелся во мнении, но причина была настолько очевидна, что я только зябко поежилась под своим одеялом, вслушиваясь в происходящее – не зазвучат ли сейчас шаги и на моей лестничной клетке, не откроется ли дверь, и не скажут ли мне выметаться.
Не сказали.
В доме еще довольно долгое время была слышна возня отходящего ко сну семейства – негромкий шум воды в ванной, которая, судя по всему, находилась практически подо мной, приглушенные женские голоса. Мужского слышно не было. А когда все окончательно стихло, я вдруг поняла, что не могу уснуть.
Нет, есть мне не хотелось несмотря на то, что я так и осталась без ужина. А вот вымыться – хотелось до невыносимого зуда в теле. Принять нормальный душ, одной, с горячей, а не полутеплой водой, постоять под ним сколько хочется, а не пока тикает секундомер, смыть с себя весь этот год содержания в изоляторе.
Я пролежала, сражаясь с этим желанием, больше часа, и в итоге все же не выдержала. Все уже наверняка видят третий сон. Я быстренько, туда – и обратно.
Халата государственная щедрость не предусматривала, поэтому в коридор я высунулась, как была, в сорочке, прижимая к груди полотенце и гигиенические принадлежности.
Тишина и темнота.
Слух меня не подвел, и дверь в ванную я угадала с первой попытки.
Это были прекраснейшие полчаса моей жизни за весь последний год.
…и надо ж было светлому все испортить!
Признаться, в первые мгновения я не на шутку испугалась. Сначала, когда, выйдя в пустоту коридора, чуть не налетела на живое препятствие, потом… потом, когда увидела этот взгляд. Нормальный заинтересованный взгляд нормального мужчины при виде все равно что обнаженной женской груди.
В горле пересохло и колени подкосились. Я торопливо запахнула полотенце, а в голове уже вовсю варилась паническая мешанина из мыслей. Боже правый, вот уж о чем год содержания в женском изоляторе заставляет позабыть, так это о том, что ты – женщина. Да еще и, спасибо матушке-природе, вполне себе привлекательная. И беззащитная. Лишенная магии, отданная практически во владение. Что я смогу сделать, если светлый ко мне полезет?
Ничего.
Никто не будет рассматривать заявление об изнасиловании от темной с пожизненным уголовным сроком, а с мечтами об «искуплении» можно будет распрощаться.
Светлый удивил.
Настолько, что, когда он отвернулся и пошел прочь, я еще несколько секунд смотрела ему в спину, переваривая случившееся. А потом торопливо убежала к себе, где с трудом удержалась от совершенно идиотского желания подпереть стул дверью, на случай если мужчина передумает.
Стул остался стоять, где стоял, а светлый не передумал.
Он наверняка уже видел третий сон, а я все еще таращилась в потолок.
Сон – черная яма. Сны мне не снились, и иногда я об этом остро жалела, а иногда – неистово радовалась. Но, тем не менее, я почему-то начала бояться спать. В изоляторе тютю и рохлю Лизу Миллс, примерную домашнюю девочку, не обижали, а когда попробовали, быстро уяснили, что с сестрой Дэвида Миллса лучше не связываться – благо, содержали там точно таких же условно-виновных темных, как и сама Лиза по легенде. Две бешеных драки, изодранные в кровь противницы, обзаведшиеся изрядными проплешинами – и я получила возможность тихо жить в уголке, не опасаясь, что меня во сне придушат.
Забыть. Забудь об этом, Лиза! Думай о хорошем. Настраивайся на сон.
Здесь мне и вовсе бояться засыпать незачем. Тихая комната – даже уютная по-своему. Тесная, темная – но на одну меня. Без соседок. Хорошо.
Хорошо же, Лиза?
Чистое белье. Запах лаванды. Душ – не температуры окружающей среды, а настолько теплый, насколько тебе хочется, и одной, тебе одной! И можно мыться сколько угодно и не спешить!
Но ты все равно спешишь.
Ты отвыкла от свободы (даже такой, условной), и она тебя беспокоит, Лиза.
Ничего, пройдет.
Нужно просто спать, и не думать о прошедшем дне.
Вообще, не думать о прошлом.
Но сон-черная яма пугает, и внутренний собеседник не способен ни переубедить, ни отвлечь, и мысли лезут сами.
У Дэвида было прозвище «Скорый Поезд». Заслужено – он несся к цели по прямой, как по проложенным рельсам, игнорируя какие бы то ни было препятствия, через реку – мост, через гору – туннель. Увлеченный человек, харизматичный мужчина и сильный маг.
В детстве мы не были особо близки – и сошлись внезапно уже оба будучи почти взрослыми, на почве темной магии. Тогда, когда со мной приключилась первая любовь – острая, сладкая, страстная, взаимная.
Я влюбилась в теорию магии крови. Тогда еще – просто науку, не названную бесчеловечной, не вымаранную со страниц учебников и не запрещенную к изучению и преподаванию.
Я изучала это искусство и наслаждалась открывающейся мне гармонией, безупречной логикой причин и следствий, красотой и лаконичностью построений и связей. Познавала ее – как познают возлюбленного, открыто и доверчиво распростертого передо мной, и болезненно вздрагивала, натыкаясь – словно напарываясь – на ограничивающие эдикты и законодательные вето.
Искусство магии крови было широко, полно, и течения его уводили туда, под решетки и пики запретов. Я испытывала почти физическую боль от невозможности проверить свои выкладки, подтвердить или опровергнуть предположения. Практически в ярость впадала – теория магии крови увлекла меня целиком, и я ухнула в эту свою страсть с головой, как в омут.
Мы с Дэвидом могли часами сидеть ночами на кухне, обсуждая и делясь, сопереживая друг другу и друг друга подпитывая.
Дэвид уже тогда примкнул к течению, выступающему за послабление магических ограничений, и я страстно его поддерживала.
Дура.
Я заворочалась.
Ночь затянула тучами небо, заволокла луну и звезды. Снова кольнуло беспокойство – а что, если светлый все же возьмется приставать? Что делать?
«Если пристанет – дать!» – цинично посоветовал внутренний собеседник. Подозрительно похожий на здравый смысл.
Да иди ты!
«А что? Он мужик видный, противно не будет, если с умом взяться, а долгое воздержание вредит здоровью и портит характер», – глумился внутренний голос.
Беседа с самой собой свернула определенно в не то русло.
Но… если подумать – то к любовнице он должен быть помягче, а снисходительность светлого мне, определенно, пригодилась бы.
Да и мужик он, действительно, видный.
Да и я действительно давно одна.
...а характер у меня и в лучшие дни благостностью не отличался…
Так, стоп!
Спи, Лиза!
А если не можешь – то думай, хотя бы, не о прошедшем, а о дне грядущем.
Это всяко эффективнее.
То, что после побега из страны нужно сваливать – это ясно, как день. Во-первых, здесь темную беглянку властям выдаст всякая собака – если, конечно, выдадут, а не сами линчуют. Во-вторых… Тошнит меня от милой родины. Моя б воля – умчала бы отсюда прямо сейчас и не останавливалась бы до самого Северного Полюса. Или Южного. Ханжи. Лицемеры чертовы.
Но до побега еще нужно дожить – раз. И сбежать еще нужно суметь – два.
Так что, мне нужен план. Вариант плана – получить освобождение через прощение кого-то там я даже не рассматривала. Нашли идиотку!
Итак.
Первое. Исследовать браслеты – пока что у меня не было возможности изучить поближе сие чудо магической мысли, всё недосуг как-то – то светлые рядом крутятся, мою судьбу решают, то еще ерунда какая отвлечет. Мелочи.
Ничего, надеюсь, там, куда мы едем, будет поспокойнее.
Снять блокираторы я сама не смогу, ясное дело – но мне вполне по силам хотя бы к ним присмотреться, чтобы знать, чего ожидать от этих совершенно излишних на мне украшений, и кто бы – чисто теоретически – мог бы помочь мне от них избавиться.
Кроме Мэтта Тернера, конечно.
Второе. За год, проведенный в изоляторе, я выпала из жизни и сейчас не владею информацией о происходящем, а это не дело, и в моем положении может стоить если не жизни, то будущей свободы – нужно любой ценой восполнить пробелы. Выяснить, кто из потенциально способных помочь на воле, кого поймали, кто погиб. Мало знать, как могут быть сняты магические ограничители – нужно еще найти того, кто сумеет это сделать.
Тех, кто знал, что Лиза и Джессика – одно лицо, и раньше было наперечет, а теперь и вовсе, считай, никого, но это неважно. Лизе Миллс тоже не откажут в помощи, но ввязываться в самоубийственные трепыхания остатков сопротивления я больше не буду. Хватит, поумнела.
Третье…
Сон-черная яма подкрался незаметно. И в нем сначала мелькали тени ушедших – тело Дэвида, Эзра, еще живой – и он же перемолотый, изувеченный, безнадежно мертвый. Стелла Уиннифред, увидевшая, как Джессика Хайд, знаменитая Джесси Тихий Омут, подкладывает свои личные вещи покойной соратнице. Ее губы шевелятся – она вновь бросает свои ядовитые слова о бегущих с корабля крысах, но звука нет. Я помню их наизусть. Но, как и тогда, они почти не ранят – я разочаровалась в Сопротивлении.
...а в ее глазах – затравленное, загнанное выражение отчаявшегося человека, мечущегося, и понимающего, что спасения нет.
Моя протянутая рука с приметным кольцом Джессики, и ее жадное движение навстречу всем телом. Царапнувшие ладонь ногти, когда она схватила его…
Мама. Папа. Летний день, мы пьем чай в саду, и Дэвид, весь изломанный заклинанием, что-то рассказывает, оживленно жестикулируя под молчаливое неодобрение родителей – джентльмену пристала бОльшая сдержанность в манерах…
Смутные, немые, смазанные образы, мельтешащие на границе сна и яви.
А потом всё. Черная яма.
ГЛАВА 3
Я не заводила будильника, зная, что проснусь ровно в шесть тридцать сама. Это было время подъема в следственном изоляторе и за год, организм уже настолько привык к нему, что вряд ли я смогла бы проспать дольше даже если бы очень захотела.
Не ошиблась. Открыв глаза, я увидела перед собой часы, на которых часовая и минутная стрелка почти сошлись на цифре шесть.
Я перекатилась на спину, с удовольствием потягиваясь на мягкой постели, понежилась пару минут, а потом решительно села. Новый день. Новая жизнь.
В семь я спустилась вниз, интуитивно направившись в сторону кухни. Интуиция меня не обманула, и кухню а нашла, а в ней – светлого, сидящего за разделочным столом с огромной чашкой.
– Доброе утро, Лиза.
В окна лился солнечный свет, а с ним вернулись и снисходительно-покровительственные нотки.
– Доброе утро, мистер Тернер.
– Мы сегодня переезжаем в наше поместье. Мы будем жить там вдвоем, и, признаться, наедине я бы предпочел, чтобы ты обращалась ко мне на «ты» и по имени.
Он замолк, выжидательно уставившись на меня.
– Как скаже… те… шь, – с некоторым трудом я победила обращение, но светлый продолжал смотреть, и я добавила уже увереннее: – Мэттью.
Мужчина удовлетворенно кивнул.
– Чаю?
– А кофе можно? – выпалила я, решившись на наглость, раз уже мы тут раскланиваемся без брудершафтов.
– Если сваришь, – пожал плечами светлый. – Кофе там, турка – там. Кажется…
– А где все? – полюбопытствовала я, откручивая крышку жестяной банки. Аромат кофейных зерен ударил в ноздри, и я чуть ли не застонала от наслаждения, сравнимого разве что с оргазмом. Ко-о-офе… боже, вот оно – счастье!
– Спят. Камилла – после тяжелой смены, у девчонок каникулы, а миссис Тернер никогда не была ранней пташкой.
А ты, значит, ранняя. Запомним…
– А почему мы уезжаем? Если это из-за…
– Нет, Лиза, это не из-за тебя, – светлый откинулся на спинку стула, наблюдая, как я вожусь у плиты и время от времени делая глоток из своего… тазика. Называть кружкой этого монстра язык не поворачивался. – Я планировал туда перебраться уже давно. Окраина, воздух свежее, людей меньше, практически курорт. Правда, я должен тебя предупредить, что не уверен, что это действительно курорт, а не кэмпинг. Дом долгое время был заброшен, и я понятия не имею, в каком состоянии он сейчас находится. Но ничего. Если что мы разобьем палатки в холле!
Я спрятала смешок, отвернувшись.
Отчего-то мысль, что мой надсмотрщик вознамерился меня увезти к черту на кулички да еще и в какую-то развалину совершенно не пугала. Возможно, потому что вчерашние вопли в исполнении четырех рыжих фурий, пугали куда больше. А возможно потому, что после ночного столкновения, перспективы остаться со светлым наедине я уже не боялась. А палатки… что я, палаток не видела, что ли? Главное – кофе с собой обязательно прихватить!
С этой мыслью я искренне заверила светлого в своей полной готовности:
– Ничего, я умею варить прекрасный суп из тушенки на костре!
Выехали мы только к полудню.
Я даже немного не поверила, когда темно-зеленый автомобиль, посигналив на прощание, наконец отчалил от тротуара и двинулся вдоль набережной, постепенно набирая скорость.
Светлый намеревался свинтить, как только проснется миссис Тернер – попрощаться и фьють! – но план с треском провалился, потому что миссис Тернер, железная леди, отказалась отпускать малое дитятко без должного запаса одежды, белья, пледов, посуды (там же ничего нет!), недельного запаса провизии и ценных указаний.
Носорог страдал, но терпел, демонстрируя сыновью любовь наравне с недюжинной выдержкой. А я всегда думала, что рыжие вспыльчивые… Он только сопел и мотал башкой, когда мать пыталась запихнуть что-то совершенно вопиющее, вроде резиновой грелки (лето на дворе, ма!), фотографий (я не на южный полюс в годовую экспедицию уезжаю!) или вороха простеньких, но местами весьма выручающих в быту амулетов. Последние светлый отверг особенно гневно, и решительно захлопнул и запер багажник, заставляя противника отступить.
Теперь машина уверенно мчала по бульвару, за окном, отражая солнечный свет, мелькали витрины, и я испытывала внутренне небывалый подъем. Все же прав был Генри Тайлер – все не так плохо, как могло бы быть!
Я уже начала прикидывать в уме приблизительную стратегию поведения – что делать, что и как говорить, в каком направлении пытаться выстраивать отношения с моим носоро… надсмотрщиком, как автомобиль вдруг начал сбрасывать скорость, а потом и вовсе вильнул к обочине и остановился неподалеку от торговой галереи. Я повернула голову и вопросительно посмотрела на светлого – неужели мы все же умудрились что-то забыть и теперь это надо докупить?
Мужчина выудил из кармана несколько крупных банкнот и протянул мне.
– Купи себе халат, – спокойно произнес он, и я мгновенно залилась краской, затрудняясь сказать, чего испытывала в тот момент больше – смущения или злости.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться и с тем, и с другим и ответить как можно ровнее:
– Здесь намного больше, чем нужно на халат.
– Да. Но воспитание не позволяет мне прямо заявить женщине, что она отвратительно одета. Следование моде совершенно очевидно не входит в приоритеты заботы о гражданах и государство вполне можно понять, но бога ради, не надевай ты больше этот ужас.
Я почти оскорбленно расправила жесткую ткань выданного платья, в которое залезла этим утром с некоторым отвращением. Он издевается,
