Я скинул ноги с кресла, вставляя их обратно в ботинки.
- Ладно, возвращаю тебя твоим нудным посетителям и отправляюсь надзирать за своей милашкой-темной. Завидуй.
- Она, кстати, правда милашка, - покладисто согласился Том.
- Я Камилле это передам.
- Ага, да, - угроза не произвела никакого эффекта. – Я, кстати, вчера Беллу видел. Она спрашивала, как ты.
Я дернул плечом и ничего на это не сказал.
На пороге дома меня встречала ласка. Верткое серое тельце, глаза-бусинки. Она наблюдала за моим приближением с таким выражением, на мелкой мордочке, которому ужасно не хватало цветастого передника и упертых в бока рук – «Шастають тут всякие! А потом мыши пропадают!». Я цокнул на родовой символ языком, и зверь стремительно исчез под сломанным крыльцом.
«Надо бы плотника вызвать», - подумалось мне, но я тут же махнул на эту мысль рукой. Ну его!
И я старательно гнал от себя мысли о том, что будь при мне моя сила, я бы сделал из этой развалины конфетку за пару недель. С моими-то знаниями и связями…
Дверь была не заперта.
- Лиза? – крикнул я в пыльную пустоту старого дома, и ответом мне была тишина.
Но прежде, чем я успел всерьез озадачиться, а не воспользовалась ли темная моим щедрым предложением сбежать, как откуда-то сверху донесся глухой шум, сопровождаемый грохотом, чиханием и злыми шагами.
«Дома», - успокоился я и отправился на кухню, обед я сегодня как-то прогулял и есть хотелось зверски.
Едой там не пахло. Впрочем, и для ужина еще было рано, подгоняемый запугиваниями Тома, я вернулся быстрее, чем рассчитывал. Вытащив завернутый в тряпицу вчерашний хлеб, я отрезал себе здоровенный ломоть, водрузил на него кусок копченого окорока и вгрызся в это безобразие блаженно прикрыв глаза.
Из нирваны меня выдернул приближающийся звук шагов. Лиза возникла в дверях, и я чуть не подавился – всклокоченная, в пыли и паутине, с грязным пятном на щеке и порванным подолом. Завершал образ – надменный взгляд, говорящий: «Я прекрасно знаю, как выгляжу, но попробуй только хоть слово сказать!».
Прости, Лиза, слишком велико искушение. Я пропихнул кусок в горло и произнес:
- Хорошо, что сегодня нет проверки, а то ей богу, меня бы оштрафовали за насилие над темными личностями. Душа моя, я, конечно, не великий специалист по уборке, но, по-моему, для этого гигиеничнее будет использовать тряпки.
Ярко-голубые глаза злобно сощурились.
- Ай-яй-яй, мистер Тернер! Что сказала бы ваша почтенная маменька? В какой ужас она бы пришла, увидев, как вы едите всухомятку, не помыв руки, да еще и разговариваете с набитым ртом!
- Конечно, всухомятку, - выцепил я одну претензию, пропустив мимо ушей остальные, - ужина-то нет!
- Откуда мне было знать, что вы будете ужинать на полдник?!
- «Ты», Лиза, «ты».
Глаза темной как-то странно сверкнули и она, сменив тон, вдруг совершенно спокойно спросила:
- Зачем?
- Мне так проще.
- Мне – нет.
Я пожал плечами:
- Можешь считать, что фамильярничанье со мной является частью твоей невыносимо тяжелой трудовой повинности. Где, кстати, свежий хлеб? Я не нашел.
Выражение лица Лизы сделалось каменным.
- Я не купила.
Она стояла передо мной напряженная, зажатая, будто готовилась атаку отражать, и я против воли сбавил обороты и поинтересовался как можно миролюбивее:
- А что ты делала на чердаке?
Темная пересекла кухню и шлепнула передо мной мелко исписанный лист бумаги.
- Заменить стекла, заменить крыльцо, заменить пол террасы… со знаком вопроса?
- Он пока держится, но начал подгнивать, - невозмутимо пояснила Лиза, впрочем, ясности для меня не прибавилось.
- Ставни, ковер на главной лестнице, полки в библиотеке, лампы, дверь, щель, ванные, трубы… что это такое все?
- Это еще не все, там еще с обратной стороны! – Я машинально перевернул лист, бросил взгляд и тут же снова вперил его в темную, и та пояснила, глядя на меня с вызовом: - Это перечень необходимого минимума ремонтных работ.
- Для чего?
- Для того, чтобы сделать этот дом пригодным для жизни!
- Лиза, - вкрадчиво уточнил я, - мы здесь живем?
- Живем, - нехотя признала «беззащитная девочка», уже понимая к чему я клоню.
- Значит, этот дом пригоден для жизни!
Лиза Миллс смотрела на меня так, будто раздумывала, что лучше – отвесить мне подзатыльник или сразу прибить к чертям. Такой взгляд периодически появлялся на лице Камиллы, потому и был мне прекрасно знаком. Однако в исполнении темной выглядел как-то иначе… выразительнее, что ли? Весомее.
- Как долго мы будем здесь жить? – вдруг спросила она.
Я пожал плечами. Пока что современный городской особняк в самом центре не манил меня совершенно.
- Неделю? Две? Больше?
- Больше, - поразмыслив ответил я. Мне здесь нравилось. А нудящий женский голос над ухом – это не страшно. Их же не четыре.
- Тогда я пожалуюсь в комитет о ненадлежащих условиях содержания, - выдала девица и уставилась на меня с торжеством.
- Чего-о-о? – против воли протянул я и, откинувшись на спинку стула, даже отложил бутерброд.
- Вот, тут все написано.
Лиза покопалась в переднике и выудила, чтобы шлепнуть передо мной поверх списка, - прямоугольную брошюру. «Памятка для отбывающих срок с правом искупления».
Я даже не стал ее открывать.
Интересно, зачем ей это вообще нужно?
Тоска по утерянному дому? Попытка завоевать мое расположение? (Хотя нет, если бы она хотела завоевать мое расположение, меня бы ждали хлеб и ужин, а не нотации и список ремонтных работ). Желание чем-то себя занять? Принести пользу обществу в моем лице?..
Я спросил бы, но мне было интереснее угадать.
- Черт с тобой, делай, что хочешь, - я отодвинул все бумажки в сторону и снова взялся за бутерброд, пробормотав себе под нос: - А ведь я всего лишь попросил свежего хлеба купить…
Лиза, помедлив, протянула руку и забрала свою макулатуру.
- О хлебе…
- Завтра купишь, - отмахнулся я.
- Куплю, - она вздохнула. – Если денег дашь.
- Каких денег?
Она молча достала из «волшебного» макулатурного передника чек и положила передо мной.
- Я тебе это на неделю выдал!
- Ну… - прозрачно-голубые глаза смотрели на меня с кристальной невинностью. – Ты же сказал, что я могу делать, что захочу…
- Я это сказал после, а не…
Так. Стоп, Мэтт. Вдох. Выдох. А то ты свой бутерброд не доешь никогда, вы и так с ним сейчас, как двое возлюбленных, которым не суждено быть вместе из-за черноволосой стервы-разлучницы.
- Лиза. Сделай доброе дело – уйди.
- А…
- Дам я еще денег.
- И…
- Ужин потом приготовишь.
- Еще к нам завтра плотник придет. Возможно… - выражение лица ее сделалось задумчивым.
- Лиза!!!
- Ладно, ладно, - она наконец повернулась ко мне спиной и направилась к дверям. Подумаешь, хлеба не купила, чего ж так орать-то?..
Лиза
Я очень старалась не смеяться и, опасаясь, что трясущиеся плечи и сдавленные похрюкивания выдадут меня с головой, почти вылетела из кухни, состроив на всякий случай оскорбленный вид.
Настроение, напрочь испорченное нетолератнтной бакалейщицей каким-то чудесным образом после разговора с носорогом улучшилось.
Возможно, это было как-то связано с тем, что он категорически отказывался на меня злиться.
Вот наотрез.
Уж я и так, и так пыталась вызвать его на скандал, спустить пар и убедиться в том, что все светлые не заслуживающие моего внимания подонки, а он не злился и все тут. И даже сдвинутые к переносице темно-рыжие брови не могли меня обмануть.
Ему правда было плевать и на не выполненные указания, и на мое самоуправство. Настолько плевать, что это даже создавало какое-то неправильное в моем положение ощущение вседозволенности.
Может быть, это проверка? Усыпляет мою бдительность? Надеется подловить на чем-то пострашнее бытового неповиновения и под благовидным предлогом сдать обратно?
Бес его знает…
Но надо быть осторожнее и границы проверять потихоньку. Родовой символ не просто так выбирается. Ласка на вид – милейший зверек, но при этом один из самых агрессивных хищников на планете.
Мне снова почему-то вспомнилась ночь, и раскаленный воздух в спальне, и надвигающееся на меня тело – и по позвоночнику пробежала дрожь. Я даже плечами передернула.
Правильно, Лиза. Помни об этом. Особенно – когда тебе хочется шутить и подначивать бывшего врага.
Особенно – когда он шутит в ответ.
Остаток дня прошел невыразительно. Вооружившись новейшими разработками в области чистящих средств, я вернулась в ванную, полная решимости на этот раз довести ее до совершенства. И на удивление – мне это даже удалось. «Чистоблеск» в полной мере себя оправдал. Настолько, что даже стало немножко жаль убитого утром времени.
Потом я взялась за ужин, который стараниями и заботой миссис Тернер, достаточно было достать из холодильника и разогреть (перетрудилась!).
Ели мы в тишине.
Я – погруженная в путаные мысли о прошедшем и грядущем. Мэтт – в газету.
Было настолько тихо, что я даже чуть вздрогнула, когда светлый издал недовольный хмыкающе-фыркающий звук.
- Что там? – не утерпела я.
Эта газета манила меня с тех самых пор, как я увидела ее на столике, рядом с небрежно брошенными ключами от машины. Очевидно, Мэтт купил ее по дороге домой. Мне нужна была информация о происходящем в мире, но я боялась показать излишне живой интерес.
- На.
Вместо ответа носорог сложил газету так, чтобы выделить статью в нижней части одной из последних страниц, и протянул мне.
«Вчера, 22 августа 19.. года, был приведен в исполнение приговор Лизы Миллс, последней представительницы темного рода Миллсов, зачинщиков и лидеров Темного Сопротивления. Мисс Миллс не участвовала в боевых действиях, однако поддерживала идеи восстания, а потому была приговорена к пожизненному условному сроку с правом Искупления. Это поправка в закон, внесенная по инициативе одного из молодых и подающих надежды представителей либеральной партии Томаса Грина. И согласно этой поправке, Лиза Миллс была отправлена на исправительный работы в дом Мэттью Тернера, героя и ветерана войны…».
Я не стала читать дальше – это уже все объясняло.
Там даже была моя фотография. Жутковатая – из тех, что были сделаны при задержании, а фотограф изолятора далек от высокого глянцевого искусства. Но узнаваемая. Особенно вкупе с именем.
И реакция бакалейщицы становилась легко объяснимой. Уж она-то наверняка читает утренние газеты…
Статейка была написана в общем-то нейтрально, разве что с легким налетом восхищения подвигами мистера Носорога, но все равно оставила гадливое ощущение. А еще – только усилила желание дотянуться до всего, что я упустила. Если уж пресса упоминает даже о таком незначительном событии как суд, спустя год, над одной из участниц Сопротивления, то я наверняка найду море полезной информации в более ранних выпусках. Нужно было только добраться до этих самых ранних выпусков.
«Завтра же займусь этим», - решила я для себя. И пусть эти люди сколько угодно плюют мне в спину, я больше не буду убегать от их презрения, поджав хвост. Наверняка где-то поблизости должна быть библиотека, для начала можно попытать счастья там. Они частенько хранят в архивах старые выпуски…
- Будь осторожнее.
Голос Мэтта выдернул меня из размышлений, даже чуточку испугав – на мгновение мне показалось, будто он прочитал мои бунтарские мысли.
Поймав мой взгляд, чтобы убедиться, что завладел моим вниманием, он пояснил:
- Будь осторожнее, когда выходишь на улицу. Меня предупредили сегодня, что настроения среди населения витают не самые доброжелательные. Если боишься – можешь в принципе не выходить, я не буду тебя заставлять.
- Я не боюсь, - я против воли вздернула подбородок.
- А надо бы, - неожиданно отозвался Мэтт. – Может быть, и даже наверняка, ты уверена, что ни в чем не виновата. Возможно, так оно и есть. Возможно, этому верю я, или Том, или еще пара-тройка-десяток человек. Зато другой десяток человек может счесть тебя угрозой, или пожелать отомстить темным. А ты лишена магии и не можешь за себя постоять.
- Спасибо, что напомнил, - огрызнулась я.
- На здоровье, - отозвался светлый и уткнулся в тарелку.
Затолканные далеко в глубину души чувства вновь взбурлили в душе. Произнесенное им «ты ни в чем не виновата», почему-то резануло меня острым лезвием. Защищал бы он меня так, если бы знал, кто я на самом деле? Или лично бы свершил народную вендетту? Или сдал бы властям, чтобы прочитать потом за очередным завтраком о свершившейся казни?
- Почему ты не ненавидишь темных? – не выдержала я, глядя на Мэтта в упор.
- Тебе было бы легче, если бы ненавидел? – поинтересовался тот, не поднимая головы.
- Нет, но это было бы понятнее.
- Я ненавидел. Поначалу, когда война только закончилась – ненавидел. А потом надоело.
- Надоело?
Он помолчал, тщательно прожевывая кусок, поднял голову, посмотрев правда не на меня, а куда-то в пустоту за моим плечом и добавил:
- Все хороши.
После чего, снова вернулся к ужину, явно давая понять, что дальше на эту тему беседовать бесполезно.
Вспыхнувшая лампочка – новенькая, из тех, что Мэттью привез с собой из дома – под протертым от пыли и грязи матовым плафоном, приятно осветила ванную, и я еще раз довольно полюбовалась на дело рук своих. Вот странно, но впервые результат физического труда приносил мне такое удовлетворение. Возможно, потому что у меня в душе поселилось какое-то сюрреалистичное ощущение, будто приводя в порядок этот дом, я навожу порядок и в своей жизни.
Я включила воду, покрутила краны, подбирая температуру, разделась и шагнула под мягкие струи.
Шторки здесь не было, но ванна была широкой и позволяла стоять под душем, не устраивая вокруг потоп. Оно и к лучшему, потому что сегодня я планировала простоять здесь столько, сколько мне захочется. Абсолютно никуда не торопясь.
Я любила воду. И плавать любила. Рядом с нашим домом было озеро и крохотный пляж, на котором мы, будучи детьми, могли проводить целые дни.
Что теперь с тем домом, и с тем озером, и с тем пляжем?..
Мысли текли вяло. Вспыхивали воспоминания, и я медленно перебирала их, разглядывая, как когда-то мамины драгоценности в большой малахитовой шкатулке.
С чего все началось? Когда мы свернули не туда?
Мы ведь жили в прекрасное мирное время, время, полное возможностей.
Наверное, мы просто завидовали поначалу. Тому, что одни магические области могут развиваться без малейших ограничений, а другие только и натыкаются на запреты и законы, многие из которых устарели, а многие казались просто абсурдными. Магия крови, магия смерти, зельеварение, даже отдельные разделы природной магии (особенно в области жертвоприношений), а потом под раздачу стали попадать и астральные практики… кто-то счет, что контролировать духов – неэтично.
Наша семья всегда славилась особыми способностями по части магии крови. Я решила, чему хочу посвятить жизнь еще в семь лет и с тех пор ни разу не жалела о принятом решении. И мне было четырнадцать, когда я впервые подслушала, стоя у двери, за которой родители принимали важных гостей, о том, что многие ограничения, накладываемые правительством, несправедливы.
«Скажите на милость!» - вещал отец низким, хорошо поставленным голосом. «Как они планируют приготовить яичницу, не разбив яиц?».
Эта поговорка, наверное, была чуть ли не слоганом всего Сопротивления. Жертва во имя прогресса. Жаль только, что скорлупа все же не имеет ничего общего, скажем, с необратимыми родовыми проклятиями. Или человеческим жертвоприношением.
- Ладно, возвращаю тебя твоим нудным посетителям и отправляюсь надзирать за своей милашкой-темной. Завидуй.
- Она, кстати, правда милашка, - покладисто согласился Том.
- Я Камилле это передам.
- Ага, да, - угроза не произвела никакого эффекта. – Я, кстати, вчера Беллу видел. Она спрашивала, как ты.
Я дернул плечом и ничего на это не сказал.
На пороге дома меня встречала ласка. Верткое серое тельце, глаза-бусинки. Она наблюдала за моим приближением с таким выражением, на мелкой мордочке, которому ужасно не хватало цветастого передника и упертых в бока рук – «Шастають тут всякие! А потом мыши пропадают!». Я цокнул на родовой символ языком, и зверь стремительно исчез под сломанным крыльцом.
«Надо бы плотника вызвать», - подумалось мне, но я тут же махнул на эту мысль рукой. Ну его!
И я старательно гнал от себя мысли о том, что будь при мне моя сила, я бы сделал из этой развалины конфетку за пару недель. С моими-то знаниями и связями…
Дверь была не заперта.
- Лиза? – крикнул я в пыльную пустоту старого дома, и ответом мне была тишина.
Но прежде, чем я успел всерьез озадачиться, а не воспользовалась ли темная моим щедрым предложением сбежать, как откуда-то сверху донесся глухой шум, сопровождаемый грохотом, чиханием и злыми шагами.
«Дома», - успокоился я и отправился на кухню, обед я сегодня как-то прогулял и есть хотелось зверски.
Едой там не пахло. Впрочем, и для ужина еще было рано, подгоняемый запугиваниями Тома, я вернулся быстрее, чем рассчитывал. Вытащив завернутый в тряпицу вчерашний хлеб, я отрезал себе здоровенный ломоть, водрузил на него кусок копченого окорока и вгрызся в это безобразие блаженно прикрыв глаза.
Из нирваны меня выдернул приближающийся звук шагов. Лиза возникла в дверях, и я чуть не подавился – всклокоченная, в пыли и паутине, с грязным пятном на щеке и порванным подолом. Завершал образ – надменный взгляд, говорящий: «Я прекрасно знаю, как выгляжу, но попробуй только хоть слово сказать!».
Прости, Лиза, слишком велико искушение. Я пропихнул кусок в горло и произнес:
- Хорошо, что сегодня нет проверки, а то ей богу, меня бы оштрафовали за насилие над темными личностями. Душа моя, я, конечно, не великий специалист по уборке, но, по-моему, для этого гигиеничнее будет использовать тряпки.
Ярко-голубые глаза злобно сощурились.
- Ай-яй-яй, мистер Тернер! Что сказала бы ваша почтенная маменька? В какой ужас она бы пришла, увидев, как вы едите всухомятку, не помыв руки, да еще и разговариваете с набитым ртом!
- Конечно, всухомятку, - выцепил я одну претензию, пропустив мимо ушей остальные, - ужина-то нет!
- Откуда мне было знать, что вы будете ужинать на полдник?!
- «Ты», Лиза, «ты».
Глаза темной как-то странно сверкнули и она, сменив тон, вдруг совершенно спокойно спросила:
- Зачем?
- Мне так проще.
- Мне – нет.
Я пожал плечами:
- Можешь считать, что фамильярничанье со мной является частью твоей невыносимо тяжелой трудовой повинности. Где, кстати, свежий хлеб? Я не нашел.
Выражение лица Лизы сделалось каменным.
- Я не купила.
Она стояла передо мной напряженная, зажатая, будто готовилась атаку отражать, и я против воли сбавил обороты и поинтересовался как можно миролюбивее:
- А что ты делала на чердаке?
Темная пересекла кухню и шлепнула передо мной мелко исписанный лист бумаги.
- Заменить стекла, заменить крыльцо, заменить пол террасы… со знаком вопроса?
- Он пока держится, но начал подгнивать, - невозмутимо пояснила Лиза, впрочем, ясности для меня не прибавилось.
- Ставни, ковер на главной лестнице, полки в библиотеке, лампы, дверь, щель, ванные, трубы… что это такое все?
- Это еще не все, там еще с обратной стороны! – Я машинально перевернул лист, бросил взгляд и тут же снова вперил его в темную, и та пояснила, глядя на меня с вызовом: - Это перечень необходимого минимума ремонтных работ.
- Для чего?
- Для того, чтобы сделать этот дом пригодным для жизни!
- Лиза, - вкрадчиво уточнил я, - мы здесь живем?
- Живем, - нехотя признала «беззащитная девочка», уже понимая к чему я клоню.
- Значит, этот дом пригоден для жизни!
Лиза Миллс смотрела на меня так, будто раздумывала, что лучше – отвесить мне подзатыльник или сразу прибить к чертям. Такой взгляд периодически появлялся на лице Камиллы, потому и был мне прекрасно знаком. Однако в исполнении темной выглядел как-то иначе… выразительнее, что ли? Весомее.
- Как долго мы будем здесь жить? – вдруг спросила она.
Я пожал плечами. Пока что современный городской особняк в самом центре не манил меня совершенно.
- Неделю? Две? Больше?
- Больше, - поразмыслив ответил я. Мне здесь нравилось. А нудящий женский голос над ухом – это не страшно. Их же не четыре.
- Тогда я пожалуюсь в комитет о ненадлежащих условиях содержания, - выдала девица и уставилась на меня с торжеством.
- Чего-о-о? – против воли протянул я и, откинувшись на спинку стула, даже отложил бутерброд.
- Вот, тут все написано.
Лиза покопалась в переднике и выудила, чтобы шлепнуть передо мной поверх списка, - прямоугольную брошюру. «Памятка для отбывающих срок с правом искупления».
Я даже не стал ее открывать.
Интересно, зачем ей это вообще нужно?
Тоска по утерянному дому? Попытка завоевать мое расположение? (Хотя нет, если бы она хотела завоевать мое расположение, меня бы ждали хлеб и ужин, а не нотации и список ремонтных работ). Желание чем-то себя занять? Принести пользу обществу в моем лице?..
Я спросил бы, но мне было интереснее угадать.
- Черт с тобой, делай, что хочешь, - я отодвинул все бумажки в сторону и снова взялся за бутерброд, пробормотав себе под нос: - А ведь я всего лишь попросил свежего хлеба купить…
Лиза, помедлив, протянула руку и забрала свою макулатуру.
- О хлебе…
- Завтра купишь, - отмахнулся я.
- Куплю, - она вздохнула. – Если денег дашь.
- Каких денег?
Она молча достала из «волшебного» макулатурного передника чек и положила передо мной.
- Я тебе это на неделю выдал!
- Ну… - прозрачно-голубые глаза смотрели на меня с кристальной невинностью. – Ты же сказал, что я могу делать, что захочу…
- Я это сказал после, а не…
Так. Стоп, Мэтт. Вдох. Выдох. А то ты свой бутерброд не доешь никогда, вы и так с ним сейчас, как двое возлюбленных, которым не суждено быть вместе из-за черноволосой стервы-разлучницы.
- Лиза. Сделай доброе дело – уйди.
- А…
- Дам я еще денег.
- И…
- Ужин потом приготовишь.
- Еще к нам завтра плотник придет. Возможно… - выражение лица ее сделалось задумчивым.
- Лиза!!!
- Ладно, ладно, - она наконец повернулась ко мне спиной и направилась к дверям. Подумаешь, хлеба не купила, чего ж так орать-то?..
ГЛАВА 5
Лиза
Я очень старалась не смеяться и, опасаясь, что трясущиеся плечи и сдавленные похрюкивания выдадут меня с головой, почти вылетела из кухни, состроив на всякий случай оскорбленный вид.
Настроение, напрочь испорченное нетолератнтной бакалейщицей каким-то чудесным образом после разговора с носорогом улучшилось.
Возможно, это было как-то связано с тем, что он категорически отказывался на меня злиться.
Вот наотрез.
Уж я и так, и так пыталась вызвать его на скандал, спустить пар и убедиться в том, что все светлые не заслуживающие моего внимания подонки, а он не злился и все тут. И даже сдвинутые к переносице темно-рыжие брови не могли меня обмануть.
Ему правда было плевать и на не выполненные указания, и на мое самоуправство. Настолько плевать, что это даже создавало какое-то неправильное в моем положение ощущение вседозволенности.
Может быть, это проверка? Усыпляет мою бдительность? Надеется подловить на чем-то пострашнее бытового неповиновения и под благовидным предлогом сдать обратно?
Бес его знает…
Но надо быть осторожнее и границы проверять потихоньку. Родовой символ не просто так выбирается. Ласка на вид – милейший зверек, но при этом один из самых агрессивных хищников на планете.
Мне снова почему-то вспомнилась ночь, и раскаленный воздух в спальне, и надвигающееся на меня тело – и по позвоночнику пробежала дрожь. Я даже плечами передернула.
Правильно, Лиза. Помни об этом. Особенно – когда тебе хочется шутить и подначивать бывшего врага.
Особенно – когда он шутит в ответ.
Остаток дня прошел невыразительно. Вооружившись новейшими разработками в области чистящих средств, я вернулась в ванную, полная решимости на этот раз довести ее до совершенства. И на удивление – мне это даже удалось. «Чистоблеск» в полной мере себя оправдал. Настолько, что даже стало немножко жаль убитого утром времени.
Потом я взялась за ужин, который стараниями и заботой миссис Тернер, достаточно было достать из холодильника и разогреть (перетрудилась!).
Ели мы в тишине.
Я – погруженная в путаные мысли о прошедшем и грядущем. Мэтт – в газету.
Было настолько тихо, что я даже чуть вздрогнула, когда светлый издал недовольный хмыкающе-фыркающий звук.
- Что там? – не утерпела я.
Эта газета манила меня с тех самых пор, как я увидела ее на столике, рядом с небрежно брошенными ключами от машины. Очевидно, Мэтт купил ее по дороге домой. Мне нужна была информация о происходящем в мире, но я боялась показать излишне живой интерес.
- На.
Вместо ответа носорог сложил газету так, чтобы выделить статью в нижней части одной из последних страниц, и протянул мне.
«Вчера, 22 августа 19.. года, был приведен в исполнение приговор Лизы Миллс, последней представительницы темного рода Миллсов, зачинщиков и лидеров Темного Сопротивления. Мисс Миллс не участвовала в боевых действиях, однако поддерживала идеи восстания, а потому была приговорена к пожизненному условному сроку с правом Искупления. Это поправка в закон, внесенная по инициативе одного из молодых и подающих надежды представителей либеральной партии Томаса Грина. И согласно этой поправке, Лиза Миллс была отправлена на исправительный работы в дом Мэттью Тернера, героя и ветерана войны…».
Я не стала читать дальше – это уже все объясняло.
Там даже была моя фотография. Жутковатая – из тех, что были сделаны при задержании, а фотограф изолятора далек от высокого глянцевого искусства. Но узнаваемая. Особенно вкупе с именем.
И реакция бакалейщицы становилась легко объяснимой. Уж она-то наверняка читает утренние газеты…
Статейка была написана в общем-то нейтрально, разве что с легким налетом восхищения подвигами мистера Носорога, но все равно оставила гадливое ощущение. А еще – только усилила желание дотянуться до всего, что я упустила. Если уж пресса упоминает даже о таком незначительном событии как суд, спустя год, над одной из участниц Сопротивления, то я наверняка найду море полезной информации в более ранних выпусках. Нужно было только добраться до этих самых ранних выпусков.
«Завтра же займусь этим», - решила я для себя. И пусть эти люди сколько угодно плюют мне в спину, я больше не буду убегать от их презрения, поджав хвост. Наверняка где-то поблизости должна быть библиотека, для начала можно попытать счастья там. Они частенько хранят в архивах старые выпуски…
- Будь осторожнее.
Голос Мэтта выдернул меня из размышлений, даже чуточку испугав – на мгновение мне показалось, будто он прочитал мои бунтарские мысли.
Поймав мой взгляд, чтобы убедиться, что завладел моим вниманием, он пояснил:
- Будь осторожнее, когда выходишь на улицу. Меня предупредили сегодня, что настроения среди населения витают не самые доброжелательные. Если боишься – можешь в принципе не выходить, я не буду тебя заставлять.
- Я не боюсь, - я против воли вздернула подбородок.
- А надо бы, - неожиданно отозвался Мэтт. – Может быть, и даже наверняка, ты уверена, что ни в чем не виновата. Возможно, так оно и есть. Возможно, этому верю я, или Том, или еще пара-тройка-десяток человек. Зато другой десяток человек может счесть тебя угрозой, или пожелать отомстить темным. А ты лишена магии и не можешь за себя постоять.
- Спасибо, что напомнил, - огрызнулась я.
- На здоровье, - отозвался светлый и уткнулся в тарелку.
Затолканные далеко в глубину души чувства вновь взбурлили в душе. Произнесенное им «ты ни в чем не виновата», почему-то резануло меня острым лезвием. Защищал бы он меня так, если бы знал, кто я на самом деле? Или лично бы свершил народную вендетту? Или сдал бы властям, чтобы прочитать потом за очередным завтраком о свершившейся казни?
- Почему ты не ненавидишь темных? – не выдержала я, глядя на Мэтта в упор.
- Тебе было бы легче, если бы ненавидел? – поинтересовался тот, не поднимая головы.
- Нет, но это было бы понятнее.
- Я ненавидел. Поначалу, когда война только закончилась – ненавидел. А потом надоело.
- Надоело?
Он помолчал, тщательно прожевывая кусок, поднял голову, посмотрев правда не на меня, а куда-то в пустоту за моим плечом и добавил:
- Все хороши.
После чего, снова вернулся к ужину, явно давая понять, что дальше на эту тему беседовать бесполезно.
Вспыхнувшая лампочка – новенькая, из тех, что Мэттью привез с собой из дома – под протертым от пыли и грязи матовым плафоном, приятно осветила ванную, и я еще раз довольно полюбовалась на дело рук своих. Вот странно, но впервые результат физического труда приносил мне такое удовлетворение. Возможно, потому что у меня в душе поселилось какое-то сюрреалистичное ощущение, будто приводя в порядок этот дом, я навожу порядок и в своей жизни.
Я включила воду, покрутила краны, подбирая температуру, разделась и шагнула под мягкие струи.
Шторки здесь не было, но ванна была широкой и позволяла стоять под душем, не устраивая вокруг потоп. Оно и к лучшему, потому что сегодня я планировала простоять здесь столько, сколько мне захочется. Абсолютно никуда не торопясь.
Я любила воду. И плавать любила. Рядом с нашим домом было озеро и крохотный пляж, на котором мы, будучи детьми, могли проводить целые дни.
Что теперь с тем домом, и с тем озером, и с тем пляжем?..
Мысли текли вяло. Вспыхивали воспоминания, и я медленно перебирала их, разглядывая, как когда-то мамины драгоценности в большой малахитовой шкатулке.
С чего все началось? Когда мы свернули не туда?
Мы ведь жили в прекрасное мирное время, время, полное возможностей.
Наверное, мы просто завидовали поначалу. Тому, что одни магические области могут развиваться без малейших ограничений, а другие только и натыкаются на запреты и законы, многие из которых устарели, а многие казались просто абсурдными. Магия крови, магия смерти, зельеварение, даже отдельные разделы природной магии (особенно в области жертвоприношений), а потом под раздачу стали попадать и астральные практики… кто-то счет, что контролировать духов – неэтично.
Наша семья всегда славилась особыми способностями по части магии крови. Я решила, чему хочу посвятить жизнь еще в семь лет и с тех пор ни разу не жалела о принятом решении. И мне было четырнадцать, когда я впервые подслушала, стоя у двери, за которой родители принимали важных гостей, о том, что многие ограничения, накладываемые правительством, несправедливы.
«Скажите на милость!» - вещал отец низким, хорошо поставленным голосом. «Как они планируют приготовить яичницу, не разбив яиц?».
Эта поговорка, наверное, была чуть ли не слоганом всего Сопротивления. Жертва во имя прогресса. Жаль только, что скорлупа все же не имеет ничего общего, скажем, с необратимыми родовыми проклятиями. Или человеческим жертвоприношением.
