«Какая муха укусила,
Нам теперь и невдомёк,
Беднягу Гену-крокодила —
Он играет рок.
Он нот не ведает, не знает —
Он не проходил.
На гармошке рок играет
Гена-крокодил.
Его друзья не понимают —
Махнули: «дурачок».
А он сидит себе играет:
«Кружится волчок».
Какие песни сочинял он,
Как напился пьян, —
Гармошка бедная рыдала:
«Мальчик Бананан».
Не запугаешь и не купишь —
Гармошку на плечо, —
Он всем показывает кукиш
И кое-что ещё.
Мы под гармошку дружно гаркнем,
Сколько будет сил:
— Ты будешь самым модным парнем,
Гена-крокодил!»
А. Новиков, «Гена-крокодил»
Дождь… Дождь… Дождь… Ёшкин шкворень! Лило словно из ведра, практически не переставая, вот уже, почитай, без малого пару недель. Форменный потоп! Словно бы у кого-то там, наверху, по причине безмерного увлечения арбузами (или, к примеру, тем же пивком!) плотину маненько прорвало. Пузырь прохудился, о!
Хляби, как в подобных случаях водится, разверзлись, и оттуда здорово, знаете ли, навалило, да-а-а-а... На цельных пятнадцать локтей выше! …Чего? …Выше чего?! И не спрашивайте! — хвала Создателю, не злобные жабы, не клопы кусачие с мошками да мухами пёсьими и даже не прожорливая саранча! И уж тем паче не-е-е-е… Стоп!
Господа доморощенные теологи, молчать! Накаркаете ещё к бениным ляхам, с вас станется. Ведь, как известно, некоторые, зачастую весьма экзотические, помыслы имеют удивительную, на наш взгляд, особенность сбываться. Причём каждый раз нежданно-негаданно! Представляете себе? Будто бы помыслов сих и в помине не было, но случилось же! Нежданчик-с, друзья, просто-таки репримандик!
При этом громы с молниями, несмотря на позднюю осень (не сезон как бы!), кое-где всё ж имели место. Слава богу, от града огненного уберегло! Гм... И на том спасибо.
Промокшая земля с устатку уж боле не впитывала влагу. Лужи переполнялись, превращаясь в маленькие озерца, те, в свою очередь, давали жизнь новым и новым ручьям, бодро выплёскивающимся в итоге на тротуары и проезжую часть. Куда ж им ещё, господа хорошие, в условиях плотной точечной городской застройки деваться-то, сами посудите? В общем, ежели верить на слово одному ужасно мудрому доисторическому персонажу, всё вокруг текло, менялось, и ничто, как водится, не пребывало.
Привычно халтурно виробленная промливнёвка (стараниями другого персонажа, вполне современного, притом ни фига не мудрого!) ожидаемо не справлялась с ненастьем, и редкие прохожие, угрюмо матерясь, сосредоточенно метались промеж небесных струй по щиколотку в бурных потоках, увёртываясь к тому ж от подслеповатых ввиду бешеного мельтешения дворниками вкупе с фатальным запотеванием стёкол автомобилек, регулярно обдающих пешеходов говнопадами мутной жижи.
В лесах, парках, прочих лесопарках массово попёрли запоздалые опята, а ошалевшие лоси, устало шевеля ветвистыми рогами, разбрелись в поисках спасительного ковчега. Наверное, Ноева. Что с них взять? — олени, одно слово! Зато земноводные переведенцы вкупе с творчески командированными пресмыкающимися из соседнего Жабогадюкинсбурга кайфовали вовсю!
Сдуру пророс чеснок. Кое-где зацвели в горшках подснежники и козлиная радость — герань (не путать с одноимёнными беспилотниками!). Проснулись ёжики, забегали по лужам, заголосили на все лады: «Ой, мокро нам! Ой, хреново-то как, мля!». Но тихохонько, никому не докучая. Поелику огрести можно.
Серое глоклое небо, похожее на бескрайнюю пещеристую губку, изредка приподнималось, светлело, дождь тогда почти прекращался, и всё вокруг затихало. Лишь редкие самодвижущиеся тележки хлюпали где-то вдалеке мокрыми покрышками да изредка тоскливо гудели друг на друга матюками.
Регулировщики плотненько забились в тесные будки-«стаканы», из которых, отчаянно размахивая полосатыми волшебными палочками, верещали в свистки, точно укуренные сверчки. Между тем половина светофоров и вовсе не работали.
Оживились жестянщики: вэлкам! — ибо дождь для многих, многих водителей, как выяснилось, не какое-то там, понимаешь, заурядное природное явление (это в нашем, должно отметить, не шибко-то засушливом климате! — представляете? — не Каракумы, ёж вашу медь!), а скорее стихийное бедствие! Соответственно, отношение к нему (к дождю, не к Каракумам!) у некоторых рулевых неумёх извечно складывается дюже нервическое. И не только, между прочим, у блондинок, но и у искусственного интеллекта.
Положа руку на сердце, у искусственного интеллекта дела шли вообще из рук вон плохо! Просто швах! Что по совокупности факторов приводило, приводит и, мы уверены, в дальнейшем завсегда будет приводить к многочисленным, скажем так, трениям-недоразумениям на дорогах (и не только!). Иной раз с членовредительством. Нередко с изрядным. Реже с летальным. Или летательным? Гм… Это уж кому как свезёт. Страж-птица убедительнейший тому пример!
Начиналось же всё, по обычаю, довольно буднично — с переменной облачности, изредка орошаемой слезьми небесными в виде вполне себе прогнозируемых кратковременных осадков. Ничто не предвещало катаклизмов вселенского масштаба. По крайней мере, звёзды телевизорных метеопрогнозов уж точно ни хрена подобного не предвещали!
Даже обворожительная Катенька Григорова, несмотря на всепоглощающую чувственность и неувядающее очарование . Однако предостережение товарища Пуанкаре по поводу невозможности вообще каких-либо предсказаний (тем паче телевизорных!) оказалось пророческим и на сей чёрт-те знает какой уже раз. Прям аксиома железобетонная, ядрён оксюморон, а не какой-то там, понимаешь, этот... менетекель, да!
На том прогнозы быстренько закончились, и покатила привычная констатация: через неделю переменная облачность незаметненько так неумолимо сама собой эволюционировала в затяжные дожди, чуть позже — в муссонные ливни, разрушительные торнадо, и уже совсем скоро наступила «Унылая пора! Очей очарованье!» Унылая для подавляющего большинства очей, очарованье — для особо одарённых.
И Катенька отчего-то боле нам воочию не являлась. Смыло, видать. А жаль, друзья, чертовски завлекательная барышня!
Дырок от пуль, прочих технологических отверстий в стареньком зонте, к сожалению, присутствовало с избытком, что, должно отметить, комфорту его владельцу нисколечко не прибавляло, н-н-н-нда-с… Но какая в том, позвольте интересоваться, трагедия, господа? Протекает? Да и нехай!
Главное ведь что? Правильно! — главное — постараться гармошку от воды сберечь. Смекаете? Заношенный бордовый лапсердак — а нового-то и не было, и как-то вот в среднесрочной перспективе не предвиделось! — фиг бы с ним, высохнет. По пути из Африки и не такое вытерпел! Но вот гармонь…
Гармонь-то местная, любимая! — словно белотелая пышногрудая жена афро-расейского студента Лумумбария. Сколько уж долгих лет они не разлей вода? — уму непостижимо! Иные пресмыкающиеся столько не живут! — как бы хитро, осмотрительно и в каких высочайших кабинетах они ни пресмыкались. Особливо в свете повального увлечения качественной натуральной кожгалантереей (в тех же, кстати, кабинетах!).
Да что там пресмыкающиеся! — из слонов вона уже кошельки тачать намастырились! О шарах бильярдных слоновой кости вообще помолчим всуе. И этих... моржовых... клыках, да!
А вы, дорогие читательницы наши (и некоторые озабоченные юные читатели), интересно знать, что себе подумали по поводу моржовых?! Тем паче в условиях всеобъемлющего жёсткого импортозамещения? Хм... Да знамо дело что, не прибедняйтесь!
Крокодилы меж тем на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины тоже, знаете ли, не в кажном деревенском прудике ноне плещутся! (Как, в общем-то, и моржи со слонами!) Да ещё родом с Лимпопо! (Не моржи!) Это раньше они во всех, понимаешь, зомбоящиках ежедневно тусовались, даже (и преимущественно!) в чёрно-белых: «В мире животных», «Ребятам о зверятах» (не Би-Би-Си!), прочих клубах кино-горе-путешественников и союзмультфильмах, а теперь... Гм… Былое и всё те же думы. Окаянные, про себя тихохонько отметим.
Вечерело. Гена угнездился поудобнее, — коль что-либо подобное в принципе возможно на узенькой деревянной прокрустовой скамеечке, — поправил зонтик, и теперь текло в основном за шиворот, а не на драгоценный инструмент. Вода, однако ж, не доставляла ему особых хлопот. И то верно: что исконно речному жителю всяка там паршивая сырость? — дом родной!
Единственно, холодновато чутка, но то ничего, то всё наносное, стерпится, как говорится, слюбится! Он закалённый! И бегает по утрам исправно, в прудике омывается. Ежели токмо инфлюэнца какая — напасть свежеиспечённая ковидная случаем не бабахнет. Из-под самого, понимаешь, из-под Уханя в начале мая, ёж ихнюю уханьскую медь!
«Бр-р-р-р-р-р! — зябко поёжился рептилоид-гармонист. — Что бы нам эдакое сбацать для сугреву, а? М-м-м-м… А хоть бы вот это!» — шморгнул носом, пошевелил когтями — да как грянул со всей дури удалой! Едва-едва трёхрядку разлюбезную пополам не разорвал! Напрочь!!! «Полёт валькирий» , ядрён аккордеон!
Затем без антракта довольно долго и влажно импровизировал (а как ещё прикажете под проливным дождём импровизировать?) на тему восхитительных «Картинок с выставки» гениального Модеста Мусоргского и совсем уж завершил сольничек парой фрагментов из эпической поэмы тёзки и земляка Вагнера (с довольно затасканной австрийской фамилией ): «Альзо шпрах Заратуштра», кажись.
Конечно же, не классика фанка вам от Эумира свет-Деодату — дона бразильского, но всё ж! Тоже ведь, поди, не косуля! Даже притомился малость. И даже слегонца согрелся. Аж пар пошёл! От гармошки перегретой, надо понимать.
Да и к чему теперича антракты, товарищи дорогие? — ни коньяка приличного, понимаешь, ни бутербродов с икрой. Простецкого яичка вкрутую под майонезом с чайной ложечкой горошка консервного и то в нынешних буфетах не сыскать! Грустно.
А что вы себе думали? Ясный пень, ежедневно без продыху с утра до вечера на гармошке наяривать, когти мозолить — у кого угодно лапы отсохнут! Но Генка не унывал. И не роптал. Это ведь, знаете ли, не якоря в металлолом со дна морского тягать — пионерам помогать, не макулатуру и даже не молотком отбойным колотить-молотить! Это ведь всего-навсего ж му-зи-ци-ро-вать! Тем паче на гармошке!
Дело, по мнению большинства, плёвое, — главное, закорючки нотные разбирать, а там знай себе дави на кнопочки-клавиши да денежки в картуз засаленный собирай. При всём том, кабы слегонца призадуматься, закорючки нотные можно и вовсе ни вблизи, ни издали не узнавать, и будет ничем не хуже, чем у того же А. Новикова.
От этого-то субстанционального недопонимания сей душевный музыкальный промысел народный и хиреет ныне. Вот и крокодил наш собирал, только не в картуз, а в шляпу. Тож, кстати, порядком засаленную.
Дык откель, скажите на милость, новой понтовой шляпе страусиной кожи взяться-то у него, бедолаги? На какие, спрашивается, шиши? Ушанка вон одна-одинёхонька кроликовая на зиму, и та с ветхости светится на прогляд! Не до шляп-с нам ноне, други мои, не до шляп-с! Отнюдь-с! Санкции, мля!
Где-то близенько послышались реденькие, но довольно дружные аплодисменты. Гена аккуратно (дабы полировочку не поцарапать!) отставил гармонь, достал очки, торопливо протёр, водрузил, как смог, на широченную зелёную морду и вгляделся в сгущающиеся сумерки.
Возле вольера толпились гурьбой восхищённые слушатели — довольно зрелая семейная пара: они хлопали в ладоши, посвистывали и показывали большие пальцы вверх. (Рук, разумеется!) Иногда похрюкивали. Наверное, с удовольствия.
Ввиду очевидного отсутствия поблизости поверженных гладиаторов, ожидающих решения восторженной публикой ихней в той или иной мере горшей участи, Геннадий Андреевич , вполне естественно восприняв сии одобрительные жесты на свой артистический счёт, привстал и скромно раскланялся.
— Ну ты, зелёный, ныряешь! — Гена, похоже, в кои-то веки раз и правда в десяточку угадал. — Я балдею! — мужчина, судя по всему, тож во всяких там гармошках толк шарил. — А «Камтугезу» могёшь? …А «Кинь в бабу ломом»? …А «Варвара жарит кур»? А вот ещё…?
Короче, сбацали дуэтом всё: и то, и другое, и третье, и тринадцатое, и двадцать третье, и даже женщина иногда экзальтированно подвывала. Хоть абсолютно без слуха и без голоса. Завершили же спонтанный концерт необычайно эмоциональным и в то же время проникновенным, можно даже сказать, задушевным исполнением оратории в память о жертвах пожара на концерте великого и непревзойдённого маэстро — Фрэнка Заппы в Монтрё в далёком одна тысяча девятьсот семьдесят первом .
Гм… В далёком ли? — это смотря откуда глянуть. Хоть, ежели нам память не изменяет, жертв там вовсе не было, обошлось. Допустим, что так.
Но Гена на своём таки настоял: были, и баста!
— Уф-ф-ф-ф! — крокодильи лапоньки совсем прям на хрен, надо понимать, не отсохли, однако когти натруженные подустали знатно! — Больше не могу! Увольте! Уф-ф-ф-ф!
— Да ты молодца, зелёный! Уж порадовал так порадовал! Решпект тебе и уважуха! — брызжа слюной, звонко хлопал себя по ляжкам восторженный слушатель. — А финал, так вообще — бомба!!!
И подруга тож себя хлопала ничуть не менее экстатично. И верещала к тому ж цикадой оголодавшей.
Издалека сквозь шум дождя, ветра, море-океянского прибоя, перекличку бредущих лосей, стенания подмокших ёжиков, иные вечерние звуки и шорохи слышался монотонный стук колотушки сторожа: «В Багдаде всё спокойно, спокойно, спокойно! В Багдаде всё спокойно, спокойно, спокойно! Когда ты ешь — спокойно, спокойно, спокойно! Когда жуёшь — спокойно, спокойно, спокойно! Глотай всегда спокойно, спокойно, спокойно!..»
— Ну… Пора бы мне… нам всем, — засуетился, замельтешил Гена. — Зоопарк закрывается. Вы бы это… того… граждане, подсобили, что ль, малька, лапку позолотили? — как бы извиняясь, смущённо кивнул на шляпу. — На новые... м-м-м-м... средства производства, так сказать. Инструмент то бишь.
Хотя, должно отметить, со своей старой гармонью наш сантиментальный крокодил не расстался бы ни за какие материальные пончики и крендельки: скидки пенсионерам, субсидии на ипотеку (абсолютно грабительскую!), социальные карты, бонусы в магазинах «Интим», бесплатный проезд до кладбища (и музычку при нём!), прочие социально-сексуально-жилищно-коммунальные ништяки. В то же время денежки ему нужны были до зарезу! Как, собственно, и всем неработающим / работающим пенсионерам / крокодилам.
— Не базар, брателла, ща позолотим! — редкий прохожий принялся было судорожно шарить по карманам. — Э-э-э-э… Дорогая, мелочишки не найдётся? У меня с собой нету. Только бумажные. Никто ж не предполагал такого, э-э-э-э…
— Мелочишки?! — тихохонько, эдак почти про себя расстроился чутка обескураженный Геннадий Андреевич. — Я бы и от бумажных не отказался.
Не очень-то хотелось, но его всё ж расслышали:
— Мелочишки, мелочишки. А ты чего ожидал, кожаный? Манны небесной? Новенький китаевский «Москвич»? Инструмент? — «Вельтмайстер Топаз», да?! Морда треснет, моб твою чемодановую ять! Представляешь, если у тебя морда треснет? Трещина будет о-го-го! Овраг по всей зелёной морде, гы-ы-ы-ы!
— Дорогой, я даже сумочку с собой не брала! — встряла визгливая, страдающая амузией подруга. — К чему она мне в зоопарке-то? Живём же рядом!
Крокодилу меж тем становилось всё грустнее и грустнее. Вкрай заклевал его меломан хренов!
Нам теперь и невдомёк,
Беднягу Гену-крокодила —
Он играет рок.
Он нот не ведает, не знает —
Он не проходил.
На гармошке рок играет
Гена-крокодил.
Его друзья не понимают —
Махнули: «дурачок».
А он сидит себе играет:
«Кружится волчок».
Какие песни сочинял он,
Как напился пьян, —
Гармошка бедная рыдала:
«Мальчик Бананан».
Не запугаешь и не купишь —
Гармошку на плечо, —
Он всем показывает кукиш
И кое-что ещё.
Мы под гармошку дружно гаркнем,
Сколько будет сил:
— Ты будешь самым модным парнем,
Гена-крокодил!»
А. Новиков, «Гена-крокодил»
Дождь… Дождь… Дождь… Ёшкин шкворень! Лило словно из ведра, практически не переставая, вот уже, почитай, без малого пару недель. Форменный потоп! Словно бы у кого-то там, наверху, по причине безмерного увлечения арбузами (или, к примеру, тем же пивком!) плотину маненько прорвало. Пузырь прохудился, о!
Хляби, как в подобных случаях водится, разверзлись, и оттуда здорово, знаете ли, навалило, да-а-а-а... На цельных пятнадцать локтей выше! …Чего? …Выше чего?! И не спрашивайте! — хвала Создателю, не злобные жабы, не клопы кусачие с мошками да мухами пёсьими и даже не прожорливая саранча! И уж тем паче не-е-е-е… Стоп!
Господа доморощенные теологи, молчать! Накаркаете ещё к бениным ляхам, с вас станется. Ведь, как известно, некоторые, зачастую весьма экзотические, помыслы имеют удивительную, на наш взгляд, особенность сбываться. Причём каждый раз нежданно-негаданно! Представляете себе? Будто бы помыслов сих и в помине не было, но случилось же! Нежданчик-с, друзья, просто-таки репримандик!
При этом громы с молниями, несмотря на позднюю осень (не сезон как бы!), кое-где всё ж имели место. Слава богу, от града огненного уберегло! Гм... И на том спасибо.
Промокшая земля с устатку уж боле не впитывала влагу. Лужи переполнялись, превращаясь в маленькие озерца, те, в свою очередь, давали жизнь новым и новым ручьям, бодро выплёскивающимся в итоге на тротуары и проезжую часть. Куда ж им ещё, господа хорошие, в условиях плотной точечной городской застройки деваться-то, сами посудите? В общем, ежели верить на слово одному ужасно мудрому доисторическому персонажу, всё вокруг текло, менялось, и ничто, как водится, не пребывало.
Привычно халтурно виробленная промливнёвка (стараниями другого персонажа, вполне современного, притом ни фига не мудрого!) ожидаемо не справлялась с ненастьем, и редкие прохожие, угрюмо матерясь, сосредоточенно метались промеж небесных струй по щиколотку в бурных потоках, увёртываясь к тому ж от подслеповатых ввиду бешеного мельтешения дворниками вкупе с фатальным запотеванием стёкол автомобилек, регулярно обдающих пешеходов говнопадами мутной жижи.
В лесах, парках, прочих лесопарках массово попёрли запоздалые опята, а ошалевшие лоси, устало шевеля ветвистыми рогами, разбрелись в поисках спасительного ковчега. Наверное, Ноева. Что с них взять? — олени, одно слово! Зато земноводные переведенцы вкупе с творчески командированными пресмыкающимися из соседнего Жабогадюкинсбурга кайфовали вовсю!
Сдуру пророс чеснок. Кое-где зацвели в горшках подснежники и козлиная радость — герань (не путать с одноимёнными беспилотниками!). Проснулись ёжики, забегали по лужам, заголосили на все лады: «Ой, мокро нам! Ой, хреново-то как, мля!». Но тихохонько, никому не докучая. Поелику огрести можно.
Серое глоклое небо, похожее на бескрайнюю пещеристую губку, изредка приподнималось, светлело, дождь тогда почти прекращался, и всё вокруг затихало. Лишь редкие самодвижущиеся тележки хлюпали где-то вдалеке мокрыми покрышками да изредка тоскливо гудели друг на друга матюками.
Регулировщики плотненько забились в тесные будки-«стаканы», из которых, отчаянно размахивая полосатыми волшебными палочками, верещали в свистки, точно укуренные сверчки. Между тем половина светофоров и вовсе не работали.
Оживились жестянщики: вэлкам! — ибо дождь для многих, многих водителей, как выяснилось, не какое-то там, понимаешь, заурядное природное явление (это в нашем, должно отметить, не шибко-то засушливом климате! — представляете? — не Каракумы, ёж вашу медь!), а скорее стихийное бедствие! Соответственно, отношение к нему (к дождю, не к Каракумам!) у некоторых рулевых неумёх извечно складывается дюже нервическое. И не только, между прочим, у блондинок, но и у искусственного интеллекта.
Положа руку на сердце, у искусственного интеллекта дела шли вообще из рук вон плохо! Просто швах! Что по совокупности факторов приводило, приводит и, мы уверены, в дальнейшем завсегда будет приводить к многочисленным, скажем так, трениям-недоразумениям на дорогах (и не только!). Иной раз с членовредительством. Нередко с изрядным. Реже с летальным. Или летательным? Гм… Это уж кому как свезёт. Страж-птица убедительнейший тому пример!
Начиналось же всё, по обычаю, довольно буднично — с переменной облачности, изредка орошаемой слезьми небесными в виде вполне себе прогнозируемых кратковременных осадков. Ничто не предвещало катаклизмов вселенского масштаба. По крайней мере, звёзды телевизорных метеопрогнозов уж точно ни хрена подобного не предвещали!
Даже обворожительная Катенька Григорова, несмотря на всепоглощающую чувственность и неувядающее очарование . Однако предостережение товарища Пуанкаре по поводу невозможности вообще каких-либо предсказаний (тем паче телевизорных!) оказалось пророческим и на сей чёрт-те знает какой уже раз. Прям аксиома железобетонная, ядрён оксюморон, а не какой-то там, понимаешь, этот... менетекель, да!
На том прогнозы быстренько закончились, и покатила привычная констатация: через неделю переменная облачность незаметненько так неумолимо сама собой эволюционировала в затяжные дожди, чуть позже — в муссонные ливни, разрушительные торнадо, и уже совсем скоро наступила «Унылая пора! Очей очарованье!» Унылая для подавляющего большинства очей, очарованье — для особо одарённых.
И Катенька отчего-то боле нам воочию не являлась. Смыло, видать. А жаль, друзья, чертовски завлекательная барышня!
Дырок от пуль, прочих технологических отверстий в стареньком зонте, к сожалению, присутствовало с избытком, что, должно отметить, комфорту его владельцу нисколечко не прибавляло, н-н-н-нда-с… Но какая в том, позвольте интересоваться, трагедия, господа? Протекает? Да и нехай!
Главное ведь что? Правильно! — главное — постараться гармошку от воды сберечь. Смекаете? Заношенный бордовый лапсердак — а нового-то и не было, и как-то вот в среднесрочной перспективе не предвиделось! — фиг бы с ним, высохнет. По пути из Африки и не такое вытерпел! Но вот гармонь…
Гармонь-то местная, любимая! — словно белотелая пышногрудая жена афро-расейского студента Лумумбария. Сколько уж долгих лет они не разлей вода? — уму непостижимо! Иные пресмыкающиеся столько не живут! — как бы хитро, осмотрительно и в каких высочайших кабинетах они ни пресмыкались. Особливо в свете повального увлечения качественной натуральной кожгалантереей (в тех же, кстати, кабинетах!).
Да что там пресмыкающиеся! — из слонов вона уже кошельки тачать намастырились! О шарах бильярдных слоновой кости вообще помолчим всуе. И этих... моржовых... клыках, да!
А вы, дорогие читательницы наши (и некоторые озабоченные юные читатели), интересно знать, что себе подумали по поводу моржовых?! Тем паче в условиях всеобъемлющего жёсткого импортозамещения? Хм... Да знамо дело что, не прибедняйтесь!
Крокодилы меж тем на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины тоже, знаете ли, не в кажном деревенском прудике ноне плещутся! (Как, в общем-то, и моржи со слонами!) Да ещё родом с Лимпопо! (Не моржи!) Это раньше они во всех, понимаешь, зомбоящиках ежедневно тусовались, даже (и преимущественно!) в чёрно-белых: «В мире животных», «Ребятам о зверятах» (не Би-Би-Си!), прочих клубах кино-горе-путешественников и союзмультфильмах, а теперь... Гм… Былое и всё те же думы. Окаянные, про себя тихохонько отметим.
Вечерело. Гена угнездился поудобнее, — коль что-либо подобное в принципе возможно на узенькой деревянной прокрустовой скамеечке, — поправил зонтик, и теперь текло в основном за шиворот, а не на драгоценный инструмент. Вода, однако ж, не доставляла ему особых хлопот. И то верно: что исконно речному жителю всяка там паршивая сырость? — дом родной!
Единственно, холодновато чутка, но то ничего, то всё наносное, стерпится, как говорится, слюбится! Он закалённый! И бегает по утрам исправно, в прудике омывается. Ежели токмо инфлюэнца какая — напасть свежеиспечённая ковидная случаем не бабахнет. Из-под самого, понимаешь, из-под Уханя в начале мая, ёж ихнюю уханьскую медь!
«Бр-р-р-р-р-р! — зябко поёжился рептилоид-гармонист. — Что бы нам эдакое сбацать для сугреву, а? М-м-м-м… А хоть бы вот это!» — шморгнул носом, пошевелил когтями — да как грянул со всей дури удалой! Едва-едва трёхрядку разлюбезную пополам не разорвал! Напрочь!!! «Полёт валькирий» , ядрён аккордеон!
Затем без антракта довольно долго и влажно импровизировал (а как ещё прикажете под проливным дождём импровизировать?) на тему восхитительных «Картинок с выставки» гениального Модеста Мусоргского и совсем уж завершил сольничек парой фрагментов из эпической поэмы тёзки и земляка Вагнера (с довольно затасканной австрийской фамилией ): «Альзо шпрах Заратуштра», кажись.
Конечно же, не классика фанка вам от Эумира свет-Деодату — дона бразильского, но всё ж! Тоже ведь, поди, не косуля! Даже притомился малость. И даже слегонца согрелся. Аж пар пошёл! От гармошки перегретой, надо понимать.
Да и к чему теперича антракты, товарищи дорогие? — ни коньяка приличного, понимаешь, ни бутербродов с икрой. Простецкого яичка вкрутую под майонезом с чайной ложечкой горошка консервного и то в нынешних буфетах не сыскать! Грустно.
А что вы себе думали? Ясный пень, ежедневно без продыху с утра до вечера на гармошке наяривать, когти мозолить — у кого угодно лапы отсохнут! Но Генка не унывал. И не роптал. Это ведь, знаете ли, не якоря в металлолом со дна морского тягать — пионерам помогать, не макулатуру и даже не молотком отбойным колотить-молотить! Это ведь всего-навсего ж му-зи-ци-ро-вать! Тем паче на гармошке!
Дело, по мнению большинства, плёвое, — главное, закорючки нотные разбирать, а там знай себе дави на кнопочки-клавиши да денежки в картуз засаленный собирай. При всём том, кабы слегонца призадуматься, закорючки нотные можно и вовсе ни вблизи, ни издали не узнавать, и будет ничем не хуже, чем у того же А. Новикова.
От этого-то субстанционального недопонимания сей душевный музыкальный промысел народный и хиреет ныне. Вот и крокодил наш собирал, только не в картуз, а в шляпу. Тож, кстати, порядком засаленную.
Дык откель, скажите на милость, новой понтовой шляпе страусиной кожи взяться-то у него, бедолаги? На какие, спрашивается, шиши? Ушанка вон одна-одинёхонька кроликовая на зиму, и та с ветхости светится на прогляд! Не до шляп-с нам ноне, други мои, не до шляп-с! Отнюдь-с! Санкции, мля!
Где-то близенько послышались реденькие, но довольно дружные аплодисменты. Гена аккуратно (дабы полировочку не поцарапать!) отставил гармонь, достал очки, торопливо протёр, водрузил, как смог, на широченную зелёную морду и вгляделся в сгущающиеся сумерки.
Возле вольера толпились гурьбой восхищённые слушатели — довольно зрелая семейная пара: они хлопали в ладоши, посвистывали и показывали большие пальцы вверх. (Рук, разумеется!) Иногда похрюкивали. Наверное, с удовольствия.
Ввиду очевидного отсутствия поблизости поверженных гладиаторов, ожидающих решения восторженной публикой ихней в той или иной мере горшей участи, Геннадий Андреевич , вполне естественно восприняв сии одобрительные жесты на свой артистический счёт, привстал и скромно раскланялся.
— Ну ты, зелёный, ныряешь! — Гена, похоже, в кои-то веки раз и правда в десяточку угадал. — Я балдею! — мужчина, судя по всему, тож во всяких там гармошках толк шарил. — А «Камтугезу» могёшь? …А «Кинь в бабу ломом»? …А «Варвара жарит кур»? А вот ещё…?
Короче, сбацали дуэтом всё: и то, и другое, и третье, и тринадцатое, и двадцать третье, и даже женщина иногда экзальтированно подвывала. Хоть абсолютно без слуха и без голоса. Завершили же спонтанный концерт необычайно эмоциональным и в то же время проникновенным, можно даже сказать, задушевным исполнением оратории в память о жертвах пожара на концерте великого и непревзойдённого маэстро — Фрэнка Заппы в Монтрё в далёком одна тысяча девятьсот семьдесят первом .
Гм… В далёком ли? — это смотря откуда глянуть. Хоть, ежели нам память не изменяет, жертв там вовсе не было, обошлось. Допустим, что так.
Но Гена на своём таки настоял: были, и баста!
— Уф-ф-ф-ф! — крокодильи лапоньки совсем прям на хрен, надо понимать, не отсохли, однако когти натруженные подустали знатно! — Больше не могу! Увольте! Уф-ф-ф-ф!
— Да ты молодца, зелёный! Уж порадовал так порадовал! Решпект тебе и уважуха! — брызжа слюной, звонко хлопал себя по ляжкам восторженный слушатель. — А финал, так вообще — бомба!!!
И подруга тож себя хлопала ничуть не менее экстатично. И верещала к тому ж цикадой оголодавшей.
Издалека сквозь шум дождя, ветра, море-океянского прибоя, перекличку бредущих лосей, стенания подмокших ёжиков, иные вечерние звуки и шорохи слышался монотонный стук колотушки сторожа: «В Багдаде всё спокойно, спокойно, спокойно! В Багдаде всё спокойно, спокойно, спокойно! Когда ты ешь — спокойно, спокойно, спокойно! Когда жуёшь — спокойно, спокойно, спокойно! Глотай всегда спокойно, спокойно, спокойно!..»
— Ну… Пора бы мне… нам всем, — засуетился, замельтешил Гена. — Зоопарк закрывается. Вы бы это… того… граждане, подсобили, что ль, малька, лапку позолотили? — как бы извиняясь, смущённо кивнул на шляпу. — На новые... м-м-м-м... средства производства, так сказать. Инструмент то бишь.
Хотя, должно отметить, со своей старой гармонью наш сантиментальный крокодил не расстался бы ни за какие материальные пончики и крендельки: скидки пенсионерам, субсидии на ипотеку (абсолютно грабительскую!), социальные карты, бонусы в магазинах «Интим», бесплатный проезд до кладбища (и музычку при нём!), прочие социально-сексуально-жилищно-коммунальные ништяки. В то же время денежки ему нужны были до зарезу! Как, собственно, и всем неработающим / работающим пенсионерам / крокодилам.
— Не базар, брателла, ща позолотим! — редкий прохожий принялся было судорожно шарить по карманам. — Э-э-э-э… Дорогая, мелочишки не найдётся? У меня с собой нету. Только бумажные. Никто ж не предполагал такого, э-э-э-э…
— Мелочишки?! — тихохонько, эдак почти про себя расстроился чутка обескураженный Геннадий Андреевич. — Я бы и от бумажных не отказался.
Не очень-то хотелось, но его всё ж расслышали:
— Мелочишки, мелочишки. А ты чего ожидал, кожаный? Манны небесной? Новенький китаевский «Москвич»? Инструмент? — «Вельтмайстер Топаз», да?! Морда треснет, моб твою чемодановую ять! Представляешь, если у тебя морда треснет? Трещина будет о-го-го! Овраг по всей зелёной морде, гы-ы-ы-ы!
— Дорогой, я даже сумочку с собой не брала! — встряла визгливая, страдающая амузией подруга. — К чему она мне в зоопарке-то? Живём же рядом!
Крокодилу меж тем становилось всё грустнее и грустнее. Вкрай заклевал его меломан хренов!
