Мы зашли в небольшой кабинет с двумя окнами.
— Там действительно когда-то был город — Фэ, — начал полицейский, — но он заброшен уже много лет. Воздух отравлен, место непригодно для жизни.
— Но там были люди!
Служащий вздохнул. В этот момент в кабинет зашёл Руфус. Он принёс старую газету и фотографии.
— Вот, взгляните, — полицейский протянул мне газету. — Говорят, мост подорвали во время войны, чтобы уничтожить поезд с химическим оружием. После катастрофы люди обнаружили, что река отравлена. И более того, в воздух поднимались ядовитые испарения. Жить в Фэ стало невозможно. Последний поезд забрал всех из города. А это, — он демонстративно поднял руку со снимками, — сфотографировал человек, который был на последнем поезде. К слову, он отравился и умер через месяц после описанных событий.
Я ничего не понимал. Мне хотелось возразить, но я не знал как. Полицейский изучал меня какое-то время, а потом попросил подождать и вышел. Похоже, меня записали в душевнобольные.
Я полез в сумку. Отыскал маленький распылитель с ядом из тех, что носили с собой жители Фэ. Он был настоящим, полностью заполненным черной жидкостью. Я определённо ничего не понимал. Подойдя к столу, взял фотографии.
Вот дом Каллума. Сфотографирован на фоне надвигающийся песчаной бури. Всё так, как я помнил. Только окно почему-то выбито.
Я взял следующее изображение: главная улица. «Весёлое заведение» и ателье стояли на своих местах. Правда, в заброшенном состоянии. У вывески «Ателье леди Стахр» буквы фамилии валялись на земле. Буква «р» оказалась между «т» и «а».
А вот долина. Только построек нет — пустая площадка перед обрывом.
Я опасливо взял последнее изображение. Железнодорожная станция Диксон. Единственная фотография, где всё оставалось таким, каким и должно быть. Платформы, мост, плакат военного времени. Даже пластина над рельсами и деревянная крышка, закрывающая наши с Сарой рисунки в углу.
Я не знал, сошёл ли с ума. Знал только, что не смог бы вообразить Сару, Дика, Эла во всей полноте, с их достоинствами и недостатками. Они были настоящими. Уж предупреждала, что Сары там больше нет. Что она «у себя». Где?
Мне определённо требовались ответы. Но здесь мне их не найти. Я сунул фотографию со станцией в карман. Затем подошёл к окну и взглянул вниз. Под левым окном находился чёрный ход, над которым очень кстати висел козырёк.
Полицейские после всего, что от меня услышали, вряд ли позволят уйти без вопросов. Я навалился на оконную раму и со скрипом поднял её. Надеясь, что не наделал много шума, схватил сумку и спрыгнул на козырёк, а затем на землю.
Выйдя на широкую улицу, я поспешил отдалиться от полицейского участка. Вокруг было шумно и намного более оживлённо, чем в Фэ. Я успел отвыкнуть от этого.
Поймав на перекрёстке извозчика, забрался в повозку. Пошарив в кармане куртки в поисках денег, наткнулся на сотню. «Ставлю на то, что ты переживёшь всех нас», — я вспомнил слова Эла.
— Сэр? — извозчик, похоже, не в первый раз окликнул меня.
Я тряхнул головой.
— В порт, пожалуйста.
Мы поехали. После месяцев тишины, фейерверки звуков вокруг оглушали: гомон толпы, цокот копыт, скрип колёс. Из-за приоткрытой двери на противоположной стороне улицы доносилось хромая мелодия, выписываемая с помощью аккордов — кто-то играл на расстроенном фортепиано.
А потом повозка свернула, и впереди показалось море. Я вздохнул солёный воздух. До начала зимы оставалась одна неделя.
