– Зря это все, – шепнул Семен ей в волосы.
– Что именно?
– Все. Ничего ведь у нас не будет, Дунь. Так, только нервы друг другу попортим.
– А не будет-то почему?
– Потому что разные мы. Слишком разные, чтобы у нас с тобой хоть что-нибудь вышло.
– А с Сандаловой вы, выходит, одинаковые? – вспылила Дуня, удивляясь тому, сколько горечи просочилось в её тихий голос. Семен замер. Отстранился, внимательно вглядываясь в Дунино лицо, но все же вряд ли что-то разглядев в темноте.
– Если только в одном.
– И в чем же?
– Ты не поймешь. Да это и не важно.
Дуня затихла, обдумывая его слова. Семен медленно разорвал их объятья и встал. С опозданием Дуня последовала его примеру. Обхватила себя за плечи в безуспешной попытке согреться и, стуча зубами от холода, проговорила:
– Знаешь, думаю, ты мне соврал.
– Когда?
– Когда сказал, что ничего не боишься. Да ты напуган, может, больше нас всех. И все твои слова о том, что ты знаешь, как сложится твое будущее – полная чушь. Ни черта ты не знаешь. Ни чер-та! Ты в таком ужасе, что боишься даже попробовать…
– Что?
– Что-то стоящее! Мне кажется, ты настолько привык к плохому, что сам избегаешь хорошего. Оно тебя безумно страшит. И ты бежишь от этого хорошего, как от чумы, – выпалила Дуня. – Семен…
– Что?
– Ты думаешь, что недостоин? – затаила дыхание.
Из-за тучи выкатилась круглая, как блин, луна. В ее холодном голубом свете глаза Семена блеснули.
– Ты спятила, – усмехнулся он, после чего развернулся и ушел, ни разу не оглянувшись. Возможно, будь Дуня чуть более уверена в себе, она бы побежала за ним. И ведь дожала бы! Но вот как раз уверенности ей и недоставало. Уже спустя минуту собственные слова и нелепые вопросы Дуне показались такими самонадеянными, что ей стало до невозможного стыдно. С чего она вообще решила заняться этим глупым психоанализом? В конце концов, у происходящего было гораздо более простое объяснение. Она ему просто не нравилась. И вся обходительность Краснова объяснялась лишь тем, что он хотел поступить с ней, влюбленной дурочкой, по-джентльменски. Отсюда и его нелепые «мы слишком разные»…
Какая, к черту, разница, какие они – разные или одинаковые? Все это лишь шелуха. Не имеющая значения, когда любишь. А он не любил. Не любил – и все тут. Выкуси, Дуняша.
Звонок телефона застал Дуню, когда она, окончательно расклеившись, тащилась вверх по ступенькам.
– Да? – шмыгнула носом.
– Дунь, ты где?! Цыплята вылупляются! Мы все мчим к Ромке, ты с нами?
– Ага. Скоро буду.
Но скоро не получилось. К моменту, когда Дуня добрела до дома Быкова, вылупились двадцать семь из тридцати цыплят. И теперь они, страшные и несуразные, копошились в заранее приготовленной коробке в окружении склонившихся над ними ребят.
– Ну, вот! Двадцать восьмой пошел. А ты, Ром, говорил, что все ни за что не выживут, – заметила Мариам, в восхищении разглядывая птичье потомство.
– Ага. Так обычно и бывает. Выживает хорошо если процентов восемьдесят пять. А у нас, считай, сто.
– У тебя талант, Ром, – улыбнулась Караулова. А Ромка (о чудо!) вполне уверенно ей ответил:
– Да ладно тебе. Просто повезло.
– Нет-нет, я настаиваю. Никакое это не везение. Я уверена, что и с оставшимися яйцами будет все хорошо.
– Было бы круто. Мариам…
– М-м-м? – промычала та, ласково почесывая пальцем еще влажное птичье брюшко.
– А что ты с ними будешь делать?
– С кем?
– Ну, с цесарками.
Мариам открыла рот, но далеко не сразу нашлась с ответом. Дуня решила, что у неё его в принципе не было, и Мариам придумывала, что сказать на ходу.
– Эм… Вообще-то я надеялась, что ими займешься ты.
– Я?! – удивился Бык.
– А что? Ты же у нас лучше всех в этом всем разбираешься, – вмешалась в разговор Юля.
– Ну… – Ромка почесал в макушке. – Не знаю. Цесарок у нас не было никогда. Да и куда их? Тридцать штук. Шутка ли? У нас и корма нет.
– Мы купим! – уверенно кивнула Мариам. – Правда, ребят? Скинемся и купим!
– А дальше что прикажете с ними делать? Если только пустить на убой.
– Ну, раз другого выхода нет… – Мариам пожала плечами и впялилась в пол.
– Чего? – сощурился Женька. – А гуманизм, что? Все? Отменяется? – Пять пар глаз уставились на Мариам.
– Мы сделали все, что могли! Дали птенчикам жизнь, – защищалась та.
– Чтобы потом их самим же и укокошить?
– Все мы смертны, – философски заметила Мариам, вцепившись в деревянную балку белыми от напряжения пальцами. – Зато они поживут! И я уверена, их жизнь будет счастливой. Под нашим-то попечительством.
– Сомнительно, – буркнул Кравец.
Из глубины сарая, где в стороне ото всех в сене валялся Тамерлан, раздался смешок. К нему присоседился другой, третий, а вскорости захохотали все. И только Мариам, которая восприняла происходящее на свой счет, было не до шуток. Ей казалось, что друзья смеются над ней. Это было ужасно. Она себя ненавидела. Не-на-ви-де-ла.
– Я пойду. Завтра рано вставать, – прошелестела Мариам.
– Я с тобой. Мой отец наверняка волнуется, – заметила Дуня.
– Я тоже пойду. – Вскочила со своего места Юлька.
– Вы охренели?! А за этими кто будет приглядывать? – возмутился Женя, тыча пальцем в коробку.
– Вы! Те, кто дал им жизнь.
– Нет, я, конечно, знал о птицах-кукушках, но что они выглядят так, – Кравец обвел рукой их троицу, – даже не представлял.
– Мы можем установить посменное дежурство, – пошла на компромисс Караулова.
– Ага. Посменное. Как же! Уже и дураку ясно, что это все тебе, Бык, разгребать.
Быков переступил с ноги на ногу. Бросил взгляд на свою обожаемую Юльку. И, конечно, растаял.
– Ну, может, это и к лучшему. Замучу какой-нибудь бизнес.
– На цесарках? – хмыкнул Кравец.
– Почему нет?
– А что? Отличный план. У тебя, Ром, все получится, – улыбнулась Юлька. Бык откашлялся:
– Ты правда так думаешь?
– Угу. Ну, мы пойдем, да, девочки?
– Я бы тебя проводил. Но у меня тут…
– Дети. Я понимаю, – улыбка Юльки растянулась до ушей.
– Ну, точно. Они над нами издеваются, – пробубнил Кравец.
– Нормально все, Жек. Не ной.
– Не ной?! Да нас с тобой использовали! Обвели вокруг пальца! Кукушки-и-и! – заорал Кравец вдогонку девчонкам. – Я расскажу вашим детям об этой позорной истории, слышите?! Вы ни за что не отмоетесь!
– По-моему, Женя не на шутку расстроился, – фыркнула Юлька, ускоряя шаг и даже не пытаясь скрыть наползающую на лицо улыбку.
– Не то слово. Может, нам стоит вернуться? – забеспокоилась Мариам.
– Ты шутишь? Я ни черта не знаю о птицах. А ты, Дунь?
– Аналогично. Но, думаю, если у вас с Ромкой все срастется, ты узнаешь о них много нового.
– Не начинай, – погрустнела Караулова.
– Эй, ты чего? Я что-то не то сказала?
– Да нет. Просто я будто свою мать услышала. – Юлька резко остановилась и со всей дури пнула выступающий бордюр. – Она тут недавно узнала, что мы… В общем, встречаемся, и…
– И?
– Осталась, мягко скажем, не в восторге от этой новости.
– Почему? – удивилась Мариам. – Мне казалось, Рюмочка хорошо относится к Быкову.
– Ага. Безотносительно ко мне – так просто великолепно. Но со мной она его не видит. Это цитата, если что.
– Понятно.
– Мать с какого-то перепуга решила, что мы – долбаная интеллигенция. А Ромка, цитирую: «Звезд с неба не хватает. Так всю жизнь и будет пасти коров». И все потому, что он не собирается поступать в универ. Как будто на этом чертовом универе свет клином сошелся! Каждый раз повторяет, что мы с ним слишком…
– Разные, – прошептала Дуня.
– Вот-вот! А почему мы разные? Потому что я пойду учиться, а он – сразу работать? Так что в этом плохого? Он же не на печке будет сидеть! Да я большего работягу, чем Ромка, в жизни не видела. Ты обратила внимание, как он с этими инкубаторами возится? Одно загляденье смотреть!
– Ромка – герой, – согласилась Дуня.
– И отец из него выйдет хороший, – добавила Мариам.
– А вот об этом вообще не напоминай. Мама боится, что я непременно залечу, если продолжу с ним встречаться.
– Ты шутишь?
– Какой там?
– А вы что, уже… Вы… – Мариам осеклась и до того покраснела, что ее румянец стал виден даже в тусклом свете уличных фонарей.
– Да нет! Господи, Мариам, ты как скажешь!
– Прости. Просто это так прозвучало, будто…
– Это реальность, а не больные фантазии моей матери?
– Ага.
– Нет. Нет… Ничего такого у нас пока не было.
– Пока? – уточнила Дуня. Юлька смутилась. Пожала плечами, поправила очки на носу:
– Ну, да. Я… знаете, я просто чувствую, что он тот самый.
Дуня с Мариам переглянулись и синхронно кивнули. Это ощущение было им и впрямь знакомо.
С тех пор, как на свет появились те чертовы птенцы, школьный чат в аське не затыкался ни на секунду. И Вету это порядком бесило. Происходящее казалось ей сущим дурдомом. К которому она, ко всему прочему, не имела абсолютно никакого отношения. Ощущение, что у ее друзей появились какие-то свои темы для разговоров, одни им понятные шуточки и приколы, было не из приятных. Ветка привыкла к тому, что все вокруг нее вертится, а тут… Тут все пошло наперекосяк. Программа дала сбой. И ее будто вышвырнуло на обочину жизни.
Сандалова отбросила от себя мышку и встала из-за стола. Уставилась на собственное отражение в зеркале, закрепленном над резным антикварным комодом. Покрутила головой из стороны в сторону, любуясь обновленным мелированием. Вышло и впрямь неплохо. Песочного цвета волны оттеняли голубизну глаз и небрежно спадали на ее покатые плечи. Вета была настоящей красавицей. Всякие Дуни ей и в подметки не годились. Это бесспорно. А впрочем, никому и в голову не приходило в том сомневаться. Другое дело, что красота не принесла Ветке счастья. Лишь в какой-то мере облегчила жизнь. Потому что кроме этой красоты ничего у нее не было – ни мозгов, как у той же рыжей или Карауловой, ни доброты, как у Мариам, ни уникального тонкого чувства юмора, как у Кешки Когана, ни Ромкиной предприимчивости, ни Женькиной целеустремленности, ни внутреннего стержня, как у Семена. Ни-че-го. Она брала внешностью, да. И абсолютной категоричностью. Кто-то сказал, что с ней лучше согласиться или вовсе не вступать в спор, чем что-то доказывать. Мол, себе дороже. Наверное, так оно и было. Плевать! Ей нужно было самоутвердиться хоть где-то, хоть как-то… Чтобы заглушить чудовищную неуверенность в собственных силах.
В глубине дома послышался грохот. Ветка настороженно замерла, и практически в ту же секунду, напугав ее просто до ужаса, в открытое окно ворвались сразу несколько человек в масках.
– Всем оставаться на местах! – заорал один из них. Напрасно заорал, да. Вета даже при желании не смогла бы сдвинуться с места – настолько была напугана. Так что когда ее скрутили и потащили вниз по лестнице, она даже не попыталась встать на ноги. Да что там… Она не сумела даже спросить, кто эти люди, и чего им надо. Вета думала лишь об одном, что еще немного, и она просто обмочится от страха. Может быть, остатки ее сил уходили как раз на то, чтобы этого не допустить. И не напрасно. Старания Веты принесли свой результат. Когда ее бесцеремонно втащили в огромный отцовский кабинет, занимающий едва ли не половину западного крыла дома, она, по крайней мере, смогла сохранить достоинство.
– Папа! Папочка, – всхлипнула Ветка, рванув к нему со всех ног в поисках защиты и утешения. Но вместо этого получила лишь злую жесткую отповедь:
– Сядь, дура! Угомонись!
Вета столбом застыла посреди комнаты. Открыла рот. Сердце бешено колотилось в горле, отчего ее все сильнее мутило. Казалось, еще немного, и она просто выблюет это самое сердце. Под ноги чужим безучастным к ней людям в масках.
– Сядь возле матери, – спокойно заметил один из них.
Возле матери? Вета, как зачарованная, обвела взглядом комнату. И, наконец, ее заметив, на негнущихся ногах дошла до дивана. Упала рядом, как подкошенная.
– Ч-что происходит? К-кто это? – запинаясь, тихонько поинтересовалась Вета.
– Кто-кто! Менты. Ты что, совсем ослепла?!
– Менты? В смысле милиция? – Ветка сглотнула. – А что им от нас нужно?
– Козел отпущения им нужен! А я говорила-а-а-а, Юра! Я предупреждала-а-а-а, – завыла в голос.
– Заткнись! И возьми, наконец, себя в руки! – рявкнул отец.
Даже сейчас, в этой страшной ситуации, они ругались. Вета закрыла глаза. Как делала в детстве, когда не хотела этого ни видеть, ни слышать. Она представила, что сидит на высоком берегу и наблюдает за жирными отъевшимися за лето чайками. А ее разгоряченное на солнце лицо обдувает прохладный бриз, и он же роняет на щеки соль.
Вета научилась медитировать задолго до того, как это стало мейнстримом. Сильно задолго до…
Сколько продолжался обыск? Вета не смогла бы ответить. Но когда она открыла глаза, в комнате уже не было посторонних. Отец стоял у бара и глушил коньяк прямо из горлышка бутылки. Мать меряла шагами комнату.
– Поверить не могу, что ты пьешь!
– А что мне делать?
– Что угодно! Бить тревогу, звонить адвокатам! Ты понимаешь, что тебя подведут под статью с конфискацией?!
– Это единственное, что тебя волнует? – хмыкнул Юрий Борисович.
– Еще бы! Сколько раз тебе говорили переписать часть имущества на меня?! Сколько раз, а? Но ты ж никого не слушал! Боялся, что я захапаю все себе при разводе. А теперь что? Я тебе скажу! Мы пойдем по миру! Вета, скажи папе спасибо!
Мать резко остановилась, обратив все свое внимание на дочь. Ветка под таким напором вжалась в диван.
– Может быть, все не так плохо, – шепнула она. – Может, это ошибка…
– Ошибка? Ха! Еще скажи, что нам помогут.
– Я не знаю.
– Никто! Никто нам не поможет, слышишь? Крысы первыми побежали с тонущего корабля. Сиваков и тот не берет трубку-у-у. И это друг, называется-я-я-я.
– Прекрати истерику! Если бы все было так однозначно, меня бы арестовали.
– А какие тут варианты? Своя рубашка ближе к телу, знаешь ли. Не хочет он собственным креслом рисковать, поддерживая опального мэра!
– Все сказала? – отец сделал жадный глоток из бутылки. Жидкость в ней громко забулькала. – А теперь пшла прочь! Займись чем-нибудь полезным. Мне нужно подумать…
Мать что-то ему возразила. Они снова сцепились. Но этого Вета уже не слышала. Она поднялась к себе в комнату, схватила телефон и первым делом позвонила Митьке. Он должен был ей помочь. Должен… В конце концов, они встречались. А их отцы не только дружили долгое время, но и строили планы их с Митькой поженить, чтобы породниться.
Когда Вета набрала Митьку, тот не ответил. Она бросила взгляд на часы. На дворе была ночь, и поначалу Вета думала, что тот просто не слышит ее звонков. Она звонила ему снова и снова. До тех пор, пока не услышала, что абонент находится вне зоны действия сети. Только тогда Ветка поняла, что Сиваков ее намеренно игнорирует. Бросает на произвол судьбы в сложнейшей жизненной ситуации.
И это не на шутку ее взбесило. Именно взбесило, да. Ветка что есть силы запулила телефоном в стену, почувствовав даже некоторое облегчение, когда тот развалился на части. А потом поняла, что вполне могла угробить последний дорогостоящий подарок родителей, и, ругая себя на чем свет стоит, бросилась тот собирать. Процесс усложнял непонятно откуда взявшийся тремор в руках.
Нажимая на кнопку запуска, Ветка молилась… Когда-то ее, совсем еще маленькую, молитвам научила бабушка. Конечно, она не понимала смысла тех мудреных слов.
– Что именно?
– Все. Ничего ведь у нас не будет, Дунь. Так, только нервы друг другу попортим.
– А не будет-то почему?
– Потому что разные мы. Слишком разные, чтобы у нас с тобой хоть что-нибудь вышло.
– А с Сандаловой вы, выходит, одинаковые? – вспылила Дуня, удивляясь тому, сколько горечи просочилось в её тихий голос. Семен замер. Отстранился, внимательно вглядываясь в Дунино лицо, но все же вряд ли что-то разглядев в темноте.
– Если только в одном.
– И в чем же?
– Ты не поймешь. Да это и не важно.
Дуня затихла, обдумывая его слова. Семен медленно разорвал их объятья и встал. С опозданием Дуня последовала его примеру. Обхватила себя за плечи в безуспешной попытке согреться и, стуча зубами от холода, проговорила:
– Знаешь, думаю, ты мне соврал.
– Когда?
– Когда сказал, что ничего не боишься. Да ты напуган, может, больше нас всех. И все твои слова о том, что ты знаешь, как сложится твое будущее – полная чушь. Ни черта ты не знаешь. Ни чер-та! Ты в таком ужасе, что боишься даже попробовать…
– Что?
– Что-то стоящее! Мне кажется, ты настолько привык к плохому, что сам избегаешь хорошего. Оно тебя безумно страшит. И ты бежишь от этого хорошего, как от чумы, – выпалила Дуня. – Семен…
– Что?
– Ты думаешь, что недостоин? – затаила дыхание.
Из-за тучи выкатилась круглая, как блин, луна. В ее холодном голубом свете глаза Семена блеснули.
– Ты спятила, – усмехнулся он, после чего развернулся и ушел, ни разу не оглянувшись. Возможно, будь Дуня чуть более уверена в себе, она бы побежала за ним. И ведь дожала бы! Но вот как раз уверенности ей и недоставало. Уже спустя минуту собственные слова и нелепые вопросы Дуне показались такими самонадеянными, что ей стало до невозможного стыдно. С чего она вообще решила заняться этим глупым психоанализом? В конце концов, у происходящего было гораздо более простое объяснение. Она ему просто не нравилась. И вся обходительность Краснова объяснялась лишь тем, что он хотел поступить с ней, влюбленной дурочкой, по-джентльменски. Отсюда и его нелепые «мы слишком разные»…
Какая, к черту, разница, какие они – разные или одинаковые? Все это лишь шелуха. Не имеющая значения, когда любишь. А он не любил. Не любил – и все тут. Выкуси, Дуняша.
Звонок телефона застал Дуню, когда она, окончательно расклеившись, тащилась вверх по ступенькам.
– Да? – шмыгнула носом.
– Дунь, ты где?! Цыплята вылупляются! Мы все мчим к Ромке, ты с нами?
– Ага. Скоро буду.
Но скоро не получилось. К моменту, когда Дуня добрела до дома Быкова, вылупились двадцать семь из тридцати цыплят. И теперь они, страшные и несуразные, копошились в заранее приготовленной коробке в окружении склонившихся над ними ребят.
– Ну, вот! Двадцать восьмой пошел. А ты, Ром, говорил, что все ни за что не выживут, – заметила Мариам, в восхищении разглядывая птичье потомство.
– Ага. Так обычно и бывает. Выживает хорошо если процентов восемьдесят пять. А у нас, считай, сто.
– У тебя талант, Ром, – улыбнулась Караулова. А Ромка (о чудо!) вполне уверенно ей ответил:
– Да ладно тебе. Просто повезло.
– Нет-нет, я настаиваю. Никакое это не везение. Я уверена, что и с оставшимися яйцами будет все хорошо.
– Было бы круто. Мариам…
– М-м-м? – промычала та, ласково почесывая пальцем еще влажное птичье брюшко.
– А что ты с ними будешь делать?
– С кем?
– Ну, с цесарками.
Мариам открыла рот, но далеко не сразу нашлась с ответом. Дуня решила, что у неё его в принципе не было, и Мариам придумывала, что сказать на ходу.
– Эм… Вообще-то я надеялась, что ими займешься ты.
– Я?! – удивился Бык.
– А что? Ты же у нас лучше всех в этом всем разбираешься, – вмешалась в разговор Юля.
– Ну… – Ромка почесал в макушке. – Не знаю. Цесарок у нас не было никогда. Да и куда их? Тридцать штук. Шутка ли? У нас и корма нет.
– Мы купим! – уверенно кивнула Мариам. – Правда, ребят? Скинемся и купим!
– А дальше что прикажете с ними делать? Если только пустить на убой.
– Ну, раз другого выхода нет… – Мариам пожала плечами и впялилась в пол.
– Чего? – сощурился Женька. – А гуманизм, что? Все? Отменяется? – Пять пар глаз уставились на Мариам.
– Мы сделали все, что могли! Дали птенчикам жизнь, – защищалась та.
– Чтобы потом их самим же и укокошить?
– Все мы смертны, – философски заметила Мариам, вцепившись в деревянную балку белыми от напряжения пальцами. – Зато они поживут! И я уверена, их жизнь будет счастливой. Под нашим-то попечительством.
– Сомнительно, – буркнул Кравец.
Из глубины сарая, где в стороне ото всех в сене валялся Тамерлан, раздался смешок. К нему присоседился другой, третий, а вскорости захохотали все. И только Мариам, которая восприняла происходящее на свой счет, было не до шуток. Ей казалось, что друзья смеются над ней. Это было ужасно. Она себя ненавидела. Не-на-ви-де-ла.
– Я пойду. Завтра рано вставать, – прошелестела Мариам.
– Я с тобой. Мой отец наверняка волнуется, – заметила Дуня.
– Я тоже пойду. – Вскочила со своего места Юлька.
– Вы охренели?! А за этими кто будет приглядывать? – возмутился Женя, тыча пальцем в коробку.
– Вы! Те, кто дал им жизнь.
– Нет, я, конечно, знал о птицах-кукушках, но что они выглядят так, – Кравец обвел рукой их троицу, – даже не представлял.
– Мы можем установить посменное дежурство, – пошла на компромисс Караулова.
– Ага. Посменное. Как же! Уже и дураку ясно, что это все тебе, Бык, разгребать.
Быков переступил с ноги на ногу. Бросил взгляд на свою обожаемую Юльку. И, конечно, растаял.
– Ну, может, это и к лучшему. Замучу какой-нибудь бизнес.
– На цесарках? – хмыкнул Кравец.
– Почему нет?
– А что? Отличный план. У тебя, Ром, все получится, – улыбнулась Юлька. Бык откашлялся:
– Ты правда так думаешь?
– Угу. Ну, мы пойдем, да, девочки?
– Я бы тебя проводил. Но у меня тут…
– Дети. Я понимаю, – улыбка Юльки растянулась до ушей.
– Ну, точно. Они над нами издеваются, – пробубнил Кравец.
– Нормально все, Жек. Не ной.
– Не ной?! Да нас с тобой использовали! Обвели вокруг пальца! Кукушки-и-и! – заорал Кравец вдогонку девчонкам. – Я расскажу вашим детям об этой позорной истории, слышите?! Вы ни за что не отмоетесь!
– По-моему, Женя не на шутку расстроился, – фыркнула Юлька, ускоряя шаг и даже не пытаясь скрыть наползающую на лицо улыбку.
– Не то слово. Может, нам стоит вернуться? – забеспокоилась Мариам.
– Ты шутишь? Я ни черта не знаю о птицах. А ты, Дунь?
– Аналогично. Но, думаю, если у вас с Ромкой все срастется, ты узнаешь о них много нового.
– Не начинай, – погрустнела Караулова.
– Эй, ты чего? Я что-то не то сказала?
– Да нет. Просто я будто свою мать услышала. – Юлька резко остановилась и со всей дури пнула выступающий бордюр. – Она тут недавно узнала, что мы… В общем, встречаемся, и…
– И?
– Осталась, мягко скажем, не в восторге от этой новости.
– Почему? – удивилась Мариам. – Мне казалось, Рюмочка хорошо относится к Быкову.
– Ага. Безотносительно ко мне – так просто великолепно. Но со мной она его не видит. Это цитата, если что.
– Понятно.
– Мать с какого-то перепуга решила, что мы – долбаная интеллигенция. А Ромка, цитирую: «Звезд с неба не хватает. Так всю жизнь и будет пасти коров». И все потому, что он не собирается поступать в универ. Как будто на этом чертовом универе свет клином сошелся! Каждый раз повторяет, что мы с ним слишком…
– Разные, – прошептала Дуня.
– Вот-вот! А почему мы разные? Потому что я пойду учиться, а он – сразу работать? Так что в этом плохого? Он же не на печке будет сидеть! Да я большего работягу, чем Ромка, в жизни не видела. Ты обратила внимание, как он с этими инкубаторами возится? Одно загляденье смотреть!
– Ромка – герой, – согласилась Дуня.
– И отец из него выйдет хороший, – добавила Мариам.
– А вот об этом вообще не напоминай. Мама боится, что я непременно залечу, если продолжу с ним встречаться.
– Ты шутишь?
– Какой там?
– А вы что, уже… Вы… – Мариам осеклась и до того покраснела, что ее румянец стал виден даже в тусклом свете уличных фонарей.
– Да нет! Господи, Мариам, ты как скажешь!
– Прости. Просто это так прозвучало, будто…
– Это реальность, а не больные фантазии моей матери?
– Ага.
– Нет. Нет… Ничего такого у нас пока не было.
– Пока? – уточнила Дуня. Юлька смутилась. Пожала плечами, поправила очки на носу:
– Ну, да. Я… знаете, я просто чувствую, что он тот самый.
Дуня с Мариам переглянулись и синхронно кивнули. Это ощущение было им и впрямь знакомо.
Глава 9
С тех пор, как на свет появились те чертовы птенцы, школьный чат в аське не затыкался ни на секунду. И Вету это порядком бесило. Происходящее казалось ей сущим дурдомом. К которому она, ко всему прочему, не имела абсолютно никакого отношения. Ощущение, что у ее друзей появились какие-то свои темы для разговоров, одни им понятные шуточки и приколы, было не из приятных. Ветка привыкла к тому, что все вокруг нее вертится, а тут… Тут все пошло наперекосяк. Программа дала сбой. И ее будто вышвырнуло на обочину жизни.
Сандалова отбросила от себя мышку и встала из-за стола. Уставилась на собственное отражение в зеркале, закрепленном над резным антикварным комодом. Покрутила головой из стороны в сторону, любуясь обновленным мелированием. Вышло и впрямь неплохо. Песочного цвета волны оттеняли голубизну глаз и небрежно спадали на ее покатые плечи. Вета была настоящей красавицей. Всякие Дуни ей и в подметки не годились. Это бесспорно. А впрочем, никому и в голову не приходило в том сомневаться. Другое дело, что красота не принесла Ветке счастья. Лишь в какой-то мере облегчила жизнь. Потому что кроме этой красоты ничего у нее не было – ни мозгов, как у той же рыжей или Карауловой, ни доброты, как у Мариам, ни уникального тонкого чувства юмора, как у Кешки Когана, ни Ромкиной предприимчивости, ни Женькиной целеустремленности, ни внутреннего стержня, как у Семена. Ни-че-го. Она брала внешностью, да. И абсолютной категоричностью. Кто-то сказал, что с ней лучше согласиться или вовсе не вступать в спор, чем что-то доказывать. Мол, себе дороже. Наверное, так оно и было. Плевать! Ей нужно было самоутвердиться хоть где-то, хоть как-то… Чтобы заглушить чудовищную неуверенность в собственных силах.
В глубине дома послышался грохот. Ветка настороженно замерла, и практически в ту же секунду, напугав ее просто до ужаса, в открытое окно ворвались сразу несколько человек в масках.
– Всем оставаться на местах! – заорал один из них. Напрасно заорал, да. Вета даже при желании не смогла бы сдвинуться с места – настолько была напугана. Так что когда ее скрутили и потащили вниз по лестнице, она даже не попыталась встать на ноги. Да что там… Она не сумела даже спросить, кто эти люди, и чего им надо. Вета думала лишь об одном, что еще немного, и она просто обмочится от страха. Может быть, остатки ее сил уходили как раз на то, чтобы этого не допустить. И не напрасно. Старания Веты принесли свой результат. Когда ее бесцеремонно втащили в огромный отцовский кабинет, занимающий едва ли не половину западного крыла дома, она, по крайней мере, смогла сохранить достоинство.
– Папа! Папочка, – всхлипнула Ветка, рванув к нему со всех ног в поисках защиты и утешения. Но вместо этого получила лишь злую жесткую отповедь:
– Сядь, дура! Угомонись!
Вета столбом застыла посреди комнаты. Открыла рот. Сердце бешено колотилось в горле, отчего ее все сильнее мутило. Казалось, еще немного, и она просто выблюет это самое сердце. Под ноги чужим безучастным к ней людям в масках.
– Сядь возле матери, – спокойно заметил один из них.
Возле матери? Вета, как зачарованная, обвела взглядом комнату. И, наконец, ее заметив, на негнущихся ногах дошла до дивана. Упала рядом, как подкошенная.
– Ч-что происходит? К-кто это? – запинаясь, тихонько поинтересовалась Вета.
– Кто-кто! Менты. Ты что, совсем ослепла?!
– Менты? В смысле милиция? – Ветка сглотнула. – А что им от нас нужно?
– Козел отпущения им нужен! А я говорила-а-а-а, Юра! Я предупреждала-а-а-а, – завыла в голос.
– Заткнись! И возьми, наконец, себя в руки! – рявкнул отец.
Даже сейчас, в этой страшной ситуации, они ругались. Вета закрыла глаза. Как делала в детстве, когда не хотела этого ни видеть, ни слышать. Она представила, что сидит на высоком берегу и наблюдает за жирными отъевшимися за лето чайками. А ее разгоряченное на солнце лицо обдувает прохладный бриз, и он же роняет на щеки соль.
Вета научилась медитировать задолго до того, как это стало мейнстримом. Сильно задолго до…
Сколько продолжался обыск? Вета не смогла бы ответить. Но когда она открыла глаза, в комнате уже не было посторонних. Отец стоял у бара и глушил коньяк прямо из горлышка бутылки. Мать меряла шагами комнату.
– Поверить не могу, что ты пьешь!
– А что мне делать?
– Что угодно! Бить тревогу, звонить адвокатам! Ты понимаешь, что тебя подведут под статью с конфискацией?!
– Это единственное, что тебя волнует? – хмыкнул Юрий Борисович.
– Еще бы! Сколько раз тебе говорили переписать часть имущества на меня?! Сколько раз, а? Но ты ж никого не слушал! Боялся, что я захапаю все себе при разводе. А теперь что? Я тебе скажу! Мы пойдем по миру! Вета, скажи папе спасибо!
Мать резко остановилась, обратив все свое внимание на дочь. Ветка под таким напором вжалась в диван.
– Может быть, все не так плохо, – шепнула она. – Может, это ошибка…
– Ошибка? Ха! Еще скажи, что нам помогут.
– Я не знаю.
– Никто! Никто нам не поможет, слышишь? Крысы первыми побежали с тонущего корабля. Сиваков и тот не берет трубку-у-у. И это друг, называется-я-я-я.
– Прекрати истерику! Если бы все было так однозначно, меня бы арестовали.
– А какие тут варианты? Своя рубашка ближе к телу, знаешь ли. Не хочет он собственным креслом рисковать, поддерживая опального мэра!
– Все сказала? – отец сделал жадный глоток из бутылки. Жидкость в ней громко забулькала. – А теперь пшла прочь! Займись чем-нибудь полезным. Мне нужно подумать…
Мать что-то ему возразила. Они снова сцепились. Но этого Вета уже не слышала. Она поднялась к себе в комнату, схватила телефон и первым делом позвонила Митьке. Он должен был ей помочь. Должен… В конце концов, они встречались. А их отцы не только дружили долгое время, но и строили планы их с Митькой поженить, чтобы породниться.
Когда Вета набрала Митьку, тот не ответил. Она бросила взгляд на часы. На дворе была ночь, и поначалу Вета думала, что тот просто не слышит ее звонков. Она звонила ему снова и снова. До тех пор, пока не услышала, что абонент находится вне зоны действия сети. Только тогда Ветка поняла, что Сиваков ее намеренно игнорирует. Бросает на произвол судьбы в сложнейшей жизненной ситуации.
И это не на шутку ее взбесило. Именно взбесило, да. Ветка что есть силы запулила телефоном в стену, почувствовав даже некоторое облегчение, когда тот развалился на части. А потом поняла, что вполне могла угробить последний дорогостоящий подарок родителей, и, ругая себя на чем свет стоит, бросилась тот собирать. Процесс усложнял непонятно откуда взявшийся тремор в руках.
Нажимая на кнопку запуска, Ветка молилась… Когда-то ее, совсем еще маленькую, молитвам научила бабушка. Конечно, она не понимала смысла тех мудреных слов.
