Вдруг заворожённая барышня почувствовала, как кто-то невысокий дёргает полы её длинного, неподходяще роскошного платья.
- Что? – повернулась она, разозлившись навязчивостью движений.
Маленький негритёнок с ужасом отшатнулся, отпустив дорогую ткань, и, приложив пальчики к раскрытому рту, предстал перед юной герцогиней в сконфуженном ступоре.
- Какой ты милый! – промолвила, забавляясь, Леонора.
Африканский мальчишка что-то пробормотал на местном диалекте и мигом поспешил скрыться за спинами сородичей.
- Неблагодарный! На него обратила внимание сама Леонора да Силва Авейру Гонзага де Гусман де Терсейра, дочь Филиппа Авейру и Беатрисы да Силва, жена Диего де Терсейра! Я, потомок столь благородных и славных семей; я, чьи предки творили историю не одной европейской страны… Грязные… грязные рабы! – кричала она, принижая несчастных людей грозным и высокомерным взором.
Африканцы, время от времени озирающиеся на никем не званную белую женщину, теперь, испуганно подняв тёмные веки, затормозили и ждали развязки странного действа.
Со стороны океана к взбешённой донье подбежал взволнованный поведением жены герцог де Терсейра.
- Дорогая, что ты делаешь? Спокойно. Остановись, - обеспокоенно твердил Диего, пытаясь вразумить и усмирить супругу и отводя её подальше от шокированных поведением аристократки рабочих.
- Отстань! Я должна им сказать… Да стой же! – брыкалась разгорячённая девушка.
Спустя десять минут виновница драмы пила в уже знакомой палатке тёплый кофе, сидя в одиночестве на прохладных лоскутах смятой драпировки.
После того, как Леонора окончательно пришла в себя, она погрузилась в сладостный сон и, обнаружив, как скука с жадностью съедает всё её существо, направилась на поиски новых впечатлений, хоть это и было для неё нелёгким шагом, учитывая устроенную ещё не так давно сцену скандала.
К бродившей в сумерках у берега вод госпоже подкрался неизвестный парень, выскочивший из темноты и напугавший белянку.
- А! Господи, Иисус и Мария, кто это?! Диего! – задыхаясь, кричала Леонора.
- Тише, донья, я не сделаю вам зла, - прозвучал умиротворяющий баритон.
- О, ты говоришь на португальском? – кутаясь в шаль, вопрошала женщина.
- Да, - донёсся до похожих на раковины ушек барышни простой ответ.
- Как тебя зовут?
- Жозе.
- Жозе? – усмехалась герцогиня, - И это всё? А фамилия у тебя есть?
- Только дон Вильяльба знает фамилию Жозе.
- Ладно. Это неважно.
Наступило молчание, изредка прерываемое то шумом прибоя, то навязчивым писком комара.
- Донье следует пойти в палатку. В Африке ночи могут быть очень холодны, - настоятельно говорил Жозе.
- Я хочу ещё погулять, - легкомысленно отвечала Леонора.
- Если донье хочется развлечь себя новыми впечатлениями, - со знанием дела продолжал незнакомец, - Она может пройти вместе с Жозе в его палатку, и Жозе покажет донье много интересных вещей.
На секунду, задумавшись, Леонора сказала:
- Хорошо. Только сообщи об этом моему мужу, чтобы он не переживал за меня. Я и так дала ему слишком много поводов для волнений.
- Слушаюсь!
Жозе лихо удалился, оставив даму вновь наедине с собой.
- Дон де Терсейра предупреждён. Прошу за мной, донья, - доброжелательно молвил Жозе.
- Как скажешь, - отрешённо ответила Леонора и последовала вслед за тёмной фигурой привыкшего к труду мужчины.
В палатке Леоноре открылся таинственный мир народных ожерелий и других украшений, масок, статуэток и пугающих черепов.
- О! – выдохнула донья, подходя ближе к устрашающей и, вместе с тем, привлекающей её маске, - Ты коллекционер? – простодушно спросила она.
Жозе разразился громким и искренним хохотом:
- Ха-ха-ха! Донья, давно меня так не смешили женщины! Ха-ха! Вы невероятны! Ха-ха! – и, теперь уже смирно, разрешил недоумение барышни, - Нет, донья, я не коллекционер. Это вы, белые, увозите наши вещи и собираете из них коллекции, хвастаясь знакомым. А для нас это – священные предметы. Они достались мне от моих предков, и, когда меня не станет, достанутся моим потомкам.
- У меня тоже есть такие предметы. Вот кольцо, - Леонора протянула вперёд тонкую ручку, - Оно досталось мне от моей бабушки, Марианны Гонзага. А вот это ожерелье, - Леонора указала на нитку на шее с тремя яркими алмазами в центре, - Мне подарил мой муж. Всё это я передала бы своим детям, если б они у меня были… Но, к сожалению, Господь не дал нам с мужем детей.
- Но донья ещё так молода! – возразил Жозе.
- Знаю, но… мы уже восемь лет в браке, а у меня ещё не было ни одной беременности…
- Не стоит переживать, донья. Иначе у вас действительно не будет детей.
- Ты прав, Жозе, - улыбнулась герцогиня, тем самым убеждая себя в истинности слов собеседника.
Леонора, ощутив наступление приступа грусти по вмиг увлажнившимся краям глаз, отвернулась от взгляда африканца.
- Донья, что с вами? – с дружеской заботой спросил Жозе.
- Нет, ничего. Не бери в голову, - глухо откликалась девушка.
Жозе медленно, тактично и незаметно, словно пух, подступил к давшей волю эмоциям барышне. Он крепко и при этом ласково обнял бедную молодую дворянку. Та малоразборчиво залепетала какие-то отрывистые и беспокойные речи. Тогда Жозе ещё крепче обхватил её, погружая в жар своего маскулинного тела.
В эту ночь герцогиня де Терсейра обошлась без мужа.
Когда солнце висело в зените, Леонора, с ужасом осознав произошедшее и собравшись с мыслями и одеждой, покинула любовную обитель, причитая и ругая себя.
Прошёл месяц, и единственная в округе белая женщина, с нетерпением ждавшая возвращения на родину, слегла, утонув в многообразии пыльных огрызков тканей. Ни о чём не догадывающийся верный муж личными стараниями и родовым положением добился призвания к больной супруге лучшего врача, у которого и без того хватало работы.
- Не вставайте. Лежите спокойно и не думайте. Вам необходим отдых, - каждый день повторял доктор, давая барышне микстуру.
Но именно сегодня, наконец застав вечно пропадавшего, занятого возложенным на него королём делом, герцога, врач, отдалившись на метр от палатки, поведал тому шёпотом дивную весть:
- Дон де Терсейра, вынужден вам сообщить, что госпожа, как бы это сказать, беременна…
Диего, вне себя от радости, заторопился к супруге, дабы осыпать её благодарностями и красноречивыми комплиментами, но доктор помешал ему в этом стремлении:
- Стойте! – сухонький старик с осторожностью обернулся, - Стойте, - приглушив голос, продолжал он, - Не спешите поздравлять герцогиню и зря её обнадёживать… Кхм, в общем, вы не дали мне договорить.
- Я внимательно вас слушаю, - насторожился Диего.
- Должен вам сказать, ваша супруга, помимо прочего, больна, судя по всему, малярией. Даже если бы она не была в, так сказать, кхм, в положении, я бы не со стопроцентным успехом смог бы добиться её выздоровления. В общем, как это, простите, но… ваш преданный слуга здесь бессилен.
Герцог слушал слова доктора крайне внимательно, и с каждым последующим словом вид становился всё печальнее и печальнее.
- То есть… Значит ли это, что Леонора… умрёт? – тревожно, сбиваясь и путаясь в мыслях, спрашивал молодой господин де Терсейра.
- К несчастью, я полагаю, что так, - нехотя подтвердил страшные догадки герцога пожилой врач.
Диего, словно сомнамбула, подался в сторону нещадно заглатывающих песчаный пляж, бушующих волн.
- Дон де Терсейра! Куда вы?! – заковылял за своим покровителем ветхий старичок.
Но мужчина не слушал его. Он гордо шествовал, не смотря ни назад, ни вперёд. Убитый горем муж степенно пробирался в царство Посейдона, единственного спасителя, в силах которого было смыть всю боль и всё отчаяние. Опытный доктор, остановившись у края материка, не стал препятствовать этой цели. Тем временем, юная вдова испустила лёгкий и пронзительный, последний вздох.
11.01.20 г.
Смерть любви
I. У берега Бхагиратхи.
Нежнейшие красоты Индийского царства представлялись своим необыкновением, словно расплывчатый хитрый мираж, лишь акварельная живопись на дряхлом истончившемся полотне. Новый правитель Сирадж уд-Даула вместе с верной свитой и множественным войском спешил на очередное сражение со злостными чужеземцами.
К вечеру, когда солнце опустилось за горизонт и небо печально потускнело, индийский наваб, усталый, решил на мгновение отлучится от сонма людей и прогуляться в одиночестве, будучи окружённым глухотой и прохладой вечнозелёного пушистого леса. Однако, не успев отойти, Сирадж увидел среди теней кустов и ветвей деревьев подозрительное чёрное пятно, цепляющее взгляд. Пятно неустанно двигалось, и Сираджу мерещился в нём британский шпион.
Подумав, Сирадж крикнул, и его голос отозвался навязчивым эхом:
- Кто здесь?!
В ответ пятно нервно засуетилось и принялось на утёк.
Сирадж двинулся вслед:
- Стой! Стой!
От лагеря, разбитого на берегу реки Бхагиратхи остался лишь узенький, крохотный проблеск огня в мрачном тоннеле полупустынных зарослей.
Наконец, погоня пришла к окончанию: государь застал неизвестного врасплох у подножия древнего храма.
- Теперь тебе некуда бежать, - констатировал Сирадж, - Признавайся: ты шпионил за моим войском?
Тёмный силуэт плавно развернулся к навабу, и рассеянный луч луны озарил лицо незнакомца.
- Нет, - уверенно ответил тот.
Сирадж замер в недоумении.
- Отпустите меня! Я никому ничего не скажу! – бросилась в ноги и залепетала, умываясь слезами, прекрасная дева в пёстрых одеждах.
- Кто ты? – не опуская головы, вопрошал Сирадж.
- Мохини… я простая девушка… я не шпионила… я ничего не видела, не слышала… я ничего не знаю, поверьте! – признавалась незнакомка, в то время как град слёз обрамлял её юное невинное лицо.
- Встань, - приказал наваб.
Девушка повиновалась.
- Я Мансур-уль-Мульк Сирадж-уд-Даула Шахкули-хан Мирза Мохаммад Джанг Бахадур, 5-й наваб Бенгалии, Бихара и Ориссы, - величественно и отчётливо молвил мужчина, - И ты говоришь мне, что ничего не знаешь?
Наваб резким движением, протянув вперёд правую руку, схватил лицо девушки, обращая его прямо к серебристому свету, так, что Мохини была вынуждена зажмурить свои чудесные глаза. Сирадж задумчиво рассматривал эти тонкие черты, словно видел в них нечто знакомое и близкое его искушённому сердцу.
- Я верю тебе. Но ответь, встречались ли мы с тобой ранее? – более мягко, без прежней заносчивости, спрашивал Сирадж.
- Нет, - отозвалась Мохини.
- Хм…
Государь неохотно оторвал руку от полюбившегося лица. Над парой нависло молчание.
- Да-а, - неожиданно и с толикой непосредственности и рассеянности в тоне прервал его Сирадж, - Загнала ты меня в глушь, милая Мохини. Но что только не делает женщины с мужчинами, верно? – с лёгкой усмешкой окончил он этот риторический вопрос.
Мохини, неряшливо оглядывающаяся по сторонам, сконфуженно стоя позади, запоздало кивнула.
- А ты не очень разговорчивая, - прокомментировал наваб, добавив с той же радушной усмешкой, - В гареме ты смотрелась бы чужой.
Мохини, стоя, будто античная статуя, вперила взор сверкающих карих глазах на «разгульного» собеседника. Сирадж всё также прогуливался из стороны в сторону, думая, чем себя занять.
- Ну скажи хоть что-нибудь! - раздражённо произнёс, остановившись, монарх.
Мохини вновь упала на колени, склонив, покрытую чёрным платком, голову, и принялась без устали тараторить с явной мольбой в голосе:
- Простите, уважаемый наваб, Мансур-уль-Мульк Сирадж-уд-Даула Шахкули-хан Мирза Мохаммад Джанг Бахадур, не моя вина в том, что прежняя моя жизнь была грешной, отчего теперь я не смею сделать чего-либо дурного. Я молю прощения у вас и у всех, кому я причинила вред в этой и прошлой жизнях. Простите меня и мою грязную душу. Я простая девушка, которая всю жизнь молит прощения у богов за грехи, совершённые мною по глупости и слабости духа. И вы, любимый и уважаемый государь, извините меня за все мои провинности перед вами и миром…
- Молчи! – гневно остановил девушку Сирадж.
Индианка прервала столь пламенную речь и подняла виноватое и мокрое от слёз лицо, встретившись взглядом с божественным ликом наваба, но, на секунду взглянув в его яркие очи, с новыми стеснением и робостью отвела огонёк своих опечаленных глаз куда-то в темноту ночи, дабы погасить это неутомимое пламя.
- Почему ты не смотришь на меня? – с интересом спросил Сирадж.
Снова молчание. Этот самый ужасный из возможных ответ.
- Почему ты не смотришь на меня? – громче задал он тот же вопрос.
- Почему? – послышался тихий голосок Мохини, - Потому что чистые глаза государя не должны встречаться с очернёнными глазами шудры.
Наваб не был удивлён такому мелочному объяснению.
- Истинный правитель, знающий и любящий свой народ, должен видеть каждого из подчинённых, каким бы он ни был, - строго молвил Сирадж.
- Но…
- Нет, - прервал желавшую возразить крестьянку наваб, - Теперь твоё молчание будет уместно. Встань и будь со мной на равных.
Индианка приподнялась и волнующе посмотрела на монарха. Сирадж крепко и – вместе с тем – нежно обнял неизвестную ему до сего дня простолюдинку, даря ей всё своё тепло и любовь.
- Что вы делаете? – без должных эмоций возмутилась Мохини.
Во мраке ночи она еле услыхала скромный плач:
- Не всё могут короли.
Мохини, сжалившись над обременённым долгом царствования молодым мужчиной, стала ласково гладить Сираджа по жёсткой сухой спине.
- Не проливайте сих слёз, дорогой наваб. Вы любите свою страну, свой народ, а это для него самое главное. Вы лучший из всех, кто только осмеливался править Индией.
- Ты очаровательна, Мохини. Но я уже не лучший. Истинный правитель должен любить каждого из подчинённых одинаково. А я больше всех люблю тебя. Хоть я и увидел тебя этой ночью впервые, мне кажется, будто мы давно знакомы, будто я знаю тебя.
- Возможно, мы были знакомы в прошлой жизни, - проговорила девушка, мечтательно добавив, - Быть может, мы даже были супругами…
Сирадж взял неизвестную за плечи и, отодвинувшись от неё, вновь устремил взор в её лучезарное, живописное лицо.
- Охотно верю в это, - с улыбкой промолвил он, после чего, опоясав сильной мужской рукой талию Мохини, привлёк её к себе.
Луна была еле заметна среди окруживших её тёмно-серых с синевой туч. Слабые волны ритмично касались песчаного берега. Этой ночью был штиль, звери и птицы спрятались подальше от любопытных глаз, а солдаты и жители ближайших деревень спали сегодня удивительно крепко.
Лёгкий солнечный свет разбудил пару, лежащую на природном, собранном из примятой травы, ложе. Мохини резво засобиралась, с головы до ног обвивая себя полупрозрачной тканью.
- Мохини, куда ты спешишь? Я неприятен тебе? Побудь со мной, - монотонно говорил Сирадж, стараясь остановить девушку.
- Нет. Мне нужно вернуться к семье, - на ходу отвечала прекрасная индианка.
Мужчина, встрепенувшись, будто крошечная пташка, жёстко возразил:
- Послушай, милая Мохини, я принял решение сделать тебя своей временной женой. Мы заключим мут’а, и наша связь станет законной.
Мохини обернулась. Её лицо не могло скрыть искреннего удивления.
- Нет. Я не буду вашей женой, дорогой государь. Я совершила грех. Я срочно должна пойти в храм, а после вернуться к близким.
- Но разве я не близок тебе? – настаивал наваб.
- О, вы близки! Но вы для меня – божество. Я же имею ввиду моих милых родных: отца, мать, братьев и сестёр… Прошу, оставьте меня. Я знаю, что нужно. Я ухожу.
- Что? – повернулась она, разозлившись навязчивостью движений.
Маленький негритёнок с ужасом отшатнулся, отпустив дорогую ткань, и, приложив пальчики к раскрытому рту, предстал перед юной герцогиней в сконфуженном ступоре.
- Какой ты милый! – промолвила, забавляясь, Леонора.
Африканский мальчишка что-то пробормотал на местном диалекте и мигом поспешил скрыться за спинами сородичей.
- Неблагодарный! На него обратила внимание сама Леонора да Силва Авейру Гонзага де Гусман де Терсейра, дочь Филиппа Авейру и Беатрисы да Силва, жена Диего де Терсейра! Я, потомок столь благородных и славных семей; я, чьи предки творили историю не одной европейской страны… Грязные… грязные рабы! – кричала она, принижая несчастных людей грозным и высокомерным взором.
Африканцы, время от времени озирающиеся на никем не званную белую женщину, теперь, испуганно подняв тёмные веки, затормозили и ждали развязки странного действа.
Со стороны океана к взбешённой донье подбежал взволнованный поведением жены герцог де Терсейра.
- Дорогая, что ты делаешь? Спокойно. Остановись, - обеспокоенно твердил Диего, пытаясь вразумить и усмирить супругу и отводя её подальше от шокированных поведением аристократки рабочих.
- Отстань! Я должна им сказать… Да стой же! – брыкалась разгорячённая девушка.
Спустя десять минут виновница драмы пила в уже знакомой палатке тёплый кофе, сидя в одиночестве на прохладных лоскутах смятой драпировки.
После того, как Леонора окончательно пришла в себя, она погрузилась в сладостный сон и, обнаружив, как скука с жадностью съедает всё её существо, направилась на поиски новых впечатлений, хоть это и было для неё нелёгким шагом, учитывая устроенную ещё не так давно сцену скандала.
***
К бродившей в сумерках у берега вод госпоже подкрался неизвестный парень, выскочивший из темноты и напугавший белянку.
- А! Господи, Иисус и Мария, кто это?! Диего! – задыхаясь, кричала Леонора.
- Тише, донья, я не сделаю вам зла, - прозвучал умиротворяющий баритон.
- О, ты говоришь на португальском? – кутаясь в шаль, вопрошала женщина.
- Да, - донёсся до похожих на раковины ушек барышни простой ответ.
- Как тебя зовут?
- Жозе.
- Жозе? – усмехалась герцогиня, - И это всё? А фамилия у тебя есть?
- Только дон Вильяльба знает фамилию Жозе.
- Ладно. Это неважно.
Наступило молчание, изредка прерываемое то шумом прибоя, то навязчивым писком комара.
- Донье следует пойти в палатку. В Африке ночи могут быть очень холодны, - настоятельно говорил Жозе.
- Я хочу ещё погулять, - легкомысленно отвечала Леонора.
- Если донье хочется развлечь себя новыми впечатлениями, - со знанием дела продолжал незнакомец, - Она может пройти вместе с Жозе в его палатку, и Жозе покажет донье много интересных вещей.
На секунду, задумавшись, Леонора сказала:
- Хорошо. Только сообщи об этом моему мужу, чтобы он не переживал за меня. Я и так дала ему слишком много поводов для волнений.
- Слушаюсь!
Жозе лихо удалился, оставив даму вновь наедине с собой.
***
- Дон де Терсейра предупреждён. Прошу за мной, донья, - доброжелательно молвил Жозе.
- Как скажешь, - отрешённо ответила Леонора и последовала вслед за тёмной фигурой привыкшего к труду мужчины.
В палатке Леоноре открылся таинственный мир народных ожерелий и других украшений, масок, статуэток и пугающих черепов.
- О! – выдохнула донья, подходя ближе к устрашающей и, вместе с тем, привлекающей её маске, - Ты коллекционер? – простодушно спросила она.
Жозе разразился громким и искренним хохотом:
- Ха-ха-ха! Донья, давно меня так не смешили женщины! Ха-ха! Вы невероятны! Ха-ха! – и, теперь уже смирно, разрешил недоумение барышни, - Нет, донья, я не коллекционер. Это вы, белые, увозите наши вещи и собираете из них коллекции, хвастаясь знакомым. А для нас это – священные предметы. Они достались мне от моих предков, и, когда меня не станет, достанутся моим потомкам.
- У меня тоже есть такие предметы. Вот кольцо, - Леонора протянула вперёд тонкую ручку, - Оно досталось мне от моей бабушки, Марианны Гонзага. А вот это ожерелье, - Леонора указала на нитку на шее с тремя яркими алмазами в центре, - Мне подарил мой муж. Всё это я передала бы своим детям, если б они у меня были… Но, к сожалению, Господь не дал нам с мужем детей.
- Но донья ещё так молода! – возразил Жозе.
- Знаю, но… мы уже восемь лет в браке, а у меня ещё не было ни одной беременности…
- Не стоит переживать, донья. Иначе у вас действительно не будет детей.
- Ты прав, Жозе, - улыбнулась герцогиня, тем самым убеждая себя в истинности слов собеседника.
Леонора, ощутив наступление приступа грусти по вмиг увлажнившимся краям глаз, отвернулась от взгляда африканца.
- Донья, что с вами? – с дружеской заботой спросил Жозе.
- Нет, ничего. Не бери в голову, - глухо откликалась девушка.
Жозе медленно, тактично и незаметно, словно пух, подступил к давшей волю эмоциям барышне. Он крепко и при этом ласково обнял бедную молодую дворянку. Та малоразборчиво залепетала какие-то отрывистые и беспокойные речи. Тогда Жозе ещё крепче обхватил её, погружая в жар своего маскулинного тела.
В эту ночь герцогиня де Терсейра обошлась без мужа.
Когда солнце висело в зените, Леонора, с ужасом осознав произошедшее и собравшись с мыслями и одеждой, покинула любовную обитель, причитая и ругая себя.
***
Прошёл месяц, и единственная в округе белая женщина, с нетерпением ждавшая возвращения на родину, слегла, утонув в многообразии пыльных огрызков тканей. Ни о чём не догадывающийся верный муж личными стараниями и родовым положением добился призвания к больной супруге лучшего врача, у которого и без того хватало работы.
- Не вставайте. Лежите спокойно и не думайте. Вам необходим отдых, - каждый день повторял доктор, давая барышне микстуру.
Но именно сегодня, наконец застав вечно пропадавшего, занятого возложенным на него королём делом, герцога, врач, отдалившись на метр от палатки, поведал тому шёпотом дивную весть:
- Дон де Терсейра, вынужден вам сообщить, что госпожа, как бы это сказать, беременна…
Диего, вне себя от радости, заторопился к супруге, дабы осыпать её благодарностями и красноречивыми комплиментами, но доктор помешал ему в этом стремлении:
- Стойте! – сухонький старик с осторожностью обернулся, - Стойте, - приглушив голос, продолжал он, - Не спешите поздравлять герцогиню и зря её обнадёживать… Кхм, в общем, вы не дали мне договорить.
- Я внимательно вас слушаю, - насторожился Диего.
- Должен вам сказать, ваша супруга, помимо прочего, больна, судя по всему, малярией. Даже если бы она не была в, так сказать, кхм, в положении, я бы не со стопроцентным успехом смог бы добиться её выздоровления. В общем, как это, простите, но… ваш преданный слуга здесь бессилен.
Герцог слушал слова доктора крайне внимательно, и с каждым последующим словом вид становился всё печальнее и печальнее.
- То есть… Значит ли это, что Леонора… умрёт? – тревожно, сбиваясь и путаясь в мыслях, спрашивал молодой господин де Терсейра.
- К несчастью, я полагаю, что так, - нехотя подтвердил страшные догадки герцога пожилой врач.
Диего, словно сомнамбула, подался в сторону нещадно заглатывающих песчаный пляж, бушующих волн.
- Дон де Терсейра! Куда вы?! – заковылял за своим покровителем ветхий старичок.
Но мужчина не слушал его. Он гордо шествовал, не смотря ни назад, ни вперёд. Убитый горем муж степенно пробирался в царство Посейдона, единственного спасителя, в силах которого было смыть всю боль и всё отчаяние. Опытный доктор, остановившись у края материка, не стал препятствовать этой цели. Тем временем, юная вдова испустила лёгкий и пронзительный, последний вздох.
11.01.20 г.
Смерть любви
I. У берега Бхагиратхи.
Нежнейшие красоты Индийского царства представлялись своим необыкновением, словно расплывчатый хитрый мираж, лишь акварельная живопись на дряхлом истончившемся полотне. Новый правитель Сирадж уд-Даула вместе с верной свитой и множественным войском спешил на очередное сражение со злостными чужеземцами.
К вечеру, когда солнце опустилось за горизонт и небо печально потускнело, индийский наваб, усталый, решил на мгновение отлучится от сонма людей и прогуляться в одиночестве, будучи окружённым глухотой и прохладой вечнозелёного пушистого леса. Однако, не успев отойти, Сирадж увидел среди теней кустов и ветвей деревьев подозрительное чёрное пятно, цепляющее взгляд. Пятно неустанно двигалось, и Сираджу мерещился в нём британский шпион.
Подумав, Сирадж крикнул, и его голос отозвался навязчивым эхом:
- Кто здесь?!
В ответ пятно нервно засуетилось и принялось на утёк.
Сирадж двинулся вслед:
- Стой! Стой!
От лагеря, разбитого на берегу реки Бхагиратхи остался лишь узенький, крохотный проблеск огня в мрачном тоннеле полупустынных зарослей.
Наконец, погоня пришла к окончанию: государь застал неизвестного врасплох у подножия древнего храма.
- Теперь тебе некуда бежать, - констатировал Сирадж, - Признавайся: ты шпионил за моим войском?
Тёмный силуэт плавно развернулся к навабу, и рассеянный луч луны озарил лицо незнакомца.
- Нет, - уверенно ответил тот.
Сирадж замер в недоумении.
- Отпустите меня! Я никому ничего не скажу! – бросилась в ноги и залепетала, умываясь слезами, прекрасная дева в пёстрых одеждах.
- Кто ты? – не опуская головы, вопрошал Сирадж.
- Мохини… я простая девушка… я не шпионила… я ничего не видела, не слышала… я ничего не знаю, поверьте! – признавалась незнакомка, в то время как град слёз обрамлял её юное невинное лицо.
- Встань, - приказал наваб.
Девушка повиновалась.
- Я Мансур-уль-Мульк Сирадж-уд-Даула Шахкули-хан Мирза Мохаммад Джанг Бахадур, 5-й наваб Бенгалии, Бихара и Ориссы, - величественно и отчётливо молвил мужчина, - И ты говоришь мне, что ничего не знаешь?
Наваб резким движением, протянув вперёд правую руку, схватил лицо девушки, обращая его прямо к серебристому свету, так, что Мохини была вынуждена зажмурить свои чудесные глаза. Сирадж задумчиво рассматривал эти тонкие черты, словно видел в них нечто знакомое и близкое его искушённому сердцу.
- Я верю тебе. Но ответь, встречались ли мы с тобой ранее? – более мягко, без прежней заносчивости, спрашивал Сирадж.
- Нет, - отозвалась Мохини.
- Хм…
Государь неохотно оторвал руку от полюбившегося лица. Над парой нависло молчание.
- Да-а, - неожиданно и с толикой непосредственности и рассеянности в тоне прервал его Сирадж, - Загнала ты меня в глушь, милая Мохини. Но что только не делает женщины с мужчинами, верно? – с лёгкой усмешкой окончил он этот риторический вопрос.
Мохини, неряшливо оглядывающаяся по сторонам, сконфуженно стоя позади, запоздало кивнула.
- А ты не очень разговорчивая, - прокомментировал наваб, добавив с той же радушной усмешкой, - В гареме ты смотрелась бы чужой.
Мохини, стоя, будто античная статуя, вперила взор сверкающих карих глазах на «разгульного» собеседника. Сирадж всё также прогуливался из стороны в сторону, думая, чем себя занять.
- Ну скажи хоть что-нибудь! - раздражённо произнёс, остановившись, монарх.
Мохини вновь упала на колени, склонив, покрытую чёрным платком, голову, и принялась без устали тараторить с явной мольбой в голосе:
- Простите, уважаемый наваб, Мансур-уль-Мульк Сирадж-уд-Даула Шахкули-хан Мирза Мохаммад Джанг Бахадур, не моя вина в том, что прежняя моя жизнь была грешной, отчего теперь я не смею сделать чего-либо дурного. Я молю прощения у вас и у всех, кому я причинила вред в этой и прошлой жизнях. Простите меня и мою грязную душу. Я простая девушка, которая всю жизнь молит прощения у богов за грехи, совершённые мною по глупости и слабости духа. И вы, любимый и уважаемый государь, извините меня за все мои провинности перед вами и миром…
- Молчи! – гневно остановил девушку Сирадж.
Индианка прервала столь пламенную речь и подняла виноватое и мокрое от слёз лицо, встретившись взглядом с божественным ликом наваба, но, на секунду взглянув в его яркие очи, с новыми стеснением и робостью отвела огонёк своих опечаленных глаз куда-то в темноту ночи, дабы погасить это неутомимое пламя.
- Почему ты не смотришь на меня? – с интересом спросил Сирадж.
Снова молчание. Этот самый ужасный из возможных ответ.
- Почему ты не смотришь на меня? – громче задал он тот же вопрос.
- Почему? – послышался тихий голосок Мохини, - Потому что чистые глаза государя не должны встречаться с очернёнными глазами шудры.
Наваб не был удивлён такому мелочному объяснению.
- Истинный правитель, знающий и любящий свой народ, должен видеть каждого из подчинённых, каким бы он ни был, - строго молвил Сирадж.
- Но…
- Нет, - прервал желавшую возразить крестьянку наваб, - Теперь твоё молчание будет уместно. Встань и будь со мной на равных.
Индианка приподнялась и волнующе посмотрела на монарха. Сирадж крепко и – вместе с тем – нежно обнял неизвестную ему до сего дня простолюдинку, даря ей всё своё тепло и любовь.
- Что вы делаете? – без должных эмоций возмутилась Мохини.
Во мраке ночи она еле услыхала скромный плач:
- Не всё могут короли.
Мохини, сжалившись над обременённым долгом царствования молодым мужчиной, стала ласково гладить Сираджа по жёсткой сухой спине.
- Не проливайте сих слёз, дорогой наваб. Вы любите свою страну, свой народ, а это для него самое главное. Вы лучший из всех, кто только осмеливался править Индией.
- Ты очаровательна, Мохини. Но я уже не лучший. Истинный правитель должен любить каждого из подчинённых одинаково. А я больше всех люблю тебя. Хоть я и увидел тебя этой ночью впервые, мне кажется, будто мы давно знакомы, будто я знаю тебя.
- Возможно, мы были знакомы в прошлой жизни, - проговорила девушка, мечтательно добавив, - Быть может, мы даже были супругами…
Сирадж взял неизвестную за плечи и, отодвинувшись от неё, вновь устремил взор в её лучезарное, живописное лицо.
- Охотно верю в это, - с улыбкой промолвил он, после чего, опоясав сильной мужской рукой талию Мохини, привлёк её к себе.
Луна была еле заметна среди окруживших её тёмно-серых с синевой туч. Слабые волны ритмично касались песчаного берега. Этой ночью был штиль, звери и птицы спрятались подальше от любопытных глаз, а солдаты и жители ближайших деревень спали сегодня удивительно крепко.
***
Лёгкий солнечный свет разбудил пару, лежащую на природном, собранном из примятой травы, ложе. Мохини резво засобиралась, с головы до ног обвивая себя полупрозрачной тканью.
- Мохини, куда ты спешишь? Я неприятен тебе? Побудь со мной, - монотонно говорил Сирадж, стараясь остановить девушку.
- Нет. Мне нужно вернуться к семье, - на ходу отвечала прекрасная индианка.
Мужчина, встрепенувшись, будто крошечная пташка, жёстко возразил:
- Послушай, милая Мохини, я принял решение сделать тебя своей временной женой. Мы заключим мут’а, и наша связь станет законной.
Мохини обернулась. Её лицо не могло скрыть искреннего удивления.
- Нет. Я не буду вашей женой, дорогой государь. Я совершила грех. Я срочно должна пойти в храм, а после вернуться к близким.
- Но разве я не близок тебе? – настаивал наваб.
- О, вы близки! Но вы для меня – божество. Я же имею ввиду моих милых родных: отца, мать, братьев и сестёр… Прошу, оставьте меня. Я знаю, что нужно. Я ухожу.
