Алиса почувствовала, как по ее спине пробежала волна жара. Его слова висели в воздухе, словно вызов, и она подняла подбородок, встречая его пронзительный взгляд.
— Мои руки способны на многое, если им не мешать, — ее голос прозвучал тише, но тверже, чем она ожидала. Пальцы, испачканные краской, непроизвольно сжались.
Виктор Морт медленно, почти гипнотически, проследил взглядом за этим движением, его глаза, темные и бездонные, задерживались на каждой линии ее ладони, на каждом суставе.
— Заманчиво, — прошептал он, и в его голосе зазвучала новая, опасная нота. Уголки его губ дрогнули в едва уловимой улыбке. — Очень заманчиво. Я всегда ценил... скрытый потенциал. Особенно когда он прячется за такой хрупкой оболочкой. Надеюсь, однажды вы решитесь его продемонстрировать.
Алиса замерла, ощущая, как его слова повисли в воздухе ядовитыми испарениями. Она не знала, как их понять — как насмешку, угрозу или нечто более опасное, замаскированное под двусмысленный комплимент. Ее пальцы инстинктивно сжали край фартука, и она почувствовала, как краска горячей волной приливает к щекам. Виктор Морт, казалось, с наслаждением впитывал ее замешательство; в его глазах вспыхнула искра холодного торжества, прежде чем он, не сказав больше ни слова, развернулся и вышел из галереи. Словно тень, он растворился в полумраке коридора.
Но если дни в «Чёрных Ключах» были пыткой отточенными фразами и тяжелыми взглядами, то ночи превращались в настоящий ад. Тихие, крадущиеся шаги за дверью, от которых сжималось сердце; шепот, пробирающийся сквозь щели в стенах — бестелесный и леденящий душу. А однажды ночью ее разбудило нечто новое — жалобное, протяжное пение. Голос девушки, чистый и пронзительный, словно нож, резал толщу ночной тишины, наполняя ее неземной тоской.
Сердце Алисы замерло, а затем забилось с такой силой, что отдалось болью в висках. Она вскочила с кровати, холодный пот покрыл ее кожу. Легкая шелковая сорочка, единственное прикрытие, беспомощно скользила по обнаженным плечам и бедрам, цепляясь за изгибы тела. Звук, зловещий и манящий, казалось, доносился прямо из коридора. Дрожащей, почти не слушающейся рукой она повернула ключ в замке и приоткрыла дверь.
Коридор тонул в гробовом полумраке, слабо освещенный бледными лучами луны, пробивавшимися сквозь пыльное окно в конце зала. Повинуясь необъяснимому импульсу, Алиса вышла из комнаты и медленно побрела на звук, ее босые ноги медленно переступали по холодному паркету. Полутемные коридоры сменяли друг друга, приводя ее к знакомой массивной лестнице. И тут ее взгляд упал на него — на тот самый портрет, который она впервые увидела в ночь своего прибытия.
Он пугал ее больше всего в этом поместье, даже больше, чем его хозяин. Женщина с портрета, с кожей белее мрамора и волосами цвета воронова крыла, смотрела на Алису своими бездонными глазами. И в этот раз ее взгляд казался еще более живым, более осмысленным. Алисе почудилось, что сжатые губы красавицы вот-вот разомкнутся, а в самих глазах, полных немой скорби, читается отчаянное предупреждение: «Не ходи... не ходи...».
Но ноги будто сами несли ее вперед, подчиняясь некой гипнотической силе. Ступенька за ступенькой, ледяной холод мраморных плит обжигал голые ступни, заставляя ее содрогаться. Она спускалась все ниже, а пение становилось все громче, все пронзительнее, наполняясь невыразимой мукой.
И вдруг... оно оборвалось. Резко, на самой высокой ноте, словно кому-то перекрыли горло. Тишина, наступившая вслед, была оглушительной. И тут же ее сменил шепот. Неясный, ползучий, будто полный песка и ржавчины. «Шшшшш... шшшшшш...» — раздавалось отовсюду сразу, из каждой щели, из-за каждой двери, с потолка и из-под ног. Волосы на руках Алисы встали дыбом. И сквозь этот шепот прорвался новый звук — тяжелый, металлический лязг цепей, волочащихся по каменному полу. И снова этот душераздирающий, леденящий кровь шепот: «Шшшшшш... шшшшш...»
Паника, острая, всепоглощающая и слепая, сдавила ее горло стальным обручем. Из груди вырвался сдавленный крик. Алиса развернулась и бросилась бежать, не разбирая пути, не думая ни о чем, кроме животного желания спастись. Кружевной подол сорочки развевался вокруг ее бедер. Она снова потерялась в лабиринте темных коридоров и лестниц, ее собственное прерывистое, хриплое дыхание оглушало ее, смешиваясь с бешеным стуком сердца, готового выпрыгнуть из груди. Тени сплетались в причудливые фигуры, тянулись к ней цепкими руками, а шепот и лязг, казалось, преследовали ее по пятам, настигая с каждым шагом.
И вдруг — в том самом месте, где тени сгущались до непроглядной черноты, из мрака возникли твердые, цепкие руки. Они схватили ее за плечи с такой силой, что у Алисы перехватило дыхание. Ее инерция бега сменилась полной неподвижностью, и она оказалась в опасной близости от Виктора Морта. Его тело, горячее и неумолимое, прижалось к ней, и сквозь тонкую шелковую ткань сорочки она ощутила исходящее от него тепло, которое странным образом сочеталось с ледяной прохладой его кожи.
Он смотрел на нее без тени стеснения, его темные глаза медленно рассматривали ее фигуру, будто оценивая каждую деталь. Его взгляд скользнул с округлых, обнаженных плеч на вздымающуюся в быстром дыхании грудь, едва прикрытую шелком, затем опустился к бедрам, очертания которых угадывались под тканью, и наконец — к босым ногам.
Не говоря ни слова, он притянул ее еще ближе, и Алиса с болезненной остротой почувствовала, как ее грудь прижимается к его обнаженной коже. Его рубашка была расстегнута настежь, и в лунном свете, пробивавшемся из высокого окна, обнажался мощный торс с рельефом напряженных мышц. На бледной коже его груди, прямо над сердцем, темнел старинный серебряный медальон с изображением черного ворона с распростертыми крыльями. Тот самый зловещий символ, точная копия которого была вырезана на массивной ручке дубовой входной двери.
— Решили поиграть в призрака в столь... откровенном наряде? — его голос прозвучал прямо у ее уха, низкий, с бархатистой хрипотцой, полный насмешки. Его пальцы все сильнее впивались в ее плечи, оставляя на коже следы. — Или это новая тактика отвлечь меня от оценки вашей работы? Должен признать, куда более креативная, чем ваши попытки реставрации.
— Вы все не так поняли!
— А мне, кажется, все именно так, — усмехнулся он, и в его глазах заплясали опасные искорки.
— Я слышала пение...
— Интересно. Продолжайте, — мягко произнес он, его губы почти касались ее щеки.
— Я вышла и пошла на звук, и... пение прекратилось. Потом это шипение, будто змея ползет по полу, и лязг цепей.
— У вас удивительная фантазия, Алиса. Змеи, цепи... — он покачал головой, делая вид, что разочарован. — Настоящая готическая сказка.
— Я говорю правду! — в ее голосе зазвучали слезы отчаяния и ярости.
— И я бы поверил, не окажись вы в таком виде рядом с моей комнатой. Не правда ли удобно?
— На что вы намекаете?
— На то, что, если молодая женщина бродит ночью в полупрозрачном шелке у комнаты мужчины... это кое-что означает, — его голос стал тише, но от этого еще более пронзительным.
— Это ничего не означает! Отпустите меня! — Алиса начала вырываться.
Он разжал пальцы, но его взгляд продолжал держать ее в плену, тяжелый и пронизывающий.
— Идите, Алиса, — произнес он. — И запомните — в подобном виде не стоит гулять по коридорам. Особенно ночью... В «Черных Ключах» тени иногда оживают, и не все из них безобидны.?
Глава 7
После той ночи Алиса больше не решалась выходить в коридор после заката. Массивная дубовая дверь её комнаты всегда была заперта на ключ, который она прятала под подушку, словно этот кусок металла мог защитить от призраков, бродящих по поместью. Дни превратились в монотонный ритуал: подъем на рассвете, дорога через лабиринт коридоров в галерею и долгие часы кропотливой работы.
Один портрет — пожилого мужчины с бакенбардами — был полностью закончен. Теперь Алиса стояла перед новым вызовом: портретом мальчика лет десяти с бледным лицом и слишком взрослыми глазами. Она внимательно изучала холст, пытаясь понять структуру повреждений, когда ощутила присутствие за спиной.
Его тень упала на холст прежде, чем она услышала шаги. Алиса не обернулась, продолжая водить пальцем в сантиметре от потрескавшегося лака, будто ощупывая невидимую рану.
— Каждая картина здесь — это не история. Это призрак, — его голос был тихим, но в гробовой тишине галереи звучал оглушительно. — А искусство, как и смерть, не терпит суеты.
Холодок пробежал по её спине. Виктор Морт стоял так близко, что его дыхание касалось её затылка. Воздух между ними сгустился, стал тягучим и сладким, как испорченный мёд.
— Вы будете реставрировать этот портрет, — произнёс он, и в его голосе звучала не просто команда, а нечто более глубокое.
Сердце Алисы пропустило удар. Она медленно подняла глаза и последовала за его взглядом. Там, в самом сердце галереи, висел тот самый портрет — женщины, что встречала её с холста у лестницы в первый день. Но здесь она была иной: застывшей в пол-оборота, будто застигнутой в момент опасного признания. Алые розы вплетались в её волосы цвета воронова крыла, а взгляд был холоден и таил в себе тайну, которую невозможно было разгадать.
— Кто это? — тихо спросила Алиса.
— Элис Морт, моя прабабка, — его голос приобрёл странную, почти интимную ноту.
Алиса сделала шаг ближе, внимательно разглядывая девушку. Её красота была не от мира сего — хрупкая осиная талия, готовая переломиться, волосы, впитывавшие весь свет, и глаза... Глаза, в которых читалась бездонная, опасная глубина. Они словно тянули на дно, суля сладкую погибель.
— Элис Морт, — повторил он и его голос понизился до сокровенного, исповедального шепота, в котором смешались фамильная гордость и нечто глубоко темное, унаследованное от предков. — Ее история — это причудливая смесь яркой страсти и черной, всепоглощающей одержимости. Мой прадед, Эдгар Морт, впервые увидел ее, когда судьба занесла его в Россию. Его всегда манила эта загадочная, противоречивая страна, о чем я узнал из его дневников. Он решил обзавестись здесь поместьем, отрезанным от всего мира. Так и появились «Черные Ключи».
Он сделал паузу, давая Алисе возможность впитать эту информацию. Его взгляд был прикован к лицу на портрете.
— Однажды он отправился в Петербург на торжественную церемонию — спуск на воду нового крейсера с тем самым звучным и древним именем «Аврора». И именно там, в суматохе празднества, его взгляд упал на нее. Элис Фокс. Юная англичанка, приехавшая в Россию с семьей. Ей было восемнадцать. Всего восемнадцать, а она уже сияла, как первый снег, не тронутый грязью мира, холодной и недоступной красотой. Ее благородное происхождение и эта ледяная, хрупкая прелесть вскружили Эдгару голову. Он влюбился до безумия. С первого взгляда, с первого вздоха.
Виктор замолчал, его взгляд задержался на алых, почти кровавых розах, вплетенных в волосы Элис.
— Но ее семья... Они были из тех, кого называют «новыми деньгами», буржуа, презирающие старую аристократию. Они считали род Мортов вырождающимся, отмеченным печатью проклятия. Ему отказали. Прямо заявили, что их дочь никогда не выйдет замуж за «проклятую кровь». Но Эдгар Морт не был мужчиной, который привык принимать отказы, — продолжал Виктор, и в его голосе звучал мрачное удовлетворение. — Он не стал унижаться и добиваться разрешения. Он просто... взял то, что хотел. Однажды ночью он проник через окно в ее спальню, пока все спали, и с помощью верных наемников, молчаливых и беспринципных, увез ее, словно драгоценность. Скрыл здесь, в «Черных Ключах». Через три дня они тайно обвенчались в нашей фамильной часовне. В своем дневнике Эдгард писал, что ее семья искала ее. Но Россия велика, а «Черные Ключи» были надежно спрятаны от посторонних глаз. Она же... она и сама не могла отсюда выбраться. Незнание языка, чужие обычаи, непреодолимые просторы незнакомой страны... Эдгард укрыл ее от всего мира, оставив себе одну лишь радость осознания, что она принадлежит только ему.
Его губы искривились в подобии улыбки, совершенно лишенной тепла.
— Он держал ее здесь, в этом поместье, как самую ценную и хрупкую жемчужину в своей коллекции. Боялся, что она ускользнет, как редкая бабочка, если ослабит хватку. Первые годы она практически не выходила из своих покоев. Ее окна выходили на аллею, где росли старые вязы, но Эдгар приказал поставить на них витые кованые решетки... на случай, если ей в голову придут романтические и безрассудные мысли о свободе. Эти розы... — он кивает на портрет, — их приносили ей из оранжереи каждый день. Это была ее единственная, тщательно дозированная связь с внешним миром. Ее личная, роскошная тюрьма, сотканная из красоты, тишины и одиночества.
Виктор повернулся к Алисе, и его глаза горели странным, почти одержимым огнем.
— И теперь вы, Алиса, будете возвращать к жизни ее образ. Кисть за кистью. Слой за слоем. Вы вдохнете в нее дыхание, которого ее лишили.
— И все же я не понимаю... Почему именно этот портрет? Почему сейчас? — голос Алисы дрогнул, выдавая смятение.
Виктор склонил голову, его губы тронула холодная, высокомерная усмешка.
— Потому что я так хочу. Или вы уже позволяете себе оспаривать мои распоряжения?
— Я позволяю себе понимать логику реставрации, — парировала она, пытаясь сохранить профессиональную дистанцию. — Этот портрет — один из самых сложных во всей коллекции. Состояние лака, микротрещины... Мои навыки еще...
— Ваши навыки, — резко перебил он, медленно обводя ее фигуру уничижительным взглядом, который заставил кожу гореть от стыда и чего-то еще, тревожного и запретного, — это то, что я купил. А ваша неуверенность... — он сделал паузу, давая словам проникнуть глубже, в самое нутро, — лишь подтверждает, что вы боитесь ее. Так же, как боитесь темноты в коридорах... и собственного любопытства, что заставляет вас прислушиваться к ночным шёпотам, будто надеясь услышать в них ответ.
— О чём вы?.. — её голос дрогнул, сбитый с толку этим странным поворотом. — Я не понимаю вас.
— Ничего, Элис, — прошептал он, и это имя прозвучало как ласковый, но ядовитый укол. — Скоро поймёте.
— Я... Алиса, — поправила она его, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
— Конечно, Алиса, — его губы тронула та самая холодная, всеведущая улыбка, полная скрытого смысла и намёка на какую-то ужасную истину, известную лишь ему одному. — Как же иначе.
И, развернувшись, он бесшумно вышел из галереи, оставив её одну в компании безмолвных портретов. ?
Глава 8
Кошмар начался с едва уловимого шороха.
Алисе снилось, будто сквозь сон она слышит тихие, крадущиеся шаги у самой кровати. Кто-то невидимый бродил по комнате, его дыхание смешивалось с шелестом ткани. Во сне она пыталась крикнуть, но голос застревал в горле, а тело отказывалось повиноваться. Сквозь вуаль сна ей почудилось пение — тонкое, словно звон хрусталя, и от этого еще более жуткое. А потом знакомое: "шшшшшшшшш шшшшшшшшшш"...
Она проснулась с внезапным, болезненным вздохом, сердце колотилось как птица в клетке. Первые лучи утра едва пробивались сквозь тяжелые шторы, окрашивая комнату в серые, призрачные тона. И тогда она их увидела.
