Пролог
Восторженный детский визг раздался над равниной, эхом разбиваясь о плотную стену леса на краю. Жевавшие траву коровы лишь дернули ушами, а вот молодой пастух, лежавший неподалеку, приподнял платок, которым прикрывал голову от жары, и нахмурился.
— Расшумелись… — проворчал он, а затем крикнул: — Эй, зайцы, не убегайте далеко!
«Зайцы» в ответ рассмеялись, и пастух, махнув рукой, снова спрятал лицо за тканью.
Мальчишки играли в салочки в стороне от пастбища, в высокой траве, которую коровы не успели вытоптать и съесть. Они петляли в море полевых цветов, иногда припадая к земле и перекатываясь, чтобы запутать следы, хватали друг друга за рубахи, которые были им великоваты, сбивали друг друга с ног и хохотали. И совершенно не замечали, что все дальше отходят от прикорнувшего пастуха, и все ближе становятся ели, бросающие тень на равнину.
Один из мальчишек, убегая от водящего, запнулся о кочку и распластался по земле. От удара грудью сперло дыхание, в нос ударил терпкий запах ромашки, но он покрепче сжал зубы и затаился, надеясь, что его не заметят. Голоса отдалились. Довольный своей выходкой, маленький хитрец поднялся на четвереньки и вытер рукавом выступившие слезы.
А потом он увидел пару глаз, смотревших на него из-под широких лопухов.
Мальчик хотел закричать, но от страха у него свело горло — он смог лишь рухнуть на зад и попытаться отползти подальше. Из тени показалась маленькая волчья мордочка, серая, покрытая неровными черными подпалинами. Зверек припал брюхом и прижал уши, будто старался выглядеть как можно более безобидным.
— Келар! — раздались крики над равниной. — Ты где?
Волчонок бросил испуганный взгляд в сторону, откуда слышались детские голоса. А сам Келар вдруг перестал бояться. Огромные медовые глаза юного жителя леса больше не казались ему злыми — быть может, потому что он разглядел в них тот же страх, который сковал и его.
— Эй, — хрипло спросил он, — ты… вол… вол-ко-люд?
Уши волчонка дернулись, уловив человеческую речь, а затем он сам подался вперед и ткнулся носом в руку.
— Щекотно! — рассмеялся мальчик, и зверь, довольно тявкнув, припал на передние лапы. — Хочешь поиграть с нами? Отец и брат говорили, что вы злые и опасные, но ты совсем другой.
Он протянул ладонь, чтобы потрепать волчонка между ушами, как часто делал с деревенскими псами, но тому жест не понравился. Мордочка тут же скрылась среди листьев лопуха, вызвав у Келара разочарованный вздох.
— Ну вот… — протянул он обиженно.
Где-то вдалеке, со стороны гор, раздались громовые раскаты. По равнине снова прозвенели визги: «Дождь идет! Дождь!», а затем и крик пастуха: «Келар! Куда запропастился, сорванец?»
— Мне пора, — зачем-то сказал мальчик и поднялся на ноги. А когда обернулся, вновь увидел волчонка, выглядывающего из травы. — Ты все-таки хочешь поиграть?
В небе снова прогремел гром, но теперь Келар уже не слышал своих сверстников. Жесткая шерсть на холке оказалась совсем не такой, как у собак, но ему почему-то понравилось трогать ее пальцами. Волчонок следил за его действиями настороженно, но вскоре совсем осмелел и даже лизнул своего нового друга в лицо.
— Кел! — Неожиданно голос пастуха зазвучал совсем рядом, заставив зверька отскочить. — Вот ты где! Я же велел не подходить близко к лесу, отец отругает нас обоих, если!..
Юноша подавился словами, так и не закончив отчитывать младшего брата. Несколько мгновений он смотрел на малыша-волколюда, который запутался в собственных лапах и выпучил глаза от ужаса. Вместе с ним испугался и Келар.
— Брат, подожди, он хороший!..
— А ну, отойди! — рявкнул пастух, замахиваясь палкой.
Волчонок завизжал и бросился в кусты, а его обидчик подтащил Келара за руку и крепко прижал к себе.
— Я ведь просил не уходить далеко! — набросился он на младшего. — Здесь опасно, ты же знаешь!
И будто в подтверждение его слов из высокой травы раздалось разъяренное рычание.
Глава 1. Митьяна
На землях Калсангансого удела достоверно известно лишь об одном зверолюдском клане, проживающем в лесах на севере, и то, благодаря бойне, разразившейся на тех землях на 203 году с основания удела, в месяц Тени. По словам очевидцев, волки явились в деревню Альрикан отомстить за убитого сородича: они вырезали весь скот в стойлах и загрызли несколько человек. Снег пропитался человеческой и животной кровью и еще седьмицу напоминал жителям о том, что бывает, если разозлить хозяев леса.
Летописи Саэдгирского монастыря
Особую осторожность следует проявлять на восточном тракте Алсена, идущем вдоль лесов Лииш: ни в коем случае не сходить с дороги, чтобы не попасться в зубы волкам-двоедушникам.
Памятка торговцу гильдии Калсанганского удела
Х514 год [1]
Закрыть
, 6 день месяца ЗреянияВ Калсанганском уделе счет лет идет с момента его основания. Такая система исчисления была распространена до принятия единым жреческого календаря культа Солнца, где точкой отсчета считался день вознесения бога Солнца на небо. В записях старое летоисчисление часто можно определить по наличию Х перед годом.
То есть, сейчас идет 514 год с момента основания Калсанганского удела, что соответствует 1127 году по жреческому календарю.
Впервые Митьяна увидела волколюдов спустя несколько дней после летнего солнцестояния.
Рассвет выгнал ее из дома, пока отец и вся деревня еще спали. Травница умылась колодезной водой, вышла во двор, вздохнула полной грудью свежий утренний воздух и направилась в курятник.
Тогда-то она их и увидела.
Незнакомцы выглядели как обычные люди. У одного были густые волнистые волосы, черные с проседью; на лице уже залегли морщины, но взгляд был пронзительным, цепким. В осанке и в походке мужчины чувствовалась сила, древняя, как мир, перед которой хотелось склонить голову и упасть на колени, чего Мита едва не сделала. Усилием воли она заставила себя заскочить в курятник и прижаться к деревянной стене, мелко дыша и цепляясь пальцами за неровные доски.
Через узкую щель Мита наблюдала, как мужчина прошел мимо их забора. Следом шагал юноша, похожий на него чертами лица, но он не вызывал в ней такого же трепета. Его взгляд был мягче, волосы — светлее, цвета влажной сосновой коры у корней. Девушка невольно залюбовалась им: он был выше и шире в плечах, чем любой из деревенских парней; на нем была простая льняная рубашка, и Мита на миг вообразила скрытое под ней смуглое мускулистое тело.
Впрочем, травница быстро потеряла его из виду, а выйти и разглядеть получше так и не решилась. Чутье подсказало ей, что гости были волколюдами.
С самого детства Митьяна слышала о соседях, живущих в лесу Лииш, только страшные байки и разномастные слухи. Волколюды не были ни людьми, ни зверьми; их считали порождением злых древних богов и поминали недобрым словом. Рассказами о волколюдах пугали непослушных детей, которые убегали слишком далеко на равнину или не хотели ложиться спать. Из-за опасных соседей никто не ходил в лес — кроме, разве что, Гидера, отца Митьяны, который зарабатывал на жизнь охотой.
Сама Мита тоже нередко ходила в лес — за травами. Здоровье отца и жителей деревни были для Миты важнее слухов, а Лииш представлял собой настоящую сокровищницу лекарственных растений. В деревне она была кем-то вроде знахарки: лечила недуг, делала укрепляющие и успокаивающие отвары, обрабатывала раны и ссадины, могла даже скот осмотреть. К каждому Мита относилась с заботой и теплотой. Многие приходили к ней за помощью или советом. Жена старосты, Радия, любила ее как родную, и от этого Мита смущалась: материнская ласка была ей чужда, так как своей матери она совсем не помнила.
Впрочем, любое внимание вызывало у нее смущенную улыбку. Митьяна была невестой хоть куда: многое умела по хозяйству, вкусно готовила и вдобавок была красавицей, хотя внешний вид — последнее, на что обращали внимание. Много кто хотел жениться или женить на ней своих сыновей, но Мита в ответ на неловкие ухаживания деревенских лишь улыбалась и качала головой. Замуж за кого-то из них ей совершенно не хотелось, а знакомиться с парнями из других деревень — тем более. Отец почему-то не возражал против долгого девичества. Мите иногда казалось, что он просто боялся отпустить ее в другую семью.
Пожалуй, тот юноша-волколюд был первым за последние несколько лет, кто привлек ее внимание. Правда, мысль об этом Мита постаралась отогнать от себя как можно скорее и вернуться к курам, которых следовало покормить.
***
— Да ладно! Волколюда? С ума, что ли, сошла — совать наружу нос, когда они в деревне?
Когда солнце поднялось высоко над лесом, к Мите пришла Зера, подруга и соседка из дома напротив, и предложила вместе заняться стиркой. За делом Мита рассказала ей о том, кого видела на рассвете. Ответ Зеры заставил ее нахмуриться.
— Подумаешь, — отозвалась травница, пока складывала стираное белье в бадью с раствором мыльнянки. — Ничего страшного не случилось.
— Как же! Нам что, просто так староста велит сидеть дома, когда они приходят в деревню?
— Староста ничего не велит. Все боятся просто.
— И зря, что ли?
— Ой, Зера, не начинай. Ты же знаешь, я не люблю подобные разговоры.
Собеседница тряхнула косой, сдула с носа темные кудри и взяла свою бадью с бельем в руки. ее глаза блестели от негодования.
— А как же недавний случай на равнине? — спустя некоторое время поинтересовалась она.
Мита тяжело вздохнула и вышла за калитку. Ей совершенно не хотелось превращать полоскание на реке в очередной поиск правых и виноватых.
— Пилару стоит лучше приглядывать за своим братом, — бросила она через плечо, пресекая очередную попытку затеять спор, — а не спать в траве на пастбище.
Исчерпав запас доводов, Зера засопела и молча направилась следом за подругой.
Девочки дружили с ранних лет. Обычное дело, особенно когда дома стоят совсем рядом. Зера росла без родителей, ее воспитывал дед Казир, которого в деревне все уважали — в молодости он, как и отец Миты, был охотником и помогал пастухам защищать скот от хищников. Нельзя было обвинить его в том, что он не уделял внучке внимания, но Зера все равно частенько скучала, хоть и старалась всячески развлечь себя рукоделием — плетением или шитьем. В Мите она нашла не только лучшую подругу, но и товарища по несчастью и сообщницу по части шалостей. Они провели все детство, вместе гоняя кур и коз, убегая от гусей старосты, которые постоянно щипали их за голые пятки; купались в речке, катались на пугливых жеребятах и от души хохотали над собственными проделками. Взрослые постоянно ругали проказниц, но сквозь улыбку.
Их детство было озорным, веселым и светлым. Никаких тревог о будущем, ни одной мысли о страшных волколюдах, живущих в лесу. Вот только стоило им повзрослеть, как мир открыл суровую правду: даже здесь, в деревне, никто не мог обеспечить им полную безопасность.
Впрочем, Мита с этим смирилась быстро, а вот Зере оказалось тяжелее. Она так и осталась смутьянкой с наивной девичьей душой, которая верила каждому слову и любила поворчать о несправедливости жизни.
— Слушай, а точно ничего не будет? — осторожно спросила она у Миты, когда девочки спустились, наконец, к реке и поставили бадьи на деревянные мостки. — Пилар ведь напал на того волчонка. Даже ранил его.
— Мне кажется, он перестарался, хотя его тут винить не в чем — любой деревенский бы запаниковал на его месте.
— А если волколюды мстить придут? Ну, как триста лет назад.
— Как тогда — не придут, — отрезала Митьяна. — Никому из нас бойня не нужна. Думаю, как раз поэтому сегодня утром те двое и приходили. Не знаю, кто они, но наверняка со старостой говорили.
— Я боюсь, Мит… — Зера поежилась и опустила рубашку из бадьи в воду.
Травница потрепала ее по плечу.
— Напрасно. Если они все еще не пришли порешить обидчика, значит, с волчонком все хорошо. Не забивай себе голову. Пилар сделал глупость, оставив младшего брата на равнине без присмотра. Вожак волколюдов и староста не допустят, чтобы мы из-за этого перебили друг друга.
— Сделал глупость?.. — переспросила Зера растерянно.
— Он говорил, что волчата напали на Кела, — пояснила Мита, — но кто его знает, как на самом деле было.
— А почему ты сомневаешься?
— Сама подумай, ну зачем им нападать на него? Они же еще маленькие, не охотники. Их мысли заняты не убийством, а игрой. Вспомни нас с тобой — какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.
— Но мы люди, а они — нелюди. Ну как у них желания другие?
— Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Зверем или человеком? Конечно, нет, — продолжила Мита, не дожидаясь ответа, — в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня встретила, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь наверняка?
Зера поморщилась.
— А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, пустой звук?
— Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана ворчит, потому что вечно чем-то недовольна.
— А Пилар? — не унималась Зера.
— А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, — Мита махнула рукой, — тебя не переубедишь.
Зера пожала плечами и вытащила на мостки мокрую рубашку.
— Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, — перевела она тему, наблюдая, как Мита полощет свои полотенца. — Чище выходит.
— Мало у меня осталось, — вздохнула травница. — В лес идти надо, там у реки песчаные берега и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда в другой раз можно будет.
— А у нас не растет?
— Почти нет.
— Жа-аль, — протянула Зера.
Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а об иссякающих заготовках лечебных трав. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а терпения у нее всегда хватало на троих.
***
В нынешние неспокойные времена охотники были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди зажиточных купцов и дворян всегда был спрос на пушнину и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже ценилось высоко — как необычное блюдо, которое непросто было достать. Из костей любили делать ножи и приборы — а кто-то даже носил украшения.
В общем, деньги у охотников водились. Правда, обратной стороной монеты была опасность промысла.
Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома по несколько дней — два, три, а бывало и неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые никогда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей или переступит порог дома, зажимая ладонью страшные рваные раны.
Сама Мита леса не боялась: она ходила туда при свете солнца и нередко — в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по-разному относятся к травнице и к охотнику. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец же был чужаком, который истреблял в нем жизнь. Мита не верила в мстительность самой природы, но в тени многолетних елей хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.
