Люк пожал плечами и направился к своему месту.
***
Первую неделю Кита испытывала самое настоящее блаженство. Каждое утро мысль о том, что она была предоставлена самой себе, грела ей душу и заряжала хорошим настроем на весь день. Это не означало, что общество родителей ей было противно. Просто иногда ей хотелось побыть одной, покатать на языке столь взрослое слово “ответственность” и почувствовать, как расширяется ее личное пространство, вылезая за пределы маленькой комнаты.
Как человеку творческому, ей страшно хотелось свободы. Еще со школы она терпеть не могла строгие рамки и начинала капризничать, когда ее пытались загонять в таковые. Всевозможные стереотипы и издевки на тему ее азиатских корней она воспринимала за такие попытки, из-за чего конфликтовала с преподавателями, регулярно получала выговоры и вообще слыла бунтаркой.
Впрочем, с тех времен почти ничего не изменилось. Разве что общество, окружавшее ее, стало злее и научилось давать сдачи. Получив пару раз отпор, Кита замкнулась в себе, почти перестала общаться со сверстниками. Ее детские капризы превратились в глухое раздражение и копившуюся обиду. Все ее внимание с борьбы за свободу переключилось на учебу, и вскоре репутация скандалистки превратилась в репутацию отличницы. Преподаватели стали чаще ее хвалить, одноклассники — еще больше ненавидеть. А Киту устраивала та стена, которой она отгораживала себя и свой внутренний мир от чужого вмешательства, ведь за ней можно было вдоволь наплакаться, пока никто не видит.
Даже после окончания старшей школы Кита так и не решилась снести эту стену. Друзей у нее толком не было, и заводить их она не спешила — боялась доверять. Слишком часто за свое доверие она получала лишь пустышку, предательство, похожее на нож, всаженный в спину. Единственная, кому можно было выговориться, рассказать обо всех проблемах, была ее подруга с началки — такая же повернутая на творчестве, как и она сама.
Утром восьмого декабря — была суббота — Кита как раз звонила подруге с предложением устроить посиделки. Ей не терпелось использовать очередное преимущество жизни в одиночестве — возможность звать гостей когда угодно, не доставляя родителям неудобств и не выпрашивая у них разрешения.
— Конечно, не вопрос! — бойко тараторила Алис в трубку; где-то на заднем плане слышался лай ее пса, очаровательного хаски по имени Бенедикт. — Я как раз сегодня хотела закончить всю домашку и оттянуться где-нибудь. Ты, кстати, не хочешь пофоткаться перед Новым годом? Тебе фотки на халяву, мне опыт в копилочку.
— Не знаю. — Кита виновато улыбнулась и налила кипятка в кружку, прижимая плечом телефон к уху. — Я ж совершенно не фотогенична.
— Брось ты эти глупости! — принялась отчитывать ее подруга. — Ты просто очаровашка. С тобой такие классные зимние фотки могут получиться!
— Даже не знаю…
— А тебе и не надо знать. Я, как фотограф, все вижу!
— Будущий фотограф, — поправила ее Кита.
— Будущих не бывает. Есть только здесь и сейчас, и думать надо именно этими мерками. К слову, сколько ты еще будешь прятать свои чудесные рисунки в стол? Хоть бы показала их кому.
— А вдруг засмеют? Раскритикуют?
— Ну, началось… Ты так никуда не сдвинешься, дорогая моя. До конца жизни намереваешься прятать свое “я” в выдвижной ящик стола? Впрочем, ладно, утро субботы — не то время, чтобы нотации читать.
— Да, — согласилась Кита, — давай лучше обсудим, когда собираемся.
— С шести я вся ваша, — с готовностью отозвалась Алис.
— Тогда подходи ко мне в половине седьмого. Я приберусь, схожу в магазин и чего-нибудь нам приготовлю, идет?
— Я принесу пирожных с нашей любимой кондитерской.
— Отлично. Думаю, наш скромный девичник пройдет на ура.
— Разумеется! Давай, до вечера. А я пойду гулять с этим балбесом — ему уже не терпится на улицу…
Последние слова подруги Кита пропустила мимо ушей. Выключив телефон, она села за аккуратный кухонный столик, где дымилась одинокая кружка с крепким черным чаем. Завтрак ее состоял из пары тостов с маслом и булочки, которую она купила на вечерней распродаже в пекарне на углу. Большего ей было не нужно, хотя и родители, и Алис постоянно журили ее за то, что она не уделяет завтраку должного внимания.
Кита сделала глоток из кружки и уже поднесла тост ко рту, когда в дверь позвонили. Девушка замерла и несколько секунд растерянно хлопала глазами, словно не могла поверить своим ушам. Гостей она не ждала, курьеров тоже. Кому понадобилось приходить к ней в такую рань — а девять утра определенно рань для выходного — ей совершенно не шло в голову.
Вернув тост на тарелку, Кита поспешила к двери и заглянула в глазок. По ту сторону, переминаясь с ноги на ногу, стоял щуплый паренек в пуховике, который был явно на размер больше, чем нужно. В руках у него был не то сверток, не то пакет — разобрать Кита не смогла. Парень пожимал губы, постоянно оглядывался, бегал глазами по площадке, а его пальцы нетерпеливо постукивали по свертку.
Когда он занес руку, чтобы в очередной раз нажать на дверной звонок, Кита опомнилась и потянулась к замку. Услышав щелчок, незнакомец отшатнулся от двери и едва не выронил сверток из рук.
— З… здравствуйте… — пролепетал он.
Кита оглядела гостя с ног до головы. Через глазок парень казался высоким и взрослым, тогда как в реальности оказался совсем мальчишкой — наверняка старшеклассник. Он смотрел на нее огромными оливковыми глазами, словно увидел восьмое чудо света.
— Доброе утро, — осторожно поприветствовала она. — Какими судьбами?
Парнишку это, кажется, окончательно напугало. Пробормотав себе под нос что-то про тайну и доставку, он сунул ей в руки сверток и поспешил убрать от него руки, словно передал не какую-нибудь посылку, а раскаленный кирпич.
— Эм… подожди, что это? — Кита растерянно оглядела сверток и перевела было взгляд на “курьера”, но того уже и след простыл — по подъезду раздавался шум, словно кто-то поспешно сбегал по лестнице. — И что это было?
Она снова уставилась на сверток. На нем не было ни наклеек, ни каких-либо опознавательных знаков вроде упаковочной ленты, по которым можно было определить отправителя. Просто нечто, завернутое в белый пакет и неряшливо украшенное стикерами-снежинками. Человек, занимавшийся упаковкой, не имел чувство стиля от слова “совсем”.
Кита пожала плечами и вернулась в квартиру. У нее чай стыл на кухне, а это было на порядок важнее странных посылок.
Выдержки ей хватило лишь на половину кружки и два тоста — все это время девушка косилась на стул, куда положила загадочный сверток. Затем любопытство пересилило, и, отложив недоеденный завтрак, она принялась разворачивать упаковку. В пакете обнаружился другой пакет, поменьше и прозрачный. В нем лежал картонный конверт и небольшая открытка, на которой неровным почерком по-английски было написано: “От тайного Санты, Томасу М. Уверен, подарок придется тебе по душе”.
— Томас М.? — удивленно пробормотала Кита, перебирая пальцами край картонного конверта. Она знала только одного человека с таким именем — ее одногруппника, больше известного как основатель и вокалист молодой, но перспективной рок-группы “SunRise”. Его фамилия — Меймон — даже подходила под инициалы на открытке. — Нет, — одернула девушка себя, — такого быть не может. С чего бы вдруг ему баловаться такой ерундой? Да и вообще, как я могла получить посылку на его имя? Нет-нет, бред какой-то.
Кита осторожно распечатала конверт и заглянула внутрь, и сердце у нее ухнуло вниз. Внутри лежали две цветастые упаковки гитарных струн от Ernie Ball. Тут с логикой уже было не поспорить.
Некоторое время Кита изумленно таращилась на конверт. Чай и булочка были забыты, ведь перед хозяйкой дома стоял непростой вопрос: что делать с подарком?
— Наверное, стоит передать ему… — решила Кита и сама испугалась своих же слов. И как она себе это представляет? Если она просто подойдет к нему на перерыве и вручит эти струны, он может не так понять. А как ему объяснить? Рассказать историю про странного курьера, который волшебным образом перепутал адреса? Томас, может, и поверит, а вот девочки из группы — вряд ли. Это только внешне они безобидные пташки, щебечущие всякий вздор на переменке. Дай фанаткам повод — и они превратятся в стаю шакалов.
Да и к тому же, как она будет возвращать ему столь нагло распакованный подарок?
— Ладно, — сказала она сама себе и сгребла струны вместе с упаковкой в охапку. — Проблемы будем решать по мере их поступления, да, Кита? Сейчас убираем это с глаз подальше, а потом будем думать. У меня сегодня куча дел, какой-то там подарок Томасу Меймону подождет.
Чувство, что она пытается убедить в этом саму себя, оказалось на удивление неприятным, словно едва уловимое горькое послевкусие после любимой сладости.
Часть II
Кита пошла в технический колледж вовсе не по своему желанию. Тут, как это часто случается, влияние оказали родители.
Сколько себя помнила, Кита всегда испытывала тягу к рисованию. Все начиналось с невнятных детских художеств, среди которых были и желтые крокодилы, и треугольные елочки, и бесформенные губастые портреты мамы и папы. Однако довольно быстро простые формы стали ей надоедать. Тогда как дети довольствовались карандашами и бумагой, Кита брала в руки кисти, губки, тряпки, ватные палочки; выдувала краску из трубочек, лепила композиции из сухих листьев, пластилина и цветных кусочков журналов. В рамках обычных уроков рисования в детском саду и школе ей было тесно. И родители решили отдать ее в художественный кружок.
Кита росла с мечтой стать великим художником и продавать свои картины. Она много трудилась, познавала основы, оттачивала навыки, пробовала новые материалы. Рисование было тем, что по-настоящему ее увлекало. И она была уверена, что ее стремление подняться по этой лестнице родители поддержат.
Увы, этого не произошло.
В последний год обучения в школе, когда Кита заявила о своем желании идти в художественную академию, случилось то, чего она ожидала меньше всего — скандала. Ее самую дорогую, самую заветную мечту стать дизайнером, иллюстратором, зарабатывать деньги на своем творчестве попросту растоптали в грязи реальной жизни. “Кому ты нужна со своими рисульками? — кричала тогда мама. — Какие заработки? Не смеши меня. Хочешь превратиться в алкоголичку или наркоманку? Эти твои великие художники, которыми ты восхищаешься, в большинстве своем заканчивают именно так”.
Сказать, что ей от этих слов было больно — все равно что не сказать ничего. Отец, присоединившийся к разговору несколько позже, дочь не поддержал. “Художники никому сейчас не нужны, — сказал он ей. — Технологии идут далеко вперед, и традиционный рисунок уходит в прошлое. Иди, обучись лучше чему-нибудь полезному”.
А чему полезному может научиться человек там, где он не хочет учиться? Кита не хотела идти в технический колледж, но в итоге родители настояли. Одна радость — ей все-таки позволили выбирать самой, на какую специальность идти, и Кита выбрала направление прикладной информатики, в рамках которого преподавали компьютерный дизайн. Пусть и не то, о чем она мечтала, но по крайней мере близко.
С того дня все ее работы, упакованные в плотные черные папки, оказались на самой высокой полке шкафа и больше не видели света. Многие художественные материалы — краски, пастель, акрил — последовали за ними. Их юная художница доставала крайне редко. Единственное, от чего она не смогла отказаться — это от скетчбука и старого доброго простого карандаша. С ними она практически не расставалась: делала наброски дома, на занятиях, иногда даже в транспорте и в кафе. Но никому никогда не показывала… кроме Алис.
— Заведи инстаграм, — предлагала подруга. — Начни выкладывать туда свои рисунки, и кто-нибудь обязательно обратит на тебя внимание. Кто сказал, что для того, чтобы зарабатывать на рисовании, обязательно надо идти в академию?
Кита прониклась ее советом и на первом курсе попробовала завести страничку. В какой-то момент ей это даже начало нравиться. Однако, как часто бывает с неуверенными в себе людьми, один колкий комментарий способен загубить любое начинание. После того, как к одному из опубликованных набросков прикопался какой-то “знаток анатомии”, Кита бросила свой инстаграм и снова спрятала ото всех свои рисунки.
***
Постепенно Кита стала привыкать к учебе в колледже. После того, как закончилась ее затяжная депрессия, а успеваемость пошла на лад, ее перевели в группу посильнее. Там она и познакомилась с “SunRise”… вернее, увидела их вживую: заводить с ними дружбу она не стремилась, а потому просто наблюдала со стороны.
В “SunRise” состояло пять человек. Томас Меймон, основатель рок-группы, отвечал за вокал и игру на гитаре. Внешне он немного походил на панка — растрепанные рыжие волосы, больше похожие на крашеные, пирсинг в ушах; его часто можно было увидеть в черных джинсах и красной рубашке, под которой виднелась футболка какой-нибудь музыкальной группы, вроде Nirvana, Skillet или Breaking Benjamin. Однако чем больше Кита за ним наблюдала, тем больше убеждалась в том, что Томас панком не был. Для него была характерна мягкость, дипломатичность и легкая харизма; с другими людьми он держался настолько естественно, что она даже немного завидовала.
Люк О’Милан, клавишник, производил впечатление человека из светского общества. В отличие от Томаса, в котором чувствовалась легкая небрежность, Люк выглядел гораздо более собранным. В его одежде прослеживались вкус и стиль; его пшеничные волосы подстригались под каре с длинной челкой, которую парень иногда убирал наверх. Конечно, можно было считать, что он просто принадлежал тем людям, которые заботились о своей внешности, однако его выдавали манеры, жесты, в которых была мягкость, гибкость, легкая элегантность — и ничего лишнего. Кита слышала, что его семья была довольно богатой. Удивительно, как такой человек попал в молодую рок-группу, только-только набиравшую популярность в городе.
Остальных членов “SunRise” Кита видела редко — они хоть и учились в том же колледже, но на других направлениях. Колин и Коди Джеймсы — близнецы-барабанщики — были известной на весь колледж парочкой с радиоэлектроники, и не столько из-за членства в рок-группе, сколько за свои шуточки. Их вечно взлохмаченные русые макушки узнавал каждый: кто-то бежал к ним здороваться, а кто-то — от них, чтобы не дай бог не попасть под раздачу их очередной шутки.
Последний из группы — Дилан Ройал — учился на логиста. Внешне угрюмый, неприветливый, похожий больше на металлиста, чем на исполнителя альтернативного рока, он был единственным, кого Кита знала еще до колледжа — можно сказать, с него началось ее знакомство с “SunRise”. У них была давняя неприязнь. Причину этой нелюбви Кита не рассказывала никому, даже Алис. Однако только слепой не увидел бы, какими недружелюбными взглядами обменивались художница и басист, стоило им пересечься где-нибудь в холле.
Парней из “SunRise” Кита откровенно побаивалась. Дело было не только в их с Диланом конфликте (а ей казалось, что в их группе все ребята добродушные только с виду). Пусть “SunRise” и не были популярны в городе, но какую-то репутацию заработать успели.
