И только этот инструмент способен выделить его среди многих, сделать самим собой.
- Интересная история, - улыбнулась Джилл.
- Да, - Джон сделал паузу, будто не решаясь спросить, - а может, Вы как-нибудь придёте сюда ещё раз? Посмотрите, как я репетирую? А?
- Зачем Вам это? Вы не уверены в своём мастерстве? – стала отшучиваться Джилл, уходя от ответа. На самом деле она уже немного флиртовала с Джоном.
- Нет, просто хочу узнать Ваше мнение, - Джон так посмотрел на неё, что Джиллиан моментально стало серьёзной.
- Хорошо, я подумаю, - почти шёпотом ответила Джилл, оторвала взгляд и побежала прочь.
Отчего она бежала в этот момент? Что такого страшного предложил ей этот парень? Просто побыть на репетиции? В этом же нет ничего особенного. Почему бы и нет? Но странные, противоречивые чувства выходили откуда-то из груди, и мысли тут же теряли всякую стройность. Она тут же вспомнила Теда. Любовь и страсть всегда идут рука об руку со страданием и болью. И эти струны души она больше не собиралась беспокоить ни в коем случае и ни под каким предлогом. Она не готова была испытать новое чувство, за которым неизбежно последует новая боль. А стоит сделать один маленький выбор в сторону сближения с кем-либо, только раз полить этот цветок, и всё - это будет уже не остановить. Цветок распустится и вспыхнет завораживающе алым цветом, оживёт благоуханьем. И от него уже будет невозможно отвести взгляд, он будет притягивать, как магнит. И человек, в надежде прикоснуться к этому цветку, будет готов на всё, даже на самые ужасные поступки. Просто удивительно, как тяга к чему-то хорошему и светлому может идти рука об руку со злом.
А ещё бывает иначе: человек становится одержим цветком. Он словно загипнотизирован и не замечает больше ничего вокруг. Но время неумолимо идёт вперёд, и цветок, как и всё живое, начинает постепенно умирать. Он теряет сначала запах, потом цвет, потом привлекательность, но человек продолжает цепляться за эту соломинку, он хочет как-то реанимировать увядающую красоту, но, увы, это невозможно. Тогда человек наконец-то обращает внимание на всё то, что его окружает и окружало до сих пор, всё то, что его так мало волновало и казалось не таким уж важным. Ведь на оставшийся сухой черенок уже нет смысла смотреть. И вот он оглядывается вокруг, и нет ничего, что может так же увлечь, так же наполнить жизнь смыслом. Он опустошён и сломлен. Это боль, которую испытывает каждый, кто хоть раз в жизни любил…
Джон Вайер продолжал репетировать роль Энтони в заброшенном павильоне. Несколько репетиций после такого неожиданного столкновения с Джилл он ждал, что она всё-таки придёт снова. Казалось бы, сама судьба дала ему такой шанс, но, увы, чуда не произошло. Джон отпустил эту ситуацию, понимая, что надеяться бессмысленно, поэтому, когда Джиллиан Фокс вновь появилась в дверях павильона, это было похоже на ушат воды, вылитый на голову.
- Здравствуй, - произнесла она как ни в чём не бывало.
- Привет, - ответил Джон, находясь в полном замешательстве, - я уже думал, ты не придёшь. Что-то случилось?
- Да нет, - пожала плечами Джилл, - ничего не случилось.
- Тогда почему ты всё-таки решила принять приглашение? Просто прошло уже пару недель.
- Захотелось снова послушать тебя. Вокруг так много шума и ненужной болтовни. Хочется чего-то такого, - Джиллиан задумалась, - чего-то настоящего. Искренности.
- Искренности? – переспросил Джек.
- Да, искренности.
- Значит то, что ты слышала тогда, тебе показалось правдоподобным?
- Нет, не совсем. Это было искренне. Я же не сказала правдоподобно. Там были мелкие недочёты, наверное, но звучало очень искренне. Это хорошо, так как искренность – это половина таланта.
- А другая половина?
- Другая половина – это работа. Любой талант надо развивать, а для этого нужно очень много трудиться, чтобы превратить его в нечто по-настоящему стоящее, во что-то такое, что привлечёт внимание и восхищение многих. И обе эти половины зависят от тебя.
- Так значит, это было неправдоподобно?
- Были моменты, которые немного коробили слух.
- Покажешь мне?
- Если ты заново прочтёшь, то обязательно покажу.
И Джон Вайер начал читать роль. Он старался, действительно очень старался читать проникновенно и с чувством, он вкладывал всё, что мог в страстный монолог. А Джиллиан тихонько присела в тени и слушала, не выказывая никаких эмоций: ни одобрения, ни недовольства.
Далее она попросила Джона сделать паузу:
- Можно тебя попросить остановиться?
- Что? – сбился Джон.
- Вот этот кусочек, что ты только что читал про то, как он размышлял, что ему делать дальше, о том, какой он неудачник, и что-то там ещё. Прочитай его ещё раз, пожалуйста.
- Хорошо, - согласился Джон. Он отлистал несколько страниц назад, нашёл нужный абзац, откашлялся и начал читать:
- Да что со мной не так? Я ведь столько прочитал книг. Я общался с самыми великими умами разных эпох, и это ни на сантиметр, ни на секунду не приблизило меня к цели. Это не сделало меня счастливее. Даже знаменитый доктор Фауст в какой-то момент воспротивился науке, понимая всю тщетность и бесполезность знаний. Имея такой багаж, какие глупости он потом совершал. Ради чего? Ради того, чтобы почувствовать себя живым, чтобы не было скучно и пусто. А я? Уселся в этих четырёх стенах и никак не могу сдвинуться с мёртвой точки. Что должно произойти, чтобы заставить меня шевелиться? Что вообще заставляет действовать? Может страх смерти? Карлос Кастанеда говорил: «Для того чтобы жить, необходимо постоянно ощущать, что смерть где-то рядом. Она буквально ходит по пятам и в любой момент может забрать к себе, стоит только совершить одну ошибку, один роковой промах». Нет, я неудачник. Даже смерть не заставит меня бороться за жизнь, за своё счастье. Потому что я не знаю как. Меня никто не научил этому; никто не объяснил «делай так и так, и тогда у тебя всё будет хорошо». А сам я придумать не в состоянии: слишком много вариантов, слишком много сомнений, слишком много страхов. Я как всегда проиграю. Никогда не получалось, почему сейчас должно? Нет, всё останется по-прежнему. Меня так хорошо поставили на место, и, да, они правы. О нет, нет, нет… Как больно! Сбежать.
Хватает какую-то книжку и судорожно начинает листать страницы. Останавливается на одной и читает: «Я же говорю, что счастье состоит в том, чтобы ни в чём не нуждаться».
- О нет! Но я нуждаюсь. Я нуждаюсь! Я нуждаюсь в ней! Я хочу быть с ней! Я хочу ощущать её тепло и запах её гладкой кожи. Я хочу чувствовать её горячие поцелуи. Нет, я не могу просто оставаться здесь. Я должен что-то сделать. Что угодно. Пусть это будет самая величайшая глупость, пусть надо мной смеются, пусть унижают - мне теперь всё равно.
Джон сделал паузу:
- Ну что, хватит?
- Да, достаточно. Хорошо. Очень хорошо. Но в тебе нет сомнения. Ты слишком уверен в том, что ты делаешь и говоришь. Есть чувство. Ты хорошо передаёшь чувство страха, волнения, но сомнение отсутствует. Понимаешь?
- Не совсем. Точнее, совсем не понимаю.
- Представь себе, что ты едешь на автомобиле со средней скоростью сорок миль в час. И вот у этого автомобиля отказывают тормоза, отказывают полностью. Ручник тоже не работает. А ты уже зашёл в нужный поворот, и впереди тебя ждёт серпантин. К низу горы ты разгонишься до такой скорости, что разобьешься на смерть, если вообще доедешь дотуда. И у тебя выбор: остаться в машине, надеясь, что тормоза снова вдруг появятся, или тебе удастся каким-то другим чудесным образом остановить автомобиль, либо просто выпрыгнуть из машины на ходу. И вроде, второй вариант более логичен, более правдоподобен, но он предполагает значительный риск: ты также можешь разбиться, что-нибудь сломать. И если первый вариант позволяет отсрочить принятие решения, то во втором варианте такой возможности нет. Ты должен принять его здесь и сейчас, но способен ли ты в этот момент мыслить рационально, отбросив все страхи и эмоции. Это надо иметь просто железное самообладание, поэтому на это мало кто способен. В итоге ты теряешься, не зная, что делать дальше, а скорость постепенно начинает расти. Ещё чуть-чуть и ты уже никогда не решишься на этот шаг: ты точно не выпрыгнешь из машины на ходу, потому что она будет ехать уже слишком быстро. Ты будешь метаться в машине, как сумасшедший, ожидая верной смерти. Вот это и есть сомнение.
- Хм, хороший пример, - закивал Джон, - но как это соотносится с моим героем? С его решением?
- Очень хорошо соотносится. Для Энтони вырваться из комфортного мирка – это и есть прыжок на ходу из автомобиля. Он не знает, что с ним произойдёт: может, это окончательно сломает его, превратит в морального калеку; может, он не выдержит такого напряжения и сойдёт с ума; может, ещё что-нибудь. Но он понимает, что не может ждать, что дальше будет только хуже, что время пришло и именно сейчас он должен принять решение. Это его точка сомнения.
- Какая ты молодец, Джилл! Никогда не думал об этом с такой стороны. Мне казалось, что это вовсе не точка сомнения, а точка принятия ответственного решения. Энтони наконец-то становится мужчиной и принимает эту ответственность. Это момент силы!
- Да, и это тоже. И будет хорошо, если ты покажешь и то, и то.
- Попробуем ещё раз? – улыбнулся Джон.
- Давай, - согласилась Джиллиан.
Так Джиллиан Фокс и Джон Вайер стали встречаться в заброшенном павильоне, тайком от всех. Они оставались здесь вдвоём и растворялись в процессе творения, наслаждаясь отсутствием рамок и чьих-то мнений. Они не только репетировали: иногда они обсуждали новые фильмы, театральные постановки, книги и прочие события из мира искусства и почти никогда не говорили о других, не обменивались слухами и сплетнями. Им это было просто не нужно, так как их природа требовала совершенно иного. И, казалось, в своих суждениях и анализе, в своей критике они никогда не противоречили друг другу, а звучали в унисон, дополняя друг друга с разных сторон.
Джон Вайер, как и любой мужчина, был более логичен и последователен. Он находил в словах конкретные смыслы и обоснования, пытался разобраться в механике, выявить последовательность. Технически он подходил к процессу актёрской игры очень грамотно. Чувствовался за плечами значительный опыт и множество образовательных программ, курсов и школ, посвящённых театральному делу. Он знал множество приёмов и методов, которые действительно помогали в работе, и достаточно легко оперировал ими. Иногда Джиллиан думала, что Джон - настоящая машина по передаче эмоций и настроений: он довольно просто мог настроиться и при помощи чисто технических средств выдавить из себя всё, что требовалось, и всё это выглядело очень правдоподобно. В этом смысле Джиллиан немного завидовала ему, так как Джон мог почти не погружаться в роль, не проживать её, а играть даже несколько отстранённо.
Но это же было и камнем преткновения для Джона. Играл он правдоподобно, грамотно, и можно было бы подобрать ещё множество прилагательных к его, вроде бы, безупречному исполнению ролей, и почти все они соответствовали бы действительности, кроме одного: игра не была гениальной. Не появлялось того самого невидимого электричества, которое заставило бы восторгаться увиденным и сопереживать герою. Это был потолок, предел, за который Джону, казалось, никогда не удастся вырваться.
Джиллиан Фокс была совершенно другой актрисой, с совершенно иным подходом. Она пыталась прочувствовать каждую роль, погрузиться в неё с головой. Ей важно было эмоциональное состояние героя, а вовсе не то, что он говорит и делает в этот момент. Когда текста было недостаточно, чтобы передать настроение персонажа, она создавала его сама. Она представляла себе, в каком состоянии должен быть герой, чтобы совершить такой поступок. Она проникала в свою роль настолько глубоко, насколько могла, пытаясь сблизиться со своим персонажем, как с живым человеком. Она искала что-то общее, какую-то связь, какие-то качества, которые, как мостики, соединяли бы её со своим новым воплощением. И ей это удавалось очень хорошо: она буквально перерождалась в своих героинь, на время становясь ими. Ей уже не нужно было играть - она жила этими новыми образами и ситуациями, и это настолько чувствовалось, что ей иногда хлопали даже на съёмочной площадке, не веря, что такое вообще возможно.
Однако и в этом подходе были и минусы. Роли влияли на неё, привнося что-то своё в её богатый, но не совсем устроенный духовный мир. И далеко не всегда такое влияние было безобидным, ведь многие её роли были крайне противоречивы и необычайно драматичны. Некоторые героини откровенно разрушали её, делали психику нестабильной, но по-другому Джиллиан играть не могла. Сцена была её жизнью, а не просто игрой.
Многому удалось Джону и Джиллиан научить друг друга в этом заброшенном павильоне. Она учила его чувствовать, пропускать эмоции через сердце, он же учил её дистанцироваться от ролей и доверять различным приёмам актёрского мастерства. Иногда Джилл брала сценарий и играла других героев, чтобы у Джона была возможность отрепетировать диалоги.
Джон за это время успел окончательно и безнадёжно влюбиться, но не подавал виду, так как боялся всё испортить. Неизвестно, как бы она отреагировала на признание. Может быть, это испугало бы её? Тогда она убежала бы и он больше никогда бы её не увидел. Ему нравилось, что она здесь, рядом с ним, что они общаются, дружат, и уже это делало его счастливее. Он наслаждался этими моментами, пытаясь не торопить время и ход вещей, и не хотел рушить всё это.
Джон теплил себя надеждой, что когда-нибудь у него будет шанс сказать Джилл о самом главном – о своих чувствах. О настоящих чувствах. Нужен был только знак, только один намёк, что он ей тоже небезразличен, и тогда он точно решился бы.
- Что сегодня репетируем? – Джиллиан, как всегда, в срок появилась в их тайном месте.
- Так, посмотрим, до чего мы там добрались. Так, так, так… Сейчас, погоди секундочку, - Джон неуклюже перелистывал страницы сценария. – Так, ага, нашёл, - он пробежал глазами по странице, - сегодня мы подошли к кульминации.
- Оу, кульминация – самое эмоциональное место в истории. Сегодня потребуется много сил, - пошутила Джилл.
- Да, но больше от меня, чем от тебя, так как это признание.
- Сегодня Энтони, наконец-то, решит сказать Элен о своих чувствах? – игриво хихикала Джилл.
- Да, и, надеюсь, у него это получится хорошо, - поддержал Джон её шутливое настроение. – Так, ну что, начнём?
- Да, давай, я готова.
- Так, тогда становись здесь. Повернись ко мне спиной. Вот так. И немного полубоком. Посматривай на меня, чтобы я видел, что ты меня слушаешь. После слов «я тебя люблю» ты должна как-то отреагировать, наверное, потому что эти три слова тут самые важные. Согласна?
- Да, согласна. Хорошо, я что-нибудь придумаю.
- Хорошо, тогда начинаем.
- Так, стоп, - остановила его Джиллиан, - до кульминации явно не дотягивает. Во-первых, ты должен сказать не «я тебя люблю», а «я люблю тебя» и сделать акцент на слове «люблю». Ты выражаешь свою любовь - ты должен как бы немного пропеть его. Должно быть очень звонко, чтобы эти очень важные в жизни любого человека слова, проникли в самую глубь. Понял?
- Понял.
- И… ты как-то… Ты немного зажат. Это же признание в любви! Выпусти себя! Чтобы эмоции взяли верх, чтобы больше ничего не имело значения.
- Интересная история, - улыбнулась Джилл.
- Да, - Джон сделал паузу, будто не решаясь спросить, - а может, Вы как-нибудь придёте сюда ещё раз? Посмотрите, как я репетирую? А?
- Зачем Вам это? Вы не уверены в своём мастерстве? – стала отшучиваться Джилл, уходя от ответа. На самом деле она уже немного флиртовала с Джоном.
- Нет, просто хочу узнать Ваше мнение, - Джон так посмотрел на неё, что Джиллиан моментально стало серьёзной.
- Хорошо, я подумаю, - почти шёпотом ответила Джилл, оторвала взгляд и побежала прочь.
Отчего она бежала в этот момент? Что такого страшного предложил ей этот парень? Просто побыть на репетиции? В этом же нет ничего особенного. Почему бы и нет? Но странные, противоречивые чувства выходили откуда-то из груди, и мысли тут же теряли всякую стройность. Она тут же вспомнила Теда. Любовь и страсть всегда идут рука об руку со страданием и болью. И эти струны души она больше не собиралась беспокоить ни в коем случае и ни под каким предлогом. Она не готова была испытать новое чувство, за которым неизбежно последует новая боль. А стоит сделать один маленький выбор в сторону сближения с кем-либо, только раз полить этот цветок, и всё - это будет уже не остановить. Цветок распустится и вспыхнет завораживающе алым цветом, оживёт благоуханьем. И от него уже будет невозможно отвести взгляд, он будет притягивать, как магнит. И человек, в надежде прикоснуться к этому цветку, будет готов на всё, даже на самые ужасные поступки. Просто удивительно, как тяга к чему-то хорошему и светлому может идти рука об руку со злом.
А ещё бывает иначе: человек становится одержим цветком. Он словно загипнотизирован и не замечает больше ничего вокруг. Но время неумолимо идёт вперёд, и цветок, как и всё живое, начинает постепенно умирать. Он теряет сначала запах, потом цвет, потом привлекательность, но человек продолжает цепляться за эту соломинку, он хочет как-то реанимировать увядающую красоту, но, увы, это невозможно. Тогда человек наконец-то обращает внимание на всё то, что его окружает и окружало до сих пор, всё то, что его так мало волновало и казалось не таким уж важным. Ведь на оставшийся сухой черенок уже нет смысла смотреть. И вот он оглядывается вокруг, и нет ничего, что может так же увлечь, так же наполнить жизнь смыслом. Он опустошён и сломлен. Это боль, которую испытывает каждый, кто хоть раз в жизни любил…
Джон Вайер продолжал репетировать роль Энтони в заброшенном павильоне. Несколько репетиций после такого неожиданного столкновения с Джилл он ждал, что она всё-таки придёт снова. Казалось бы, сама судьба дала ему такой шанс, но, увы, чуда не произошло. Джон отпустил эту ситуацию, понимая, что надеяться бессмысленно, поэтому, когда Джиллиан Фокс вновь появилась в дверях павильона, это было похоже на ушат воды, вылитый на голову.
- Здравствуй, - произнесла она как ни в чём не бывало.
- Привет, - ответил Джон, находясь в полном замешательстве, - я уже думал, ты не придёшь. Что-то случилось?
- Да нет, - пожала плечами Джилл, - ничего не случилось.
- Тогда почему ты всё-таки решила принять приглашение? Просто прошло уже пару недель.
- Захотелось снова послушать тебя. Вокруг так много шума и ненужной болтовни. Хочется чего-то такого, - Джиллиан задумалась, - чего-то настоящего. Искренности.
- Искренности? – переспросил Джек.
- Да, искренности.
- Значит то, что ты слышала тогда, тебе показалось правдоподобным?
- Нет, не совсем. Это было искренне. Я же не сказала правдоподобно. Там были мелкие недочёты, наверное, но звучало очень искренне. Это хорошо, так как искренность – это половина таланта.
- А другая половина?
- Другая половина – это работа. Любой талант надо развивать, а для этого нужно очень много трудиться, чтобы превратить его в нечто по-настоящему стоящее, во что-то такое, что привлечёт внимание и восхищение многих. И обе эти половины зависят от тебя.
- Так значит, это было неправдоподобно?
- Были моменты, которые немного коробили слух.
- Покажешь мне?
- Если ты заново прочтёшь, то обязательно покажу.
И Джон Вайер начал читать роль. Он старался, действительно очень старался читать проникновенно и с чувством, он вкладывал всё, что мог в страстный монолог. А Джиллиан тихонько присела в тени и слушала, не выказывая никаких эмоций: ни одобрения, ни недовольства.
Далее она попросила Джона сделать паузу:
- Можно тебя попросить остановиться?
- Что? – сбился Джон.
- Вот этот кусочек, что ты только что читал про то, как он размышлял, что ему делать дальше, о том, какой он неудачник, и что-то там ещё. Прочитай его ещё раз, пожалуйста.
- Хорошо, - согласился Джон. Он отлистал несколько страниц назад, нашёл нужный абзац, откашлялся и начал читать:
- Да что со мной не так? Я ведь столько прочитал книг. Я общался с самыми великими умами разных эпох, и это ни на сантиметр, ни на секунду не приблизило меня к цели. Это не сделало меня счастливее. Даже знаменитый доктор Фауст в какой-то момент воспротивился науке, понимая всю тщетность и бесполезность знаний. Имея такой багаж, какие глупости он потом совершал. Ради чего? Ради того, чтобы почувствовать себя живым, чтобы не было скучно и пусто. А я? Уселся в этих четырёх стенах и никак не могу сдвинуться с мёртвой точки. Что должно произойти, чтобы заставить меня шевелиться? Что вообще заставляет действовать? Может страх смерти? Карлос Кастанеда говорил: «Для того чтобы жить, необходимо постоянно ощущать, что смерть где-то рядом. Она буквально ходит по пятам и в любой момент может забрать к себе, стоит только совершить одну ошибку, один роковой промах». Нет, я неудачник. Даже смерть не заставит меня бороться за жизнь, за своё счастье. Потому что я не знаю как. Меня никто не научил этому; никто не объяснил «делай так и так, и тогда у тебя всё будет хорошо». А сам я придумать не в состоянии: слишком много вариантов, слишком много сомнений, слишком много страхов. Я как всегда проиграю. Никогда не получалось, почему сейчас должно? Нет, всё останется по-прежнему. Меня так хорошо поставили на место, и, да, они правы. О нет, нет, нет… Как больно! Сбежать.
Хватает какую-то книжку и судорожно начинает листать страницы. Останавливается на одной и читает: «Я же говорю, что счастье состоит в том, чтобы ни в чём не нуждаться».
- О нет! Но я нуждаюсь. Я нуждаюсь! Я нуждаюсь в ней! Я хочу быть с ней! Я хочу ощущать её тепло и запах её гладкой кожи. Я хочу чувствовать её горячие поцелуи. Нет, я не могу просто оставаться здесь. Я должен что-то сделать. Что угодно. Пусть это будет самая величайшая глупость, пусть надо мной смеются, пусть унижают - мне теперь всё равно.
Джон сделал паузу:
- Ну что, хватит?
- Да, достаточно. Хорошо. Очень хорошо. Но в тебе нет сомнения. Ты слишком уверен в том, что ты делаешь и говоришь. Есть чувство. Ты хорошо передаёшь чувство страха, волнения, но сомнение отсутствует. Понимаешь?
- Не совсем. Точнее, совсем не понимаю.
- Представь себе, что ты едешь на автомобиле со средней скоростью сорок миль в час. И вот у этого автомобиля отказывают тормоза, отказывают полностью. Ручник тоже не работает. А ты уже зашёл в нужный поворот, и впереди тебя ждёт серпантин. К низу горы ты разгонишься до такой скорости, что разобьешься на смерть, если вообще доедешь дотуда. И у тебя выбор: остаться в машине, надеясь, что тормоза снова вдруг появятся, или тебе удастся каким-то другим чудесным образом остановить автомобиль, либо просто выпрыгнуть из машины на ходу. И вроде, второй вариант более логичен, более правдоподобен, но он предполагает значительный риск: ты также можешь разбиться, что-нибудь сломать. И если первый вариант позволяет отсрочить принятие решения, то во втором варианте такой возможности нет. Ты должен принять его здесь и сейчас, но способен ли ты в этот момент мыслить рационально, отбросив все страхи и эмоции. Это надо иметь просто железное самообладание, поэтому на это мало кто способен. В итоге ты теряешься, не зная, что делать дальше, а скорость постепенно начинает расти. Ещё чуть-чуть и ты уже никогда не решишься на этот шаг: ты точно не выпрыгнешь из машины на ходу, потому что она будет ехать уже слишком быстро. Ты будешь метаться в машине, как сумасшедший, ожидая верной смерти. Вот это и есть сомнение.
- Хм, хороший пример, - закивал Джон, - но как это соотносится с моим героем? С его решением?
- Очень хорошо соотносится. Для Энтони вырваться из комфортного мирка – это и есть прыжок на ходу из автомобиля. Он не знает, что с ним произойдёт: может, это окончательно сломает его, превратит в морального калеку; может, он не выдержит такого напряжения и сойдёт с ума; может, ещё что-нибудь. Но он понимает, что не может ждать, что дальше будет только хуже, что время пришло и именно сейчас он должен принять решение. Это его точка сомнения.
- Какая ты молодец, Джилл! Никогда не думал об этом с такой стороны. Мне казалось, что это вовсе не точка сомнения, а точка принятия ответственного решения. Энтони наконец-то становится мужчиной и принимает эту ответственность. Это момент силы!
- Да, и это тоже. И будет хорошо, если ты покажешь и то, и то.
- Попробуем ещё раз? – улыбнулся Джон.
- Давай, - согласилась Джиллиан.
Глава 7. Признание
Так Джиллиан Фокс и Джон Вайер стали встречаться в заброшенном павильоне, тайком от всех. Они оставались здесь вдвоём и растворялись в процессе творения, наслаждаясь отсутствием рамок и чьих-то мнений. Они не только репетировали: иногда они обсуждали новые фильмы, театральные постановки, книги и прочие события из мира искусства и почти никогда не говорили о других, не обменивались слухами и сплетнями. Им это было просто не нужно, так как их природа требовала совершенно иного. И, казалось, в своих суждениях и анализе, в своей критике они никогда не противоречили друг другу, а звучали в унисон, дополняя друг друга с разных сторон.
Джон Вайер, как и любой мужчина, был более логичен и последователен. Он находил в словах конкретные смыслы и обоснования, пытался разобраться в механике, выявить последовательность. Технически он подходил к процессу актёрской игры очень грамотно. Чувствовался за плечами значительный опыт и множество образовательных программ, курсов и школ, посвящённых театральному делу. Он знал множество приёмов и методов, которые действительно помогали в работе, и достаточно легко оперировал ими. Иногда Джиллиан думала, что Джон - настоящая машина по передаче эмоций и настроений: он довольно просто мог настроиться и при помощи чисто технических средств выдавить из себя всё, что требовалось, и всё это выглядело очень правдоподобно. В этом смысле Джиллиан немного завидовала ему, так как Джон мог почти не погружаться в роль, не проживать её, а играть даже несколько отстранённо.
Но это же было и камнем преткновения для Джона. Играл он правдоподобно, грамотно, и можно было бы подобрать ещё множество прилагательных к его, вроде бы, безупречному исполнению ролей, и почти все они соответствовали бы действительности, кроме одного: игра не была гениальной. Не появлялось того самого невидимого электричества, которое заставило бы восторгаться увиденным и сопереживать герою. Это был потолок, предел, за который Джону, казалось, никогда не удастся вырваться.
Джиллиан Фокс была совершенно другой актрисой, с совершенно иным подходом. Она пыталась прочувствовать каждую роль, погрузиться в неё с головой. Ей важно было эмоциональное состояние героя, а вовсе не то, что он говорит и делает в этот момент. Когда текста было недостаточно, чтобы передать настроение персонажа, она создавала его сама. Она представляла себе, в каком состоянии должен быть герой, чтобы совершить такой поступок. Она проникала в свою роль настолько глубоко, насколько могла, пытаясь сблизиться со своим персонажем, как с живым человеком. Она искала что-то общее, какую-то связь, какие-то качества, которые, как мостики, соединяли бы её со своим новым воплощением. И ей это удавалось очень хорошо: она буквально перерождалась в своих героинь, на время становясь ими. Ей уже не нужно было играть - она жила этими новыми образами и ситуациями, и это настолько чувствовалось, что ей иногда хлопали даже на съёмочной площадке, не веря, что такое вообще возможно.
Однако и в этом подходе были и минусы. Роли влияли на неё, привнося что-то своё в её богатый, но не совсем устроенный духовный мир. И далеко не всегда такое влияние было безобидным, ведь многие её роли были крайне противоречивы и необычайно драматичны. Некоторые героини откровенно разрушали её, делали психику нестабильной, но по-другому Джиллиан играть не могла. Сцена была её жизнью, а не просто игрой.
***
Многому удалось Джону и Джиллиан научить друг друга в этом заброшенном павильоне. Она учила его чувствовать, пропускать эмоции через сердце, он же учил её дистанцироваться от ролей и доверять различным приёмам актёрского мастерства. Иногда Джилл брала сценарий и играла других героев, чтобы у Джона была возможность отрепетировать диалоги.
Джон за это время успел окончательно и безнадёжно влюбиться, но не подавал виду, так как боялся всё испортить. Неизвестно, как бы она отреагировала на признание. Может быть, это испугало бы её? Тогда она убежала бы и он больше никогда бы её не увидел. Ему нравилось, что она здесь, рядом с ним, что они общаются, дружат, и уже это делало его счастливее. Он наслаждался этими моментами, пытаясь не торопить время и ход вещей, и не хотел рушить всё это.
Джон теплил себя надеждой, что когда-нибудь у него будет шанс сказать Джилл о самом главном – о своих чувствах. О настоящих чувствах. Нужен был только знак, только один намёк, что он ей тоже небезразличен, и тогда он точно решился бы.
- Что сегодня репетируем? – Джиллиан, как всегда, в срок появилась в их тайном месте.
- Так, посмотрим, до чего мы там добрались. Так, так, так… Сейчас, погоди секундочку, - Джон неуклюже перелистывал страницы сценария. – Так, ага, нашёл, - он пробежал глазами по странице, - сегодня мы подошли к кульминации.
- Оу, кульминация – самое эмоциональное место в истории. Сегодня потребуется много сил, - пошутила Джилл.
- Да, но больше от меня, чем от тебя, так как это признание.
- Сегодня Энтони, наконец-то, решит сказать Элен о своих чувствах? – игриво хихикала Джилл.
- Да, и, надеюсь, у него это получится хорошо, - поддержал Джон её шутливое настроение. – Так, ну что, начнём?
- Да, давай, я готова.
- Так, тогда становись здесь. Повернись ко мне спиной. Вот так. И немного полубоком. Посматривай на меня, чтобы я видел, что ты меня слушаешь. После слов «я тебя люблю» ты должна как-то отреагировать, наверное, потому что эти три слова тут самые важные. Согласна?
- Да, согласна. Хорошо, я что-нибудь придумаю.
- Хорошо, тогда начинаем.
- Так, стоп, - остановила его Джиллиан, - до кульминации явно не дотягивает. Во-первых, ты должен сказать не «я тебя люблю», а «я люблю тебя» и сделать акцент на слове «люблю». Ты выражаешь свою любовь - ты должен как бы немного пропеть его. Должно быть очень звонко, чтобы эти очень важные в жизни любого человека слова, проникли в самую глубь. Понял?
- Понял.
- И… ты как-то… Ты немного зажат. Это же признание в любви! Выпусти себя! Чтобы эмоции взяли верх, чтобы больше ничего не имело значения.
