Он не накажет ее… больше никогда, а если и… Плевать, все нестрашно и неважно после того, как она накажет его… сейчас.
Спина вплотную прижалась к спине все же сумевшего подняться на ноги Серого мага, гладкое чуть тепловатое на ощупь древко послушно лежало в ладони, не пытаясь обжечь или поразить молнией самозваную новую хозяйку. Одновременно леденящее и обжигающее исступление туманило голову, бушуя пожаром в крови, готовое вот-вот смениться всепобеждающей неконтролируемой тьмой.
— Так тебе и надо, папа! Гори в… Тангородриме!
Что это, кстати? Надеюсь, что-то плохое.
Невидимые иголочки, вперемешку разогретые и ледяные, кололи кончики пальцев. Магия… или заполняющая глаза и душу Тьма — неважно — потекла сквозь них, ударяя молнией с похожего на любимую вершину Ортханка наконечника посоха. Смешиваясь с бьющим из посоха Гэндальфа ослепительно белым разрядом прежде неведомая ей самой сила легко оторвала отца от пола и бешено закружила, заставляя лететь все выше под потолок.
— Ты не сможешь удерживать его там вечно, Силмэриэль, чары неизбежно ослабеют и… — Гэндальф, сгорбившись, оперся на посох, чуть дрожащей рукой вытирая лоб. Засыхающая кровь, как и у нее, испачкав губы и подбородок, запятнала темно-серый плащ.
— Предлагаешь убить его, Гэндальф? — криво улыбнулась Силмэриэль, стараясь не погрузиться с головой во все сильнее захлестывающую Тьму. Тогда она станет не вполне собой, а чем-то иным, и сможет сделать… она пока только отчасти представляет, что.
— Нет! — Серый маг содрогнулся всем телом и поморщился, неосознанно отодвигаясь чуть в сторону, с видимым усилием не отводя взгляда от ее залитых чернотой глаз. — Тебе лучше покинуть Изенгард, Силмэриэль, или он страшно отомстит… за предательство.
— А ты осуждаешь меня… светлый?
«Лицемер», — с раздражением добавила про себя Силмэриэль. Настроение почему-то начало слегка портиться, как заветривается и прогоркает забытый на столе кусок сыра, только намного быстрее.
— Нет. — Серый маг наконец сумел искренне, хотя и совсем слабо улыбнуться ей. — Я только хочу дать тебе добрый совет, и поблагодарить за помощь. У тебя были свои причины так поступить, и Саруман… пожал им же посеянные плоды.
— Я никуда не уйду, Гэндальф, мой дом здесь. — Силмэриэль бросила на него тяжелый взгляд исподлобья, неприязненно кривя губы. — А тебе давно пора… продолжить свой путь и больше не возвращаться. Я помогла тебе, но…
Терпеть не могу таких светлых магов, как ты.
Она обязательно почувствует себя лучше, и скоро, ей просто нужно смыть засохшую кровь… отовсюду, расчесать волосы, выбросить пришедшее в негодность платье, выпить вина и поспать… несколько дней.
— И я еще не закончила… с ним.
Силмэриэль еле сумела выкрикнуть последние слова, ноги сами собой понесли ее к вершине Ортханка по стремительно раскручивающейся спирали каменной лестницы. Гэндальф что-то пытался кричать ей вслед, даже схватить за руку, но это уже не имело никакого значения. Временно отступившая Тьма лишь затаилась перед решающим победным прыжком, мутной волной накрывшим разум.
Она сама не понимала до конца, что хочет сделать с отцом. Не убить, нет… наверное. Не так просто и неинтересно. И это табу… все еще и несмотря ни на что. Хотя Тьма не ведает… запретов, границ и жалости.
Как можно не посмотреть на бывшего повелителя Изенгарда Сарумана Белого, запертого на вершине собственной башни… она не сможет теперь туда ходить, как же жаль. Его посох теперь у нее, помогает преодолевать ступени, и подчиняется… может, не так охотно, как хозяину, но с ним и заклинанием Гэндальфа она сильнее его, а с полностью вытеснившей все человеческое тьмой в душе не боится ничего.
— Выпусти меня отсюда, Силмэриэль, и отдай посох, и я позволю тебе… заслужить прощение.
Вкрадчиво мягкий голос отца заставил на миг заколебаться, позволив тонкой струйке сомнений найти брешь в плотине решимости. Он нисколько не утратил надменности и самомнения, словно не он, а она сидела взаперти на смотровой площадке. И непременно будет тут сидеть, рано или поздно… когда он накопит силу и защитные чары спадут. Или лежать… захлебываясь текущей отовсюду кровью и все слабее видя и слыша удаляющийся в шелестящую даль мир.
— Но еще не сейчас, папа!
Тьма не дала шанса тошнотворно сжимающему желудок страху, с ней не было места сомнениям, боли и тоске по доступной лишь неискаженным ею любви. Силмэриэль направила наконечник посоха в отцовскую грудь, с отдавшимся во всем теле болезненным наслаждением ударив его спиной об остроконечное каменное крыло.
Она больше всего хочет… нет, не сбросить его вниз, а… Услужливое воображение нарисовало отца висящим на стене Ортханка, чуть ниже вершины, прикованным за одну руку — много, много столетий подряд, пока ей не надоест.
В глазах Сарумана мелькнули растерянность и неподдельный страх, Силмэриэль невольно замерла, вглядываясь в отразившееся в них собственное лицо — черные провалы лишенных белков и радужки глаз и похожую на звериный орочий оскал обнажающую клыки ухмылку.
— Может, ты и правда… дочь Моргота?
— Что?
Посох с глухим стуком выпал из бессильно разжавшейся руки, блекло-голубое небо закружилось вокруг своей оси, улетая за пределы видимости…
<center>***</center>
— Не надо было ходить туда, Силмэриэль, я же говорил.
А… Гэндальф стоял над ней с сочувственно-укоризненной улыбкой на озабоченном лице, держа в руке заполненный темным, упоительно пахнущим сладким виноградным соком вином кубок.
— Ты потеряла сознание там, на вершине. Страшно подумать, что могло бы случиться, не успей я вовремя.
— Папа… он… — Сесть удалось далеко не сразу. Силмэриэль и не представляла, что могла настолько обессилеть, а тем более позорно упасть в обморок, как смертная, но сладко-терпкий нектар с каждым глотком возвращал к жизни, вновь давая возможность связно мыслить.
— Сказал тебе что-то плохое? — опять улыбнулся Гэндальф, осторожно садясь на край кровати. — Саруман хочет запутать тебя и запугать, я же говорил… тебе опасно оставаться здесь. Он скоро сможет покинуть вершину и тогда…
— Я останусь, Гэндальф, — Силмэриэль упрямо свела брови, отдавая ему пустой кубок. — Я уже все сказала тебе. Папа сказал, что я не его дочь, а… это он нарочно, да? — чуть поколебавшись, все же добавила она, заглядывая в глаза Серого мага.
— Наверное. — Гэндальф осторожно погладил ее по волосам. — Хотя… я очень удивился, когда тебя увидел. Не думал, что у Сарумана может быть дочь от смертной, тем более… темная. Я бы мог… прочитать твои воспоминания, если хочешь и позволишь мне… самые ранние. Это трудно, но возможно, и…
— Нет, Гэндальф… — после долгого молчания наконец решилась Силмэриэль. — Спасибо, но… не надо.
Еще не хватало светлому магу копаться в ее душе и все-все о ней узнать. Ясно же, что папа просто хотел сбить ее с толку, и у него отлично получилось.
— Ну зачем же прекрасной деве прибегать к столь темным методам? Сарумана, решившего коварно обмануть юную ристанийку, я бы понял, но ты… Тебе достаточно больше верить в себя и быть смелее… Тот, чьей любви ты желаешь, может просто не знать, как ему повезло. А подобные эликсиры лишь временно туманят разум… — почти без осуждения изрек незаметно подошедший сзади Гэндальф, поучительно поднимая вверх указательный палец. Ей даже показалось, что в глубине старчески выцветших серых глаз мага мимолетно промелькнули веселые искорки.
— Отстань, Гэндальф… ты не мой отец, чтобы воспитывать меня. Лучше… — От более грубых слов Силмэриэль воздержалась, хотя проклятый маг напугал ее и сбил с мысли, рука с флаконом дрогнула и драгоценный настой, над которым она билась целый день, чуть было не расплескался. Но ей нужен был его совет, хотя вряд ли светлый станет помогать в таком, вот же досада.
— Настоящие чувства не рождаются от эликсиров, даже изготовленных мною. Лишь временное наваждение. Надо не только правильно смешать компоненты, но и самой знать, что это такое. Хорошо, — неожиданно легко согласился Гэндальф, также чуть усмехаясь, — я сделаю его для тебя. С маленьким условием… в самый первый раз ты не поддашься порыву использовать его.
— Почему… — Силмэриэль послушно отдала флакон в гораздо более теплые, чем у отца, пальцы светлого мага, уступая ему место у стола. В лишь наполовину рассеянном теплым светом свечей полумраке лаборатории его полускрытое седой бородой лицо виделось нечетко. Гэндальф правда сделает горячо неодобряемый им любовный эликсир, или стоит ожидать подвоха?
— Любовь исцеляет душевные раны и привносит свет во тьму. Иногда ей действительно нужен… небольшой толчок. Держи… если так уж хочешь.
Мерцающий собственным мягким розоватым свечением в полумраке крошечный пузырек лег в ладонь, согревая еле заметным, но до дрожи приятным теплом. Гэндальф действительно сделал его для нее… просто так. Надеясь, что подслеповатые глаза волшебника не разглядели блеснувших на ее щеках слез, Силмэриэль поспешила отвернуться.
Светлые намного… могущественнее и коварнее, чем можно было подумать. Наказания, обиды и издевательства отца лишь ожесточали ее и заставляли копить силы и злость, а Серый маг мог полностью лишить сил и вывернуть душу наизнанку… своей проклятой добротой. О которой ей останется лишь тосковать до конца мира, все больше ненавидя… способных дарить и принимать ее.
Вот если бы ее отцом и правда был не Саруман Белый, а… нет, не Гэндальф, светлые всегда будут ее раздражать. А кто-то, кто относился бы к ней, как противный светлый маг, уважительно и по-доброму… и тоже беспокоился бы о ней, хотя бы немного.
— Выброси Палантир в Изен, Силмэриэль… возможно, это поможет отчасти исцелить разум твоего отца. Скорее всего, уже слишком поздно, но… Через него Саурон сумел сломить волю Сарумана и поработить разум, и направляет его сейчас, сделав своим орудием.
— Да, Гэндальф, ты… — Силмэриэль запнулась, отводя взгляд и в очередной раз не понимая саму себя.
Это у нее от рождения… проклятье, а никак не дар. Надоевший и с каждым днем все сильнее раздражающий своим молчаливым неодобрением светлый маг (хотя мысль убить его или как-то навредить ни разу не пришла в голову), наконец уезжал, а у нее вместо ожидаемой радости вдруг защемило сердце.
Подчиняясь полученному ранее приказу отца орки продолжали готовить армию союзников Мордора… или теперь это ее армия и им совершенно не обязательно служить целям прежнего хозяина? Извергающие режущий глаза и вызывающий надсадное першение в горле дым шахты и переругивающиеся на царапающем слух грубом наречии многочисленные орки (теперь уже и полуорки) обезобразили прежде прекрасный цветущий двор, в этом Силмэриэль в глубине души была полностью согласна с Гэндальфом.
— Я задержался более, чем мог себе позволить, и впредь никто…
— Не защитит меня от гнева Сарумана уже не Белого, — подчеркнуто насмешливо закончила Силмэриэль.
Серый маг не должен… заметить и почувствовать темным холодком заползшую в душу тревогу, и ей остается лишь гнать предательскую слабость прочь, вспоминая разжигающие спасительный огонь ненависти моменты. Она совсем не желает способного вернуть прежнее прощения отца… и не сожалеет о сделанном.
Спускаться вместе с ней по балансирующей над пропастью деревянной лестнице в освобожденный от печей и наковален зал в центре мастерских, где в заполненных магической глиной емкостях под плотной землисто-серой пленкой шевелились достигающие зрелости полуорки, Серый маг отказался наотрез. Силмэриэль же чувствовала там перебившее отвращение и неприязнь все возрастающее удовлетворение.
Мерзкие полуорки были теперь ее… и подчинялись самозваной госпоже, кланяясь столь же низко, как и прежде отцу. В глубине души Силмэриэль называла себя именно тем словом, за которое, не задумываясь, приказала бы казнить любого другого, кроме Гэндальфа и… Хотя что о нем думать, с так и не поцеловавшим ее невыносимо заносчивым гондорцем они, возможно, больше не свидятся, увы.
Уже не боящиеся солнечного света и почти не знающие усталости темные твари признавали ее своей хозяйкой после некоторого колебания… не столь долгого, чтобы она успела снести не подчинившимся голову обжигающим разрядом, но руки постоянно нервно сжимали не по праву присвоенный посох. Видя это, или просто движимые чувством самосохранения, они склонялись перед ней, пусть и после раздражающе заметной паузы.
Ходить, опираясь на отцовский посох, среди почтительно кланяющихся орков было не просто приятно, а… таких непередаваемых знакомыми ей словами чувств Силмэриэль никогда прежде не испытывала, и даже на миг посочувствовала отцу, лишившемуся кружащей голову не меньше, чем восхищение в мужских глазах, радости. Способной заменить его ей… если судьба отказала в доступных роханским деревенщинам удовольствиях.
— Кому ты служишь?
Сплошь покрытый тошнотворно липкой серо-желтой слизью полуорк посмотрел по-животному полуосмысленным взглядом в ее глаза.
— Тебе… госпожа.
Гэндальф, бесцеремонно загостившийся в Изенгарде, мешал всецело почувствовать себя на месте отца… Силмэриэль могла бы выставить его за порог в первый же день, если бы действительно захотела, но… В глубине души она была признательна светлому волшебнику, дарившему своим присутствием возможность расслабиться и успокоиться, не ожидая каждую минуту опасности.
А раздражающие поучения можно просто не слушать, повторяя про себя слова детской считалочки или компоненты любовного эликсира, изготовленного великим светлым магом и бережно хранимого в потайном кармане. Теперь тот, чьей любви ей захочется, точно никуда не сбежит.
Ты же не можешь быть одна, Силмэриэль… не знаешь, что тебе делать и чего ты хочешь.
Вкрадчивый и обманчиво-ласковый голос отца проник мягко шелестящим шепотом в ее сны в первый же день, когда она восстанавливала силы. Даже близкое присутствие Гэндальфа не помешало ему. Внутри вновь что-то еле заметно дрогнуло, чуть отступая, как во время едва не закончившегося печально для нее разговора на вершине Ортханка.
Это, наверное, так и есть, она мечтала совсем не об одиночестве, но… воспоминания о том, что значит быть с папой, были еще слишком свежи и болезненны, и разум держался перед губительными чарами, понимая, что он сделает с ней, обретя свободу. В том, что Саруман на самом деле может забыть произошедшее, ее не убедит даже он, пустив в ход свой дар уговорить любого на что угодно. Ну или почти любого, мало кто сумеет устоять.
— Это его ты хочешь опоить эликсиром? Ни к чему… то, что пробуждает зелье, есть в нем и так, а большего между вами не случится.
Серый маг замолчал, неодобрительно нахмурившись, и беззвучно зашевелил губами, про себя заканчивая невысказанное.
— О… Боромир!
Приказав стражникам открыть ворота, Силмэриэль с трудом подавила желание побежать навстречу, как деревенская девчонка, и броситься на шею, уткнувшись лицом в пахнущую дымом костра, конским потом и въевшейся кровью ткань темно-зеленого плаща. Удержало смущение перед Гэндальфом, и поднявшийся в душе жалкий страх увидеть в прищуренных серых глазах равнодушие и удивление вместо радости.
Мысли сына наместника вполне могли занимать гораздо более важные и значимые вещи, чем интрижка с симпатичной айну-полукровкой — колечко Саурона, или гондорский трон.
Спина вплотную прижалась к спине все же сумевшего подняться на ноги Серого мага, гладкое чуть тепловатое на ощупь древко послушно лежало в ладони, не пытаясь обжечь или поразить молнией самозваную новую хозяйку. Одновременно леденящее и обжигающее исступление туманило голову, бушуя пожаром в крови, готовое вот-вот смениться всепобеждающей неконтролируемой тьмой.
— Так тебе и надо, папа! Гори в… Тангородриме!
Что это, кстати? Надеюсь, что-то плохое.
Невидимые иголочки, вперемешку разогретые и ледяные, кололи кончики пальцев. Магия… или заполняющая глаза и душу Тьма — неважно — потекла сквозь них, ударяя молнией с похожего на любимую вершину Ортханка наконечника посоха. Смешиваясь с бьющим из посоха Гэндальфа ослепительно белым разрядом прежде неведомая ей самой сила легко оторвала отца от пола и бешено закружила, заставляя лететь все выше под потолок.
— Ты не сможешь удерживать его там вечно, Силмэриэль, чары неизбежно ослабеют и… — Гэндальф, сгорбившись, оперся на посох, чуть дрожащей рукой вытирая лоб. Засыхающая кровь, как и у нее, испачкав губы и подбородок, запятнала темно-серый плащ.
— Предлагаешь убить его, Гэндальф? — криво улыбнулась Силмэриэль, стараясь не погрузиться с головой во все сильнее захлестывающую Тьму. Тогда она станет не вполне собой, а чем-то иным, и сможет сделать… она пока только отчасти представляет, что.
— Нет! — Серый маг содрогнулся всем телом и поморщился, неосознанно отодвигаясь чуть в сторону, с видимым усилием не отводя взгляда от ее залитых чернотой глаз. — Тебе лучше покинуть Изенгард, Силмэриэль, или он страшно отомстит… за предательство.
— А ты осуждаешь меня… светлый?
«Лицемер», — с раздражением добавила про себя Силмэриэль. Настроение почему-то начало слегка портиться, как заветривается и прогоркает забытый на столе кусок сыра, только намного быстрее.
— Нет. — Серый маг наконец сумел искренне, хотя и совсем слабо улыбнуться ей. — Я только хочу дать тебе добрый совет, и поблагодарить за помощь. У тебя были свои причины так поступить, и Саруман… пожал им же посеянные плоды.
— Я никуда не уйду, Гэндальф, мой дом здесь. — Силмэриэль бросила на него тяжелый взгляд исподлобья, неприязненно кривя губы. — А тебе давно пора… продолжить свой путь и больше не возвращаться. Я помогла тебе, но…
Терпеть не могу таких светлых магов, как ты.
Она обязательно почувствует себя лучше, и скоро, ей просто нужно смыть засохшую кровь… отовсюду, расчесать волосы, выбросить пришедшее в негодность платье, выпить вина и поспать… несколько дней.
— И я еще не закончила… с ним.
Силмэриэль еле сумела выкрикнуть последние слова, ноги сами собой понесли ее к вершине Ортханка по стремительно раскручивающейся спирали каменной лестницы. Гэндальф что-то пытался кричать ей вслед, даже схватить за руку, но это уже не имело никакого значения. Временно отступившая Тьма лишь затаилась перед решающим победным прыжком, мутной волной накрывшим разум.
Она сама не понимала до конца, что хочет сделать с отцом. Не убить, нет… наверное. Не так просто и неинтересно. И это табу… все еще и несмотря ни на что. Хотя Тьма не ведает… запретов, границ и жалости.
Как можно не посмотреть на бывшего повелителя Изенгарда Сарумана Белого, запертого на вершине собственной башни… она не сможет теперь туда ходить, как же жаль. Его посох теперь у нее, помогает преодолевать ступени, и подчиняется… может, не так охотно, как хозяину, но с ним и заклинанием Гэндальфа она сильнее его, а с полностью вытеснившей все человеческое тьмой в душе не боится ничего.
— Выпусти меня отсюда, Силмэриэль, и отдай посох, и я позволю тебе… заслужить прощение.
Вкрадчиво мягкий голос отца заставил на миг заколебаться, позволив тонкой струйке сомнений найти брешь в плотине решимости. Он нисколько не утратил надменности и самомнения, словно не он, а она сидела взаперти на смотровой площадке. И непременно будет тут сидеть, рано или поздно… когда он накопит силу и защитные чары спадут. Или лежать… захлебываясь текущей отовсюду кровью и все слабее видя и слыша удаляющийся в шелестящую даль мир.
— Но еще не сейчас, папа!
Тьма не дала шанса тошнотворно сжимающему желудок страху, с ней не было места сомнениям, боли и тоске по доступной лишь неискаженным ею любви. Силмэриэль направила наконечник посоха в отцовскую грудь, с отдавшимся во всем теле болезненным наслаждением ударив его спиной об остроконечное каменное крыло.
Она больше всего хочет… нет, не сбросить его вниз, а… Услужливое воображение нарисовало отца висящим на стене Ортханка, чуть ниже вершины, прикованным за одну руку — много, много столетий подряд, пока ей не надоест.
В глазах Сарумана мелькнули растерянность и неподдельный страх, Силмэриэль невольно замерла, вглядываясь в отразившееся в них собственное лицо — черные провалы лишенных белков и радужки глаз и похожую на звериный орочий оскал обнажающую клыки ухмылку.
— Может, ты и правда… дочь Моргота?
— Что?
Посох с глухим стуком выпал из бессильно разжавшейся руки, блекло-голубое небо закружилось вокруг своей оси, улетая за пределы видимости…
<center>***</center>
— Не надо было ходить туда, Силмэриэль, я же говорил.
А… Гэндальф стоял над ней с сочувственно-укоризненной улыбкой на озабоченном лице, держа в руке заполненный темным, упоительно пахнущим сладким виноградным соком вином кубок.
— Ты потеряла сознание там, на вершине. Страшно подумать, что могло бы случиться, не успей я вовремя.
— Папа… он… — Сесть удалось далеко не сразу. Силмэриэль и не представляла, что могла настолько обессилеть, а тем более позорно упасть в обморок, как смертная, но сладко-терпкий нектар с каждым глотком возвращал к жизни, вновь давая возможность связно мыслить.
— Сказал тебе что-то плохое? — опять улыбнулся Гэндальф, осторожно садясь на край кровати. — Саруман хочет запутать тебя и запугать, я же говорил… тебе опасно оставаться здесь. Он скоро сможет покинуть вершину и тогда…
— Я останусь, Гэндальф, — Силмэриэль упрямо свела брови, отдавая ему пустой кубок. — Я уже все сказала тебе. Папа сказал, что я не его дочь, а… это он нарочно, да? — чуть поколебавшись, все же добавила она, заглядывая в глаза Серого мага.
— Наверное. — Гэндальф осторожно погладил ее по волосам. — Хотя… я очень удивился, когда тебя увидел. Не думал, что у Сарумана может быть дочь от смертной, тем более… темная. Я бы мог… прочитать твои воспоминания, если хочешь и позволишь мне… самые ранние. Это трудно, но возможно, и…
— Нет, Гэндальф… — после долгого молчания наконец решилась Силмэриэль. — Спасибо, но… не надо.
Еще не хватало светлому магу копаться в ее душе и все-все о ней узнать. Ясно же, что папа просто хотел сбить ее с толку, и у него отлично получилось.
Глава 9
— Ну зачем же прекрасной деве прибегать к столь темным методам? Сарумана, решившего коварно обмануть юную ристанийку, я бы понял, но ты… Тебе достаточно больше верить в себя и быть смелее… Тот, чьей любви ты желаешь, может просто не знать, как ему повезло. А подобные эликсиры лишь временно туманят разум… — почти без осуждения изрек незаметно подошедший сзади Гэндальф, поучительно поднимая вверх указательный палец. Ей даже показалось, что в глубине старчески выцветших серых глаз мага мимолетно промелькнули веселые искорки.
— Отстань, Гэндальф… ты не мой отец, чтобы воспитывать меня. Лучше… — От более грубых слов Силмэриэль воздержалась, хотя проклятый маг напугал ее и сбил с мысли, рука с флаконом дрогнула и драгоценный настой, над которым она билась целый день, чуть было не расплескался. Но ей нужен был его совет, хотя вряд ли светлый станет помогать в таком, вот же досада.
— Настоящие чувства не рождаются от эликсиров, даже изготовленных мною. Лишь временное наваждение. Надо не только правильно смешать компоненты, но и самой знать, что это такое. Хорошо, — неожиданно легко согласился Гэндальф, также чуть усмехаясь, — я сделаю его для тебя. С маленьким условием… в самый первый раз ты не поддашься порыву использовать его.
— Почему… — Силмэриэль послушно отдала флакон в гораздо более теплые, чем у отца, пальцы светлого мага, уступая ему место у стола. В лишь наполовину рассеянном теплым светом свечей полумраке лаборатории его полускрытое седой бородой лицо виделось нечетко. Гэндальф правда сделает горячо неодобряемый им любовный эликсир, или стоит ожидать подвоха?
— Любовь исцеляет душевные раны и привносит свет во тьму. Иногда ей действительно нужен… небольшой толчок. Держи… если так уж хочешь.
Мерцающий собственным мягким розоватым свечением в полумраке крошечный пузырек лег в ладонь, согревая еле заметным, но до дрожи приятным теплом. Гэндальф действительно сделал его для нее… просто так. Надеясь, что подслеповатые глаза волшебника не разглядели блеснувших на ее щеках слез, Силмэриэль поспешила отвернуться.
Светлые намного… могущественнее и коварнее, чем можно было подумать. Наказания, обиды и издевательства отца лишь ожесточали ее и заставляли копить силы и злость, а Серый маг мог полностью лишить сил и вывернуть душу наизнанку… своей проклятой добротой. О которой ей останется лишь тосковать до конца мира, все больше ненавидя… способных дарить и принимать ее.
Вот если бы ее отцом и правда был не Саруман Белый, а… нет, не Гэндальф, светлые всегда будут ее раздражать. А кто-то, кто относился бы к ней, как противный светлый маг, уважительно и по-доброму… и тоже беспокоился бы о ней, хотя бы немного.
— Выброси Палантир в Изен, Силмэриэль… возможно, это поможет отчасти исцелить разум твоего отца. Скорее всего, уже слишком поздно, но… Через него Саурон сумел сломить волю Сарумана и поработить разум, и направляет его сейчас, сделав своим орудием.
— Да, Гэндальф, ты… — Силмэриэль запнулась, отводя взгляд и в очередной раз не понимая саму себя.
Это у нее от рождения… проклятье, а никак не дар. Надоевший и с каждым днем все сильнее раздражающий своим молчаливым неодобрением светлый маг (хотя мысль убить его или как-то навредить ни разу не пришла в голову), наконец уезжал, а у нее вместо ожидаемой радости вдруг защемило сердце.
Подчиняясь полученному ранее приказу отца орки продолжали готовить армию союзников Мордора… или теперь это ее армия и им совершенно не обязательно служить целям прежнего хозяина? Извергающие режущий глаза и вызывающий надсадное першение в горле дым шахты и переругивающиеся на царапающем слух грубом наречии многочисленные орки (теперь уже и полуорки) обезобразили прежде прекрасный цветущий двор, в этом Силмэриэль в глубине души была полностью согласна с Гэндальфом.
— Я задержался более, чем мог себе позволить, и впредь никто…
— Не защитит меня от гнева Сарумана уже не Белого, — подчеркнуто насмешливо закончила Силмэриэль.
Серый маг не должен… заметить и почувствовать темным холодком заползшую в душу тревогу, и ей остается лишь гнать предательскую слабость прочь, вспоминая разжигающие спасительный огонь ненависти моменты. Она совсем не желает способного вернуть прежнее прощения отца… и не сожалеет о сделанном.
Спускаться вместе с ней по балансирующей над пропастью деревянной лестнице в освобожденный от печей и наковален зал в центре мастерских, где в заполненных магической глиной емкостях под плотной землисто-серой пленкой шевелились достигающие зрелости полуорки, Серый маг отказался наотрез. Силмэриэль же чувствовала там перебившее отвращение и неприязнь все возрастающее удовлетворение.
Мерзкие полуорки были теперь ее… и подчинялись самозваной госпоже, кланяясь столь же низко, как и прежде отцу. В глубине души Силмэриэль называла себя именно тем словом, за которое, не задумываясь, приказала бы казнить любого другого, кроме Гэндальфа и… Хотя что о нем думать, с так и не поцеловавшим ее невыносимо заносчивым гондорцем они, возможно, больше не свидятся, увы.
Уже не боящиеся солнечного света и почти не знающие усталости темные твари признавали ее своей хозяйкой после некоторого колебания… не столь долгого, чтобы она успела снести не подчинившимся голову обжигающим разрядом, но руки постоянно нервно сжимали не по праву присвоенный посох. Видя это, или просто движимые чувством самосохранения, они склонялись перед ней, пусть и после раздражающе заметной паузы.
Ходить, опираясь на отцовский посох, среди почтительно кланяющихся орков было не просто приятно, а… таких непередаваемых знакомыми ей словами чувств Силмэриэль никогда прежде не испытывала, и даже на миг посочувствовала отцу, лишившемуся кружащей голову не меньше, чем восхищение в мужских глазах, радости. Способной заменить его ей… если судьба отказала в доступных роханским деревенщинам удовольствиях.
— Кому ты служишь?
Сплошь покрытый тошнотворно липкой серо-желтой слизью полуорк посмотрел по-животному полуосмысленным взглядом в ее глаза.
— Тебе… госпожа.
Гэндальф, бесцеремонно загостившийся в Изенгарде, мешал всецело почувствовать себя на месте отца… Силмэриэль могла бы выставить его за порог в первый же день, если бы действительно захотела, но… В глубине души она была признательна светлому волшебнику, дарившему своим присутствием возможность расслабиться и успокоиться, не ожидая каждую минуту опасности.
А раздражающие поучения можно просто не слушать, повторяя про себя слова детской считалочки или компоненты любовного эликсира, изготовленного великим светлым магом и бережно хранимого в потайном кармане. Теперь тот, чьей любви ей захочется, точно никуда не сбежит.
Ты же не можешь быть одна, Силмэриэль… не знаешь, что тебе делать и чего ты хочешь.
Вкрадчивый и обманчиво-ласковый голос отца проник мягко шелестящим шепотом в ее сны в первый же день, когда она восстанавливала силы. Даже близкое присутствие Гэндальфа не помешало ему. Внутри вновь что-то еле заметно дрогнуло, чуть отступая, как во время едва не закончившегося печально для нее разговора на вершине Ортханка.
Это, наверное, так и есть, она мечтала совсем не об одиночестве, но… воспоминания о том, что значит быть с папой, были еще слишком свежи и болезненны, и разум держался перед губительными чарами, понимая, что он сделает с ней, обретя свободу. В том, что Саруман на самом деле может забыть произошедшее, ее не убедит даже он, пустив в ход свой дар уговорить любого на что угодно. Ну или почти любого, мало кто сумеет устоять.
— Это его ты хочешь опоить эликсиром? Ни к чему… то, что пробуждает зелье, есть в нем и так, а большего между вами не случится.
Серый маг замолчал, неодобрительно нахмурившись, и беззвучно зашевелил губами, про себя заканчивая невысказанное.
— О… Боромир!
Приказав стражникам открыть ворота, Силмэриэль с трудом подавила желание побежать навстречу, как деревенская девчонка, и броситься на шею, уткнувшись лицом в пахнущую дымом костра, конским потом и въевшейся кровью ткань темно-зеленого плаща. Удержало смущение перед Гэндальфом, и поднявшийся в душе жалкий страх увидеть в прищуренных серых глазах равнодушие и удивление вместо радости.
Мысли сына наместника вполне могли занимать гораздо более важные и значимые вещи, чем интрижка с симпатичной айну-полукровкой — колечко Саурона, или гондорский трон.
