Ну, я, значит, леденец сосу,
А он меня по попе гладит.
Я ему, хорошо это помню, сказала:
– Вы чего это дядя?
А он мне в ответ:
– Ты соси, соси, деточка, леденец.
Дедушка тебя только немножко погладит.
Дедушке от этого будет радость.
А если полезешь со мной под трибуну
Накормлю тебя борщом дуру.
А если будешь с дедушкой ласковой
Он примет тебя в партию.
Тогда будешь получать талоны на питание.
А то смотри худенькая какая.
Чего выпучила глазёнки?
У нас не жрут за дарма харчи казённые!
Ну как, леденец понравился?
У дедушки много таких ещё в кармане.
Сечёшь?
Ну, давай, лезь под трибуну.
Отметим годовщину пролетарской революции.
Время тяжёлое, есть очень хотелось…
Так я и потеряла свою девственность.
И стала я потом его супругой.
Уж очень я нуждалась тогда
В надёжном друге.
А обрела в его лице диктатора
С кулацкими замашками.
Так вот: рыбка эта мне очень дорога была.
Как память о моём отце…
А Ильич её сожрал, подлец.
А мне говорит:
– В ней много полезных веществ.
Тебе ведь не жалко, нет?
Смотрю: зенками своими в меня впивается
И кулаки сжимает.
Тут я поняла сразу,
Что если не отвечу, как надо,
“Как жене подобает”,
Опять получу в ухо.
– На здоровье супруг мой, –
Ему с поклоном отвечаю, а он продолжает:
– Вот как построим коммунизм
У нас этих рыбок будет хоть завались.
Я их потом тебе штук десять куплю.
Пойми:
Мне надо было спасать потенцию мою.
А то что-то у меня она ослабла.
И я побоялся, что не смогу тебя больше
В пастели радовать.
Моя радость, моя сладость.
А сам круглые сутки с меня не слазает зараза.
Всю меня заездил…
На мне нет уже живого места.
А когда к нам Маркс приходит,
Та ещё сволочь,
Его собутыльник,
Так мне от них, вообще, нет никакой жизни.
Нажрётся нашего самогона бородатый
И давай свой интернационал горланить.
А Ильич ему подпевает, подпевает.
А ни у того, ни у другого
Нет ни слуха, ни голоса.
Сидят в жопу пьяные и как мартовские коты воют.
У меня потом от их песней,
Несколько дней,
По всему телу мигрень.
И месячные раньше приходят.
Но кого это заботит?
И пожрать этот Маркс на халяву любит.
На наших харчах отъел себе брюхо.
А самогон эта падла закусывать луком.
Вот на самогон Ильич весь наш сахар и тратит.
Чтобы угодить этому самому Марксу.
И даже мою долю,
Что я по получаю по талонам.
Я уже и забыла когда пила чай с сахаром,
Как пьют все люди порядочные.
А как Ильич “до ветру выйдет”,
Так Маркс на меня сразу и кидается.
Сразу, су… а,
Лезет под юбку.
И говорит:
– Ты не кобенься.
Пока Вовки нет я успею.
Всё равно скоро коммунизм настанет
И все бабы общими станут.
И прижимает меня к себе, прижимает.
А у самого изо рта луком воняет.
А я ему, тогда, прям, в рожу и отвечаю:
– Я вам что, станок ебальн… й?
Я хоть и женщина но тоже человек.
И ты ко мне со своей пропагандой не лезь.
А то напишу про твои безобразия в Коминтерн!
И не будешь ты больше символом коммунизма.
Пусть все знают про тебя какая ты скотина!
А он мне тогда в ответ:
– Ты, Шамаханская, пойми меня правильно.
Мне просто надо немного расслабиться.
Книгу я пишу “Капитал”
Чертовски устал…
А жинка моя стала
Похожа на жабу.
И у меня к ней угасло влечение,
А как тебя увижу так будто звери
В теле моём просыпаются.
И усталость, как рукой снимает.
И лишь тебя одну я на свете желаю.
Если Володька тебя бросит
Или сдохнет,
Ты не печалься и не расстраивайся.
Возьму тебя на содержание.
А может быть на тебе и женюсь,
А жабу свою прогоню.
Вот такая жизнь моя, Марцелл,
Хоть вены себе режь.
Со всех сторон засада.
Вот вся моя бабская правда.
После этих слов Шамаханская царица, видать у неё нервы совсем уже были ни к чётру, расплакалась прямо на груди у Марцелло… А он, как мог, её утешал. Потом, видать, понемногу придя в себя она, наконец, полностью успокоилась и они с Марцелло ещё погуляли по лесу. Во время их прогулки Марцелл старался, как мог, развеселить её солдатскими анекдотами.
Видать, Марцелл тоже ей приглянулся и они стали встречаться. А потом всё чаще и чаще. И вот однажды на очередное свидание с ним Шамаханская царица пришла с вещами: с большим, чем-то набитым узлом и разбитым деревянным корытом. Она объяснила Марцелло, что:
– Я ушла от Ильича…
Втихаря.
Задолбал он меня.
Никакого нет житья.
Я ведь как встретила тебя
Так сразу поняла,
Что ты моя судьба.
Ты такой красивый, образованный,
Смешно рассказываешь анегдоты.
Словом… я теперь твоя.
Вот смотри что принесла.
И в знак своей любви к нему, тут она развязала узел, с которым явилась на свидание, и извлекла из кучи вещей золотого петушка. И подарила ему эту красивую, волшебную птицу. Петушок не замедлил клюнуть Марцелло прямо в лоб, от чего у него, тут же, пошли радужные круги перед глазами.
Марцелл был очень тронут этим поступком своей возлюбленной, потому что ему ещё никто никогда в его жизни ничего не дарил. В порыве нахлынувших на него чувств, он встал перед ней на одно колено, посадил золотого петушка себе на голову и в этой торжественной позе дал Шамаханской царице клятву:
– Возлюбленная, пусть прошлое твоё
Вовек тобой будет забыто.
Я новое куплю тебе корыто
И золотую рыбку.
Заботой окружу тебя
И на моих руках
Ты проведёшь счастливых много лет.
В этом даю тебе обет.
И хоть силой мужеской не обделён я Богом
Клянусь, что против твоей воли
Тебя я не посмею тронуть.
В быту я скромен:
Не нужны мне хе иностранные
Достаточно овсяной каши.
А если чарочку я выпью…
С тобою буду тише мышки.
После этой клятвы Марцелло они тут же, прямо в сказочном лесу, развалившись на грибах и на ягодах, скрепили свой союз кое-каким актом. Акт был просто сказочным.
Вот так, с тех пор, они и зажили счастливо вместе. И всё было бы хорошо, но… но вот Марцелл стал замечать, что его друг Бернардо стал как-то похотливо засматриваться на его женщину. А потом всё чаще и чаще… И вот, в один из дней, Марцелл устал терпеть это хамское поведение со стороны своего, как он раньше считал, друга и брата по оружию. Тем более что Бернардо стал распускать слухи… что если бы Шамаханская царица сошлась с ним, то он бы не то, что купил ей новое корыто, а он бы её сделал царицею морской! И ещё Бернардо сочинил красивую, лирическую, романтическую песню в её честь и стал распевать её на всех улицах и углах:
– Я помню чудное мгновенье / Передо мной явилась ты… – ну и так далее.
Это окончательно взбесило Марцелло и переполнило чашу его терпения! И он, как настоящий мужик, и помня об офицерской чести, решил сражаться жаться за свою любовь и честь. И вот… немного придя в себя он, кое-как поднявшись с пола, на котором лежал в пьяном отрубе в одном из кабаков, взглядом нашёл Бернардо. Тот в пьяном забытьи спал тут же рядом, положив свою голову на стол. Марцелл взял табурет и со всей дури охерачил по голове этого сукиного сына, который вознамерился сломать ему жизнь. От чего Бернардо, не приходя в сознание, и скончался.
Впоследствии, судебно-медицинская экспертиза, изучая на вскрытии тело Бернардо (так положено по Датским законам) и его мозг, а вернее то, что от него осталось, установила что усопший, на момент своей кончины был на XXIII съезде КПСС и внимательно слушал доклад Ильича. Нет не того Ильича… уже другого.
На суде Марцелл не признал своей вины. Он обстоятельно поведал судьям всю историю падения своего, так сказать, «товарища». Всю вину за случившееся Марцелл возложил на покойного:
Марцелл
– Ваша честь,
Прошу поверить мне,
Не счесть,
Сколько вреда
Эта личность принесла,
Человеком трудно мне его назвать,
Стране, народу Дании.
И вот, за это в наказание,
Господь нас от него избавил.
Представьте, отдавший Богу душу негодяй
Не верил во Христа!
И в Святую Троицу не верил тоже.
Ну, как стерпеть такое?
Срамные песни он распевал
О королях,
И о Святых отцах.
Религию он хомутом назвал,
Для народа.
Как стерпеть такое?
Представьте, Ваша честь:
Отдавший Богу душу негодяй,
Утверждал,
Не раз не два меня в том убеждал,
Что Гамлет, прежний наш король,
Был ядом опоён,
Умерщвлён,
Рукою Клавдия,
Своего брата.
Ну, как вам философия такая?
Откуда это он прознал?
А он меня по попе гладит.
Я ему, хорошо это помню, сказала:
– Вы чего это дядя?
А он мне в ответ:
– Ты соси, соси, деточка, леденец.
Дедушка тебя только немножко погладит.
Дедушке от этого будет радость.
А если полезешь со мной под трибуну
Накормлю тебя борщом дуру.
А если будешь с дедушкой ласковой
Он примет тебя в партию.
Тогда будешь получать талоны на питание.
А то смотри худенькая какая.
Чего выпучила глазёнки?
У нас не жрут за дарма харчи казённые!
Ну как, леденец понравился?
У дедушки много таких ещё в кармане.
Сечёшь?
Ну, давай, лезь под трибуну.
Отметим годовщину пролетарской революции.
Время тяжёлое, есть очень хотелось…
Так я и потеряла свою девственность.
И стала я потом его супругой.
Уж очень я нуждалась тогда
В надёжном друге.
А обрела в его лице диктатора
С кулацкими замашками.
Так вот: рыбка эта мне очень дорога была.
Как память о моём отце…
А Ильич её сожрал, подлец.
А мне говорит:
– В ней много полезных веществ.
Тебе ведь не жалко, нет?
Смотрю: зенками своими в меня впивается
И кулаки сжимает.
Тут я поняла сразу,
Что если не отвечу, как надо,
“Как жене подобает”,
Опять получу в ухо.
– На здоровье супруг мой, –
Ему с поклоном отвечаю, а он продолжает:
– Вот как построим коммунизм
У нас этих рыбок будет хоть завались.
Я их потом тебе штук десять куплю.
Пойми:
Мне надо было спасать потенцию мою.
А то что-то у меня она ослабла.
И я побоялся, что не смогу тебя больше
В пастели радовать.
Моя радость, моя сладость.
А сам круглые сутки с меня не слазает зараза.
Всю меня заездил…
На мне нет уже живого места.
А когда к нам Маркс приходит,
Та ещё сволочь,
Его собутыльник,
Так мне от них, вообще, нет никакой жизни.
Нажрётся нашего самогона бородатый
И давай свой интернационал горланить.
А Ильич ему подпевает, подпевает.
А ни у того, ни у другого
Нет ни слуха, ни голоса.
Сидят в жопу пьяные и как мартовские коты воют.
У меня потом от их песней,
Несколько дней,
По всему телу мигрень.
И месячные раньше приходят.
Но кого это заботит?
И пожрать этот Маркс на халяву любит.
На наших харчах отъел себе брюхо.
А самогон эта падла закусывать луком.
Вот на самогон Ильич весь наш сахар и тратит.
Чтобы угодить этому самому Марксу.
И даже мою долю,
Что я по получаю по талонам.
Я уже и забыла когда пила чай с сахаром,
Как пьют все люди порядочные.
А как Ильич “до ветру выйдет”,
Так Маркс на меня сразу и кидается.
Сразу, су… а,
Лезет под юбку.
И говорит:
– Ты не кобенься.
Пока Вовки нет я успею.
Всё равно скоро коммунизм настанет
И все бабы общими станут.
И прижимает меня к себе, прижимает.
А у самого изо рта луком воняет.
А я ему, тогда, прям, в рожу и отвечаю:
– Я вам что, станок ебальн… й?
Я хоть и женщина но тоже человек.
И ты ко мне со своей пропагандой не лезь.
А то напишу про твои безобразия в Коминтерн!
И не будешь ты больше символом коммунизма.
Пусть все знают про тебя какая ты скотина!
А он мне тогда в ответ:
– Ты, Шамаханская, пойми меня правильно.
Мне просто надо немного расслабиться.
Книгу я пишу “Капитал”
Чертовски устал…
А жинка моя стала
Похожа на жабу.
И у меня к ней угасло влечение,
А как тебя увижу так будто звери
В теле моём просыпаются.
И усталость, как рукой снимает.
И лишь тебя одну я на свете желаю.
Если Володька тебя бросит
Или сдохнет,
Ты не печалься и не расстраивайся.
Возьму тебя на содержание.
А может быть на тебе и женюсь,
А жабу свою прогоню.
Вот такая жизнь моя, Марцелл,
Хоть вены себе режь.
Со всех сторон засада.
Вот вся моя бабская правда.
После этих слов Шамаханская царица, видать у неё нервы совсем уже были ни к чётру, расплакалась прямо на груди у Марцелло… А он, как мог, её утешал. Потом, видать, понемногу придя в себя она, наконец, полностью успокоилась и они с Марцелло ещё погуляли по лесу. Во время их прогулки Марцелл старался, как мог, развеселить её солдатскими анекдотами.
Видать, Марцелл тоже ей приглянулся и они стали встречаться. А потом всё чаще и чаще. И вот однажды на очередное свидание с ним Шамаханская царица пришла с вещами: с большим, чем-то набитым узлом и разбитым деревянным корытом. Она объяснила Марцелло, что:
– Я ушла от Ильича…
Втихаря.
Задолбал он меня.
Никакого нет житья.
Я ведь как встретила тебя
Так сразу поняла,
Что ты моя судьба.
Ты такой красивый, образованный,
Смешно рассказываешь анегдоты.
Словом… я теперь твоя.
Вот смотри что принесла.
И в знак своей любви к нему, тут она развязала узел, с которым явилась на свидание, и извлекла из кучи вещей золотого петушка. И подарила ему эту красивую, волшебную птицу. Петушок не замедлил клюнуть Марцелло прямо в лоб, от чего у него, тут же, пошли радужные круги перед глазами.
Марцелл был очень тронут этим поступком своей возлюбленной, потому что ему ещё никто никогда в его жизни ничего не дарил. В порыве нахлынувших на него чувств, он встал перед ней на одно колено, посадил золотого петушка себе на голову и в этой торжественной позе дал Шамаханской царице клятву:
– Возлюбленная, пусть прошлое твоё
Вовек тобой будет забыто.
Я новое куплю тебе корыто
И золотую рыбку.
Заботой окружу тебя
И на моих руках
Ты проведёшь счастливых много лет.
В этом даю тебе обет.
И хоть силой мужеской не обделён я Богом
Клянусь, что против твоей воли
Тебя я не посмею тронуть.
В быту я скромен:
Не нужны мне хе иностранные
Достаточно овсяной каши.
А если чарочку я выпью…
С тобою буду тише мышки.
После этой клятвы Марцелло они тут же, прямо в сказочном лесу, развалившись на грибах и на ягодах, скрепили свой союз кое-каким актом. Акт был просто сказочным.
Вот так, с тех пор, они и зажили счастливо вместе. И всё было бы хорошо, но… но вот Марцелл стал замечать, что его друг Бернардо стал как-то похотливо засматриваться на его женщину. А потом всё чаще и чаще… И вот, в один из дней, Марцелл устал терпеть это хамское поведение со стороны своего, как он раньше считал, друга и брата по оружию. Тем более что Бернардо стал распускать слухи… что если бы Шамаханская царица сошлась с ним, то он бы не то, что купил ей новое корыто, а он бы её сделал царицею морской! И ещё Бернардо сочинил красивую, лирическую, романтическую песню в её честь и стал распевать её на всех улицах и углах:
– Я помню чудное мгновенье / Передо мной явилась ты… – ну и так далее.
Это окончательно взбесило Марцелло и переполнило чашу его терпения! И он, как настоящий мужик, и помня об офицерской чести, решил сражаться жаться за свою любовь и честь. И вот… немного придя в себя он, кое-как поднявшись с пола, на котором лежал в пьяном отрубе в одном из кабаков, взглядом нашёл Бернардо. Тот в пьяном забытьи спал тут же рядом, положив свою голову на стол. Марцелл взял табурет и со всей дури охерачил по голове этого сукиного сына, который вознамерился сломать ему жизнь. От чего Бернардо, не приходя в сознание, и скончался.
Впоследствии, судебно-медицинская экспертиза, изучая на вскрытии тело Бернардо (так положено по Датским законам) и его мозг, а вернее то, что от него осталось, установила что усопший, на момент своей кончины был на XXIII съезде КПСС и внимательно слушал доклад Ильича. Нет не того Ильича… уже другого.
На суде Марцелл не признал своей вины. Он обстоятельно поведал судьям всю историю падения своего, так сказать, «товарища». Всю вину за случившееся Марцелл возложил на покойного:
Марцелл
– Ваша честь,
Прошу поверить мне,
Не счесть,
Сколько вреда
Эта личность принесла,
Человеком трудно мне его назвать,
Стране, народу Дании.
И вот, за это в наказание,
Господь нас от него избавил.
Представьте, отдавший Богу душу негодяй
Не верил во Христа!
И в Святую Троицу не верил тоже.
Ну, как стерпеть такое?
Срамные песни он распевал
О королях,
И о Святых отцах.
Религию он хомутом назвал,
Для народа.
Как стерпеть такое?
Представьте, Ваша честь:
Отдавший Богу душу негодяй,
Утверждал,
Не раз не два меня в том убеждал,
Что Гамлет, прежний наш король,
Был ядом опоён,
Умерщвлён,
Рукою Клавдия,
Своего брата.
Ну, как вам философия такая?
Откуда это он прознал?
