Четыре заказа я не выполнила. Верни авансы заказчикам, их телефоны написаны на бумаге, в которую они завёрнуты.
Машину оставь себе. Картины заберёт отец. Да, за шкафом ты найдёшь две самые любимые твои картины, написанные мной с твоих произведений: «Два ангела» (как она сейчас напоминает нас...) и «Поэт, или Призрак». Я продала хорошие копии, а оригиналы оставила, хотела подарить их тебе на Рождество. Теперь они твои. Повесь их на самом видном месте, и пусть они напоминают тебе о нашей настоящей и верной любви, в которой всё же я любила больше… Не обижайся, любимый, но так всегда - один из двух влюблённых любит больше.Всё! Пора. Прощай или до свидания… Буду звонить сама. Вот и Дильнара расплакалась. Сидим и ревём.
С любовью, твоя Камилла.
Р.S. Не открывай картину на мольберте, пока я не разрешу! В машине на сидении водителя ты найдёшь дарственную на машину. Милый, твоя машина опасна. На ней нельзя ездить. Прошу тебя. И жди письма. Обещаю звонить при первой возможности. Милый Эдгар, я так хотела родить от тебя девочку, и у нас была бы настоящая семья».
- Вот и всё! Камилла, Камилла. Вот твоя страшная тайна, вот тот секрет, который я читал порой в твоих глазах, но не мог понять его смысла.
Эдгар налил вина из недопитой бутылки в фужер, из которого любила пить Камилла, откинулся на спинку кресла и глубоко задумался. Ещё раз прочитал письмо, более спокойно, рассудительно. Положил его на стол. И сидел в темноте. И никто не мог нарушить его мыслей, потому что никто не знал, где он, кроме Юры. Он допил бутылку, немного вздремнул. Потом решил, что нужно позвонить Дильнаре, но вспомнил, что она всё, оказывается, знает, не стал её тревожить.
Вино сняло усталость и напряжение. Он стал приходить в себя. И тяжесть в груди уходила. Теперь он знал, где она находится и с кем. Почему не звонила и не отвечала на звонки все эти недели, которые показались Эдгару вечностью.
* * *
- НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ЮРА! Что-то вы путаете с Эдгаром.
- Да говорю я тебе, что у ней что-то серьёзное, возможно, рак! Иначе отец не отвёз бы её так быстро в Швейцарию.
- Да, она так мне нравится, - сказала Татьяна. – Воспитанная, внимательная, талантливая. Мне кажется, они с Юлей подружились.
- С чего ты взяла?
- Я ка-то прихожу в магазин к Юле, а они смеются и фотографии Камиллы рассматривают, как две подруги.
- А ты знаешь, возможно, её уже нельзя оперировать. Они выбрали Швейцарию, потому что там разрешена эвтаназия. Ты поняла? – обратился Юра к жене Татьяне.
- Эвтаназия? Бог с тобой! Какие страсти ты говоришь…
- Да, да! Видимо, дело обстоит так. И, чтобы дочь не страдала от такой боли, они увезли её туда на лечение. А потом доктор скажет: "Всё, препараты не помогают и лечение тоже". Назначит день… Они подпишут документы, и ей введут раствор. Точно! Я где-то читал, что 50000 тысяч неизлечимо больных, а может и больше, со всех стран мира едут туда, чтобы подвергнуть себя эвтаназии, кто, конечно, имеет деньги, и если я не ошибаюсь в цифрах.
- Вот тебе и судьба! А где Эдгар?
- У неё в квартире. Она сказала, что оставила на столе в мастерской письмо, прочитав которое, он всё поймёт. И потом словно засыпала в конце разговора. Он так говорит.
- Так позвони ему!
- Да звонил. Смотри, скоро полночь. Он не отвечает. Телефон наверно отключил. Дурацкая привычка...
- А он что, ночевать там будет?
- Конечно. Я так думаю. Он хочет побыть один. Ему есть что вспомнить, над чем задуматься. Уже прочитал, наверное, письмо. Решает, что делать.
- Ты утром навести его. Узнай, в чём там дело? У него что, ключи есть от её дома?
- Конечно, как и у неё от его квартиры и его сердца. Они ведь почти три года встречаются, или живут. Не знаю, как это назвать – их отношения. У творческих людей всё по-другому. Они и думают, и живут по-другому, - ответил Юра.
* * *
УТРОМ ЮРА ПОЕХАЛ НАВЕСТИТЬ Эдгара. Подъехал к коттеджу №13. Вышел из машины. Подошёл к двери, она была открыта. Он прошёл через дворик, посмотрел на машину, кивнул головой, как бы говоря про себя: «Хорошая машина». Подошёл к двери, толкнул её, и так как она была открыта, зашёл в дом со стороны мастерской.
Эдгар сидел в кресле и спал. На столе он увидел письмо и конверт. Недопитая бутылка вина и пустой фужер стояли рядом с вазой.
-Эдгар, Эдгар! Просыпайся! Уже утро. Пора на работу, - теребя за плечо Эдгара, громко говорил брат.
Эдгар начал просыпаться. Открыл глаза. Помотал головой. Вздохнул и спросил, который час. Потом умылся и сел в кресло, в котором провёл полусидя всю ночь. Напротив сидел Юра.
- Ты что, телефон отключил? Брось ты эту дурную привычку. Сколько раз я тебя уже прошу… И дома после 20.00 до тебя не дозвонишься. Прочитал письмо? У тебя усталый вид. Может, поедешь домой? Позавтракаешь, выспишься. Мать тебе бульончик приготовит.
- Хочешь знать, что пишет Камилла? Возьми и прочитай. Сейчас телефон на зарядку поставлю. Забыл зарядить, - ответил Эдгар.
- Можно? – протягивая руку к письму, спросил Юра. – Может, тут личное? Только для Вас…
- Читай.
Пока Юра внимательно читал письмо, Эдгар сидел в кресле с закрытыми глазами, как бы досыпал или ждал, что скажет Юра. Но мысли о Камилле не покидали его. Теперь, по крайней мере, он знал о ней всё. И получил все ответы, от которых уходила Камилла и всегда переводила разговор в плоскость искусства. Оставалось ждать. Ждать! Опять ждать звонка, но уже с трепетом в сердце, с болью в душе. Теперь многое встало на свои места.
- Не знаю, что и сказать, Эдгар. Такого я не ожидал. И представить себе не мог, – он тяжело вздохнул, положил письмо на стол и спросил: - Что собираешься делать? Ты же не станешь в бутылку лезть, да? Это последнее дело! Всё в жизни бывает, - успокаивал Юра. – Ничего нельзя заранее вычислить или разгадать какую-то тайну. Судя по письму, она не думала, что всё так быстро произойдёт. Но это ведь у них наследственное. Что тут поделать? Ты не станешь винить девчонку, которая сильно, и это было видно всегда, и даже когда вы приходили в гости к нам, к матери, тебя любила. И чувствовала в тебе защиту от нашего опасного порой и жестокого мира. Ты же не будешь её упрекать за то, что она тебе сразу обо всём не рассказала? Возможно, она и хотела тебе рассказать, но вот из письма следует, что в нашем городе ей стало лучше. Она сама пишет об этом. А смотри, как она разошлась в искусстве. Стала много писать, выставки, заказы. В Краснодаре, в Сочи, у нас в Горячем. Она стала жить полной жизнью, и в этом, не знаю, осознавал ли ты это или нет, твоя заслуга. Слышишь? Твоя. Это рядом с тобой она стала такой личностью, может, даже она брала пример с тебя. Как ты предан искусству, как тебя уважают люди – творческие, правополушарные, как ты говоришь о творческих людях. Твоей энергии хватало вам на двоих. Она расцвела здесь, и только рядом с тобой. Поверила, или ещё лучше – забыла об этом проклятии, об этой болезни, которая преследует их род по материнской линии. Ведь не все заболевали, некоторым удавалось этого избежать, вот она и поверила в это, и её жизненная активность и вера в свой талант убеждали её в этом. Как ты не видишь этого? Рядом с тобой бутон превратился в прекраснейший цветок. Возможно, - продолжал брат, - что она подумывала и о ребёнке. Всё может быть. Ты слушаешь меня, Эдгар?
- Да, ты убедителен. Не думал, что ты так можешь выражать свои мысли. Это впечатляет. В чём-то, а может, и во всём ты прав. Продолжай. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Понять, что происходит, происходило и может произойти.
- Так что не вздумай ей намекать на что-нибудь, ещё хуже – винить или выговаривать ей, почему она сразу не рассказала тебе обо всём. Это будет не по-мужски. Вспомни, чему учил нас отец. Всегда относиться к людям с уважением и достоинством. Не принимать решений, которые могут оскорбить человека, обидеть.
Пока Юра размышлял вслух и открывал глаза брату на события, безусловно, трагические, у него то и дело звонил телефон. И он его выключил, посчитав этот серьёзный разговор с братом сейчас гораздо важнее всего остального, происходящего за пределами мастерской Камиллы, в которой она писала, бесспорно, лучшие свои картины.
- Советовать легко, сам знаешь, Эдгар. Но если ты…
- Что я? Да я всё понимаю. Всё чувствую, но почему всё это происходит именно со мной? Камилла всегда говорила, что ей не интересно со своими сверстниками, и когда мы познакомились, ей было едва 22 года, мне почти 45. Теперь мне 48 лет, а ей будет 25! Это возраст, когда после трёх лет бурного романа, назовём наши отношения так, можно создавать семью. И я уже думал, что приеду из Волгограда от Геннадия Дементьева и предложу ей руку и сердце. И вот! Раньше и не думал об этом, но когда Камилла «пропала», я испугался: не бросила ли она меня, не надоело ли ей бегать за мной, звонить, просить, чтобы я на ночь не выключал телефон, чтобы она могла слышать мой голос, чувствовать, что есть человек, который приедет и поможет. Поговорит, успокоит, обогреет. Что рядом надёжный человек, и по первому звонку он приедет на помощь. Последнее время она стала чего-то бояться. Два раза она ездила в онкологический центр, и мне ничего не сказала. А может быть, надо было!
- И что бы ты сделал? Судя по письму, отец всё делал правильно. У него возможностей больше. Он олигарх, мать тоже богатая женщина, и у них нет никого, кроме Камиллы, садовая твоя голова. Так что здесь ты ничего бы не сделал. А она, она не хотела, чтобы ты знал, ведь всё шло до последнего времени отлично, хорошо, по-настоящему. Именно этого ей хотелось – чувствовать себя здоровой и забыть о страхе. Жить обычной жизнью, если у людей искусства вообще есть обычная жизнь… Вы ведь живёте своей – особой жизнью, не подчиняясь морали и законам общества, в котором есть свои правила. Но это так – отступление. Мне кажется, что она, даже если ей сделают эвтаназию…
- Эвтаназию? С чего ты взял? – испугался Эдгар.
- Я так думаю, брат. В эти клиники привозят безнадёжно больных, и там им впрыскивают что-то. Вспомни «Малышку на миллион». Да и ты сам вчера в машине, когда мы возвращались из Краснодара, сказал, что она разговаривает, словно слегка под кайфом!
- Это так. И у реки тоже. Но я о таком не думал, - ответил испуганно Эдгар.- И в "Малышке на миллион" - другая история.
- Надо быть готовым ко всему, Эдгар. Но знай, скажу тебе ещё раз, чтобы ты понял суть, которую я тебе открываю со стороны: Камилла с тобой счастлива, счастлива. И я говорю это в настоящем времени, а не в прошедшем. Она ещё не умерла. И не должна она была тебе говорить всю правду, которую ты называл тайной. Не должна. А если и чувствовала, что надвигается что-то страшное, в чём она не была ещё уверена до конца сама, то она выбрала тебя, именно тебя, чтобы дожить свой короткий век с тобой. Вот так. А почему? Одному Богу известно.
- Ясно! Ясно! Только я тоже её полюбил, и по-настоящему. И как я буду жить без неё? Что я буду чувствовать? Горькую утрату? Винить во всём небо и Бога за то, что дали мне столько счастья, а потом отняли всё? У меня итак ком уже вторые сутки стоит здесь, в груди. Как зазвонит телефон, так я сразу: «Камилла! Камилла!»
- Да пойми ты, эгоист и себялюбец, - повышенным тоном сказал Юра, - что больше мучается она. Она впервые испытала человеческое счастье. Радость жизни, забыла о роке, поверила в жизнь. Она-то и уехала подальше от всех, чтобы ей никто и ничто не напоминало об этом. Зажила самостоятельной жизнью. А ты? Да сколько в Андижане у вас с Сергеем перебывало девчат в постелях? Сколько вы бузили и кутили? Вспомни: Марина, Татьяна, Света, Люда, Люба… Продолжить? Это только те, которых я видел, как они выходили из нашего дома. Вспомни, поскольку дней вы пропадали?.. Как ты ездил на Старый новый год к Татьяне в Ташкент. И там у тебя тоже любовь была. Припоминаешь? Казанова! И все – любимые…
- Юра, помоги мне. Останься ещё на пару минут. Надо вытащить картины из-за шкафа на втором этаже. Хочу их сейчас забрать, а в воскресенье показать на заседании поэтам. Она продала, оказывается, копии, а оригиналы оставила. Картины на мои стихи. Всего написано картин на 37 моих произведений.
- Хорошо, только по-быстрому. Я уже опаздываю.
Поднявшись на второй этаж, они вытащили завёрнутые в простыню две картины. Развернули и прислонили их к стене.
- Вот это картины! Камилла – потрясающая художница, - заверил Юра. – Я не видел этих работ, хотя она приглашала всегда нас с женой на выставки. Ах, простить себе не могу. Видишь, я тоже виноват. Всё дела, суета, рутина… Закажи у Тузова рамки, у него станок есть. Я оплачу. И у Алексея Ивановича Баранова, в Доме художников, тоже делают рамы.
Юра посмотрел на Эдгара, он смотрел на картины и плакал. Слёзы тихо стекали одна за другой по его щекам…
- Ладно, ладно, - обнимая Эдгара, успокаивал брат брата. – Может, всё ещё обойдётся.
- Открой комод и вытащи свёрток из левого ящика, - попросил Юру Эдгар, а сам не мог оторвать глаз от картин.
- Вот, - протягивая свёрток Эдгару, сказал Юра.
- Что в нём?
- Деньги.
- Пересчитай!
Юра пересчитал деньги, раскрыл от удивления широко глаза и сказал:
- Восемь тысяч евро! Это большие для тебя деньги. Ах, Камилла, Камилла! Вот такие, как Камилла, и есть настоящая «золотая молодёжь». А то «Дом-2», «Наши»… Что-то о деньгах там в письме было, - заворачивая пакет и передавая его Эдгару, спросил Юра.
Они спустились в мастерскую, Юра хотел снять простыню с картины, которая находилась на мольберте. Но Эдгар остановил его.
- Нельзя! Пока она не разрешит.
- Подчиняюсь. Что будешь делать с машиной? – спросил Юра. – На сиденье лежит дарственная. Эдгар! Она права. Твоя машина опасна, опасна. Вылетит шаровая опора, как это у тебя уже было, и собьёшь человека или вылетишь на встречную полосу… Написала дарственную, а не генеральную доверенность - знаешь, почему? Если человек умирает, то доверенность с этого момента считается недействительной, то есть теряет свою силу. Ну, Камилла.
- Сейчас не до этого. Оставь!
- Понял! Но помни, о чём я тебе говорил. Помни, Эдгар. И, как пишет в письме Камилла, наша Камилла: «И что бы ни случилось, знай, ты – моя единственная любовь!..» Эдгар, эта строка всё объясняет. В ней столько силы! В ней душа Камиллы. Я поехал. И не вздумай глупить. Я тебя знаю.
Юра уехал. Эдгар остался в доме Камиллы. Позвонил Дильнаре. Рассказал о разговоре с Камиллой. Слегка пожурил Дильнару за то, что она всё знала и заставила его страдать и думать чёрт знает о чём.
- Я, Эдгар, может и не права, но хотела, чтобы ты, извини, прочувствовал то, что чувствовала Камилла, когда ты пропадал. Извини. Последние новости я не знала. И хорошо, что позвонил. Я была с ней в аэропорту, когда она дописывала тебе письмо. Надеюсь, ты его прочитал. Потом они с отцом зашли в накопитель – и всё… Будут новости – сообщи. И не обижайся. Прошу тебя.
- Я не обижаюсь. Спасибо тебе за всё.
- Эдгар! Она сильно тебя любит. Камилла скорее ангел, чем человек. Мы все в ней души не чаем и молимся за её выздоровление. До свидания! Всё, о чём написано в письме, я знаю, - добавила Дильнара.
* * *
ЭДГАР ЗАКРЫЛ ДОМ КАМИЛЛЫ и поехал к брату в офис на маршрутном такси № 1.
Машину оставь себе. Картины заберёт отец. Да, за шкафом ты найдёшь две самые любимые твои картины, написанные мной с твоих произведений: «Два ангела» (как она сейчас напоминает нас...) и «Поэт, или Призрак». Я продала хорошие копии, а оригиналы оставила, хотела подарить их тебе на Рождество. Теперь они твои. Повесь их на самом видном месте, и пусть они напоминают тебе о нашей настоящей и верной любви, в которой всё же я любила больше… Не обижайся, любимый, но так всегда - один из двух влюблённых любит больше.Всё! Пора. Прощай или до свидания… Буду звонить сама. Вот и Дильнара расплакалась. Сидим и ревём.
С любовью, твоя Камилла.
Р.S. Не открывай картину на мольберте, пока я не разрешу! В машине на сидении водителя ты найдёшь дарственную на машину. Милый, твоя машина опасна. На ней нельзя ездить. Прошу тебя. И жди письма. Обещаю звонить при первой возможности. Милый Эдгар, я так хотела родить от тебя девочку, и у нас была бы настоящая семья».
- Вот и всё! Камилла, Камилла. Вот твоя страшная тайна, вот тот секрет, который я читал порой в твоих глазах, но не мог понять его смысла.
Эдгар налил вина из недопитой бутылки в фужер, из которого любила пить Камилла, откинулся на спинку кресла и глубоко задумался. Ещё раз прочитал письмо, более спокойно, рассудительно. Положил его на стол. И сидел в темноте. И никто не мог нарушить его мыслей, потому что никто не знал, где он, кроме Юры. Он допил бутылку, немного вздремнул. Потом решил, что нужно позвонить Дильнаре, но вспомнил, что она всё, оказывается, знает, не стал её тревожить.
Вино сняло усталость и напряжение. Он стал приходить в себя. И тяжесть в груди уходила. Теперь он знал, где она находится и с кем. Почему не звонила и не отвечала на звонки все эти недели, которые показались Эдгару вечностью.
* * *
- НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, ЮРА! Что-то вы путаете с Эдгаром.
- Да говорю я тебе, что у ней что-то серьёзное, возможно, рак! Иначе отец не отвёз бы её так быстро в Швейцарию.
- Да, она так мне нравится, - сказала Татьяна. – Воспитанная, внимательная, талантливая. Мне кажется, они с Юлей подружились.
- С чего ты взяла?
- Я ка-то прихожу в магазин к Юле, а они смеются и фотографии Камиллы рассматривают, как две подруги.
- А ты знаешь, возможно, её уже нельзя оперировать. Они выбрали Швейцарию, потому что там разрешена эвтаназия. Ты поняла? – обратился Юра к жене Татьяне.
- Эвтаназия? Бог с тобой! Какие страсти ты говоришь…
- Да, да! Видимо, дело обстоит так. И, чтобы дочь не страдала от такой боли, они увезли её туда на лечение. А потом доктор скажет: "Всё, препараты не помогают и лечение тоже". Назначит день… Они подпишут документы, и ей введут раствор. Точно! Я где-то читал, что 50000 тысяч неизлечимо больных, а может и больше, со всех стран мира едут туда, чтобы подвергнуть себя эвтаназии, кто, конечно, имеет деньги, и если я не ошибаюсь в цифрах.
- Вот тебе и судьба! А где Эдгар?
- У неё в квартире. Она сказала, что оставила на столе в мастерской письмо, прочитав которое, он всё поймёт. И потом словно засыпала в конце разговора. Он так говорит.
- Так позвони ему!
- Да звонил. Смотри, скоро полночь. Он не отвечает. Телефон наверно отключил. Дурацкая привычка...
- А он что, ночевать там будет?
- Конечно. Я так думаю. Он хочет побыть один. Ему есть что вспомнить, над чем задуматься. Уже прочитал, наверное, письмо. Решает, что делать.
- Ты утром навести его. Узнай, в чём там дело? У него что, ключи есть от её дома?
- Конечно, как и у неё от его квартиры и его сердца. Они ведь почти три года встречаются, или живут. Не знаю, как это назвать – их отношения. У творческих людей всё по-другому. Они и думают, и живут по-другому, - ответил Юра.
* * *
УТРОМ ЮРА ПОЕХАЛ НАВЕСТИТЬ Эдгара. Подъехал к коттеджу №13. Вышел из машины. Подошёл к двери, она была открыта. Он прошёл через дворик, посмотрел на машину, кивнул головой, как бы говоря про себя: «Хорошая машина». Подошёл к двери, толкнул её, и так как она была открыта, зашёл в дом со стороны мастерской.
Эдгар сидел в кресле и спал. На столе он увидел письмо и конверт. Недопитая бутылка вина и пустой фужер стояли рядом с вазой.
-Эдгар, Эдгар! Просыпайся! Уже утро. Пора на работу, - теребя за плечо Эдгара, громко говорил брат.
Эдгар начал просыпаться. Открыл глаза. Помотал головой. Вздохнул и спросил, который час. Потом умылся и сел в кресло, в котором провёл полусидя всю ночь. Напротив сидел Юра.
- Ты что, телефон отключил? Брось ты эту дурную привычку. Сколько раз я тебя уже прошу… И дома после 20.00 до тебя не дозвонишься. Прочитал письмо? У тебя усталый вид. Может, поедешь домой? Позавтракаешь, выспишься. Мать тебе бульончик приготовит.
- Хочешь знать, что пишет Камилла? Возьми и прочитай. Сейчас телефон на зарядку поставлю. Забыл зарядить, - ответил Эдгар.
- Можно? – протягивая руку к письму, спросил Юра. – Может, тут личное? Только для Вас…
- Читай.
Пока Юра внимательно читал письмо, Эдгар сидел в кресле с закрытыми глазами, как бы досыпал или ждал, что скажет Юра. Но мысли о Камилле не покидали его. Теперь, по крайней мере, он знал о ней всё. И получил все ответы, от которых уходила Камилла и всегда переводила разговор в плоскость искусства. Оставалось ждать. Ждать! Опять ждать звонка, но уже с трепетом в сердце, с болью в душе. Теперь многое встало на свои места.
- Не знаю, что и сказать, Эдгар. Такого я не ожидал. И представить себе не мог, – он тяжело вздохнул, положил письмо на стол и спросил: - Что собираешься делать? Ты же не станешь в бутылку лезть, да? Это последнее дело! Всё в жизни бывает, - успокаивал Юра. – Ничего нельзя заранее вычислить или разгадать какую-то тайну. Судя по письму, она не думала, что всё так быстро произойдёт. Но это ведь у них наследственное. Что тут поделать? Ты не станешь винить девчонку, которая сильно, и это было видно всегда, и даже когда вы приходили в гости к нам, к матери, тебя любила. И чувствовала в тебе защиту от нашего опасного порой и жестокого мира. Ты же не будешь её упрекать за то, что она тебе сразу обо всём не рассказала? Возможно, она и хотела тебе рассказать, но вот из письма следует, что в нашем городе ей стало лучше. Она сама пишет об этом. А смотри, как она разошлась в искусстве. Стала много писать, выставки, заказы. В Краснодаре, в Сочи, у нас в Горячем. Она стала жить полной жизнью, и в этом, не знаю, осознавал ли ты это или нет, твоя заслуга. Слышишь? Твоя. Это рядом с тобой она стала такой личностью, может, даже она брала пример с тебя. Как ты предан искусству, как тебя уважают люди – творческие, правополушарные, как ты говоришь о творческих людях. Твоей энергии хватало вам на двоих. Она расцвела здесь, и только рядом с тобой. Поверила, или ещё лучше – забыла об этом проклятии, об этой болезни, которая преследует их род по материнской линии. Ведь не все заболевали, некоторым удавалось этого избежать, вот она и поверила в это, и её жизненная активность и вера в свой талант убеждали её в этом. Как ты не видишь этого? Рядом с тобой бутон превратился в прекраснейший цветок. Возможно, - продолжал брат, - что она подумывала и о ребёнке. Всё может быть. Ты слушаешь меня, Эдгар?
- Да, ты убедителен. Не думал, что ты так можешь выражать свои мысли. Это впечатляет. В чём-то, а может, и во всём ты прав. Продолжай. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Понять, что происходит, происходило и может произойти.
- Так что не вздумай ей намекать на что-нибудь, ещё хуже – винить или выговаривать ей, почему она сразу не рассказала тебе обо всём. Это будет не по-мужски. Вспомни, чему учил нас отец. Всегда относиться к людям с уважением и достоинством. Не принимать решений, которые могут оскорбить человека, обидеть.
Пока Юра размышлял вслух и открывал глаза брату на события, безусловно, трагические, у него то и дело звонил телефон. И он его выключил, посчитав этот серьёзный разговор с братом сейчас гораздо важнее всего остального, происходящего за пределами мастерской Камиллы, в которой она писала, бесспорно, лучшие свои картины.
- Советовать легко, сам знаешь, Эдгар. Но если ты…
- Что я? Да я всё понимаю. Всё чувствую, но почему всё это происходит именно со мной? Камилла всегда говорила, что ей не интересно со своими сверстниками, и когда мы познакомились, ей было едва 22 года, мне почти 45. Теперь мне 48 лет, а ей будет 25! Это возраст, когда после трёх лет бурного романа, назовём наши отношения так, можно создавать семью. И я уже думал, что приеду из Волгограда от Геннадия Дементьева и предложу ей руку и сердце. И вот! Раньше и не думал об этом, но когда Камилла «пропала», я испугался: не бросила ли она меня, не надоело ли ей бегать за мной, звонить, просить, чтобы я на ночь не выключал телефон, чтобы она могла слышать мой голос, чувствовать, что есть человек, который приедет и поможет. Поговорит, успокоит, обогреет. Что рядом надёжный человек, и по первому звонку он приедет на помощь. Последнее время она стала чего-то бояться. Два раза она ездила в онкологический центр, и мне ничего не сказала. А может быть, надо было!
- И что бы ты сделал? Судя по письму, отец всё делал правильно. У него возможностей больше. Он олигарх, мать тоже богатая женщина, и у них нет никого, кроме Камиллы, садовая твоя голова. Так что здесь ты ничего бы не сделал. А она, она не хотела, чтобы ты знал, ведь всё шло до последнего времени отлично, хорошо, по-настоящему. Именно этого ей хотелось – чувствовать себя здоровой и забыть о страхе. Жить обычной жизнью, если у людей искусства вообще есть обычная жизнь… Вы ведь живёте своей – особой жизнью, не подчиняясь морали и законам общества, в котором есть свои правила. Но это так – отступление. Мне кажется, что она, даже если ей сделают эвтаназию…
- Эвтаназию? С чего ты взял? – испугался Эдгар.
- Я так думаю, брат. В эти клиники привозят безнадёжно больных, и там им впрыскивают что-то. Вспомни «Малышку на миллион». Да и ты сам вчера в машине, когда мы возвращались из Краснодара, сказал, что она разговаривает, словно слегка под кайфом!
- Это так. И у реки тоже. Но я о таком не думал, - ответил испуганно Эдгар.- И в "Малышке на миллион" - другая история.
- Надо быть готовым ко всему, Эдгар. Но знай, скажу тебе ещё раз, чтобы ты понял суть, которую я тебе открываю со стороны: Камилла с тобой счастлива, счастлива. И я говорю это в настоящем времени, а не в прошедшем. Она ещё не умерла. И не должна она была тебе говорить всю правду, которую ты называл тайной. Не должна. А если и чувствовала, что надвигается что-то страшное, в чём она не была ещё уверена до конца сама, то она выбрала тебя, именно тебя, чтобы дожить свой короткий век с тобой. Вот так. А почему? Одному Богу известно.
- Ясно! Ясно! Только я тоже её полюбил, и по-настоящему. И как я буду жить без неё? Что я буду чувствовать? Горькую утрату? Винить во всём небо и Бога за то, что дали мне столько счастья, а потом отняли всё? У меня итак ком уже вторые сутки стоит здесь, в груди. Как зазвонит телефон, так я сразу: «Камилла! Камилла!»
- Да пойми ты, эгоист и себялюбец, - повышенным тоном сказал Юра, - что больше мучается она. Она впервые испытала человеческое счастье. Радость жизни, забыла о роке, поверила в жизнь. Она-то и уехала подальше от всех, чтобы ей никто и ничто не напоминало об этом. Зажила самостоятельной жизнью. А ты? Да сколько в Андижане у вас с Сергеем перебывало девчат в постелях? Сколько вы бузили и кутили? Вспомни: Марина, Татьяна, Света, Люда, Люба… Продолжить? Это только те, которых я видел, как они выходили из нашего дома. Вспомни, поскольку дней вы пропадали?.. Как ты ездил на Старый новый год к Татьяне в Ташкент. И там у тебя тоже любовь была. Припоминаешь? Казанова! И все – любимые…
- Юра, помоги мне. Останься ещё на пару минут. Надо вытащить картины из-за шкафа на втором этаже. Хочу их сейчас забрать, а в воскресенье показать на заседании поэтам. Она продала, оказывается, копии, а оригиналы оставила. Картины на мои стихи. Всего написано картин на 37 моих произведений.
- Хорошо, только по-быстрому. Я уже опаздываю.
Поднявшись на второй этаж, они вытащили завёрнутые в простыню две картины. Развернули и прислонили их к стене.
- Вот это картины! Камилла – потрясающая художница, - заверил Юра. – Я не видел этих работ, хотя она приглашала всегда нас с женой на выставки. Ах, простить себе не могу. Видишь, я тоже виноват. Всё дела, суета, рутина… Закажи у Тузова рамки, у него станок есть. Я оплачу. И у Алексея Ивановича Баранова, в Доме художников, тоже делают рамы.
Юра посмотрел на Эдгара, он смотрел на картины и плакал. Слёзы тихо стекали одна за другой по его щекам…
- Ладно, ладно, - обнимая Эдгара, успокаивал брат брата. – Может, всё ещё обойдётся.
- Открой комод и вытащи свёрток из левого ящика, - попросил Юру Эдгар, а сам не мог оторвать глаз от картин.
- Вот, - протягивая свёрток Эдгару, сказал Юра.
- Что в нём?
- Деньги.
- Пересчитай!
Юра пересчитал деньги, раскрыл от удивления широко глаза и сказал:
- Восемь тысяч евро! Это большие для тебя деньги. Ах, Камилла, Камилла! Вот такие, как Камилла, и есть настоящая «золотая молодёжь». А то «Дом-2», «Наши»… Что-то о деньгах там в письме было, - заворачивая пакет и передавая его Эдгару, спросил Юра.
Они спустились в мастерскую, Юра хотел снять простыню с картины, которая находилась на мольберте. Но Эдгар остановил его.
- Нельзя! Пока она не разрешит.
- Подчиняюсь. Что будешь делать с машиной? – спросил Юра. – На сиденье лежит дарственная. Эдгар! Она права. Твоя машина опасна, опасна. Вылетит шаровая опора, как это у тебя уже было, и собьёшь человека или вылетишь на встречную полосу… Написала дарственную, а не генеральную доверенность - знаешь, почему? Если человек умирает, то доверенность с этого момента считается недействительной, то есть теряет свою силу. Ну, Камилла.
- Сейчас не до этого. Оставь!
- Понял! Но помни, о чём я тебе говорил. Помни, Эдгар. И, как пишет в письме Камилла, наша Камилла: «И что бы ни случилось, знай, ты – моя единственная любовь!..» Эдгар, эта строка всё объясняет. В ней столько силы! В ней душа Камиллы. Я поехал. И не вздумай глупить. Я тебя знаю.
Юра уехал. Эдгар остался в доме Камиллы. Позвонил Дильнаре. Рассказал о разговоре с Камиллой. Слегка пожурил Дильнару за то, что она всё знала и заставила его страдать и думать чёрт знает о чём.
- Я, Эдгар, может и не права, но хотела, чтобы ты, извини, прочувствовал то, что чувствовала Камилла, когда ты пропадал. Извини. Последние новости я не знала. И хорошо, что позвонил. Я была с ней в аэропорту, когда она дописывала тебе письмо. Надеюсь, ты его прочитал. Потом они с отцом зашли в накопитель – и всё… Будут новости – сообщи. И не обижайся. Прошу тебя.
- Я не обижаюсь. Спасибо тебе за всё.
- Эдгар! Она сильно тебя любит. Камилла скорее ангел, чем человек. Мы все в ней души не чаем и молимся за её выздоровление. До свидания! Всё, о чём написано в письме, я знаю, - добавила Дильнара.
* * *
ЭДГАР ЗАКРЫЛ ДОМ КАМИЛЛЫ и поехал к брату в офис на маршрутном такси № 1.
