Пока он был занят, мне следовало встать, одеться и уйти. Я отдавала себе отчёт в том, что такой поступок иначе как бегством не назовёшь. Однако трусость казалась предпочтительней стыда, который, несомненно, охватил бы меня при новой встрече с Германом.
Я села на кровати и огляделась. Платья нигде не было видно, и вывод напрашивался неутешительный: разговора с хозяином комнаты не избежать. Вздохнув, плотнее завернулась в простыню и снова обратила внимание на собаку.
– Привет, – сказала я ей.
Она поднялась, и положила лапу на постель. Я осторожно погладила мохнатую конечность, после чего её хозяйка с самым удовлетворённым видом отошла к двери в ванную.
Я опять огляделась по сторонам. Стены комнаты были выкрашены с сложный тёмно синий цвет, пол скрывало серое ковровое покрытие. В противоположном от двери углу стояло объёмное кресло, обитое мягкой на вид тканью оттенка, близкого к ковролину, его короткие черные ножки гармонировали по цвету с узкой кушеткой, вытянувшейся на всю ширину кровати. Самой примечательной деталью самой кровати являлось изголовье. Каркас, не уступающий размерам самого ложа, обтягивала структурная ткать глубокого шоколадного цвета со сложным рисунком. Его украшением служили два светильника: хромированная труба плюс белый матовый цилиндр плафона. Из серебристого металла был выполнен и каркас столика, расположенного возле окна. Чёрная матовая столешница практически не отражала свет, падающий сквозь щель, оставшуюся между тяжёлыми тёмно-коричневыми портьерами.
Завершив осмотр, я уставилась на дверь в ванную. Шум воды давно смолк. Вот щёлкнула ручка, и на пороге появился Герман. Одним полотенцем он вытирал волосы, а другое скрывало его тело от бёдер до щиколоток. Моё внимание приковала дорожка волос, воспетая во многих романах. Она интригующе скрывалась под тёмно-синей махровой тканью. К счастью, Герман не видел, что я его разглядываю, его развлекала собака. Псина обрадовалась появлению хозяина и запрыгала, издавая странные грудные звуки, больше похожие на тихий говор.
– Тише, Ярга, разбудишь гостью, – осадил её Герман, но за щёки потрепал.
– Я уже не сплю!
Мужчина замер и стянул полотенце с головы на плечи. Он медленно повернулся ко мне. Я как завороженная смотрела на его торс и не могла отвести взгляд. Он был покрыт огромным количеством шрамов. Один выделялся на фоне тонких белёсых линий. Широкий розовый росчерк пересекал правое плечо и шёл параллельно следу на лице, будто обе отметины остались после одного удара. Однако шрам на лице я помнила лишь по воспоминаниям о прошедшей ночи, потому что сейчас распущенные полосы под тяжестью воды свисали ниже плеч, а длинная чёлка скрывала правую сторону лица.
– Доброе утро, Рада, – выдавил из себя Герман и поспешил вернуться в ванную.
По-моему, он стушевался! Во всяком случае, во второй раз мужчина вышел уже в хлопковых домашних брюках. Меня съедало любопытство! Герман, в самом деле, думал, что так он выглядит приличнее?
– Я приготовлю завтрак, а ты прими душ и спускайся.
Отдав распоряжения, он сбежал. Да, именно, сбежал!
Мне ничего не оставалось, как исполнить волю хозяина комнаты. Хотя вопрос об одежде был всё ещё актуален!
Проходя мимо, я сказала собаке:
– А ты оставайся тут, Ярга!
Я произнесла странную, но яркую кличку, неожиданно для самой себя, будто хотела попробовать слово на вкус. Псина подняла голову с лап и заинтересованно посмотрела в мою сторону. Хвост несколько раз, словно для пробы, ударил по полу. Комизм ситуации заставил меня фыркнуть. Ярга сделал то же самое и приняла прежнюю позу.
Вернувшись из душа, я обнаружила аккуратно разложенное платье на кровати. И бельё. Странно, мне помнилось, что, стягивая с меня трусики, Герман не заботился об их сохранности, а нет!
– Невероятный мужчина, – пробормотала я, натягивая свои вещи.
***
В столовой меня уже ждал завтрак. Герман, видимо, решил составить мне компанию за едой. Он уже занял место за столом. Для себя я отметила, что на мужчине появилась футболка, ещё он успел расчесаться и вернуть на место повязку. Манеры тоже вернулись. Мне галантно предложили угоститься кофе, бутербродами и творогом с чем-то ягодным.
Раньше, если в компании вдруг возникало молчание, я чувствовала себя не ловко. С Германом же завтрак протекал так, будто мы супруги со стажем, и не то, чтобы нам нечего было сказать друг другу! Просто в этом не возникало необходимости. Я будто кожей чувствовала эмоции Германа. Вот он улыбнулся мне: «привет, ты прекрасно выглядишь, милая!», вот чуть коснулся руки – «ты подарила мне волшебную ночь»… Мозг отказывался адекватно воспринимать происходящее, а по телу расзивался волнительный восторг.
Когда с едой было покончено, Герман заговорил. На этот таз вслух:
– Рада, я должен кое-что объяснить, но начала я прошу тебя посмотреться в зеркало. Оно у двери.
Эйфория разом схлынула. Что не так?!
Я вскочила со стула и подбежала к зеркалу. Сначала я не поняла, для чего меня к нему направили. Все было в порядке: лицо чистое, прическа имела не самый худший вид, газа… Глаза! Они были синие!
– Чем ты меня вчера опоил? – храбро набросилась я на Германа, но к столу приближаться остереглась.
Мужчина хмуро взирал на меня, скрестив руки на груди. Вид у него был такой, словно я его обвинила во всех смертных грехах. Он медленно встал, подошёл ко мне и сжал ладонями мои предплечья. Я чувствовала себя настолько растерянной, что позволила ему это сделать.
– Успокойся, – попросил он ровным голосом, – я тебя ничем не травил. Причина произошедших изменений не во мне и даже не в тебе! Скорее всего, дело в твоей дальней родственнице. Может, в прабабке или в ком-то из более раннего поколения. Давай присядем, и я постараюсь всё объяснить.
Обхватив ладонями мои кисти, Герман направился к выходу из столовой. Когда мы оказались в гостиной, он усадил меня в кресло, а сам сел на стул напротив. К рассказу он приступил без предисловий и вступлений, будто был уверен в том, что я поверю и пойму:
– В мирах обитают существа, способные преодолевать пространство и время. Под мирами я подразумеваю не только Землю. Большинство из них находится на самых окраинах нашей Вселенной. Есть некое Министерство, оно контролирует деятельность этих необычных существ, и все они состоят у него на службе. По большей части это представители гуманоидных рас. Среди них встречаются Воины, Торговцы, Политики, Целители. Верховные посты занимают Историки, у них самая длинная продолжительность жизни и невероятно мощный интеллект.
При перемещениях в пространстве и, особенно, при перемещениях во времени возникают искажения. Они формируют спонтанные порталы, через которые в наши миры попадаю чудовища, контакт с которыми смертельно опасен для населения. Я Воин. Моя обязанность – уничтожать непрошеных гостей. Сотню лет я путешествовал по мирам и во времени, но год назад служба закончилась.
Я слушала Германа, и не знала, как реагировать! Он рассказал о лимассу и шеду, о том, ЧТО потерял за время службы. Ярга, во время монолога спокойно лежавшая у ног хозяина, тихо заскулила, когда речь зашла о хранителях, словно её сердце плакало от тоски и скорби по погибшим сородичам. Собаку было жаль.
Герман рассказал и о своей Tasimtu, которую потерял, толком не обретя, обо мне, которой передались гены древних богов… Я не могла в это поверить! У меня была самая обычная семья!
– А ты неплохо сохранился! – съязвила я, стараясь скрыть своё волнение.
– Это всё, что ты можешь сказать?! – взвился Герман.
– А что ты хочешь услышать? Я так понимаю, ты от меня ждёшь помощи в возрождении утраченных чувств, что потерял вместе с духами-хранителями. Давай, выбирай, которое будем возрождать! – я развела в стороны руки: вот она я, теперь дело за тобой!
– Да пойми же, – вскричал Герман, – мне несказанно повезло встретить тебя! На одну такую удачу приходятся тысячи неудач!
Что?! Взбудораженная кровь понеслась по венам. Меня бил мелкий озноб, а сердце бухало в ушах. Ему повезло?! Я – случайность, удача, награда за вековые страдания и мучения! Я?!
Мысли метались стайкой пугливых птах. Одна мчалась, не разбирая пути, а вслед за ней, повинуясь инстинкту, остальные. Случайностью было другое! Меня случайно очаровало обаяние Германа. По чистой случайности, я слишком долго была одна, без тепла и ласки, потому и ринулась в объятья первому встречному, от которого почувствовала искру, обещавшую вспыхнуть пламенем и согреть!
Я подняла взгляд на Германа. Он улыбался!
– Чего ты лыбишься?
Мужчина подошёл ко мне и опустился на колени как вчера вечером.
– Ты попалась! Попалась в мои сети! – заявил он. – Теперь я не сомневаюсь в том, что ты полюбишь меня и подаришь возможность любить снова. Любить тебя.
– По-моему, ты самоуверенный болван! – огрызнулась я и попыталась встать. Герман перехватил меня и усадил на кресло.
– Проснувшись сегодня, я почувствовал нечто давно забытое, но решил, что мне показалось. Теперь я знаю: ко мне вернулось Предвкушение. Тебе ведь известно, что это такое! Сколько оттенков и нюансов у этого чувства. Порой оно прекраснее самого события. И сегодня утром я вновь испытал его. О! Это тревожное и вместе с тем такое сладостное чувство! – Герман на мгновение прикрыл глаза. – Я испытал его потому, что ты мечтала о встрече со мной, предвкушала мои поцелуи и ласки. Пусть в воображении ты рисовала абстрактного мужчину, но его олицетворением стал я.
Заметив мой ошарашенный взгляд, он покачал головой:
– Мне самому сложно поверить, но я всё это почувствовал, лишь взглянув на тебя утром. Тебе было так сладко спать в моих объятьях! Сквозь твой сон струилась тонкая нить грезы, в которой ты была счастлива. В твоём сердце поселилась надежда, зыбкая, но такая желанная, что ты не будешь больше одна.
Я смотрела на него с недоверием, но была не в силах заставить его замолчать, а он продолжал плести свои сети из таких желанных слов:
– Даже сейчас твои глаза лучатся надеждой. Радужка переливается синевой, и я вижу, как вспыхивают искры Предвкушения. Не сопротивляйся, прошу! Не гони зародившееся здесь чувство!
Герман положил горячую ладонь на мою грудь. Он больше не улыбался. А сердце, моё бедное сердце, стучало о рёбра, рискуя разбиться, но прикоснуться к чужой ладони, как к живительному огню.
– Надежда – луч света во мгле, путеводная звезда заблудившегося и потерявшего самого себя во мраке отчаяния. Твоё чувство уже родилось. Оно находит отклик и в моём сердце, лечит душу, возвращает веру в счастье и любовь.
Охрипший голос Германа раздирал мою собственную душу, проникал в сознание и каким-то непостижимым образом заставлял чувствовать то, о чём он говорил, то что он пережил за долгие годы и чего лишился. Мужчина вглядывался в моё лицо, а я практически не видела его: подступившие слёзы жгли щёки. Они приносили облегчение, возвращали возможность мыслить ясно. Так было всегда. Стоило заплакать, все сомнения растворялись в солёной жидкости, будто вытекали наружу.
– Мне нужно подумать, – мой голос звучал отстранённо, почти холодно, чтобы смягчить его, я накрыла своей ладонью ладонь Германа.
Он вздрогнул от прикосновения и разочарованно уронил голову на грудь. Моё сердце сжалось, и глаза вновь увлажнились. Сострадание, вот что я чувствовала в данный момент. Сострадание к этому сильному, красивому и такому несчастному человеку. Но зачем ему моя жалость? К чему лишнее унижение, а я уверена, он чувствовал именно его! Его гордость духи-хранители не забрали, а мужская гордость в сострадании видит только жалость.
В этот миг я осознала, каких усилий Герману стоило попросить о помощи. И что он мог чувствовать, открывшись мне и потерпев фиаско? Презрение к самому себе за проявленную слабость, каковой он считал желание жить и быть целостным.
Меня охватил страх от осознания того, какую ошибку совершила, произнеся всего одну неловкую и, казалось бы, ничего не значащую фразу. В попытке загладить оплошность дрожащими пальцами я дотронулась до его волос. Герман резко встал и глухим голосом произнёс свою коронную фразу:
– Я вызову тебе такси.
Вот и всё…
Глава 8
Остаток дня я провела лёжа на диване, завернувшись в старый плед, никогда не отказывающий в тепле. Без сухого красного и без света под вечер. Я тупо смотрела в одну точку, но не видела перед собой ничего. Хотя нет, кое-что было. Образ Германа время от времени вставал перед моими глазами. Он не корил меня, не злился. Он был абсолютно безразличным, как в день нашей встречи.
Если всё то, что Герман рассказал мне утром, было правдой, а сомневаться не приходилось, поскольку зеркало упорно показывало мне вместо привычных зелёных глаз синие, я убила надежду в этом мужчине. Ещё раз. По моей вине в его и без того тяжёлой судьбе больше не ожидается даже намёка на перемены к лучшему. Шанс встретить двух Tasimtu практически невозможно!
Я понимала, что поступила неправильно, но не знала, что делать. Отвратительное чувство неизвестности возилось внутри меня, опутывая скользкими ледяными щупальцами сердце. От этого в груди болело и щемило под ложечкой.
С дивана я встала, когда сумерки уже проникли в дом. Напившись валериановой настойки, отправилась в ванную, где после душа долго смотрела в свои чужие глаза, отражавшиеся во влажном от конденсата зеркале.
По сути, мне выпал шанс вернуть к жизни человека. Мне, потерявшей всех родных и близких, прикрывавшейся одиночеством, как щитом, выпала возможность подарить Надежду тому, кто отчаялся! Растерянность и сомнения всё испортили. Ведь что может быть хуже, чем дать надежду, которая окажется пустой! Хотя, окажись кто на моём месте, согласился бы он дать кому-то надежду на любовь? Кто, будучи в здравом, уме надеется полюбить намеренно? Бред!
Завтра! Всё завтра! Истощенный разум от переизбытка информации, мыслей, терзаний отказывался работать. Не раздеваясь, я бухнулась на кровать и забылась глубоким сном без сновидений.
***
Прошла неделя, в течение которой погода радовала постоянством. Было промозгло и с небес беспрестанно лило стылой водой. Она оседала на дне моей мятущейся души. К пятнице я поняла, что боюсь захлебнуться.
Как-то вечером я шла по родной уже липовой аллее мимо голых деревьев, скинувших последние листочки. На миг мне показалось, что я иду мимо чёрных, мокрых от сырости скелетов, тянущих ко мне свои руки-ветви. Сердце дернулось и остановилось… За стеклянной дверь не горел свет. Тёмный проём лишь бликовал отражением света фар проезжающих авто.
Я подошла к лавке, стараясь разглядеть, есть ли кто-то внутри. Дернула ручку двери – заперто. Никого. Прижавшись лбом к двери, слушала гак гулко и неровно бьётся сердце: то заходится в бешеном ритме, то почти замирает. Я опоздала!
От дыхания стекло запотело, и рука сама вывела «Прости». Это привело меня в чувство. Развернувшись, я быстро зашагала прочь. Давясь горьким слезами, я изводила себя мыслями о том, что теперь всё будет как прежде – одиноко, но спокойно. Без чувств.
Глянцевый от дождя асфальт плыл под промокшими ногами. Его вид вполне соответствовал неразберихе, творившейся в душе. Я бы так и до дома дошла, устремив взгляд под ноги, но внимание привлёк непонятный клокочущий звук.
