— В том, что признаёте вы князя Квентина и его двор, но не жителей окрестностей? Что же тогда вы скажете, князь, если я принесу вам оммаж? Поклянусь быть вашим самым верным сторонником и защитником?
У меня было чувство, будто бы я попал в постановку какого-то рыцарского спектакля. Эти возвышенные слова, церемонии, мало что имеющие общего с современностью, даже сам юношеский порыв Эктора. Это было прекрасно, бесспорно. Но это было так чуждо течению времени, что я с недоумением осмотрел остальных собравшихся.
Сам князь Бостона, Квентин Кинг, этот вечносмеющийся судья поневоле, вдруг стал на миг серьёзен. Конечно, де-факто Веймут и так находился в чудовищной зависимости от Бостона. И многие видели князя Эктора лишь как одного из подчинённых князя Квентина; как князя лишь по титулу, но не по власти. Однако это публичное заявление многое значило для двора Камарильи в Бостоне. И лица собравшихся тоже стали серьёзными, торжественными, даже мрачными. И мрачнее прочих было лицо Катлера.
Подчиняясь Квентину Эктор терял свою независимость. Но получал протекцию, как и любой подданный правителя Бостона. Теперь договорённости между «Британцами» и Бостоном распространялись и на князя Веймута — и на нас, его гостей. Эктор склонил колено, чтобы мы вышли живыми с этого суда. И пускай князь Квентин отреагировал весьма легкомысленно, уверив Эктора в том, что он ничего не потеряет от этого договора, а лишь напротив — приобретёт, все присутствующие понимали, что рано или поздно Веймут окончательно сольётся с Бостоном точно так же, как это уже произошло с другими окрестными городками, кроме, быть может лежащего на севере Аркхема, обитатели которого были настроены весьма мятежно.
В тот день я понял, что далеко не всеми действиями каинитов руководит желание властвовать. Но те же, кто всё же объят жаждой повелевать жизнями остальных, в огромном количестве наводняют дворы ночи. Они — настоящие дети Каина, принявшие свою натуру. В конце концов весь мир превратиться в единую арену для подобных им; тем же, кто превыше ставит честь и преданность другим, места в новом мире не останется.
С событий суда прошла почти неделя, но я до сих пор нервно оглядывался по сторонам, пересекая улицы ночного Веймута. Рана на моём теле зажила достаточно быстро благодаря крови моего господина. Но чувство нависшей угрозы не покидает меня даже сейчас, когда, как мне кажется, князь Эктор разобрался с «Британцами».
Мне было тяжело принять новый город, владения князя Эктора. Веймут был совсем не похож на Бостон. Он был меньше — во всех отношениях: дома были преимущественно невысокими и разбросанными на достаточно большие расстояния. Город был похож на большую деревню, разросшуюся на лесистых холмах. На севере, близ гавани, дома были более старыми и плотно прижатыми друг к другу; на юге же жилых домов не было практически вовсе — вокруг заброшенного гранитного карьера никто не желал селиться, а территории ещё южнее пруда Уитмена покорялись чужаками: промышленниками и военными.
Климат здесь был практически такой же, как у меня на родине, в Квебеке. Лето было свежим — и слава Богу, ведь я ненавижу жару. Но зимы могли быть крайне суровыми. Сейчас же лишь заканчивался сентябрь. Листья деревьев уже желтели, делая этот городок по-настоящему прекрасным, на мой взгляд. Древний, гордый, облачённый в золото, и хранящий сотни и тысячи сказаний о прошлом — Веймут был под стать своему владетелю, Эктору де Кальеру.
Тем вечером планировался приём в поместье князя, величественном Грейсвилле. Принц Лливеллин и господин Чарльз были в числе приглашённых гостей, разумеется. Получил приглашение и я. Князь Эктор хотел познакомить нас с влиятельными смертными, управляющими городом в дневное время. Кроме того, в город прибыли ещё два важных гостя из числа сородичей, высокие послы Камарильи. Меня, признаться, удивило отношение князя Эктора — он обращался ко мне с таким же уважением, каким удостаивал и моего господина. Впервые я не чувствовал себя просто слугой одного из каинитов. Нет, я словно был подобен им; князь Эктор не делал различий между нами, не обращая внимания на происхождение и то, теплится ли ещё жизнь в груди или нет. Это не могло не вызывать ещё больше симпатии к нему.
Преодолевая волнообразные склоны холмов, по которым проходила дорога из центра города в Грейсвилль, чёрная с золотыми вставками двуколка строптиво тряслась, норовя сбросить меня на землю. Тряска была, конечно, не сравнима с рейсом на «Гекате», но всё же вызывала сильное раздражение. Впрочем, раздражение это было, похоже, лишь моим спутником; сидящий рядом господин Чарльз невозмутимо читал письма, полученные им этим вечером. К этому моменту он уже активно вливался в политику сородичей Новой Англии, взяв на себя часть дел князя Эктора. Я не смел прерывать его, поэтому всю дорогу мы провели в тишине.
Поместье Грейсвилль к тому моменту было отстроено лишь несколько лет назад. Это было весьма немаленькое по местным меркам строение с тремя этажами и просторной мансардой благодаря покатой крыше. Здание представляло собой центральный корпус с двумя симметрично расположенными пристройками по бокам, которые выдавались чуть вперёд, образуя ограждённую с трёх сторон площадь. На это площади находились повозки и коляски различной степени претенциозности. Было даже кажущееся невозможным, на тот момент времени, чудо немецкого инженерного гения — самодвижущийся экипаж, работающий на бензиновом двигателе внутреннего сгорания. Этот вид транспорта появится на улицах Веймута ещё не скоро; тот экземпляр, что увидели мы с господином Чарльзом, принадлежал самому важному гостю этого вечера. Не стану томить и перейду к описанию событий самого приёма.
Ещё в прихожей мы услышали музыку; ненавязчивая воздушная мелодия приглашала всех прибывших пройти вглубь, к своему источнику. Один из нанятых слуг провёл нас по хорошо освещённому коридору, стены которого украшали многочисленные портреты и пейзажи — эти работы принадлежали кисти хозяина дома, самого князя Эктора. Я мало смыслю в искусстве, но увиденное приводило меня в восторг. Особенно сильно приковывали моё внимание ночные пейзажи лесистых холмов, за которыми проглядывала бесконечная поверхность океана. Спустя годы мне даже удалось найти несколько мест, откуда Эктору и мог открыться столь захватывающий вид. Эти картины заставляли проникнуться ещё большей симпатией к Веймуту, который вначале мне казался дикой глушью.
Проход в гостиную был отделён от коридора пурпурными портьерами, подвязанными золотыми лентами. В просторной зале в момент нашего прибытия уже находилось с дюжину человек. На помосте располагался рояль, за которым сидел высушенный темнокожий старик. Плавные движения его пальцев задевали струны роскошного инструмента, наполняя дом музыкой. У помоста расположилась группа мужчин с различными духовыми инструментами; они, видимо, ожидали начала своих партий.
Собравшиеся гости являлись представителями высшего света Веймута. Господина Чарльза и меня слуга по очереди подвёл к каждому из них и представил. Преподобный Джеремайя Миллерик, растерянно смотрящий по сторонам, словно он чувствовал себя совершенно не на своём месте; владелец к тому моменту ставшего убыточным металлургического завода Шеймус Крозье, чьи вспышки раскатистого смеха порой полностью поглощали звучащую музыку; шеф полиции МакГилпин, чьё лицо было мрачным, даже скорее скорбным; и ещё один пожилой мужчина с непослушными чёрными кудрями и смуглой кожей, словно бы он большую часть жизни провёл где-нибудь в Техасе — директор веймутской старшей школы Огастес Хекс, человек, который как будто бы взглядом пронзал насквозь и меня, и господина Чарльза — так что последний даже заметно нервничал при разговоре с Хексом, а такое я не привык видеть часто. Ещё одной важной гостьей была одиозная журналистка Андреа Маллетт, урождённая де Кальер, — она была одной из многочисленных потомков князя Эктора, особенно талантливые из которых пользовались его покровительством в Веймуте.
Хозяина дома было тяжело не заметить. Эктор кружил по зале, подходя то к одному из гостей, то к другому. Сегодня на нём была бордовая длиннополая мантия, накинутая поверх тёмно-синего жилета и белоснежной сорочки, из-под расстёгнутого ворота которой выглядывал такого же тёмно-синего оттенка галстук-кашне с причудливым узором. Его волнистые волосы были собраны в высокий хвост на затылке, лишь несколько прядей спереди небрежно спадали по бокам, делая его лицо ещё более утончённым. Остальные собравшиеся, даже мы с господином Чарльзом в своих строгих чёрных костюмах и высоких галстуках с маленькими ониксами, выглядели тусклым сбродом рядом с ним. Принц Лливеллин тоже был неподалёку. Он стоял с бокалом вина, из которого он, я уверен, не сделал ни глотка, и с натянутой улыбкой вёл светскую беседу с председателем городского собрания и его женой. Принц тоже любил одеваться ярко и броско, но по неизвестной для меня причине сегодня он был облачён в тёмно-зелёный пиджак, который скорее напоминал европейский военный мундир пятидесятилетней давности. Его медные волосы были аккуратно уложены назад. В таком образе он мне казался одним из этих живущих у себя в голове и вечно невозмутимых напыщенных генералов в отставке, которых совершенно ничего не способно вывести из себя... но разумеется принц таковым не был. Напротив — я был приятно удивлён его поведением в этот вечер: ни высокомерной бравады, ни снисходительных попыток указать мне моё место. Этого, практически не было. Лливеллин вёл себя учтиво, скромно, даже я бы сказал «по-джентльменски». Причина ли этого в том, что князь Эктор попросил его вести себя особым образом? Или, быть может, принца сковывало присутствие одного из тех важных гостей — посла Камарильи?
Забавно. Вспоминаю сейчас, что когда я оказался в том окружении, в душе моей поселилось ощущение праздника и торжества. Но говоря сейчас об этом, я понимаю, как наивен я был. В тот вечер могли оборваться все наши надежды на новый дом. А, быть может, даже и наши жизни. Тот приём был чуть ли не более напряжённым противостоянием, чем предшествовавший ему суд в Бостоне.
Главными гостями, несущими эту сокрытую до поры угрозу, были два сородича. Одного из них, похожего на грызуна юношу со смешным моноклем я видел в Бостоне. Это был Иезекииль, в то время послушник бостонской капеллы дома Тремер. Он был сопровождающим молодой особы, чей внешний вид совсем не отражал истинную суть. Я говорю о леди Люсинде, грозном красном аласторе. Эта вентру принадлежала к верхушке Камарильи, тайной полиции, охотившейся на главных врагов Башни Слоновой Кости. Пускай и выглядела она как само воплощение невинности, — миниатюрная девушка с удивлённо распахнутыми серыми глазами и милой улыбкой, — на самом деле она была самым опасным человеком в комнате. Она вошла в залу последней, Иезекииль вёл её под руку, явно довольствуясь своим временным высоким положением.
Князь Эктор, едва завидев гостью, как большая цветастая цапля подпорхнул к ней.
— Леди Люсинда! — звонко воскликнул он и склонился, целуя протянутую ему руку. — Добро пожаловать в город Веймут! Вы не представляете, как же сильно я рад вашему визиту.
Люсинда холодно улыбнулась князю и окинула взглядом собравшихся. Когда её серые глаза задержались на пару мгновений на мне, я будто бы увидел малую толику её тщательно скрываемой натуры: стальная безжалостность, даже свирепость, отсутствие малейших сомнений в правильности собственных действий. Меня пробрала дрожь. Что-то из этих черт было присуще и господину Чарльзу. Но я понимал, что за принципы им движут; понимал и даже отчасти разделял их — честь, верность долгу перед близкими, справедливость. Это были вполне человеческие понятия. Что же было мотивами этой женщины я не мог осознать. Тоже верность, вероятно... верность чему-то большему, нежели я, Чарльз, Эктор, она сама, Веймут или Бостон. Несущий смерть перст Камарильи едва ли мыслил такими мелкими категориями. И едва ли этот визит в Веймут был основной её целью на этой земле. Скорее небольшое, наверняка раздражающее, отклонение от маршрута.
— Благодарю за гостеприимство, радушный хозяин, — Люсинда улыбнулась Эктору чуть шире, подошла ближе, так что слышать её мог лишь он сам, и взяла его руки в свои. — Уверена, что ты был бы рад куда сильнее, если бы меня здесь не было, Эктор. Не волнуйся, я не стану смущать тебя своим присутствием слишком долго. Только решим твоё дело и следующим вечером я покину вас.
И здесь я заметил одну особенность Люсинды, которая до сих пор остаётся вне моего понимания. Сородичи бывают разные. И с разными силами. С некоторыми я знаком, даже успел привыкнуть к ним. Как, например, к противоестественному магнетизму, который источал князь Эктор, очаровывая всех присутствующих и делая их куда более податливыми к своим словам. Эта сила использовалась им, по его собственному признанию, обычно инстинктивно, лишь подчёркивая его природную привлекательность. И в этой зале все собравшиеся были во власти этой силы, даже мои спутники — принц Лливеллин и господин Чарльз. Попал под эти чары и прибывший Иезекииль. Но не леди Люсинда. До сих пор не могу этого понять, но в тот миг я чётко ощущал, что все собравшиеся, хотят они того или нет, находятся под властью Эктора. Пусть не так навязчиво, как это происходит при использовании гипнотических трюков, но я чувствовал себя частью общего — можно это назвать моментным клубом поклонников Эктора. И я чувствовал, что леди Люсинды нет среди нас. Она казалась чужой, лишней здесь. Даже ощущался некоторый антагонизм между ними, когда в течение вечера внимание собравшихся — особенно мужчин — всё больше переводилось на эту таинственную гостью. Она была той же крови, что и князь Эктор — крови клана Королей. И она была равной ему.
Впрочем...
Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как тонкие губы Эктора вздрогнули, так что ему пришлось крепко сжать их. Люсинда усмехнулась, увидев эту реакцию. Ей доставляло немалое удовольствие чувствовать своё превосходство. Она скосила глаза вбок и бросила взгляд через плечо Эктора на стоявшего у противоположной стены залы принца Лливеллина.
— Я рада, что твой сир жив и здравствует, мой милый Эктор. Он доставил нам немало хлопот в своё время. Но я рада, что его больше нет в Списке. Пусть живёт мирной жизнью.
— Вы добры, миледи. — Эктор слегка склонил голову, прикрыв глаза. Они с Люсиндой всё ещё держались за руки, словно бы были настоящей парой. — Быть может танец?
Леди Люсинда ответила согласием. По знаку Эктора пожилой человек за роялем начал играть что-то из Грига. Приглашённые гости с парами, следуя примеру главной на этом вечере пары, вступили в мерно нарастающий круговорот вальса, оставшиеся одиночками же, включая меня самого, поспешили освободить пространство по центру залы для танцующих. В тот момент я даже потерял глазами господина Чарльза. Я присел у стены на мягкую софу, слуга любезно предложил мне выпить шампанского — едва ли оно позволило бы мне расслабиться в такой обстановке, но я хотел хоть чем-то занять себя, наблюдая за парочками, кружащими по зале.
— Что думаете о ней, месье Лессар? — раздался над моим ухом насмешливый голос принца Лливеллина.
У меня было чувство, будто бы я попал в постановку какого-то рыцарского спектакля. Эти возвышенные слова, церемонии, мало что имеющие общего с современностью, даже сам юношеский порыв Эктора. Это было прекрасно, бесспорно. Но это было так чуждо течению времени, что я с недоумением осмотрел остальных собравшихся.
Сам князь Бостона, Квентин Кинг, этот вечносмеющийся судья поневоле, вдруг стал на миг серьёзен. Конечно, де-факто Веймут и так находился в чудовищной зависимости от Бостона. И многие видели князя Эктора лишь как одного из подчинённых князя Квентина; как князя лишь по титулу, но не по власти. Однако это публичное заявление многое значило для двора Камарильи в Бостоне. И лица собравшихся тоже стали серьёзными, торжественными, даже мрачными. И мрачнее прочих было лицо Катлера.
Подчиняясь Квентину Эктор терял свою независимость. Но получал протекцию, как и любой подданный правителя Бостона. Теперь договорённости между «Британцами» и Бостоном распространялись и на князя Веймута — и на нас, его гостей. Эктор склонил колено, чтобы мы вышли живыми с этого суда. И пускай князь Квентин отреагировал весьма легкомысленно, уверив Эктора в том, что он ничего не потеряет от этого договора, а лишь напротив — приобретёт, все присутствующие понимали, что рано или поздно Веймут окончательно сольётся с Бостоном точно так же, как это уже произошло с другими окрестными городками, кроме, быть может лежащего на севере Аркхема, обитатели которого были настроены весьма мятежно.
В тот день я понял, что далеко не всеми действиями каинитов руководит желание властвовать. Но те же, кто всё же объят жаждой повелевать жизнями остальных, в огромном количестве наводняют дворы ночи. Они — настоящие дети Каина, принявшие свою натуру. В конце концов весь мир превратиться в единую арену для подобных им; тем же, кто превыше ставит честь и преданность другим, места в новом мире не останется.
***
С событий суда прошла почти неделя, но я до сих пор нервно оглядывался по сторонам, пересекая улицы ночного Веймута. Рана на моём теле зажила достаточно быстро благодаря крови моего господина. Но чувство нависшей угрозы не покидает меня даже сейчас, когда, как мне кажется, князь Эктор разобрался с «Британцами».
Мне было тяжело принять новый город, владения князя Эктора. Веймут был совсем не похож на Бостон. Он был меньше — во всех отношениях: дома были преимущественно невысокими и разбросанными на достаточно большие расстояния. Город был похож на большую деревню, разросшуюся на лесистых холмах. На севере, близ гавани, дома были более старыми и плотно прижатыми друг к другу; на юге же жилых домов не было практически вовсе — вокруг заброшенного гранитного карьера никто не желал селиться, а территории ещё южнее пруда Уитмена покорялись чужаками: промышленниками и военными.
Климат здесь был практически такой же, как у меня на родине, в Квебеке. Лето было свежим — и слава Богу, ведь я ненавижу жару. Но зимы могли быть крайне суровыми. Сейчас же лишь заканчивался сентябрь. Листья деревьев уже желтели, делая этот городок по-настоящему прекрасным, на мой взгляд. Древний, гордый, облачённый в золото, и хранящий сотни и тысячи сказаний о прошлом — Веймут был под стать своему владетелю, Эктору де Кальеру.
Тем вечером планировался приём в поместье князя, величественном Грейсвилле. Принц Лливеллин и господин Чарльз были в числе приглашённых гостей, разумеется. Получил приглашение и я. Князь Эктор хотел познакомить нас с влиятельными смертными, управляющими городом в дневное время. Кроме того, в город прибыли ещё два важных гостя из числа сородичей, высокие послы Камарильи. Меня, признаться, удивило отношение князя Эктора — он обращался ко мне с таким же уважением, каким удостаивал и моего господина. Впервые я не чувствовал себя просто слугой одного из каинитов. Нет, я словно был подобен им; князь Эктор не делал различий между нами, не обращая внимания на происхождение и то, теплится ли ещё жизнь в груди или нет. Это не могло не вызывать ещё больше симпатии к нему.
Преодолевая волнообразные склоны холмов, по которым проходила дорога из центра города в Грейсвилль, чёрная с золотыми вставками двуколка строптиво тряслась, норовя сбросить меня на землю. Тряска была, конечно, не сравнима с рейсом на «Гекате», но всё же вызывала сильное раздражение. Впрочем, раздражение это было, похоже, лишь моим спутником; сидящий рядом господин Чарльз невозмутимо читал письма, полученные им этим вечером. К этому моменту он уже активно вливался в политику сородичей Новой Англии, взяв на себя часть дел князя Эктора. Я не смел прерывать его, поэтому всю дорогу мы провели в тишине.
Поместье Грейсвилль к тому моменту было отстроено лишь несколько лет назад. Это было весьма немаленькое по местным меркам строение с тремя этажами и просторной мансардой благодаря покатой крыше. Здание представляло собой центральный корпус с двумя симметрично расположенными пристройками по бокам, которые выдавались чуть вперёд, образуя ограждённую с трёх сторон площадь. На это площади находились повозки и коляски различной степени претенциозности. Было даже кажущееся невозможным, на тот момент времени, чудо немецкого инженерного гения — самодвижущийся экипаж, работающий на бензиновом двигателе внутреннего сгорания. Этот вид транспорта появится на улицах Веймута ещё не скоро; тот экземпляр, что увидели мы с господином Чарльзом, принадлежал самому важному гостю этого вечера. Не стану томить и перейду к описанию событий самого приёма.
Ещё в прихожей мы услышали музыку; ненавязчивая воздушная мелодия приглашала всех прибывших пройти вглубь, к своему источнику. Один из нанятых слуг провёл нас по хорошо освещённому коридору, стены которого украшали многочисленные портреты и пейзажи — эти работы принадлежали кисти хозяина дома, самого князя Эктора. Я мало смыслю в искусстве, но увиденное приводило меня в восторг. Особенно сильно приковывали моё внимание ночные пейзажи лесистых холмов, за которыми проглядывала бесконечная поверхность океана. Спустя годы мне даже удалось найти несколько мест, откуда Эктору и мог открыться столь захватывающий вид. Эти картины заставляли проникнуться ещё большей симпатией к Веймуту, который вначале мне казался дикой глушью.
Проход в гостиную был отделён от коридора пурпурными портьерами, подвязанными золотыми лентами. В просторной зале в момент нашего прибытия уже находилось с дюжину человек. На помосте располагался рояль, за которым сидел высушенный темнокожий старик. Плавные движения его пальцев задевали струны роскошного инструмента, наполняя дом музыкой. У помоста расположилась группа мужчин с различными духовыми инструментами; они, видимо, ожидали начала своих партий.
Собравшиеся гости являлись представителями высшего света Веймута. Господина Чарльза и меня слуга по очереди подвёл к каждому из них и представил. Преподобный Джеремайя Миллерик, растерянно смотрящий по сторонам, словно он чувствовал себя совершенно не на своём месте; владелец к тому моменту ставшего убыточным металлургического завода Шеймус Крозье, чьи вспышки раскатистого смеха порой полностью поглощали звучащую музыку; шеф полиции МакГилпин, чьё лицо было мрачным, даже скорее скорбным; и ещё один пожилой мужчина с непослушными чёрными кудрями и смуглой кожей, словно бы он большую часть жизни провёл где-нибудь в Техасе — директор веймутской старшей школы Огастес Хекс, человек, который как будто бы взглядом пронзал насквозь и меня, и господина Чарльза — так что последний даже заметно нервничал при разговоре с Хексом, а такое я не привык видеть часто. Ещё одной важной гостьей была одиозная журналистка Андреа Маллетт, урождённая де Кальер, — она была одной из многочисленных потомков князя Эктора, особенно талантливые из которых пользовались его покровительством в Веймуте.
Хозяина дома было тяжело не заметить. Эктор кружил по зале, подходя то к одному из гостей, то к другому. Сегодня на нём была бордовая длиннополая мантия, накинутая поверх тёмно-синего жилета и белоснежной сорочки, из-под расстёгнутого ворота которой выглядывал такого же тёмно-синего оттенка галстук-кашне с причудливым узором. Его волнистые волосы были собраны в высокий хвост на затылке, лишь несколько прядей спереди небрежно спадали по бокам, делая его лицо ещё более утончённым. Остальные собравшиеся, даже мы с господином Чарльзом в своих строгих чёрных костюмах и высоких галстуках с маленькими ониксами, выглядели тусклым сбродом рядом с ним. Принц Лливеллин тоже был неподалёку. Он стоял с бокалом вина, из которого он, я уверен, не сделал ни глотка, и с натянутой улыбкой вёл светскую беседу с председателем городского собрания и его женой. Принц тоже любил одеваться ярко и броско, но по неизвестной для меня причине сегодня он был облачён в тёмно-зелёный пиджак, который скорее напоминал европейский военный мундир пятидесятилетней давности. Его медные волосы были аккуратно уложены назад. В таком образе он мне казался одним из этих живущих у себя в голове и вечно невозмутимых напыщенных генералов в отставке, которых совершенно ничего не способно вывести из себя... но разумеется принц таковым не был. Напротив — я был приятно удивлён его поведением в этот вечер: ни высокомерной бравады, ни снисходительных попыток указать мне моё место. Этого, практически не было. Лливеллин вёл себя учтиво, скромно, даже я бы сказал «по-джентльменски». Причина ли этого в том, что князь Эктор попросил его вести себя особым образом? Или, быть может, принца сковывало присутствие одного из тех важных гостей — посла Камарильи?
Забавно. Вспоминаю сейчас, что когда я оказался в том окружении, в душе моей поселилось ощущение праздника и торжества. Но говоря сейчас об этом, я понимаю, как наивен я был. В тот вечер могли оборваться все наши надежды на новый дом. А, быть может, даже и наши жизни. Тот приём был чуть ли не более напряжённым противостоянием, чем предшествовавший ему суд в Бостоне.
Главными гостями, несущими эту сокрытую до поры угрозу, были два сородича. Одного из них, похожего на грызуна юношу со смешным моноклем я видел в Бостоне. Это был Иезекииль, в то время послушник бостонской капеллы дома Тремер. Он был сопровождающим молодой особы, чей внешний вид совсем не отражал истинную суть. Я говорю о леди Люсинде, грозном красном аласторе. Эта вентру принадлежала к верхушке Камарильи, тайной полиции, охотившейся на главных врагов Башни Слоновой Кости. Пускай и выглядела она как само воплощение невинности, — миниатюрная девушка с удивлённо распахнутыми серыми глазами и милой улыбкой, — на самом деле она была самым опасным человеком в комнате. Она вошла в залу последней, Иезекииль вёл её под руку, явно довольствуясь своим временным высоким положением.
Князь Эктор, едва завидев гостью, как большая цветастая цапля подпорхнул к ней.
— Леди Люсинда! — звонко воскликнул он и склонился, целуя протянутую ему руку. — Добро пожаловать в город Веймут! Вы не представляете, как же сильно я рад вашему визиту.
Люсинда холодно улыбнулась князю и окинула взглядом собравшихся. Когда её серые глаза задержались на пару мгновений на мне, я будто бы увидел малую толику её тщательно скрываемой натуры: стальная безжалостность, даже свирепость, отсутствие малейших сомнений в правильности собственных действий. Меня пробрала дрожь. Что-то из этих черт было присуще и господину Чарльзу. Но я понимал, что за принципы им движут; понимал и даже отчасти разделял их — честь, верность долгу перед близкими, справедливость. Это были вполне человеческие понятия. Что же было мотивами этой женщины я не мог осознать. Тоже верность, вероятно... верность чему-то большему, нежели я, Чарльз, Эктор, она сама, Веймут или Бостон. Несущий смерть перст Камарильи едва ли мыслил такими мелкими категориями. И едва ли этот визит в Веймут был основной её целью на этой земле. Скорее небольшое, наверняка раздражающее, отклонение от маршрута.
— Благодарю за гостеприимство, радушный хозяин, — Люсинда улыбнулась Эктору чуть шире, подошла ближе, так что слышать её мог лишь он сам, и взяла его руки в свои. — Уверена, что ты был бы рад куда сильнее, если бы меня здесь не было, Эктор. Не волнуйся, я не стану смущать тебя своим присутствием слишком долго. Только решим твоё дело и следующим вечером я покину вас.
И здесь я заметил одну особенность Люсинды, которая до сих пор остаётся вне моего понимания. Сородичи бывают разные. И с разными силами. С некоторыми я знаком, даже успел привыкнуть к ним. Как, например, к противоестественному магнетизму, который источал князь Эктор, очаровывая всех присутствующих и делая их куда более податливыми к своим словам. Эта сила использовалась им, по его собственному признанию, обычно инстинктивно, лишь подчёркивая его природную привлекательность. И в этой зале все собравшиеся были во власти этой силы, даже мои спутники — принц Лливеллин и господин Чарльз. Попал под эти чары и прибывший Иезекииль. Но не леди Люсинда. До сих пор не могу этого понять, но в тот миг я чётко ощущал, что все собравшиеся, хотят они того или нет, находятся под властью Эктора. Пусть не так навязчиво, как это происходит при использовании гипнотических трюков, но я чувствовал себя частью общего — можно это назвать моментным клубом поклонников Эктора. И я чувствовал, что леди Люсинды нет среди нас. Она казалась чужой, лишней здесь. Даже ощущался некоторый антагонизм между ними, когда в течение вечера внимание собравшихся — особенно мужчин — всё больше переводилось на эту таинственную гостью. Она была той же крови, что и князь Эктор — крови клана Королей. И она была равной ему.
Впрочем...
Я стоял достаточно близко, чтобы увидеть, как тонкие губы Эктора вздрогнули, так что ему пришлось крепко сжать их. Люсинда усмехнулась, увидев эту реакцию. Ей доставляло немалое удовольствие чувствовать своё превосходство. Она скосила глаза вбок и бросила взгляд через плечо Эктора на стоявшего у противоположной стены залы принца Лливеллина.
— Я рада, что твой сир жив и здравствует, мой милый Эктор. Он доставил нам немало хлопот в своё время. Но я рада, что его больше нет в Списке. Пусть живёт мирной жизнью.
— Вы добры, миледи. — Эктор слегка склонил голову, прикрыв глаза. Они с Люсиндой всё ещё держались за руки, словно бы были настоящей парой. — Быть может танец?
Леди Люсинда ответила согласием. По знаку Эктора пожилой человек за роялем начал играть что-то из Грига. Приглашённые гости с парами, следуя примеру главной на этом вечере пары, вступили в мерно нарастающий круговорот вальса, оставшиеся одиночками же, включая меня самого, поспешили освободить пространство по центру залы для танцующих. В тот момент я даже потерял глазами господина Чарльза. Я присел у стены на мягкую софу, слуга любезно предложил мне выпить шампанского — едва ли оно позволило бы мне расслабиться в такой обстановке, но я хотел хоть чем-то занять себя, наблюдая за парочками, кружащими по зале.
— Что думаете о ней, месье Лессар? — раздался над моим ухом насмешливый голос принца Лливеллина.
