Около одного из домиков чего-то настойчиво ожидали кошки разного окраса, и ребята, посмеиваясь, решили, что в этом домике находится столовая. По аллеям чинно гуляли старики, некоторых из них в инвалидных колясках везли сиделки; на одной из лавочек два деда играли в шахматы.
Миновав широкую поляну, служившую здесь одновременно двором и площадью, эльфы поднялись по ступеням административного корпуса — здания с колоннами и львами, чтобы попросить разрешения пообщаться с самой старшей обитательницей пансиона — Одинцовой Мариной Филипповной. Ребят проводили в большой холл, где вокруг телевизора стояли удобные диванчики и кресла, а через некоторое время через другую дверь, ведущую в глубину корпуса, вошла низенькая старушка, сопровождаемая сиделкой.
С первого взгляда было заметно, что Марина Филипповна — женщина очень своенравная. Администраторы сказали, что она держала в страхе половину местных стариков, пока директор не догадался переселить не в меру энергичную бабушку в здание главного корпуса. И действительно, здесь она успокоилась, обзавелась подружками, с которыми вместе ходила в небольшую часовню молиться, а главным её развлечением было, когда молодая сиделка Катя нараспев читала жития святых. В облике Марины Филипповны, в самом деле, не было ни капли старческой беспомощности, хотя она совершенно ничего не видела. Эльфы отметили даже некую величавость в жесте, которым она отпустила сиделку, после того, как та подвела её к креслу и помогла устроиться.
— Кто такие, зачем пожаловали? — с ходу поинтересовалась старушка. Голос её был так строг и подозрителен, что ребята немного оробели. Ярослав вежливо представился, сказал, что он сотрудник музея, занимается изучением усадьбы Одинцова и хотел бы поговорить с Мариной Филипповной об истории старинного здания.
Услышав это, престарелая дама с такой яростью дёрнула подбородком, что сразу стало ясно: разговора не будет.
— Бездельник! Это тебя мой Алёшка подослал?! — Казалось, что незрячие, выцветшие до прозрачности тумана, глаза старушки мечут молнии. — Ограбить меня хотите? Вон! Катя! Катя! Зови милицию! Как не стыдно над бабкой издеваться, изверги!
Друзья в замешательстве переглянулись: они, конечно, предполагали, что Марина Филипповна может не захотеть с ними разговаривать, но даже представить не могли, насколько бурной окажется её реакция.
— Ключ! — шепнул Ярослав на ухо совершенно растерявшемуся Назару. — Лас, открывай браслет, иначе нас выдворят отсюда. Скорее!
Эльфёнок совсем не успел ничего подумать, а тем более — возразить, как, повинуясь внезапно вспыхнувшему звёздным светом взгляду Итиля, уже снимал с шеи цепочку с амулетом. В следующее мгновение маленький ключ легонько щёлкнул, поворачиваясь в замке, и тяжёлый браслет на руке Лунного рыцаря разомкнулся. На секунду комната осветилась фейерверком радужного сияния, и Лас восхищённо выдохнул: Наурра извещала о том, что его желание, ещё вчера казавшееся невыполнимым, исполнено.
Когда на шум прибежала сиделка, старушку уже словно подменили.
— Батюшки мои! Соколик! Миленький! — причитала она, протягивая вперёд сухие руки в желании коснуться лица Ярослава. — Подойди, хочу видеть, какой ты!
— Звали, баб Марин? — обратилась девушка к своей подопечной. Видимо, она уже привыкла к этим перепадам настроения, поскольку совершенно не удивилась, когда сразу за гневными криками услышала ласковое:
— Катенька, дочка! Неси сюда шкатулку из моей спальни. Ты знаешь какую.
Сиделка вышла, а Ярослав медленно приблизился к пожилой даме и присел на табурет рядом с её креслом.
— Марина Филипповна… — ошеломлённо проговорил он. — Значит, это были Вы?
Старушка скорбно качала головой. Из-под платка её выбивался седой локон, и он ничем не напоминал длинные чёрные пряди ведьмы Марины. Узловатые руки, осторожно и внимательно скользнув по лицу Ярослава, вслед за этим безошибочно опустились к левому запястью рыцаря, где алел припухший след, оставленный тяжёлым браслетом.
— Соколик, как же я ждала тебя, как ждала! И, дура старая, сама же напугала! Ничего, миленький, ничего: бабка Марина умеет ворожить, заживёт так, что следа не останется, — бормотала старушка. — Ты мне уста разомкнул, просил за меня Пречистую Деву, я до гробовой доски твоя должница. А то уже и не знала, кого молить: Бог не слышит, святые угодники молчат, — видно, гореть мне в аду за мои прегрешения… Но чёрт со мной, лишь бы Павлушу из ада вызволить! Столько лет снится один сон: будто он в фашистском застенке пропадает! Солнышко моё ясное, сердечко моё… И не достучаться до него ни на земле, ни на небе, потому что сама же печать на уста наложила. Жизнью своей его любовь закляла! Да кто же знал, что оно обернётся такой бедой?!
Из незрячих глаз Марины Филипповны по впалым щекам катились слёзы. Итиль молча гладил старушку по руке, а взгляд его был устремлён куда-то мимо неё, в то прошлое, которое ушло давно и безвозвратно. Лас тоже видел эти картины, потому что сейчас, как и в тот день, в подвале Замка, когда они нашли Наурру, чувствовал, будто они с Итилем — единое целое. Их сердца бились слаженно, и каждое движение эхом отзывалось в теле друг друга. Ощущение было невероятным, эльфёнок не находил ему названия, но знал, что причиной этому — каменная кошка. Словно она специально соединила силу двух рыцарей вместе, чтобы преобразить их обоих, сделать чем-то новым во имя исполнения очень важной задачи…
Сиделка принесла шкатулку, и ведьма, сняв с шеи ключ, велела Ярославу её открыть. В деревянном резном ларчике с серебряным замком хранилось несколько старых фотографий, два обручальных кольца и небольшая фарфоровая статуэтка белой чайки, распластавшей крылья над морской волной. С фотографий на ребят смотрел необыкновенно красивый молодой человек со светлыми волосами и кротким, но исполненным внутренней силы взглядом, какой обычно рисуют у святых на иконах.
— Вот он, мой Павлушенька, — с нежностью проговорила старушка. — За такую любовь и жизнь не дорога! Если бы не война, мне и жалеть-то было бы не о чем. Ещё девчонкой прикипела я к нему сердцем намертво, пошла к деревенской бабке, и та велела мне украсть имя его жены, чтобы навсегда он её позабыл. А я уже тогда служила на усадьбе и знала, что в хозяйской спальне стоит эта чайка, и будто бы подарена она молодым на свадьбу самой императрицей. Жену Павлушеньки как раз Лариской звали, что и значит — чайка. Вот я имя её украла, и всё случилось так, как говорила бабка: вскоре они разошлись, и хозяйка исчезла. Только, видно, что-то я сделала не так. Павлуша хоть Лариску свою забыл, но всю жизнь тосковал о чём-то, что было с нею связано. По ночам подолгу смотрел на звёзды, будто силясь вспомнить, а днём работал, как проклятый, чтобы только эта тоска не мучила. В последние годы дома он редко бывал, всё в разъездах. А как началась война, сказал: «Маруся, не могу я тут больше. Тяжко. Словно сильно перед Богом провинился, и никак мне этот грех не замолить». И на фронт ушёл… А я, уже провожая его, знала: не вернётся, — потому как умирать уходил. Сначала только плакала, а потом стала ведовству учиться, чтобы хоть в полночной стороне отыскать его следы. Только всё напрасно, пока тебя, соколик, не встретила! Ожила во мне надежда, потому что ты тому же Богу молишься, что и мой Павлуша, ты мою просьбу непременно передашь. А мне бы увидеть его хоть на минуточку, прощенья попросить… Пусть бы жил со своей Лариской, лишь бы из ада живым вернулся, не достался проклятым супостатам!
При этих словах в осенних сумерках раннего вечера вспыхнула радужным светом ещё одна звезда. Эльфы зажмурились от яркого блеска, а когда открыли глаза, на пороге стоял Андрей Синицын — высокий археолог с седеющими патлами всклокоченных волос и окладистой бородой. Устремив в сторону вошедшего невидящий взгляд, Марина Филипповна ахнула и схватилась за сердце:
— Павлушенька…
И ребята вдруг обратили внимание, что взгляд у Андрея совершенно тот же, как и у Павла Одинцова на фотографиях — кроткий, но исполненный внутренней силы, именно такой, какой обычно рисуют у святых на иконах. Только глаза чёрные, как угли. Не сговариваясь, даже не переглянувшись, эльфы синхронно подали Марине Филипповне руки, помогая встать, потом подвели к Андрею, а сами отошли в дальний угол комнаты, чтобы в любой момент прийти на помощь, если потребуется.
Протянув ладони в умоляющем жесте, видимо, не решаясь коснуться лица археолога, старушка бормотала:
— Живой! Сердечко моё… Павлушенька… Прости дуру грешную, прости, прости!
Не говоря ни слова, Андрей взял её руки, сжал в лёгком одобрительном жесте и поднёс к своему лицу. Коснувшись его косматой шевелюры, ведьма снова зарыдала:
— Не захотел больше красоты, чтобы такой, как я, в твоей жизни снова не случилось! Прости, прости, моя ясная звёздочка!.. Ларисой её зовут, отдаю назад твою чайку! И то, что ищешь, найдётся… только глаза мне закрой, своей рукой закрой, Павлушенька! Снята печать, мне пора…
Обхватив старушку за вздрагивающие плечи, Андрей усадил её на диванчик и тут же сделал знак эльфам, чтобы привели кого-нибудь из персонала. Ребята бегом вылетели из комнаты, но когда через несколько минут вернулись с сиделкой и медсестрой, Марина Филипповна Одинцова была уже мертва. Она лежала, откинувшись на спинку диванчика, незрячие глаза её были закрыты, а на лице застыло выражение неземного, счастливого успокоения. Едва заметно вздохнув, Андрей достал из шкатулки обручальные кольца и, надев одно на ещё тёплый палец старушки, другое повесил ей на шею, на тот же шнурок, где до этого висел ключ от шкатулки.
Покинув комнату, эльфы и археолог направились в кабинет директора сообщить об обстоятельствах смерти самой старой жительницы пансиона. Сиделка Катя подтвердила, что бабушка передала старинную шкатулку — своё самое дорогое имущество — в руки Ярославу, и теперь Лунный рыцарь уносил шкатулку с собой.
Когда Андрей с ребятами вышли из здания административного корпуса в парк, уже окутанный сумерками, Назар достал из рюкзака статуэтку каменной кошки.
— Андрей, — спросил он со вздохом. — Она сказала, ты что-то ищешь… Не это?
Бережно взяв из рук эльфёнка Наурру, археолог в зачарованном молчании долго смотрел на неё, словно всё ещё боясь поверить в такую удачу, а потом, странно улыбнувшись, проговорил:
— Спи, Маруся, я не сержусь… Кажется, скоро мы с тобой снова встретимся.
Вечером, когда темнота уже окутала город, а в окнах домов зажглись уютные огоньки, калитка, ведущая в сад Руаэллин, распахнулась. Хозяйка, как видно, очень ждала гостей, потому что следом за этим распахнулась и дверь дома. Бородатый археолог в камуфляже и берцах и два студента с рюкзаками за спиной склонили головы в молчаливом приветствии. Так же, не говоря ни слова, волшебница жестом пригласила их войти.
В кухне на столе горела тонкая церковная свеча, а рядом с ней стояла маленькая ювелирная коробочка с откинутой крышкой. Внутри на чёрном бархате поблёскивал кристалл аметиста, огранённый так необычно, что это сразу бросалось в глаза. Некоторое время волшебники и эльфы молча смотрели на трепетный огонёк свечи, потом Андрей достал из-за пазухи Наурру.
— Что ж, Светлая, — сказал он, бережно протягивая подруге каменную кошку. — Моя миссия выполнена. Маяк найден, дальше дело за тобой и остальными. А мне пора.
Ребята с тревогой переглянулись. Андрей говорил так же, как незадолго до этого говорила Марина Филипповна, и от этих слов веяло холодом тоскливой безнадежности. Что происходит? Куда он собрался уходить? Неужели Руаэллин так просто его отпустит?! Волшебница, сделай же что-нибудь, если это в твоей власти! Иначе случится непоправимое… Казалось, пространство маленькой кухни сжалось до крика, зазвенело натянутой струной — столько в нём было напряжения. Сердца эльфов взволнованно бились, сосредоточившись только на одной мысли, на одном желании.
Наконец, взяв из рук своего друга статуэтку и ласково погладив её каменные уши, Руаэллин произнесла мелодично и твёрдо:
— Да, обещание, данное тобой Братству, исполнено. Но ты также клялся служить мне, а я этого слова не возвращала. Рыцарь Утренней Звезды, знай, что ты нужен здесь — своей Королеве и её ученикам. Приказываю тебе остаться!
Опустившись на одно колено, Андрей склонил голову в почтительном поклоне.
Завороженные эльфы притихли, глядя во все глаза: перед ними были уже не Марта Всеволодовна и Андрей Синицын, а два сияющих существа, окутанные разноцветной радугой энергетических потоков, — прекрасные и чистые, совершенно неземные.
Взяв из коробочки, стоявшей на столе, кристалл аметиста, великолепная королева вставила его в круглую дырочку глаза статуэтки. И в тот же миг Наурра ожила, превратившись в крохотную кошку — изящную и почти прозрачную. Шерсть её замерцала голубоватым светом, хрустально-аметистовые глаза засияли. Издав какой-то странный звук, похожий больше на птичью трель, чем на кошачье мяуканье, она вскарабкалась вверх по разноцветной ауре Руаэллин и, оттолкнувшись лапами, словно бы для прыжка, растаяла, осенив всех присутствующих звёздными искрами.
Когда эльфы пришли в себя, то обнаружили, что уже сидят за накрытым столом вместе с археологом, а волшебница, улыбаясь и звеня колокольчиками, вплетёнными в волосы и браслеты, разливает в чашки душистый чай.
Первым зачарованную тишину нарушил Андрей:
— Что ж, Марта, приказывай! Признаться, после всего, что случилось, я чувствую себя совершенно оглушённым…
Обратив лукавый взор к ребятам, Руаэллин вдруг весело им подмигнула.
— Я велю своему рыцарю… В первую очередь, Андрей, я велю тебе побриться и сходить в парикмахерскую. Потому что сейчас мы с тобой похожи на Красавицу и Чудовище, и способны удивить кого угодно, а не только наших мальчишек!
Догадавшись, что означают эти слова, Лас от радости и удивления даже подпрыгнул на стуле. Итиль тоже догадался, но, понимая, что уйти сейчас всё равно не получится, только смущённо опустил ресницы. Однако сам Андрей ни в коем случае не думал стесняться. Издав победный клич, он провозгласил:
— Вы это слышали, братцы? Слышали?! Она согласна!!! Марта, милая, ты единственное существо на земле, ради которого я готов из чудовища стать человеком!
До поздней ночи в маленьком домике Руаэллин слышались песни, смех и весёлые разговоры. А потом эльфы ушли, оставив двух счастливых волшебников наедине.
— Итиль, я бы ни в жизнь не подумал, что у них любовь! Но как это здорово: они так друг другу подходят! Совсем, как вы с Алиэ! — говорил Назар, радостно подпрыгивая и вороша ботинками разноцветные листья, уже аккуратно собранные дворниками в большие кучи. Был выходной, и друзья снова выбрались в парк, чтобы без помех обсудить недавние события.
Ярослав вёл себя намного спокойнее, но в его карих глазах сейчас тоже сияло солнце.
— Я догадывался, что Андрей — не простой археолог, — сказал он. — Но чтобы Рыцарь ордена Элберет! С ума сойти! Если бы я знал, то сразу бы отдал ему Наурру.
— Но тогда бы ты не смог помочь Марине Филипповне, — возразил Лас.
— Верно.
Ведьму похоронили на городском кладбище рядом со своим братом — отцом Алексея Петровича. Директор музея взял на себя все хлопоты, связанные с печальным обрядом, и это послужило лишним доказательством того, насколько престарелая тётя была при жизни несправедлива к своему племяннику.
Миновав широкую поляну, служившую здесь одновременно двором и площадью, эльфы поднялись по ступеням административного корпуса — здания с колоннами и львами, чтобы попросить разрешения пообщаться с самой старшей обитательницей пансиона — Одинцовой Мариной Филипповной. Ребят проводили в большой холл, где вокруг телевизора стояли удобные диванчики и кресла, а через некоторое время через другую дверь, ведущую в глубину корпуса, вошла низенькая старушка, сопровождаемая сиделкой.
С первого взгляда было заметно, что Марина Филипповна — женщина очень своенравная. Администраторы сказали, что она держала в страхе половину местных стариков, пока директор не догадался переселить не в меру энергичную бабушку в здание главного корпуса. И действительно, здесь она успокоилась, обзавелась подружками, с которыми вместе ходила в небольшую часовню молиться, а главным её развлечением было, когда молодая сиделка Катя нараспев читала жития святых. В облике Марины Филипповны, в самом деле, не было ни капли старческой беспомощности, хотя она совершенно ничего не видела. Эльфы отметили даже некую величавость в жесте, которым она отпустила сиделку, после того, как та подвела её к креслу и помогла устроиться.
— Кто такие, зачем пожаловали? — с ходу поинтересовалась старушка. Голос её был так строг и подозрителен, что ребята немного оробели. Ярослав вежливо представился, сказал, что он сотрудник музея, занимается изучением усадьбы Одинцова и хотел бы поговорить с Мариной Филипповной об истории старинного здания.
Услышав это, престарелая дама с такой яростью дёрнула подбородком, что сразу стало ясно: разговора не будет.
— Бездельник! Это тебя мой Алёшка подослал?! — Казалось, что незрячие, выцветшие до прозрачности тумана, глаза старушки мечут молнии. — Ограбить меня хотите? Вон! Катя! Катя! Зови милицию! Как не стыдно над бабкой издеваться, изверги!
Друзья в замешательстве переглянулись: они, конечно, предполагали, что Марина Филипповна может не захотеть с ними разговаривать, но даже представить не могли, насколько бурной окажется её реакция.
— Ключ! — шепнул Ярослав на ухо совершенно растерявшемуся Назару. — Лас, открывай браслет, иначе нас выдворят отсюда. Скорее!
Эльфёнок совсем не успел ничего подумать, а тем более — возразить, как, повинуясь внезапно вспыхнувшему звёздным светом взгляду Итиля, уже снимал с шеи цепочку с амулетом. В следующее мгновение маленький ключ легонько щёлкнул, поворачиваясь в замке, и тяжёлый браслет на руке Лунного рыцаря разомкнулся. На секунду комната осветилась фейерверком радужного сияния, и Лас восхищённо выдохнул: Наурра извещала о том, что его желание, ещё вчера казавшееся невыполнимым, исполнено.
Когда на шум прибежала сиделка, старушку уже словно подменили.
— Батюшки мои! Соколик! Миленький! — причитала она, протягивая вперёд сухие руки в желании коснуться лица Ярослава. — Подойди, хочу видеть, какой ты!
— Звали, баб Марин? — обратилась девушка к своей подопечной. Видимо, она уже привыкла к этим перепадам настроения, поскольку совершенно не удивилась, когда сразу за гневными криками услышала ласковое:
— Катенька, дочка! Неси сюда шкатулку из моей спальни. Ты знаешь какую.
Сиделка вышла, а Ярослав медленно приблизился к пожилой даме и присел на табурет рядом с её креслом.
— Марина Филипповна… — ошеломлённо проговорил он. — Значит, это были Вы?
Старушка скорбно качала головой. Из-под платка её выбивался седой локон, и он ничем не напоминал длинные чёрные пряди ведьмы Марины. Узловатые руки, осторожно и внимательно скользнув по лицу Ярослава, вслед за этим безошибочно опустились к левому запястью рыцаря, где алел припухший след, оставленный тяжёлым браслетом.
— Соколик, как же я ждала тебя, как ждала! И, дура старая, сама же напугала! Ничего, миленький, ничего: бабка Марина умеет ворожить, заживёт так, что следа не останется, — бормотала старушка. — Ты мне уста разомкнул, просил за меня Пречистую Деву, я до гробовой доски твоя должница. А то уже и не знала, кого молить: Бог не слышит, святые угодники молчат, — видно, гореть мне в аду за мои прегрешения… Но чёрт со мной, лишь бы Павлушу из ада вызволить! Столько лет снится один сон: будто он в фашистском застенке пропадает! Солнышко моё ясное, сердечко моё… И не достучаться до него ни на земле, ни на небе, потому что сама же печать на уста наложила. Жизнью своей его любовь закляла! Да кто же знал, что оно обернётся такой бедой?!
Из незрячих глаз Марины Филипповны по впалым щекам катились слёзы. Итиль молча гладил старушку по руке, а взгляд его был устремлён куда-то мимо неё, в то прошлое, которое ушло давно и безвозвратно. Лас тоже видел эти картины, потому что сейчас, как и в тот день, в подвале Замка, когда они нашли Наурру, чувствовал, будто они с Итилем — единое целое. Их сердца бились слаженно, и каждое движение эхом отзывалось в теле друг друга. Ощущение было невероятным, эльфёнок не находил ему названия, но знал, что причиной этому — каменная кошка. Словно она специально соединила силу двух рыцарей вместе, чтобы преобразить их обоих, сделать чем-то новым во имя исполнения очень важной задачи…
Сиделка принесла шкатулку, и ведьма, сняв с шеи ключ, велела Ярославу её открыть. В деревянном резном ларчике с серебряным замком хранилось несколько старых фотографий, два обручальных кольца и небольшая фарфоровая статуэтка белой чайки, распластавшей крылья над морской волной. С фотографий на ребят смотрел необыкновенно красивый молодой человек со светлыми волосами и кротким, но исполненным внутренней силы взглядом, какой обычно рисуют у святых на иконах.
— Вот он, мой Павлушенька, — с нежностью проговорила старушка. — За такую любовь и жизнь не дорога! Если бы не война, мне и жалеть-то было бы не о чем. Ещё девчонкой прикипела я к нему сердцем намертво, пошла к деревенской бабке, и та велела мне украсть имя его жены, чтобы навсегда он её позабыл. А я уже тогда служила на усадьбе и знала, что в хозяйской спальне стоит эта чайка, и будто бы подарена она молодым на свадьбу самой императрицей. Жену Павлушеньки как раз Лариской звали, что и значит — чайка. Вот я имя её украла, и всё случилось так, как говорила бабка: вскоре они разошлись, и хозяйка исчезла. Только, видно, что-то я сделала не так. Павлуша хоть Лариску свою забыл, но всю жизнь тосковал о чём-то, что было с нею связано. По ночам подолгу смотрел на звёзды, будто силясь вспомнить, а днём работал, как проклятый, чтобы только эта тоска не мучила. В последние годы дома он редко бывал, всё в разъездах. А как началась война, сказал: «Маруся, не могу я тут больше. Тяжко. Словно сильно перед Богом провинился, и никак мне этот грех не замолить». И на фронт ушёл… А я, уже провожая его, знала: не вернётся, — потому как умирать уходил. Сначала только плакала, а потом стала ведовству учиться, чтобы хоть в полночной стороне отыскать его следы. Только всё напрасно, пока тебя, соколик, не встретила! Ожила во мне надежда, потому что ты тому же Богу молишься, что и мой Павлуша, ты мою просьбу непременно передашь. А мне бы увидеть его хоть на минуточку, прощенья попросить… Пусть бы жил со своей Лариской, лишь бы из ада живым вернулся, не достался проклятым супостатам!
При этих словах в осенних сумерках раннего вечера вспыхнула радужным светом ещё одна звезда. Эльфы зажмурились от яркого блеска, а когда открыли глаза, на пороге стоял Андрей Синицын — высокий археолог с седеющими патлами всклокоченных волос и окладистой бородой. Устремив в сторону вошедшего невидящий взгляд, Марина Филипповна ахнула и схватилась за сердце:
— Павлушенька…
И ребята вдруг обратили внимание, что взгляд у Андрея совершенно тот же, как и у Павла Одинцова на фотографиях — кроткий, но исполненный внутренней силы, именно такой, какой обычно рисуют у святых на иконах. Только глаза чёрные, как угли. Не сговариваясь, даже не переглянувшись, эльфы синхронно подали Марине Филипповне руки, помогая встать, потом подвели к Андрею, а сами отошли в дальний угол комнаты, чтобы в любой момент прийти на помощь, если потребуется.
Протянув ладони в умоляющем жесте, видимо, не решаясь коснуться лица археолога, старушка бормотала:
— Живой! Сердечко моё… Павлушенька… Прости дуру грешную, прости, прости!
Не говоря ни слова, Андрей взял её руки, сжал в лёгком одобрительном жесте и поднёс к своему лицу. Коснувшись его косматой шевелюры, ведьма снова зарыдала:
— Не захотел больше красоты, чтобы такой, как я, в твоей жизни снова не случилось! Прости, прости, моя ясная звёздочка!.. Ларисой её зовут, отдаю назад твою чайку! И то, что ищешь, найдётся… только глаза мне закрой, своей рукой закрой, Павлушенька! Снята печать, мне пора…
Обхватив старушку за вздрагивающие плечи, Андрей усадил её на диванчик и тут же сделал знак эльфам, чтобы привели кого-нибудь из персонала. Ребята бегом вылетели из комнаты, но когда через несколько минут вернулись с сиделкой и медсестрой, Марина Филипповна Одинцова была уже мертва. Она лежала, откинувшись на спинку диванчика, незрячие глаза её были закрыты, а на лице застыло выражение неземного, счастливого успокоения. Едва заметно вздохнув, Андрей достал из шкатулки обручальные кольца и, надев одно на ещё тёплый палец старушки, другое повесил ей на шею, на тот же шнурок, где до этого висел ключ от шкатулки.
Покинув комнату, эльфы и археолог направились в кабинет директора сообщить об обстоятельствах смерти самой старой жительницы пансиона. Сиделка Катя подтвердила, что бабушка передала старинную шкатулку — своё самое дорогое имущество — в руки Ярославу, и теперь Лунный рыцарь уносил шкатулку с собой.
Когда Андрей с ребятами вышли из здания административного корпуса в парк, уже окутанный сумерками, Назар достал из рюкзака статуэтку каменной кошки.
— Андрей, — спросил он со вздохом. — Она сказала, ты что-то ищешь… Не это?
Бережно взяв из рук эльфёнка Наурру, археолог в зачарованном молчании долго смотрел на неё, словно всё ещё боясь поверить в такую удачу, а потом, странно улыбнувшись, проговорил:
— Спи, Маруся, я не сержусь… Кажется, скоро мы с тобой снова встретимся.
Часть 13
Вечером, когда темнота уже окутала город, а в окнах домов зажглись уютные огоньки, калитка, ведущая в сад Руаэллин, распахнулась. Хозяйка, как видно, очень ждала гостей, потому что следом за этим распахнулась и дверь дома. Бородатый археолог в камуфляже и берцах и два студента с рюкзаками за спиной склонили головы в молчаливом приветствии. Так же, не говоря ни слова, волшебница жестом пригласила их войти.
В кухне на столе горела тонкая церковная свеча, а рядом с ней стояла маленькая ювелирная коробочка с откинутой крышкой. Внутри на чёрном бархате поблёскивал кристалл аметиста, огранённый так необычно, что это сразу бросалось в глаза. Некоторое время волшебники и эльфы молча смотрели на трепетный огонёк свечи, потом Андрей достал из-за пазухи Наурру.
— Что ж, Светлая, — сказал он, бережно протягивая подруге каменную кошку. — Моя миссия выполнена. Маяк найден, дальше дело за тобой и остальными. А мне пора.
Ребята с тревогой переглянулись. Андрей говорил так же, как незадолго до этого говорила Марина Филипповна, и от этих слов веяло холодом тоскливой безнадежности. Что происходит? Куда он собрался уходить? Неужели Руаэллин так просто его отпустит?! Волшебница, сделай же что-нибудь, если это в твоей власти! Иначе случится непоправимое… Казалось, пространство маленькой кухни сжалось до крика, зазвенело натянутой струной — столько в нём было напряжения. Сердца эльфов взволнованно бились, сосредоточившись только на одной мысли, на одном желании.
Наконец, взяв из рук своего друга статуэтку и ласково погладив её каменные уши, Руаэллин произнесла мелодично и твёрдо:
— Да, обещание, данное тобой Братству, исполнено. Но ты также клялся служить мне, а я этого слова не возвращала. Рыцарь Утренней Звезды, знай, что ты нужен здесь — своей Королеве и её ученикам. Приказываю тебе остаться!
Опустившись на одно колено, Андрей склонил голову в почтительном поклоне.
Завороженные эльфы притихли, глядя во все глаза: перед ними были уже не Марта Всеволодовна и Андрей Синицын, а два сияющих существа, окутанные разноцветной радугой энергетических потоков, — прекрасные и чистые, совершенно неземные.
Взяв из коробочки, стоявшей на столе, кристалл аметиста, великолепная королева вставила его в круглую дырочку глаза статуэтки. И в тот же миг Наурра ожила, превратившись в крохотную кошку — изящную и почти прозрачную. Шерсть её замерцала голубоватым светом, хрустально-аметистовые глаза засияли. Издав какой-то странный звук, похожий больше на птичью трель, чем на кошачье мяуканье, она вскарабкалась вверх по разноцветной ауре Руаэллин и, оттолкнувшись лапами, словно бы для прыжка, растаяла, осенив всех присутствующих звёздными искрами.
Когда эльфы пришли в себя, то обнаружили, что уже сидят за накрытым столом вместе с археологом, а волшебница, улыбаясь и звеня колокольчиками, вплетёнными в волосы и браслеты, разливает в чашки душистый чай.
Первым зачарованную тишину нарушил Андрей:
— Что ж, Марта, приказывай! Признаться, после всего, что случилось, я чувствую себя совершенно оглушённым…
Обратив лукавый взор к ребятам, Руаэллин вдруг весело им подмигнула.
— Я велю своему рыцарю… В первую очередь, Андрей, я велю тебе побриться и сходить в парикмахерскую. Потому что сейчас мы с тобой похожи на Красавицу и Чудовище, и способны удивить кого угодно, а не только наших мальчишек!
Догадавшись, что означают эти слова, Лас от радости и удивления даже подпрыгнул на стуле. Итиль тоже догадался, но, понимая, что уйти сейчас всё равно не получится, только смущённо опустил ресницы. Однако сам Андрей ни в коем случае не думал стесняться. Издав победный клич, он провозгласил:
— Вы это слышали, братцы? Слышали?! Она согласна!!! Марта, милая, ты единственное существо на земле, ради которого я готов из чудовища стать человеком!
До поздней ночи в маленьком домике Руаэллин слышались песни, смех и весёлые разговоры. А потом эльфы ушли, оставив двух счастливых волшебников наедине.
Эпилог
— Итиль, я бы ни в жизнь не подумал, что у них любовь! Но как это здорово: они так друг другу подходят! Совсем, как вы с Алиэ! — говорил Назар, радостно подпрыгивая и вороша ботинками разноцветные листья, уже аккуратно собранные дворниками в большие кучи. Был выходной, и друзья снова выбрались в парк, чтобы без помех обсудить недавние события.
Ярослав вёл себя намного спокойнее, но в его карих глазах сейчас тоже сияло солнце.
— Я догадывался, что Андрей — не простой археолог, — сказал он. — Но чтобы Рыцарь ордена Элберет! С ума сойти! Если бы я знал, то сразу бы отдал ему Наурру.
— Но тогда бы ты не смог помочь Марине Филипповне, — возразил Лас.
— Верно.
Ведьму похоронили на городском кладбище рядом со своим братом — отцом Алексея Петровича. Директор музея взял на себя все хлопоты, связанные с печальным обрядом, и это послужило лишним доказательством того, насколько престарелая тётя была при жизни несправедлива к своему племяннику.
