Джима определили в психиатрическую лечебницу, но прогнозы доктора Норвелла не радовали полицию: если Джим и заговорит, то не раньше, чем через полгода. Даже череда раскрытых краж после аукциона, на котором Уилл Боулз заработал больше семисот долларов, украденных участниками у друзей и родственников, не утешали шерифа: история Джима волновала его сильнее.
Жители шептались, что бедный мальчик стал убийцей поневоле: они жалели его, верили и повторяли, что он выстрелил, потому что защищался, и Риккардо, наслушавшись их, занялся самовнушением. Он убеждал себя, что Моранди тоже защищался, однако, детали убийства, как то, что Моранди вырезал кадык у живого человека, не давали оправдательным мыслям задержаться в голове. «Он убийца! Убийца! Не жертва!» — вопил рассудок, но сейчас, когда доктор Норвелл приближался к столу медсестры, просматривая записи о текущем состоянии Джима Скатборга, чаши весов в душе Риккардо пошатнулись и разбились: любовь к брату перевесила принятие, что он совершил преступление осознанно.
— Почему ты называешь санитара «призрачным детективом»? — спросил доктор Норвелл, встав у края стола. Занятый чтением, он не увидел нежданных посетителей. — Где ты откопала столь литературные образы?
— В детстве мой сын Дэвид обожал комиксы про «Доктора Мистика». И когда этот уродец с квадратным подбородком, — Анита покосилась на санитара, топтавшегося в коридоре, — переступил порог лечебницы, я накинула ему на плечи красную тряпку. Не отличить от Доктора Мистика! А второй стал «Вампиром», потому что припёрся следом за дружком, — Норвелл улыбнулся. — Ты не читал эти истории, Джеймс? Хочешь, я поищу в гараже комиксы, если они, конечно, не развалились от времени вместе со мной?
Он закрыл папку и передал Аните.
— Риккардо? — удивился Норвелл и глянул на Далию. — А вы кто?
— Сестра! — брякнула она первое, что пришло в голову.
Анита усмехнулась.
— Одно лицо!
Норвелл перевёл взгляд на Риккардо.
— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?
— Нет, — ответил он. — То есть да! Я…в общем…
— Смелее, приятель! — Анита вытащила сигарету из пачки.
Риккардо набрал полную грудь воздуха.
— Я пришёл к брату, — выпалил он на одном дыхании.
Они обменялись долгим взглядом.
— Несовершеннолетние не могут навещать пациентов, — ответил Норвелл. Он смотрел, как пальцы Риккардо касаются пальцев Далии, переплетаются с ними. — Это была ваша инициатива, мисс?
— Нет, — ответила Далия.
— Да! — гаркнула Анита. — Ты привела его сюда. Не стоит лгать в психиатрической лечебнице, детка. Здесь безошибочно определяют лжецов и помещают их в свободные комнаты. А ещё…
Норвелл жестом прервал речь медсестры. Она закурила.
Норвелл колебался. Вдумчивый взгляд, прикованный к пальцам Риккардо, блуждавшим по ладони Далии, сместился на его пылающие щёки.
— Я сделаю для тебя исключение, Риккардо, — сказал Норвелл. Риккардо стиснул руку Далии, — если ты пообещаешь мне, что мы обсудим вашу встречу с Моранди завтра на приёме.
— Я обещаю.
Норвелл подозвал «призрачного детектива».
— Подготовьте пациента из тридцать третьей комнаты.
— Хорошо, доктор Норвелл! — санитар побежал по коридору.
— Анита, проводи Риккардо на второй этаж.
Она выбросила недокуренную сигарету в банку.
— Как скажешь, Джеймс, — Анита выползла из-за стола. Спиной она закрывала плакат «Не курить!».
— Я подожду тебя на улице, — пробормотала Далия и проскользнула к выходу.
Риккардо растерялся. Он не ждал, что Далия пойдёт к Моранди вместе с ним, и всё же её присутствие, хотя бы здесь, внизу, добавляло сил и храбрости, словно она могла спасти его от неизвестности, подстерегающей на втором этаже.
Дверь заскрипела, впустив в лечебницу прохладный воздух, и захлопнулась.
Тяжёлая рука Норвелла опустилась на плечо Риккардо.
— Если после разговора с ним ты поймёшь, что не справляешься с эмоциями, скажи Аните. Она отведёт тебя в мой кабинет.
Риккардо кивнул. Слова благодарности вертелись на языке, но не срывались, точно Риккардо завещал свой язык морской ведьме в обмен на встречу с братом.
— Идём, парень! — Анита зацокала маленькими стёсанными каблуками по коридору.
Риккардо поспешил за ней, но через мгновение отстал и обернулся: навалившись на стол, Норвелл делал пометки в папке Джима Скатборга.
— Не отставай! — приказной тон медсестры встряхнул мысли, теснившиеся в голове Риккардо. Он настиг Аниту, и они пошли по коридору нога в ногу.
Коридор казался бесконечным, а комнаты с пациентами — бесчисленными. Риккардо насчитал сто шагов, как Анита предупредила:
— Если зазеваешься ещё раз, я схвачу тебя за шею и прижму твоё лицо к окошку, и ты увидишь чей-то глаз. Они любят подглядывать, если им выпадает такая возможность.
— Почему они кричат? Им больно?
Крики, стоны, шёпот, заунывные молитвы мужчин и женщин, — всё сливалось в единый непереносимый звук, будто за дверью каждой комнаты священник проводил обряд экзорцизма, и демоны, рвущиеся на свободу, сыпали проклятиями на мёртвом языке.
— Они сумасшедшие. Им колют такие препараты, что они мать от дьявола не отличат.
— Ему тоже? — ужаснулся Риккардо.
— А он что, какой-то особенный? — Анита глянула на Риккардо через плечо и усмехнулась. — Расслабься, парень. Ему не колют. Он не буйный.
Двести три шага они молчали, а на двести четвёртом Анита сказала:
— Наконец-то он увидит свежее лицо за три года. А то всё Джеймс, я, бестолковые санитары и папаша.
— Какой папаша?
— Ваш папаша, — она бросила на него короткий взгляд, — у вас же один отец? Вы похожи. Только ты не лохматый.
На лице Риккардо отразилось нескрываемое отвращение.
— Отец приходит?
— Каждую неделю. Не помню, чтобы он пропустил хоть один визит. Правда, в последние три месяца твой брат неразговорчив. Он заходит в комнату, видит папашу и стучит санитару, чтобы тот увёл его назад в камеру. Не знаю, зачем он соглашается на встречи. Наверное, ожидает увидеть вместо папаши кого-нибудь другого? — она повернулась на Риккардо с ироничной ухмылкой, но он, терзаемый злостью и недоумением, не заметил её взгляд. — Если уродец не проболтается, твоего брата ждёт сюрприз.
Обида на отца выплеснулась тихим всхлипом заглушённым мычанием женщины, чьё смотровое окошко на ходу закрыла Анита. Отец, который после суда заявил, что Моранди для него умер, который запретил произносить имя старшего сына вслух, навещает его на протяжении трёх лет каждую неделю. Сколько раз Риккардо просил отца о встрече с братом, сколько раз хотел о нём поговорить — ответ оставался неизменным: забудь о существовании этого человека. Этого человека — в глазах отца Моранди потерял не только свободу и семью, но и личность.
Откровение медсестры взбудоражило Риккардо. Поступок отца не вязался с логикой, зато сулил надежду, что придёт день, когда сердце отца оттает, и они смело обсудят произошедшее.
Анита отпёрла щеколду неприметной двери в конце коридора: пахнуло лекарствами, и запах, осевший на лестничном пролёте, был гуще, чем на первом этаже.
— Мы называем это комнатой для свиданий, — Анита поднималась по ступенькам, виляя бёдрами как молодая девушка, — хотя посетители в лечебнице — редкость. К сумасшедшим не приходят, но они не жалуются — общаются с воображаемыми друзьями, а вот преступников вроде твоего брата иногда навещают, — она распахнула дверь, и они очутились в очередном бесконечном коридоре. — Странное дело: в городе есть психиатрическая лечебница, но нет тюрьмы. Я думаю, это о многом говорит. Ты так не считаешь? — Риккардо молча следовал за ней по пятам. — Мы поставили решётки, потому что эти непризнанные Чарльзы Мэнсоны 3 бьются головой об окна. Господи, как жаль, что я не психиатр как Джеймс! Я колола бы им по три укола в задницу, чтобы единственное, что они могли делать весь день — лежать на животе!
— Они хотят разбить стекло и сбежать?
— Куда они сбегут? — Анита прыснула. — Здесь, конечно, не отель Лас-Вегаса, но лучше, чем в тюрьме. Они понимают, куда отправятся, если нарушат порядок, поэтому сидят тихо-тихо, пока кто-нибудь по соседству не начнёт орать. Сумасшедшие как дети: закричит один — подхватит следующий и так по цепочке, а их крики сводят с ума тех, кто попал в лечебницу не по причине душевной болезни. Они долбятся об окна, потому что их ночные кошмары оживают в воплях сумасшедших: их жертвы напоминают о себе через психов. Они вспоминают тех, кого убили, — повторила Анита и резко остановилась.
— И что потом? — спросил Риккардо, чуть не врезавшись в неё.
Она развернулась к нему.
— Потом прибегают санитары и колют им успокоительное. Они получают препараты, не предназначенные для них, а всё потому, что раскаиваются в совершённом преступлении, — Анита улыбнулась. — Как я уже говорила, ему не колют. Он не сожалеет об убийстве.
— Ложь, — прошипел Риккардо.
Она вынула из кармана халата связку ключей.
— Нет. Он сам сказал об этом Джеймсу.
Анита вставила железный ключ в замочную скважину, крутанула его и повернула круглую дверную ручку.
— У вас будет пять минут, — предупредила Анита. Она затолкала Риккардо в узкую комнату и нажала на выключатель: с гудением и треском зажглись люминесцентные лампы. — Ты можешь выйти раньше, если захочешь. Но учти: если испугаешься и выскочишь — обратно не пущу. Удачи, парень, — Анита вышла из помещения.
Металлический стол, расположенный по центру, занимал всю ширину холодной белостенной комнаты, а разделительное стекло, установленное на нём, почти достигало низкого потолка.
Риккардо хватило шести шагов, чтобы дойти до стула, тоже металлического, наполовину задвинутого под стол, и вернуться к двери.
По ту сторону стекла, будто рождественские колокольчики, звякнули ключи. Щёлкнул замок. Риккардо прилип спиной к двери и нащупал ручку: страх сковал грудь, лёг на неё большой кошкой, стащившей у хозяина конфету, и она играется с ней, рвёт фантик, чтобы добраться до шоколада, — страх рвал грудь Риккардо, чтобы добраться до его сердца. Риккардо отпустил ручку и выдохнул, согнал кошку: как кошка лизнёт конфету и убежит, так страх попробует любовь и растворится.
Невидимая рука открыла дверь. В комнату вошёл человек в белой одежде, похожей на тюремную робу. Он держал руки за спиной и смотрел в пол, а его чёрные вьющиеся волосы падали на смуглое лицо.
Риккардо сжал кулаки. Голос, отданный за эту встречу, не возвращался.
Человек поднял глаза на визитёра. Его пристальный безэмоциональный взгляд скользнул по лицу Риккардо. Риккардо разжал кулаки. Человек расслабил и опустил руки; взгляд, по-прежнему пристальный, стал тревожным, тоскливым. Человек улыбнулся: он не вытирал скатывающиеся по щекам слёзы, лишь смотрел, не моргая, не шевелясь, точно боялся, что Риккардо — видение, которое исчезнет, если он сдвинется с места.
Риккардо стоял у двери: большая кошка, спрыгнувшая с груди, теперь тёрлась об ноги, связывала их путами. Заворожённый и скованный, с затаённым дыханием он горел под немигающим взглядом человека, замершего у другой двери.
Человек приблизился к столу, его губы дрожали.
Он прижал ладонь к стеклу.
— Птенчик мой.
Нежный, до боли необходимый эти три года голос разорвал путы.
Риккардо подлетел к столу и сшиб стул, грохнувшийся об пол.
— Моранди, — прошептал Риккардо. Он стучал по стеклу, но оно не поддавалось.
— Не разобьёшь, не разобьёшь, — улыбался Моранди. Риккардо прижал свою ладонь к ладони брата: он помнил тепло его руки и был уверен, что чувствует его сейчас. — Как ты? — он сел. Риккардо, не отлепляя руки от стекла, поднял стул и опустился на него.
Говорить не хотелось. Хотелось обнять, уткнуться носом в шею Моранди и разрыдаться, как тогда, в Сицилии, когда Риккардо споткнулся о лейку и упал, а Моранди взял его на руки и, успокаивая, гладил по голове.
Риккардо упёрся лбом в стекло, затем прижался виском, щекой: он ласкался к брату, и Моранди касался его волос через стекло.
Риккардо приложил к стеклу вторую руку. Моранди поступил также.
Они жадно смотрели друг другу в родные глаза, в которых для них отражался весь мир.
— Я скучаю, — сказал Риккардо.
Моранди издал страдальческий вздох, на секунду опустил голову так, что Риккардо увидел макушку брата, и снова, улыбаясь, вгляделся в его лицо.
— Я тоже безумно скучаю, птенчик, — Риккардо убрал руку и прислонил к стеклу щёку. Моранди потёр стекло большим пальцем. — Прости меня.
Риккардо не плакал: улыбка Моранди, пропитанная слезами, согревала и уберегала его от собственных слёз.
Услышав звук открывающейся двери, Риккардо в ужасе выпрямился, прижал ладонь к следу, оставшемуся от щеки, и подвинулся на край стула. Пять минут, казавшиеся в коридоре вечностью, — слишком скромная награда за трёхлетнее ожидание.
Санитар вошёл в комнату, играясь со связкой ключей.
— Пожалуйста, — взмолился Моранди, посмотрев на него, — ещё одна минута!
— Извини, приятель, но ты знаешь правила.
Моранди уронил руки. Он повернулся к Риккардо, приложил два пальца к губам и коснулся ими стекла.
— Я люблю тебя, — Моранди встал и, в последний раз улыбнувшись Риккардо, спрятал руки за спину и подошёл к санитару.
— Я приду! — крикнул Риккардо ему в спину. — Слышишь? Я обязательно приду ещё раз! Много раз! Твои окна выходят на дорогу? Я буду приходить и стоять под окнами, если доктор Норвелл не впустит меня в лечебницу! — санитар вывел Моранди из комнаты.
Риккардо не знал, сколько просидел в одиночестве. Его руки сползали по стеклу, и он гипнотизировал взглядом дверь, веря, что она вот-вот распахнётся, что санитар, сжалившись, позволит им с Моранди поговорить ещё немного, но чуда не произошло и дверь не распахнулась.
В коридоре Анита подпирала стену.
— Я разочарована, — сказала медсестра, когда Риккардо вышел. — Я думала, ты заночуешь в нашей лечебнице, — она просунула руку в комнату и выключила свет. — К Джеймсу или к девчонке?
— Домой.
— Ага, конечно, — Анита повернула ключ, — только распоряжусь, чтобы тебе предоставили личный автомобиль для поездки, — она бросила связку в карман. — Мальчик мой, если я буду жалеть каждого, кто переступает порог данного заведения, я свихнусь. Так что мне глубоко наплевать, что сейчас творится в твоей тонкой маленькой душонке, я жду ответ на конкретный вопрос.
— К девушке.
Они молча спустились на первый этаж.
Анита протиснулась за свой стол и закурила.
— До свидания, — сказал Риккардо. Ответом ему был клуб дыма.
Риккардо толкнул дверь.
Далия сидела на заднем колесе «каракатицы». Услышав скрип открывающейся двери, она вскочила на ноги.
Риккардо дошёл до середины гравийной дорожки и остановился.
— Ты в порядке? — спросила Далия, сомкнув руки.
Риккардо закричал. Он сложился пополам и кричал во весь голос: лопнувший в его «тонкой маленькой душонке» нарыв доставлял нестерпимую боль, и слёзы, которые Риккардо сдерживал в комнате, хлынули наружу.
Далия не утешала его. Она отвела взгляд и ждала, когда Риккардо успокоится сам.
Его терзания продолжались недолго и закончились также внезапно, как начались.
Риккардо подошёл к велосипедам и Далия подняла «каракатицу».
— Я была рада познакомиться с тобой, Риккардо.
Он поднял на неё глаза.
— Что?
— Третье предупреждение. Последнее и, пожалуй, самое непростительное. Твоя мама…
— Я не скажу!
— Не скажешь ты — скажет другой.
— Она не узнает.
Жители шептались, что бедный мальчик стал убийцей поневоле: они жалели его, верили и повторяли, что он выстрелил, потому что защищался, и Риккардо, наслушавшись их, занялся самовнушением. Он убеждал себя, что Моранди тоже защищался, однако, детали убийства, как то, что Моранди вырезал кадык у живого человека, не давали оправдательным мыслям задержаться в голове. «Он убийца! Убийца! Не жертва!» — вопил рассудок, но сейчас, когда доктор Норвелл приближался к столу медсестры, просматривая записи о текущем состоянии Джима Скатборга, чаши весов в душе Риккардо пошатнулись и разбились: любовь к брату перевесила принятие, что он совершил преступление осознанно.
— Почему ты называешь санитара «призрачным детективом»? — спросил доктор Норвелл, встав у края стола. Занятый чтением, он не увидел нежданных посетителей. — Где ты откопала столь литературные образы?
— В детстве мой сын Дэвид обожал комиксы про «Доктора Мистика». И когда этот уродец с квадратным подбородком, — Анита покосилась на санитара, топтавшегося в коридоре, — переступил порог лечебницы, я накинула ему на плечи красную тряпку. Не отличить от Доктора Мистика! А второй стал «Вампиром», потому что припёрся следом за дружком, — Норвелл улыбнулся. — Ты не читал эти истории, Джеймс? Хочешь, я поищу в гараже комиксы, если они, конечно, не развалились от времени вместе со мной?
Он закрыл папку и передал Аните.
— Риккардо? — удивился Норвелл и глянул на Далию. — А вы кто?
— Сестра! — брякнула она первое, что пришло в голову.
Анита усмехнулась.
— Одно лицо!
Норвелл перевёл взгляд на Риккардо.
— Что ты тут делаешь? Что-то случилось?
— Нет, — ответил он. — То есть да! Я…в общем…
— Смелее, приятель! — Анита вытащила сигарету из пачки.
Риккардо набрал полную грудь воздуха.
— Я пришёл к брату, — выпалил он на одном дыхании.
Они обменялись долгим взглядом.
— Несовершеннолетние не могут навещать пациентов, — ответил Норвелл. Он смотрел, как пальцы Риккардо касаются пальцев Далии, переплетаются с ними. — Это была ваша инициатива, мисс?
— Нет, — ответила Далия.
— Да! — гаркнула Анита. — Ты привела его сюда. Не стоит лгать в психиатрической лечебнице, детка. Здесь безошибочно определяют лжецов и помещают их в свободные комнаты. А ещё…
Норвелл жестом прервал речь медсестры. Она закурила.
Норвелл колебался. Вдумчивый взгляд, прикованный к пальцам Риккардо, блуждавшим по ладони Далии, сместился на его пылающие щёки.
— Я сделаю для тебя исключение, Риккардо, — сказал Норвелл. Риккардо стиснул руку Далии, — если ты пообещаешь мне, что мы обсудим вашу встречу с Моранди завтра на приёме.
— Я обещаю.
Норвелл подозвал «призрачного детектива».
— Подготовьте пациента из тридцать третьей комнаты.
— Хорошо, доктор Норвелл! — санитар побежал по коридору.
— Анита, проводи Риккардо на второй этаж.
Она выбросила недокуренную сигарету в банку.
— Как скажешь, Джеймс, — Анита выползла из-за стола. Спиной она закрывала плакат «Не курить!».
— Я подожду тебя на улице, — пробормотала Далия и проскользнула к выходу.
Риккардо растерялся. Он не ждал, что Далия пойдёт к Моранди вместе с ним, и всё же её присутствие, хотя бы здесь, внизу, добавляло сил и храбрости, словно она могла спасти его от неизвестности, подстерегающей на втором этаже.
Дверь заскрипела, впустив в лечебницу прохладный воздух, и захлопнулась.
Тяжёлая рука Норвелла опустилась на плечо Риккардо.
— Если после разговора с ним ты поймёшь, что не справляешься с эмоциями, скажи Аните. Она отведёт тебя в мой кабинет.
Риккардо кивнул. Слова благодарности вертелись на языке, но не срывались, точно Риккардо завещал свой язык морской ведьме в обмен на встречу с братом.
— Идём, парень! — Анита зацокала маленькими стёсанными каблуками по коридору.
Риккардо поспешил за ней, но через мгновение отстал и обернулся: навалившись на стол, Норвелл делал пометки в папке Джима Скатборга.
— Не отставай! — приказной тон медсестры встряхнул мысли, теснившиеся в голове Риккардо. Он настиг Аниту, и они пошли по коридору нога в ногу.
Коридор казался бесконечным, а комнаты с пациентами — бесчисленными. Риккардо насчитал сто шагов, как Анита предупредила:
— Если зазеваешься ещё раз, я схвачу тебя за шею и прижму твоё лицо к окошку, и ты увидишь чей-то глаз. Они любят подглядывать, если им выпадает такая возможность.
— Почему они кричат? Им больно?
Крики, стоны, шёпот, заунывные молитвы мужчин и женщин, — всё сливалось в единый непереносимый звук, будто за дверью каждой комнаты священник проводил обряд экзорцизма, и демоны, рвущиеся на свободу, сыпали проклятиями на мёртвом языке.
— Они сумасшедшие. Им колют такие препараты, что они мать от дьявола не отличат.
— Ему тоже? — ужаснулся Риккардо.
— А он что, какой-то особенный? — Анита глянула на Риккардо через плечо и усмехнулась. — Расслабься, парень. Ему не колют. Он не буйный.
Двести три шага они молчали, а на двести четвёртом Анита сказала:
— Наконец-то он увидит свежее лицо за три года. А то всё Джеймс, я, бестолковые санитары и папаша.
— Какой папаша?
— Ваш папаша, — она бросила на него короткий взгляд, — у вас же один отец? Вы похожи. Только ты не лохматый.
На лице Риккардо отразилось нескрываемое отвращение.
— Отец приходит?
— Каждую неделю. Не помню, чтобы он пропустил хоть один визит. Правда, в последние три месяца твой брат неразговорчив. Он заходит в комнату, видит папашу и стучит санитару, чтобы тот увёл его назад в камеру. Не знаю, зачем он соглашается на встречи. Наверное, ожидает увидеть вместо папаши кого-нибудь другого? — она повернулась на Риккардо с ироничной ухмылкой, но он, терзаемый злостью и недоумением, не заметил её взгляд. — Если уродец не проболтается, твоего брата ждёт сюрприз.
Обида на отца выплеснулась тихим всхлипом заглушённым мычанием женщины, чьё смотровое окошко на ходу закрыла Анита. Отец, который после суда заявил, что Моранди для него умер, который запретил произносить имя старшего сына вслух, навещает его на протяжении трёх лет каждую неделю. Сколько раз Риккардо просил отца о встрече с братом, сколько раз хотел о нём поговорить — ответ оставался неизменным: забудь о существовании этого человека. Этого человека — в глазах отца Моранди потерял не только свободу и семью, но и личность.
Откровение медсестры взбудоражило Риккардо. Поступок отца не вязался с логикой, зато сулил надежду, что придёт день, когда сердце отца оттает, и они смело обсудят произошедшее.
Анита отпёрла щеколду неприметной двери в конце коридора: пахнуло лекарствами, и запах, осевший на лестничном пролёте, был гуще, чем на первом этаже.
— Мы называем это комнатой для свиданий, — Анита поднималась по ступенькам, виляя бёдрами как молодая девушка, — хотя посетители в лечебнице — редкость. К сумасшедшим не приходят, но они не жалуются — общаются с воображаемыми друзьями, а вот преступников вроде твоего брата иногда навещают, — она распахнула дверь, и они очутились в очередном бесконечном коридоре. — Странное дело: в городе есть психиатрическая лечебница, но нет тюрьмы. Я думаю, это о многом говорит. Ты так не считаешь? — Риккардо молча следовал за ней по пятам. — Мы поставили решётки, потому что эти непризнанные Чарльзы Мэнсоны 3 бьются головой об окна. Господи, как жаль, что я не психиатр как Джеймс! Я колола бы им по три укола в задницу, чтобы единственное, что они могли делать весь день — лежать на животе!
— Они хотят разбить стекло и сбежать?
— Куда они сбегут? — Анита прыснула. — Здесь, конечно, не отель Лас-Вегаса, но лучше, чем в тюрьме. Они понимают, куда отправятся, если нарушат порядок, поэтому сидят тихо-тихо, пока кто-нибудь по соседству не начнёт орать. Сумасшедшие как дети: закричит один — подхватит следующий и так по цепочке, а их крики сводят с ума тех, кто попал в лечебницу не по причине душевной болезни. Они долбятся об окна, потому что их ночные кошмары оживают в воплях сумасшедших: их жертвы напоминают о себе через психов. Они вспоминают тех, кого убили, — повторила Анита и резко остановилась.
— И что потом? — спросил Риккардо, чуть не врезавшись в неё.
Она развернулась к нему.
— Потом прибегают санитары и колют им успокоительное. Они получают препараты, не предназначенные для них, а всё потому, что раскаиваются в совершённом преступлении, — Анита улыбнулась. — Как я уже говорила, ему не колют. Он не сожалеет об убийстве.
— Ложь, — прошипел Риккардо.
Она вынула из кармана халата связку ключей.
— Нет. Он сам сказал об этом Джеймсу.
Анита вставила железный ключ в замочную скважину, крутанула его и повернула круглую дверную ручку.
— У вас будет пять минут, — предупредила Анита. Она затолкала Риккардо в узкую комнату и нажала на выключатель: с гудением и треском зажглись люминесцентные лампы. — Ты можешь выйти раньше, если захочешь. Но учти: если испугаешься и выскочишь — обратно не пущу. Удачи, парень, — Анита вышла из помещения.
Металлический стол, расположенный по центру, занимал всю ширину холодной белостенной комнаты, а разделительное стекло, установленное на нём, почти достигало низкого потолка.
Риккардо хватило шести шагов, чтобы дойти до стула, тоже металлического, наполовину задвинутого под стол, и вернуться к двери.
По ту сторону стекла, будто рождественские колокольчики, звякнули ключи. Щёлкнул замок. Риккардо прилип спиной к двери и нащупал ручку: страх сковал грудь, лёг на неё большой кошкой, стащившей у хозяина конфету, и она играется с ней, рвёт фантик, чтобы добраться до шоколада, — страх рвал грудь Риккардо, чтобы добраться до его сердца. Риккардо отпустил ручку и выдохнул, согнал кошку: как кошка лизнёт конфету и убежит, так страх попробует любовь и растворится.
Невидимая рука открыла дверь. В комнату вошёл человек в белой одежде, похожей на тюремную робу. Он держал руки за спиной и смотрел в пол, а его чёрные вьющиеся волосы падали на смуглое лицо.
Риккардо сжал кулаки. Голос, отданный за эту встречу, не возвращался.
Человек поднял глаза на визитёра. Его пристальный безэмоциональный взгляд скользнул по лицу Риккардо. Риккардо разжал кулаки. Человек расслабил и опустил руки; взгляд, по-прежнему пристальный, стал тревожным, тоскливым. Человек улыбнулся: он не вытирал скатывающиеся по щекам слёзы, лишь смотрел, не моргая, не шевелясь, точно боялся, что Риккардо — видение, которое исчезнет, если он сдвинется с места.
Риккардо стоял у двери: большая кошка, спрыгнувшая с груди, теперь тёрлась об ноги, связывала их путами. Заворожённый и скованный, с затаённым дыханием он горел под немигающим взглядом человека, замершего у другой двери.
Человек приблизился к столу, его губы дрожали.
Он прижал ладонь к стеклу.
— Птенчик мой.
Нежный, до боли необходимый эти три года голос разорвал путы.
Риккардо подлетел к столу и сшиб стул, грохнувшийся об пол.
— Моранди, — прошептал Риккардо. Он стучал по стеклу, но оно не поддавалось.
— Не разобьёшь, не разобьёшь, — улыбался Моранди. Риккардо прижал свою ладонь к ладони брата: он помнил тепло его руки и был уверен, что чувствует его сейчас. — Как ты? — он сел. Риккардо, не отлепляя руки от стекла, поднял стул и опустился на него.
Говорить не хотелось. Хотелось обнять, уткнуться носом в шею Моранди и разрыдаться, как тогда, в Сицилии, когда Риккардо споткнулся о лейку и упал, а Моранди взял его на руки и, успокаивая, гладил по голове.
Риккардо упёрся лбом в стекло, затем прижался виском, щекой: он ласкался к брату, и Моранди касался его волос через стекло.
Риккардо приложил к стеклу вторую руку. Моранди поступил также.
Они жадно смотрели друг другу в родные глаза, в которых для них отражался весь мир.
— Я скучаю, — сказал Риккардо.
Моранди издал страдальческий вздох, на секунду опустил голову так, что Риккардо увидел макушку брата, и снова, улыбаясь, вгляделся в его лицо.
— Я тоже безумно скучаю, птенчик, — Риккардо убрал руку и прислонил к стеклу щёку. Моранди потёр стекло большим пальцем. — Прости меня.
Риккардо не плакал: улыбка Моранди, пропитанная слезами, согревала и уберегала его от собственных слёз.
Услышав звук открывающейся двери, Риккардо в ужасе выпрямился, прижал ладонь к следу, оставшемуся от щеки, и подвинулся на край стула. Пять минут, казавшиеся в коридоре вечностью, — слишком скромная награда за трёхлетнее ожидание.
Санитар вошёл в комнату, играясь со связкой ключей.
— Пожалуйста, — взмолился Моранди, посмотрев на него, — ещё одна минута!
— Извини, приятель, но ты знаешь правила.
Моранди уронил руки. Он повернулся к Риккардо, приложил два пальца к губам и коснулся ими стекла.
— Я люблю тебя, — Моранди встал и, в последний раз улыбнувшись Риккардо, спрятал руки за спину и подошёл к санитару.
— Я приду! — крикнул Риккардо ему в спину. — Слышишь? Я обязательно приду ещё раз! Много раз! Твои окна выходят на дорогу? Я буду приходить и стоять под окнами, если доктор Норвелл не впустит меня в лечебницу! — санитар вывел Моранди из комнаты.
Риккардо не знал, сколько просидел в одиночестве. Его руки сползали по стеклу, и он гипнотизировал взглядом дверь, веря, что она вот-вот распахнётся, что санитар, сжалившись, позволит им с Моранди поговорить ещё немного, но чуда не произошло и дверь не распахнулась.
В коридоре Анита подпирала стену.
— Я разочарована, — сказала медсестра, когда Риккардо вышел. — Я думала, ты заночуешь в нашей лечебнице, — она просунула руку в комнату и выключила свет. — К Джеймсу или к девчонке?
— Домой.
— Ага, конечно, — Анита повернула ключ, — только распоряжусь, чтобы тебе предоставили личный автомобиль для поездки, — она бросила связку в карман. — Мальчик мой, если я буду жалеть каждого, кто переступает порог данного заведения, я свихнусь. Так что мне глубоко наплевать, что сейчас творится в твоей тонкой маленькой душонке, я жду ответ на конкретный вопрос.
— К девушке.
Они молча спустились на первый этаж.
Анита протиснулась за свой стол и закурила.
— До свидания, — сказал Риккардо. Ответом ему был клуб дыма.
Риккардо толкнул дверь.
Далия сидела на заднем колесе «каракатицы». Услышав скрип открывающейся двери, она вскочила на ноги.
Риккардо дошёл до середины гравийной дорожки и остановился.
— Ты в порядке? — спросила Далия, сомкнув руки.
Риккардо закричал. Он сложился пополам и кричал во весь голос: лопнувший в его «тонкой маленькой душонке» нарыв доставлял нестерпимую боль, и слёзы, которые Риккардо сдерживал в комнате, хлынули наружу.
Далия не утешала его. Она отвела взгляд и ждала, когда Риккардо успокоится сам.
Его терзания продолжались недолго и закончились также внезапно, как начались.
Риккардо подошёл к велосипедам и Далия подняла «каракатицу».
— Я была рада познакомиться с тобой, Риккардо.
Он поднял на неё глаза.
— Что?
— Третье предупреждение. Последнее и, пожалуй, самое непростительное. Твоя мама…
— Я не скажу!
— Не скажешь ты — скажет другой.
— Она не узнает.
