Не представляешь, как было весело, Рикки.
— Не представляю.
Риккардо похлопал себя по карманам. Мать не будет гонять его по улице Красных роз: она сразу его убьёт.
— Я забыл деньги,— простонал Риккардо.
Оскар махнул рукой.
— Запишу на ваш счёт.
— Спасибо,— Риккардо спрятал баночку в карман.
Из аптеки Риккардо и Оскар вышли вместе; Оскар развалился на ступеньке и закурил, когда Риккардо, опустившись на колени, вцепился в велосипедный замок, дёрнул его и грохнулся на спину.
— Господи,— процедил Оскар и встал.
Зажав сигарету в зубах, он схватил Риккардо за футболку и рывком поднял на ноги.
—Что ты его дёргаешь, как девственница член?— Оскар присел у велосипеда и, не вынимая сигареты изо рта, продолжил.— Смотри, как надо: вверх и резко вправо. Понял?
*
<Вверх и резко вправо>
Риккардо запихал замок в карман, мысленно проложил путь так, чтобы не завалить чужие велосипеды и, задержав дыхание, поднял над головой свой и засеменил к выходу со стоянки, где его уже поджидала недовольная Карла.
— Хотел сбежать от меня, Рикки?
Риккардо поставил велосипед на землю, и Карла тут же облокотилась на руль.
— Сегодня вторник,— напомнила она.— А по вторникам мы обедаем в «Крабовом утёсе» и веселимся у меня. Можем сыграть в «Монополию», если уговорим Оскара.
— Лето кончилось, Карла,— Риккардо перекинул ногу через седло.— Меня не оставляют одного, ты же знаешь.
—Я не боюсь тебя,— Карла прижалась к велосипеду.— Я могу попросить Оскара сидеть с нами, если твоим родителям так будет спокойнее. С обязанностями няньки он справится не хуже Молли Верберг.
— Не думаю, что мать согласится. На каникулах она отпускала меня, потому что кто-то из твоих родителей всегда был дома, но сейчас, когда мистер Феррера дежурит в аптеке сам, а миссис Феррера, благодаря моей матери, приобщилась к покеру, она не разрешит приходить к тебе. Но я спрошу.
Компания из четырёх семиклассников, во главе которой был Чак, заприметив Риккардо, направилась к стоянке.
— Эй, итальяшка!— крикнул Чак, когда расстояние между ним и Риккардо укладывалось в десять шагов.— Высохла твоя тетрадь?
Риккардо посмотрел на Карлу, которая пять минут назад всучила его тетрадь по истории рыжему мальчишке.
— Что он хочет от тебя, Рикки?
<Он хочет, чтобы все знали, что я неудачник, чья тетрадь плавала в унитазе>
Риккардо подался назад и пнул по колесу ближайшего велосипеда: упав, велосипед завалил остальные.
— ТЫ ОХРЕНЕЛ, УРОД? — завопил Чак.
Выжав всю скорость, на которую только был способен его «швинн», Риккардо рванул на Восьмую улицу: когда эти пустоголовые разберутся, где чей велосипед, он уже будет на перекрёстке Восьмой и Олм стрит — двух улиц, куда Чак и его дружки не сунутся ни за деньги, ни под страхом смерти.
На Олм стрит обитала премерзкая старуха Лиза Хэмфулл — бывшая школьная библиотекарша, а на Восьмой — скандалистка Молли Верберг, и объединяла их ненависть к окружающим.
Любимым занятием Лизы было издевательство над детьми в Хэллоуин, в другие дни она бухтела, но никого не беспокоила в отличие от Молли.
Риккардо солгал, когда сказал Карле, что не слышал о Молли Верберг; о Молли Верберг слышали даже те, кто в Деренвиле не проживали. Родственники звонили им и жаловались, что дикая тётка, с торчащими по бокам жёлтыми волосами, выжженными дешёвой краской, опять закатила скандал в магазине, скупила все консервы или сочинила небылицы про соседей и за ними теперь следит полиция.
Молли могла толкнуть, оскорбить или натравить своего ротвейлера как на взрослого, так и на ребёнка. Шкаф Мартина Гленана ломился от жалоб на Молли, но она пренебрегала предупреждениями шерифа, а, когда он выписал ей штраф, демонстративно сняла штаны перед Управлением и подтёрлась им на глазах у сотрудников. И хотя психиатр Джеймс Норвелл признал Молли Верберг вменяемой, тем не менее, он посоветовал жителям при встрече с ней придерживаться того же принципа, что и со змеями: не трогай и проходи мимо.
Риккардо, подъезжая к дому Молли Верберг, гадал, как реализовать совет Норвелла на практике, и не пересекаться с женщиной на протяжении четырёх часов, если мать наняла Молли в качестве его сиделки.
Спрыгнув на ходу с велосипеда, Риккардо бросил его у крыльца, вбежал по лестнице и постучал в дверь.
Дверь открыла девушка, по виду чуть старше его самого, и Риккардо сделал шаг назад, чтобы проверить, не перепутал ли он номер дома.
Восьмая улица. Двести тридцать седьмой дом. Дом Молли Верберг. Всё верно.
— Ты Риккардо?— спросила девушка.— Проходи.
Риккардо зашёл в дом и с опаской посмотрел по сторонам, готовясь к тому, что в любой момент из-за угла выскочит либо Молли с голым задом, либо её бешеный пёс.
— Меня зовут Далия.
— А где миссис Верберг?— спросил Риккардо, заглядывая за угол.
Далия засмеялась.
— Там никого нет, только лестница, ведущая на второй этаж.
— Где миссис Верберг?— повторил Риккардо.
— Путешествует по Австралии. До января.
<Соревнуется с кенгуру в сумасшествии?>
Риккардо развернулся к Далии.
— А ты кто такая?
Маленькая, худенькая, в застиранном голубом платье — она теребила кончик ленты, выбившийся из косы.
— Я Далия, племянница Молли. Твоя мама наняла меня.
— А,— Риккардо стянул школьную сумку,— понятно.
Он завернул в гостиную, плюхнулся на диван и вывалил учебники на журнальный столик.
— Я могу называть тебя «Рикки»?
— Нет. Только друзья могут называть меня Рикки. Для остальных я Риккардо.
Далия улыбнулась: ну, какой из него Риккардо? Щуплый черноглазый мальчишка, у которого ещё даже голос не сломался.
— Я хотела бы стать твоим другом.
Риккардо проигнорировал её слова.
Она прошла в гостиную и села напротив Риккардо на другой диван.
— Если ты голоден…
— Нет.
— Чай?
— Нет.
— Что-нибудь другое?
— Тишины.
Далия кивнула. Но её молчанием Риккардо наслаждался лишь минуту.
— Апельсины! Я купила апельсины! Твоя мама сказала, что ты любишь их.
— ТИ-ШИ-НЫ, мисс Верберг,— Риккардо оторвался от задания по математике.— Спасибо.
Закусив губу, Далия теребила то ленту в волосах, то подол платья, и замерла, когда в дверь постучали.
Риккардо посмотрел на Далию.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет,— испуганно ответила она.
Стук усилился.
— Может, откроешь?
— Да. Наверное, кто-то из соседей.
Риккардо ухмыльнулся.
<Кто-то из соседей, конечно. Или твой парень, с которым ты закроешься на втором этаже и будешь скрипеть кроватью, как это делали предыдущие сиделки>
Риккардо слышал, как Далия пригласила кого-то в дом, а затем, когда гость отказался, пожелала ему хорошего дня.
— Твой друг передал.
Риккардо вырвал тетрадь из её рук.
— Он мне не друг.
Далия опустилась на диван.
— Какую музыку ты любишь?
Риккардо вздёрнул подбородок.
— Ты мне мешаешь.
— Извини.
Она вышла на кухню, пошуршала там пакетами и вернулась обратно.
Почистив апельсин, Далия предложила его Риккардо.
— Я не хочу.
Риккардо приподнял глаза на Далию: она делила апельсин на дольки с тем же лицом, с каким обиженные дети назло матери отрывают лепестки от её цветов.
— Классическую,— сказал он.— Я люблю классическую музыку. Симфонии Бетховена, например.
Далия пододвинулась к журнальному столику.
— Какая твоя любимая симфония?
— Десятая.
Она сжала апельсин, и сок брызнул на Риккардо, чего Далия, задумавшись, не заметила, а Риккардо не подал виду, что что-то произошло.
— Я не слышала десятую симфонию. Но обязательно её послушаю к нашей следующей встрече.
— Послушай.
<Хотел бы я увидеть твоё лицо, когда в музыкальном магазине тебе скажут, что десятой симфонии не существует>
Тем же вечером
За ужином Риккардо машинально засунул руку в карман: пластмассового шарика в нём не было, а стул напротив Риккардо пустовал уже три года.
— Как тебе девочка?— спросила мать, отложив в сторону столовые приборы.— Ты подружился с ней?
— Нет.
— Почему? Она показалась мне милой, — она обратилась к супругу, — я наняла племянницу Молли Верберг. Она будет присматривать за Риккардо по вторникам.
Риккардо ответил матери:
— А зачем? Если она сбежит, когда узнает о…о…,— он перевёл взгляд с пустого стула на отца, читающего новости,— когда узнает. Они все сбегают, когда узнают. И она тоже сбежит.
— Не повышай голос на мать, Риккардо,— приказал отец, не отрываясь от газеты.— Как дела в школе?
Риккардо откинулся на спинку стула.
— Отлично, пап. Сегодня меня обозвали «поганым итальяшкой» всего три раза.
— Хочу тебе напомнить, Риккардо, что я тоже учился в этой школе, но что-то меня «поганым итальяшкой» никто не называл. Так, может, дело не в них, а в тебе?
1 Бутлегерство — незаконное производство и контрабанда алкоголя
2 Омерта — «кодекс чести» мафии
3 «Двенадцать ложек» — итальянский пирог
4 «Bel ragazzo» (итал.) — красивый мальчик
5 Больцано — транзитный концлагерь в фашистской Италии
6 Маленький человек — человек, который хочет стать частью мафии, но пока не принят в «семью»
7 «Grazie, signore» (итал.) — спасибо, синьор
8 «Si, signore» (итал.) — да, синьор
9 «Si, padre» (итал.) — да, отец
10 «Мистер страусиное яйцо» — отсылка к персонажу из рассказа «Счастливого Рождества»
11 «Троянцы» — презервативы
Мёртвая дорога
13 сентября 1977 год
Вжав голову в плечи, Риккардо прокатил велосипед мимо галдящих на стоянке мальчишек, завернул за угол и прислонил «швинн» к стене. Там, в закутке, отведённом под мусорные баки, прятал велосипед старший сын владельца «Крабового утёса» — рыжий паренёк, над которым Чак измывался с младшей школы, пока в шестом классе не переключился на Риккардо.
— Как дела, уродец?
Риккардо проигнорировал вопрос одноклассника и наклонился, чтобы прицепить на велосипед замок; наклонился и через секунду упал на четвереньки.
— Я спросил тебя, как дела.
Риккардо посмотрел на грязные ладони.
— Хорошо, Чак.
Чак пнул Риккардо ещё раз и заржал, когда тот, распластавшись на животе, не предпринял попытки подняться.
— Мы пришли проверить, запомнил ли ты, где находится «угол вонючек».
Чак был крупным тринадцатилетним парнем с русыми вьющимися волосами, рослым, прыщавым, ловким и сильным, но трусливым; он окружил себя кучкой несмышлёных пятиклассников и парочкой ребят из параллели и нападал с ними на тех, кто не мог или не хотел давать ему отпор. Сам Чак после случая с Тицианой Ланд в драки не ввязывался.
Чак донимал Тициану — молчаливую девочку, с которой он и Риккардо ходил на уроки английского — сначала словесно, а затем, осмелев, с применением силы. Он не избивал её до синяков, ссадин или серьёзных травм, как мальчишек, но подзатыльники, шлепки и удары в спину Тициана получала регулярно.
Чак ликовал и наслаждался мнимым превосходством до последнего урока английского в шестом классе. На том уроке Тициана отвечала реферат, перекрикивая грубые шутки Чака в её адрес. А, когда возвращалась к своему месту, то молча и с каменным лицом воткнула в руку Чака перьевую ручку, отчего он завопил на всю школу, хотя стержень вошёл неглубоко, и не было крови, если не считать трёх крохотных капель на тетради.
Чак прорыдал полдня: в школьном медицинском кабинете его напугали возможной ампутацией. Он успокоился только, когда родители отвезли его в больницу, где врач убедил Чака, что ампутация ему не грозит.
Тициана Ланд предупредила Чака, что, если он не отстанет от неё, она всадит ему ручку в глаз и подарит чёрную повязку, чтобы на Хэллоуин он не тратился на костюм пирата, которому не изменяет с пяти лет; Чак отстал от Тицианы и направил всю нереализованную на неё ярость на Риккардо.
— Запомнил, итальяшка?
«Угол вонючек» — то самое место среди мусорных баков — Чак придумал специально для рыженького паренька, которого его шайка не пускала на общую стоянку. Чак цеплялся к нему по любому поводу: рыжие волосы, очки, не так дышит, не так пишет, не так говорит, улыбка мерзкая, изо рта воняет, — одним словом, когда дело касалось оскорблений, то котелок Чака работал на полную мощность и полностью отключался на уроках. «Огромный и тупой» — так Оскар говорил о своём друге по кличке «Лось», и Риккардо был уверен, что если бы его дружба с Чаком не закончилась, то он отзывался бы о Чаке также.
— ТЫ ЗАПОМНИЛ?!
Чак перешёл на визг: когда его игнорировали, он или толкал собеседника, или визжал как свинья, забрызгивая ядовитыми слюнями окружающих.
— Да,— пропыхтел Риккардо.
— Я НЕ СЛЫШУ.
— ДА!
Однажды рыжий паренёк подошёл к Риккардо и спросил, действительно ли от него воняет. Риккардо растерялся (разумеется, от мальчика ничем не пахло) и убежал, сказав перед этим что-то отвратительное в его адрес.
— Хорошо,— довольный Чак засунул руки в карманы.— Ты знаешь, что бывает с теми, кто перечит Чаку. Идёмте,— он обратился к приятелям.— Оставим итальяшку в одиночестве, пусть подумает о своём поведении.
Когда рыжий мальчишка принёс кремовые пирожные, чтобы угостить Чака и остальных, Чак под всеобщий хохот размазал их по его лицу. Риккардо тоже смеялся; он понимал, что они поступают глупо, неправильно и гадко, но продолжал смеяться вместе со всеми. Он смеялся, а после, оставшись наедине с собой, кусал губы до крови, чтобы не заплакать: чувство вины окатывало ледяной волной, окатывало и топило, топило и вновь поднимало, топило и выплёвывало на берег собственной совести, если он не успевал зацепиться за якорь — за гнилой якорь новой грязи и мерзости, который ему бросал Чак.
Риккардо поднялся на ноги. Разбитые коленки и мелкие ссадины на ладонях — ерунда по сравнению с тем, как бывшие друзья разукрасили его лицо на минувшей неделе: они не забыли, как он повалил их велосипеды и спрятался на Восьмой улице, и напоминание об их встрече до сих пор ныло под левым глазом.
Приближаясь к стоянке, Риккардо прибавил шаг.
Чак выгнулся, сделал вид, что хочет на него напасть, и Риккардо, споткнувшись об свою же ногу, подлетел к двери закусочной, об которую ударился лбом прежде, чем открыл.
Школьники проводили в «Крабовом утёсе» треть жизни: владелец заманивал их дешёвыми бургерами и напитками, и они занимали все пятнадцать деревянных столов, и трещали до поздней ночи; взрослые сюда почти не заглядывали, их головы, занятые умными взрослыми мыслями, не выдерживали нескончаемой детской болтовни, а старшие парни (так их называл Аурелио Бенитос: «старшие парни — слишком здоровые для детей и слишком тупые для взрослых») забегали на пару минут, чтобы купить кофе на вынос.
Риккардо, не поднимая головы, прошлёпал к барной стойке, усеянной кофейными пятнами, и взобрался на неудобный круглый стул.
— Добро пожаловать в «Крабовый утёс»! Крабов у нас нет, зато есть хорошее настроение и вкусные бургеры! — из-под прилавка вылез рыжий мальчишка и в спешке натянул на голову поварской колпак, который был чересчур большим для его маленькой головы.— Меня зовут Игорь Мишелс! Чем я могу вас угостить? Привет, Риккардо!
Риккардо съёжился.
<Так тебя зовут Игорь>
Приветствие мальчика, произнесённое на одном дыхании, отдавалось эхом в ушах.
— Сэндвич с курицей,— Риккардо положил доллар на стойку.
— Один сэндвич с курицей! — крикнул куда-то в пустоту Игорь и уставился на Риккардо.
<Что?>
— Прости, что заявился к тебе домой без приглашения, но я не знал, как по-другому передать тебе тетрадь, в школе ты меня избегаешь.— Игорь почесал затылок. —Твоя сестра отдала её? Ой-ой, —о н отодвинулся от стойки.
— Не представляю.
Риккардо похлопал себя по карманам. Мать не будет гонять его по улице Красных роз: она сразу его убьёт.
— Я забыл деньги,— простонал Риккардо.
Оскар махнул рукой.
— Запишу на ваш счёт.
— Спасибо,— Риккардо спрятал баночку в карман.
Из аптеки Риккардо и Оскар вышли вместе; Оскар развалился на ступеньке и закурил, когда Риккардо, опустившись на колени, вцепился в велосипедный замок, дёрнул его и грохнулся на спину.
— Господи,— процедил Оскар и встал.
Зажав сигарету в зубах, он схватил Риккардо за футболку и рывком поднял на ноги.
—Что ты его дёргаешь, как девственница член?— Оскар присел у велосипеда и, не вынимая сигареты изо рта, продолжил.— Смотри, как надо: вверх и резко вправо. Понял?
*
<Вверх и резко вправо>
Риккардо запихал замок в карман, мысленно проложил путь так, чтобы не завалить чужие велосипеды и, задержав дыхание, поднял над головой свой и засеменил к выходу со стоянки, где его уже поджидала недовольная Карла.
— Хотел сбежать от меня, Рикки?
Риккардо поставил велосипед на землю, и Карла тут же облокотилась на руль.
— Сегодня вторник,— напомнила она.— А по вторникам мы обедаем в «Крабовом утёсе» и веселимся у меня. Можем сыграть в «Монополию», если уговорим Оскара.
— Лето кончилось, Карла,— Риккардо перекинул ногу через седло.— Меня не оставляют одного, ты же знаешь.
—Я не боюсь тебя,— Карла прижалась к велосипеду.— Я могу попросить Оскара сидеть с нами, если твоим родителям так будет спокойнее. С обязанностями няньки он справится не хуже Молли Верберг.
— Не думаю, что мать согласится. На каникулах она отпускала меня, потому что кто-то из твоих родителей всегда был дома, но сейчас, когда мистер Феррера дежурит в аптеке сам, а миссис Феррера, благодаря моей матери, приобщилась к покеру, она не разрешит приходить к тебе. Но я спрошу.
Компания из четырёх семиклассников, во главе которой был Чак, заприметив Риккардо, направилась к стоянке.
— Эй, итальяшка!— крикнул Чак, когда расстояние между ним и Риккардо укладывалось в десять шагов.— Высохла твоя тетрадь?
Риккардо посмотрел на Карлу, которая пять минут назад всучила его тетрадь по истории рыжему мальчишке.
— Что он хочет от тебя, Рикки?
<Он хочет, чтобы все знали, что я неудачник, чья тетрадь плавала в унитазе>
Риккардо подался назад и пнул по колесу ближайшего велосипеда: упав, велосипед завалил остальные.
— ТЫ ОХРЕНЕЛ, УРОД? — завопил Чак.
Выжав всю скорость, на которую только был способен его «швинн», Риккардо рванул на Восьмую улицу: когда эти пустоголовые разберутся, где чей велосипед, он уже будет на перекрёстке Восьмой и Олм стрит — двух улиц, куда Чак и его дружки не сунутся ни за деньги, ни под страхом смерти.
На Олм стрит обитала премерзкая старуха Лиза Хэмфулл — бывшая школьная библиотекарша, а на Восьмой — скандалистка Молли Верберг, и объединяла их ненависть к окружающим.
Любимым занятием Лизы было издевательство над детьми в Хэллоуин, в другие дни она бухтела, но никого не беспокоила в отличие от Молли.
Риккардо солгал, когда сказал Карле, что не слышал о Молли Верберг; о Молли Верберг слышали даже те, кто в Деренвиле не проживали. Родственники звонили им и жаловались, что дикая тётка, с торчащими по бокам жёлтыми волосами, выжженными дешёвой краской, опять закатила скандал в магазине, скупила все консервы или сочинила небылицы про соседей и за ними теперь следит полиция.
Молли могла толкнуть, оскорбить или натравить своего ротвейлера как на взрослого, так и на ребёнка. Шкаф Мартина Гленана ломился от жалоб на Молли, но она пренебрегала предупреждениями шерифа, а, когда он выписал ей штраф, демонстративно сняла штаны перед Управлением и подтёрлась им на глазах у сотрудников. И хотя психиатр Джеймс Норвелл признал Молли Верберг вменяемой, тем не менее, он посоветовал жителям при встрече с ней придерживаться того же принципа, что и со змеями: не трогай и проходи мимо.
Риккардо, подъезжая к дому Молли Верберг, гадал, как реализовать совет Норвелла на практике, и не пересекаться с женщиной на протяжении четырёх часов, если мать наняла Молли в качестве его сиделки.
Спрыгнув на ходу с велосипеда, Риккардо бросил его у крыльца, вбежал по лестнице и постучал в дверь.
Дверь открыла девушка, по виду чуть старше его самого, и Риккардо сделал шаг назад, чтобы проверить, не перепутал ли он номер дома.
Восьмая улица. Двести тридцать седьмой дом. Дом Молли Верберг. Всё верно.
— Ты Риккардо?— спросила девушка.— Проходи.
Риккардо зашёл в дом и с опаской посмотрел по сторонам, готовясь к тому, что в любой момент из-за угла выскочит либо Молли с голым задом, либо её бешеный пёс.
— Меня зовут Далия.
— А где миссис Верберг?— спросил Риккардо, заглядывая за угол.
Далия засмеялась.
— Там никого нет, только лестница, ведущая на второй этаж.
— Где миссис Верберг?— повторил Риккардо.
— Путешествует по Австралии. До января.
<Соревнуется с кенгуру в сумасшествии?>
Риккардо развернулся к Далии.
— А ты кто такая?
Маленькая, худенькая, в застиранном голубом платье — она теребила кончик ленты, выбившийся из косы.
— Я Далия, племянница Молли. Твоя мама наняла меня.
— А,— Риккардо стянул школьную сумку,— понятно.
Он завернул в гостиную, плюхнулся на диван и вывалил учебники на журнальный столик.
— Я могу называть тебя «Рикки»?
— Нет. Только друзья могут называть меня Рикки. Для остальных я Риккардо.
Далия улыбнулась: ну, какой из него Риккардо? Щуплый черноглазый мальчишка, у которого ещё даже голос не сломался.
— Я хотела бы стать твоим другом.
Риккардо проигнорировал её слова.
Она прошла в гостиную и села напротив Риккардо на другой диван.
— Если ты голоден…
— Нет.
— Чай?
— Нет.
— Что-нибудь другое?
— Тишины.
Далия кивнула. Но её молчанием Риккардо наслаждался лишь минуту.
— Апельсины! Я купила апельсины! Твоя мама сказала, что ты любишь их.
— ТИ-ШИ-НЫ, мисс Верберг,— Риккардо оторвался от задания по математике.— Спасибо.
Закусив губу, Далия теребила то ленту в волосах, то подол платья, и замерла, когда в дверь постучали.
Риккардо посмотрел на Далию.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет,— испуганно ответила она.
Стук усилился.
— Может, откроешь?
— Да. Наверное, кто-то из соседей.
Риккардо ухмыльнулся.
<Кто-то из соседей, конечно. Или твой парень, с которым ты закроешься на втором этаже и будешь скрипеть кроватью, как это делали предыдущие сиделки>
Риккардо слышал, как Далия пригласила кого-то в дом, а затем, когда гость отказался, пожелала ему хорошего дня.
— Твой друг передал.
Риккардо вырвал тетрадь из её рук.
— Он мне не друг.
Далия опустилась на диван.
— Какую музыку ты любишь?
Риккардо вздёрнул подбородок.
— Ты мне мешаешь.
— Извини.
Она вышла на кухню, пошуршала там пакетами и вернулась обратно.
Почистив апельсин, Далия предложила его Риккардо.
— Я не хочу.
Риккардо приподнял глаза на Далию: она делила апельсин на дольки с тем же лицом, с каким обиженные дети назло матери отрывают лепестки от её цветов.
— Классическую,— сказал он.— Я люблю классическую музыку. Симфонии Бетховена, например.
Далия пододвинулась к журнальному столику.
— Какая твоя любимая симфония?
— Десятая.
Она сжала апельсин, и сок брызнул на Риккардо, чего Далия, задумавшись, не заметила, а Риккардо не подал виду, что что-то произошло.
— Я не слышала десятую симфонию. Но обязательно её послушаю к нашей следующей встрече.
— Послушай.
<Хотел бы я увидеть твоё лицо, когда в музыкальном магазине тебе скажут, что десятой симфонии не существует>
***
Тем же вечером
За ужином Риккардо машинально засунул руку в карман: пластмассового шарика в нём не было, а стул напротив Риккардо пустовал уже три года.
— Как тебе девочка?— спросила мать, отложив в сторону столовые приборы.— Ты подружился с ней?
— Нет.
— Почему? Она показалась мне милой, — она обратилась к супругу, — я наняла племянницу Молли Верберг. Она будет присматривать за Риккардо по вторникам.
Риккардо ответил матери:
— А зачем? Если она сбежит, когда узнает о…о…,— он перевёл взгляд с пустого стула на отца, читающего новости,— когда узнает. Они все сбегают, когда узнают. И она тоже сбежит.
— Не повышай голос на мать, Риккардо,— приказал отец, не отрываясь от газеты.— Как дела в школе?
Риккардо откинулся на спинку стула.
— Отлично, пап. Сегодня меня обозвали «поганым итальяшкой» всего три раза.
— Хочу тебе напомнить, Риккардо, что я тоже учился в этой школе, но что-то меня «поганым итальяшкой» никто не называл. Так, может, дело не в них, а в тебе?
1 Бутлегерство — незаконное производство и контрабанда алкоголя
2 Омерта — «кодекс чести» мафии
3 «Двенадцать ложек» — итальянский пирог
4 «Bel ragazzo» (итал.) — красивый мальчик
5 Больцано — транзитный концлагерь в фашистской Италии
6 Маленький человек — человек, который хочет стать частью мафии, но пока не принят в «семью»
7 «Grazie, signore» (итал.) — спасибо, синьор
8 «Si, signore» (итал.) — да, синьор
9 «Si, padre» (итал.) — да, отец
10 «Мистер страусиное яйцо» — отсылка к персонажу из рассказа «Счастливого Рождества»
11 «Троянцы» — презервативы
Глава вторая
Мёртвая дорога
13 сентября 1977 год
Вжав голову в плечи, Риккардо прокатил велосипед мимо галдящих на стоянке мальчишек, завернул за угол и прислонил «швинн» к стене. Там, в закутке, отведённом под мусорные баки, прятал велосипед старший сын владельца «Крабового утёса» — рыжий паренёк, над которым Чак измывался с младшей школы, пока в шестом классе не переключился на Риккардо.
— Как дела, уродец?
Риккардо проигнорировал вопрос одноклассника и наклонился, чтобы прицепить на велосипед замок; наклонился и через секунду упал на четвереньки.
— Я спросил тебя, как дела.
Риккардо посмотрел на грязные ладони.
— Хорошо, Чак.
Чак пнул Риккардо ещё раз и заржал, когда тот, распластавшись на животе, не предпринял попытки подняться.
— Мы пришли проверить, запомнил ли ты, где находится «угол вонючек».
Чак был крупным тринадцатилетним парнем с русыми вьющимися волосами, рослым, прыщавым, ловким и сильным, но трусливым; он окружил себя кучкой несмышлёных пятиклассников и парочкой ребят из параллели и нападал с ними на тех, кто не мог или не хотел давать ему отпор. Сам Чак после случая с Тицианой Ланд в драки не ввязывался.
Чак донимал Тициану — молчаливую девочку, с которой он и Риккардо ходил на уроки английского — сначала словесно, а затем, осмелев, с применением силы. Он не избивал её до синяков, ссадин или серьёзных травм, как мальчишек, но подзатыльники, шлепки и удары в спину Тициана получала регулярно.
Чак ликовал и наслаждался мнимым превосходством до последнего урока английского в шестом классе. На том уроке Тициана отвечала реферат, перекрикивая грубые шутки Чака в её адрес. А, когда возвращалась к своему месту, то молча и с каменным лицом воткнула в руку Чака перьевую ручку, отчего он завопил на всю школу, хотя стержень вошёл неглубоко, и не было крови, если не считать трёх крохотных капель на тетради.
Чак прорыдал полдня: в школьном медицинском кабинете его напугали возможной ампутацией. Он успокоился только, когда родители отвезли его в больницу, где врач убедил Чака, что ампутация ему не грозит.
Тициана Ланд предупредила Чака, что, если он не отстанет от неё, она всадит ему ручку в глаз и подарит чёрную повязку, чтобы на Хэллоуин он не тратился на костюм пирата, которому не изменяет с пяти лет; Чак отстал от Тицианы и направил всю нереализованную на неё ярость на Риккардо.
— Запомнил, итальяшка?
«Угол вонючек» — то самое место среди мусорных баков — Чак придумал специально для рыженького паренька, которого его шайка не пускала на общую стоянку. Чак цеплялся к нему по любому поводу: рыжие волосы, очки, не так дышит, не так пишет, не так говорит, улыбка мерзкая, изо рта воняет, — одним словом, когда дело касалось оскорблений, то котелок Чака работал на полную мощность и полностью отключался на уроках. «Огромный и тупой» — так Оскар говорил о своём друге по кличке «Лось», и Риккардо был уверен, что если бы его дружба с Чаком не закончилась, то он отзывался бы о Чаке также.
— ТЫ ЗАПОМНИЛ?!
Чак перешёл на визг: когда его игнорировали, он или толкал собеседника, или визжал как свинья, забрызгивая ядовитыми слюнями окружающих.
— Да,— пропыхтел Риккардо.
— Я НЕ СЛЫШУ.
— ДА!
Однажды рыжий паренёк подошёл к Риккардо и спросил, действительно ли от него воняет. Риккардо растерялся (разумеется, от мальчика ничем не пахло) и убежал, сказав перед этим что-то отвратительное в его адрес.
— Хорошо,— довольный Чак засунул руки в карманы.— Ты знаешь, что бывает с теми, кто перечит Чаку. Идёмте,— он обратился к приятелям.— Оставим итальяшку в одиночестве, пусть подумает о своём поведении.
Когда рыжий мальчишка принёс кремовые пирожные, чтобы угостить Чака и остальных, Чак под всеобщий хохот размазал их по его лицу. Риккардо тоже смеялся; он понимал, что они поступают глупо, неправильно и гадко, но продолжал смеяться вместе со всеми. Он смеялся, а после, оставшись наедине с собой, кусал губы до крови, чтобы не заплакать: чувство вины окатывало ледяной волной, окатывало и топило, топило и вновь поднимало, топило и выплёвывало на берег собственной совести, если он не успевал зацепиться за якорь — за гнилой якорь новой грязи и мерзости, который ему бросал Чак.
Риккардо поднялся на ноги. Разбитые коленки и мелкие ссадины на ладонях — ерунда по сравнению с тем, как бывшие друзья разукрасили его лицо на минувшей неделе: они не забыли, как он повалил их велосипеды и спрятался на Восьмой улице, и напоминание об их встрече до сих пор ныло под левым глазом.
Приближаясь к стоянке, Риккардо прибавил шаг.
Чак выгнулся, сделал вид, что хочет на него напасть, и Риккардо, споткнувшись об свою же ногу, подлетел к двери закусочной, об которую ударился лбом прежде, чем открыл.
Школьники проводили в «Крабовом утёсе» треть жизни: владелец заманивал их дешёвыми бургерами и напитками, и они занимали все пятнадцать деревянных столов, и трещали до поздней ночи; взрослые сюда почти не заглядывали, их головы, занятые умными взрослыми мыслями, не выдерживали нескончаемой детской болтовни, а старшие парни (так их называл Аурелио Бенитос: «старшие парни — слишком здоровые для детей и слишком тупые для взрослых») забегали на пару минут, чтобы купить кофе на вынос.
Риккардо, не поднимая головы, прошлёпал к барной стойке, усеянной кофейными пятнами, и взобрался на неудобный круглый стул.
— Добро пожаловать в «Крабовый утёс»! Крабов у нас нет, зато есть хорошее настроение и вкусные бургеры! — из-под прилавка вылез рыжий мальчишка и в спешке натянул на голову поварской колпак, который был чересчур большим для его маленькой головы.— Меня зовут Игорь Мишелс! Чем я могу вас угостить? Привет, Риккардо!
Риккардо съёжился.
<Так тебя зовут Игорь>
Приветствие мальчика, произнесённое на одном дыхании, отдавалось эхом в ушах.
— Сэндвич с курицей,— Риккардо положил доллар на стойку.
— Один сэндвич с курицей! — крикнул куда-то в пустоту Игорь и уставился на Риккардо.
<Что?>
— Прости, что заявился к тебе домой без приглашения, но я не знал, как по-другому передать тебе тетрадь, в школе ты меня избегаешь.— Игорь почесал затылок. —Твоя сестра отдала её? Ой-ой, —о н отодвинулся от стойки.
