Мои шутки ей не нравились: помню, рассказал ей как-то забавную историю, а она посмотрела на меня серьёзно и сказала: «Никита, это не смешно». Я расстроился, хотя улыбался как дурачок: «Да? А я думал, ты улыбнёшься». Конечно же, она не улыбалась. Не улыбалась конкретно мне: всем остальным Лиля раздаривала улыбки, будто у неё был их нескончаемый запас. Если я хотел удивить её интересным фактом, например, из биологии, с которой она не ладила даже в рамках школьной программы, то в лучшем случае она игнорировала меня. В худшем — я попадал в глупые ситуации и чувствовал себя болваном, как в тот день, когда пришёл на собрание и первым делом спросил, знает ли она, чем половой процесс отличается от полового размножения. Лиля похлопала по спине сидящего перед ней парня и поинтересовалась, знает ли он ответ на мой вопрос. Он развернулся, сказал, что не знает и попросил её рассказать. Она хмыкнула, бросив краткое: «А сейчас нас Никита всех просветит». Помнится, в тот момент я покраснел до кончиков ушей. Поэтому, насмотревшись за неделю на поведение Ромы, я решил воспользоваться его тактикой.
Рома действовал по принципу «отношусь к другим так, как они относятся ко мне», и на следующее собрание я пришёл с твёрдым намерением игнорировать Лилю также, как она долгое время игнорирует меня. Но я понимал, что не смогу себя контролировать, если окажусь рядом с ней и, чтобы подстраховаться, позвал на собрание Вовку, который неохотно, но согласился.
Впервые я зашёл в кабинет с открытым взглядом, не пряча глаза, и развалился (это я тоже подсмотрел у Ромы) за последней партой третьего ряда; Вовка, извиняясь, протиснулся в класс боком и поковылял ко мне. Лиля, с которой нас разделял лишь проход и один стол, сперва не шелохнулась, но спустя пару минут собрала вещи и переместилась на парту вперёд, где сидел Серёжа — второгодник из нашей параллели.
— Привет. Ты не против? — услышал я.
Серёжа помотал головой, и Лиля опустилась на соседний стул.
Я посмотрел на Вовку: он пожал плечами. Злость, бурлившая во мне, точно лава в проснувшемся вулкане, поднялась, но тут же опустилась. О чём она будет говорить с активистом-второгодником Серёжей? Активист-второгодник, даже звучит нелепо. Но он что-то шепнул Лиле, она ответила, и у них, вопреки всякой логике, завязался диалог.
— О чём они говорят? — тихо возмутился я. — Какие у них могут быть общие темы для разговора?
— Подойди и спроси, — лениво отозвался Вовка, — кто знает, может, они что-то интересное обсуждают? Присоединишься.
Я понял, что мой план не сработал и методика Ромы мне не подходит, когда сверлил взглядом спину хихикающей Лили. Видимо, Серёжа действительно рассказывал ей что-то интересное: иногда она забывалась и смеялась в голос, а моя пытка, как выяснилось чуть позже, только началась.
Как я уже говорил, на собраниях хвалили и ругали одних и тех же: хвалили, например, нас с Лилей, ругали — Серёжу и ещё пару-тройку человек, но сегодня, как ни странно, Лиля очутилась во втором списке. Более того, на собрание заявилась «шмель» — их классная руководительница Шмелёва, — чтобы прилюдно отчитать свою ученицу за грозившую той двойку по химии в четверти. Кстати говоря, прокручивая этот момент в голове после собрания, я задумался, как поступил бы сам, если бы не притащил с собой Вовку. Нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать Лилю, или промолчал бы?
Серёжа выслушал обвинительную речь Шмелёвой в адрес трясущейся и едва сдерживающей слёзы Лили, хлопнул ладонью по столу и встал:
— Позвольте с вами не согласиться, Анна Евгеньевна!
Тишина, нарушаемая редким шуршанием бумажек, стала мёртвой. Все взгляды устремились на Серёжу.
— Ковалёв, сядь на место, — процедила сквозь зубы Шмелёва.
— Нет, не сяду, — он выбрался из-за парты, — не сяду, Анна Евгеньевна! Вы — учитель! Вы сеете доброе, прекрасное, вечное в наших неразумных умах, и вы, и ваш труд, бесспорно, заслуживают уважения. Но кто дал вам право говорить о Лилии гадости из-за какой-то там двойки по химии? Разве оценки делают человека хорошим или плохим? Ответьте, Анна Евгеньевна! Оценки решают, каким она будет работником? Женой? Матерью? Не оценки Лили Брик вдохновляли Маяковского, а её, — Серёжа поднял вверх указательный палец и произнёс по слогам, — ИН-ТЕЛ-ЛЕКТ! А интеллект и оценки между собой никак не связаны, Анна Евгеньевна!
С застывшим восхищением в глазах Лиля обернулась на меня.
— Что за чушь он несёт, — пробормотал я, наклонившись к Вовке, и взялся за учебник.
Самое время дописать домашнюю работу.
*
— Нет, ты слышал, что он сказал? Видите ли, оценки ничего не значат!
Мы сидели на первом этаже, отдельно от многочисленных кучек одноклассников и ребят из параллели, обсуждающих поведение Серёжи на собрании. Сдаётся мне, что Лиля растрепала всем о случившемся быстрее, чем Шмелёва добралась до кабинета директора.
— А я согласен с ним, — ответил, к моему удивлению, Вовка, — оценки ничего не значат. Вот Альберт Эйнштейн, к примеру, вообще имел двойку по математике и ничего. Она не помешала ему стать великим учёным.
— Не было у Эйнштейна двойки по математике, — огрызнулся я, — да и где Лилька, а где Альберт Эйнштейн…Этот Серёжа сравнил её с Лилей Брик. Он хоть знает, что Брик не обладала, — я запнулся, — высокими моральными качествами?
— Он назвал Брик только из-за имени, а не потому, что считает её такой же проституткой. Я уверен, знай он других Лиль, назвал бы другую. Ты сам-то хоть одну знаешь?
Я ухмыльнулся. Постыдное слово, не поминаемое мной всуе, вырисовало яркий образ Сонечки Мармеладовой, который я тщетно пытался выбросить из головы.
— Зачем ты вообще припёрся со мной на собрание? — возмутился я.
— Напоминаю, что это было твоё желание, а не моё. Не пытайся сделать меня виноватым в том, что она познакомилась с второгодником. Не получится, Смирнов.
— Я всего лишь хотел проучить её, — я сбавил тон, — раз я зануда, то пусть сидит одна.
Вовка кивнул.
— А по итогу в луже сидишь ты и булькаешь.
Рома, спрыгнувший с трёх последних ступенек, подлетел к раздевалке и влез между мной и Вовкой.
— Что там происходит на ваших собраниях? — с горящими глазами спросил он. — Вся школа обсуждает какого-то Серёжу и его возможное отчисление! Что за Серёжа?
Вовка хрюкнул.
— Второгодник, — фыркнул я, — сказал, что ум не зависит от оценок. Или оценки от ума. Я не запомнил, что он говорил. Чушь какую-то нёс.
Рома развёл руками.
— Тебя взбесило, что он равнодушен к оценкам?
Меня взбесило, что к нему осталась неравнодушна Лиля, а виноват в этом я.
— Да.
Рома мельком глянул на Вовку и улыбнулся.
— Я понял, — сказал Рома. — Смотрели вчерашний матч?
Ревнивая девчонка
— Вы видели лицо Шмелёвой, когда Лилька сказала, что будет поступать в педагогический? — хихикнула Света, когда они спрятались за домом после уроков. — По-моему, она испугалась, что в класс ворвётся Серёжа и закричит, что Маяковского вдохновлял интеллект Лили Брик. Я слышала, что «шмель» подняла вопрос об его отчислении. А вообще он молодец, этот Серёжа, заступился за тебя, в отличие от Смирнова. Смирнов наверняка бы поддержал «шмеля» и ещё парочку гадостей от себя добавил.
— Вы говорите о Никите, как о каком-то чудовище, — сказала Лена.
— Мы говорим о том, что видим.
— Знаете, — влезла в их разговор Лиля, — а я благодарна Шмелёвой. За то, что она отговорила меня от медицинского.
— Ах, да! — всплеснула руками Света. — Ты же в медицинский собиралась вслед за Смирновым!
— Как бездомная собака, — Лиля покачала головой, копошась в сумке, — кто позвал, за тем и пошла. Надо же быть такой дурой.
— Влюблённой дурой, — поправила Света.
— Меня и на секунду не посетила мысль, что я не сдам экзамены, не поступлю в мед, представляете? Вот, правда, — она выпрямилась, перестав рыться в сумке, — как я готовилась бы к биологии и химии? Белые кролики, бурые кролики, — Лиля вернулась к поискам сигарет, — что будет, если поместить кроликов в сероводород…
Света засмеялась.
— Думаю, Смирнов объяснил бы тебе, что случится с кроликами, которых поместили в сероводород.
— Он помог бы тебе с подготовкой к экзаменам, — кивнула Лена.
— Ага, помог бы, — насупилась Лиля, — как в прошлом году на контрольной по химии, когда я просила его объяснить задачу, а он отмахнулся от меня, сказал, чтобы я от него отстала, и обсуждал её решение с тобой. До сих пор не понимаю, почему, когда он перешёл в параллельный класс, то тащил с собой меня, а не тебя. На собрания он, видите ли, ходить не хотел.
— Между прочим, он опечалился, что ты передумала насчёт медицинского, — сказала Света.
— Он не звал меня в медицинский. Он хотел, чтобы я перешла вместе с ним в параллельный класс, чтобы он на собрания не ходил. Лучше бы Лену позвал: было бы с кем обсуждать задачки про кроликов. В медицинский я собиралась после разговора с ним, он не предлагал.
— Погодите-ка, — Света вытянула губы, — ты что, ревнуешь Смирнова? — Лиля молчала. — Ты ревнуешь Смирнова к Ленке?
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да я вижу, что ревнуешь! — развеселилась Света.
— Никого я не ревную, — выпалила Лиля, — нет мне никакого дела ни до Смирнова, ни до…,— она запнулась и перевела взгляд с одной девочки на другую, — мне пора, — Лиля закинула сумку на плечо, — у папы сегодня выходной, мне нельзя опаздывать.
Не попрощавшись с подругами, она выбежала из-за дома и выскочила на перекрёсток, где, трясущимися руками прикурив сигарету, столкнулась с Никитой, возвращающимся из школы.
Они молча стояли друг напротив друга, и Лиля уже приготовилась спросить, чего он на неё уставился, но не успела: к ним подорвался Серёжа, который вырвал из её рта сигарету, потушил её об асфальт, донёс бычок до ближайшей урны, вернулся к ним и строго сказал Лиле, что «здоровье — невосполнимый ресурс организма, а она так бездарно его тратит», и, нахмурив брови, добавил, что проводит её, чтобы быть уверенным, что она не покурила по дороге.
Никита, всё также молча, обошёл Лилю и Серёжу и побрёл домой.
Сердце из ртути
На следующее собрание я опять собирался идти с Вовкой: предложить, правда, не успел — от сей затеи меня отговорил Рома. Сам того не желая, я посвятил его в подробности своих отношений с Лилей.
— Так, — Рома подбежал к раздевалке, около которой я топтался, — я всё выяснил. Твоя Лиля сидит во втором ряду, так что смело можешь идти на собрание один и не бояться, что она упорхнула за парту к Серёже. Будь жёстче, — он похлопал меня по спине, заметив мою кислую мину на лице, — наглее. Девчонки любят хулиганов.
Я сопротивлялся, поэтому Рома схватил меня за рюкзак и, развернув, толкнул, а, когда я обернулся, показал сжатый кулак и крикнул мне вслед: «Жёстче!».
Я плёлся по коридору, представляя, как будучи «жёстче и наглее», вышибаю с ноги дверь, заваливаюсь в класс и с неприличным видом пристаю к присутствующим. Игнорирую Лилю. Спорю с учителем. Как превращаюсь в хулигана.
Мне не нравилось предложение Ромы, развязное поведение противоречило моей природе, и чем ближе я подходил к кабинету, тем больше думал, как не споткнуться на входе и на потеху Лиле не прочесать носом половину класса.
Я залетел, как «Восток-1» и рванул к последней парте, где Лиля уже вовсю занималась любимым делом — перебирала поток бумажек; её сумка, которую она вешала на крючок своего стола, стояла на моём стуле.
— Сумку убери, — сказал я голосом самого настоящего хулигана. Жёстким и наглым, как советовал Рома.
— Нет, — ответила Лиля, не поднимая на меня глаз.
Признаюсь честно, я не знаю, что мной двигало в тот момент, но я взял её сумку и кинул на её половину. Лиля опешила.
— А чего ты сюда сел? И где твой дружок, с которым ты теперь сидишь на собраниях?
Я улыбнулся.
— Обиделась?
— Нет.
— Обиделась, — моя улыбка стала шире.
— Не обиделась, но сиди теперь, с кем хочешь!
— Обиделась, — повторил я в третий раз и, пялясь в тетрадку, стукнул её по пальцам своими пальцами. Хотел слегка стукнуть, но по итогу лишь коснулся и замер. Синусы и косинусы из примера запрыгали перед глазами, вытянулись в единую линию, лишившись биоэлектрической активности. Тогда я не догадывался, что это случайное прикосновение будет волнительнее первого поцелуя и ярче первого секса. Лиля не отдёрнула руку и я слушал собственное сердцебиение. — Вовка сам пришёл, я не звал его.
Она не отреагировала на мою последнюю фразу, но сказала в ответ что-то другое. Затем о чём-то спросила, пошутила, и я, впервые за те два года, что мы сидим вместе на собраниях, закрыл несделанную домашнюю работу и разлёгся на парте так, чтобы мне было хорошо её видно и слышно: Лиля рассказывала одну историю за другой.
— Представь, что сердце человека это ртуть, — сказал я, когда Лиля замолчала и пауза затянулась. — Когда человек любит, то его сердце, то есть ртуть, образует связи и…
Лиля засмеялась.
— В твоём случае ртуть ничего не образует. Она мёртвая. Ты же бессердечный.
— Ты тоже.
Выждав несколько минут, но, так и не дождавшись больше от Лили ни слова, я вернулся к заданиям, хотя соображал уже туго.
— Как бы ты отреагировал, если бы тебе девушка в любви призналась?
Протёкшая ручка капнула чернилами на график функций.
Я посмотрел на Лилю.
— Я бы охренел, — мои губы расползлись в улыбке. Лиля кивнула и отвернулась, а я прикусил язык.
Благодаря соседям, играющим по вечерам в домино у дома, я знал немало ругательств и иногда употреблял их в разговоре с друзьями, но всё же старался контролировать свою речь: с Лилей держать себя в руках не получалось. Она возмущалась, и её возмущение раззадоривало меня ещё сильнее, особенно, когда она говорила, что будет бить меня по губам за каждый мат, вырвавшийся из моего рта. Зачастую я просто не мог остановиться: всё закончилось, когда Лиля перестала заострять на этом внимание.
После собрания она попросила Серёжу задержаться на пару минут. Я копошился в портфеле: то один учебник выну, то другой — как мог тянул время, пока Лиля, пыхтя, выжидала, когда я уйду.
— Смирнов, — наконец сказала она, — ты на урок не опоздаешь?
Я выскочил из класса.
*
Рома грыз яблоко, а Вовка листал книжку, когда я подсел к ним в столовой.
— Она призналась в любви…
— Вот! — Рома обратился к Вовке. — Я же говорил, что мой план сработает!
—…Серёже.
Рома поперхнулся, а Вовка, стянув очки, уставился на меня.
— Какому Серёже? — спросил Рома. — То есть, что значит «она призналась в любви Серёже»?
Я пересказал им события сегодняшнего собрания.
Это миф, что парни не обсуждают подобные вопросы. Обсуждают, но редко вдаются в подробности, как девочки.
— Подожди, — Рома размахивал огрызком, — она спросила тебя, как ты отреагируешь, если тебе девчонка в любви признается, а потом призналась Серёже? Не тебе, а Серёже?
— Да.
— Спросила тебя, а призналась другому?
— Да.
— По-моему, она дура, — Рома повернулся к Вовке. — Ты так не считаешь?
Вовка покачал головой.
— Я не понимаю, зачем она это делает.
— Ну и ладно! Ну и пусть! — Рома кинул огрызок в мусорное ведро. — В мед поступишь, знаешь, сколько у тебя таких Лилек будет? Ух! Одна другой лучше!
— Пожалуй, он прав, — согласился Вовка.
— Надо думать об учёбе, — я достал учебник, — скоро экзамены.
— Слушайте, а пойдёмте вечером на танцы? — воскликнул Рома.
Рома действовал по принципу «отношусь к другим так, как они относятся ко мне», и на следующее собрание я пришёл с твёрдым намерением игнорировать Лилю также, как она долгое время игнорирует меня. Но я понимал, что не смогу себя контролировать, если окажусь рядом с ней и, чтобы подстраховаться, позвал на собрание Вовку, который неохотно, но согласился.
Впервые я зашёл в кабинет с открытым взглядом, не пряча глаза, и развалился (это я тоже подсмотрел у Ромы) за последней партой третьего ряда; Вовка, извиняясь, протиснулся в класс боком и поковылял ко мне. Лиля, с которой нас разделял лишь проход и один стол, сперва не шелохнулась, но спустя пару минут собрала вещи и переместилась на парту вперёд, где сидел Серёжа — второгодник из нашей параллели.
— Привет. Ты не против? — услышал я.
Серёжа помотал головой, и Лиля опустилась на соседний стул.
Я посмотрел на Вовку: он пожал плечами. Злость, бурлившая во мне, точно лава в проснувшемся вулкане, поднялась, но тут же опустилась. О чём она будет говорить с активистом-второгодником Серёжей? Активист-второгодник, даже звучит нелепо. Но он что-то шепнул Лиле, она ответила, и у них, вопреки всякой логике, завязался диалог.
— О чём они говорят? — тихо возмутился я. — Какие у них могут быть общие темы для разговора?
— Подойди и спроси, — лениво отозвался Вовка, — кто знает, может, они что-то интересное обсуждают? Присоединишься.
Я понял, что мой план не сработал и методика Ромы мне не подходит, когда сверлил взглядом спину хихикающей Лили. Видимо, Серёжа действительно рассказывал ей что-то интересное: иногда она забывалась и смеялась в голос, а моя пытка, как выяснилось чуть позже, только началась.
Как я уже говорил, на собраниях хвалили и ругали одних и тех же: хвалили, например, нас с Лилей, ругали — Серёжу и ещё пару-тройку человек, но сегодня, как ни странно, Лиля очутилась во втором списке. Более того, на собрание заявилась «шмель» — их классная руководительница Шмелёва, — чтобы прилюдно отчитать свою ученицу за грозившую той двойку по химии в четверти. Кстати говоря, прокручивая этот момент в голове после собрания, я задумался, как поступил бы сам, если бы не притащил с собой Вовку. Нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать Лилю, или промолчал бы?
Серёжа выслушал обвинительную речь Шмелёвой в адрес трясущейся и едва сдерживающей слёзы Лили, хлопнул ладонью по столу и встал:
— Позвольте с вами не согласиться, Анна Евгеньевна!
Тишина, нарушаемая редким шуршанием бумажек, стала мёртвой. Все взгляды устремились на Серёжу.
— Ковалёв, сядь на место, — процедила сквозь зубы Шмелёва.
— Нет, не сяду, — он выбрался из-за парты, — не сяду, Анна Евгеньевна! Вы — учитель! Вы сеете доброе, прекрасное, вечное в наших неразумных умах, и вы, и ваш труд, бесспорно, заслуживают уважения. Но кто дал вам право говорить о Лилии гадости из-за какой-то там двойки по химии? Разве оценки делают человека хорошим или плохим? Ответьте, Анна Евгеньевна! Оценки решают, каким она будет работником? Женой? Матерью? Не оценки Лили Брик вдохновляли Маяковского, а её, — Серёжа поднял вверх указательный палец и произнёс по слогам, — ИН-ТЕЛ-ЛЕКТ! А интеллект и оценки между собой никак не связаны, Анна Евгеньевна!
С застывшим восхищением в глазах Лиля обернулась на меня.
— Что за чушь он несёт, — пробормотал я, наклонившись к Вовке, и взялся за учебник.
Самое время дописать домашнюю работу.
*
— Нет, ты слышал, что он сказал? Видите ли, оценки ничего не значат!
Мы сидели на первом этаже, отдельно от многочисленных кучек одноклассников и ребят из параллели, обсуждающих поведение Серёжи на собрании. Сдаётся мне, что Лиля растрепала всем о случившемся быстрее, чем Шмелёва добралась до кабинета директора.
— А я согласен с ним, — ответил, к моему удивлению, Вовка, — оценки ничего не значат. Вот Альберт Эйнштейн, к примеру, вообще имел двойку по математике и ничего. Она не помешала ему стать великим учёным.
— Не было у Эйнштейна двойки по математике, — огрызнулся я, — да и где Лилька, а где Альберт Эйнштейн…Этот Серёжа сравнил её с Лилей Брик. Он хоть знает, что Брик не обладала, — я запнулся, — высокими моральными качествами?
— Он назвал Брик только из-за имени, а не потому, что считает её такой же проституткой. Я уверен, знай он других Лиль, назвал бы другую. Ты сам-то хоть одну знаешь?
Я ухмыльнулся. Постыдное слово, не поминаемое мной всуе, вырисовало яркий образ Сонечки Мармеладовой, который я тщетно пытался выбросить из головы.
— Зачем ты вообще припёрся со мной на собрание? — возмутился я.
— Напоминаю, что это было твоё желание, а не моё. Не пытайся сделать меня виноватым в том, что она познакомилась с второгодником. Не получится, Смирнов.
— Я всего лишь хотел проучить её, — я сбавил тон, — раз я зануда, то пусть сидит одна.
Вовка кивнул.
— А по итогу в луже сидишь ты и булькаешь.
Рома, спрыгнувший с трёх последних ступенек, подлетел к раздевалке и влез между мной и Вовкой.
— Что там происходит на ваших собраниях? — с горящими глазами спросил он. — Вся школа обсуждает какого-то Серёжу и его возможное отчисление! Что за Серёжа?
Вовка хрюкнул.
— Второгодник, — фыркнул я, — сказал, что ум не зависит от оценок. Или оценки от ума. Я не запомнил, что он говорил. Чушь какую-то нёс.
Рома развёл руками.
— Тебя взбесило, что он равнодушен к оценкам?
Меня взбесило, что к нему осталась неравнодушна Лиля, а виноват в этом я.
— Да.
Рома мельком глянул на Вовку и улыбнулся.
— Я понял, — сказал Рома. — Смотрели вчерашний матч?
Глава четвёртая
Ревнивая девчонка
— Вы видели лицо Шмелёвой, когда Лилька сказала, что будет поступать в педагогический? — хихикнула Света, когда они спрятались за домом после уроков. — По-моему, она испугалась, что в класс ворвётся Серёжа и закричит, что Маяковского вдохновлял интеллект Лили Брик. Я слышала, что «шмель» подняла вопрос об его отчислении. А вообще он молодец, этот Серёжа, заступился за тебя, в отличие от Смирнова. Смирнов наверняка бы поддержал «шмеля» и ещё парочку гадостей от себя добавил.
— Вы говорите о Никите, как о каком-то чудовище, — сказала Лена.
— Мы говорим о том, что видим.
— Знаете, — влезла в их разговор Лиля, — а я благодарна Шмелёвой. За то, что она отговорила меня от медицинского.
— Ах, да! — всплеснула руками Света. — Ты же в медицинский собиралась вслед за Смирновым!
— Как бездомная собака, — Лиля покачала головой, копошась в сумке, — кто позвал, за тем и пошла. Надо же быть такой дурой.
— Влюблённой дурой, — поправила Света.
— Меня и на секунду не посетила мысль, что я не сдам экзамены, не поступлю в мед, представляете? Вот, правда, — она выпрямилась, перестав рыться в сумке, — как я готовилась бы к биологии и химии? Белые кролики, бурые кролики, — Лиля вернулась к поискам сигарет, — что будет, если поместить кроликов в сероводород…
Света засмеялась.
— Думаю, Смирнов объяснил бы тебе, что случится с кроликами, которых поместили в сероводород.
— Он помог бы тебе с подготовкой к экзаменам, — кивнула Лена.
— Ага, помог бы, — насупилась Лиля, — как в прошлом году на контрольной по химии, когда я просила его объяснить задачу, а он отмахнулся от меня, сказал, чтобы я от него отстала, и обсуждал её решение с тобой. До сих пор не понимаю, почему, когда он перешёл в параллельный класс, то тащил с собой меня, а не тебя. На собрания он, видите ли, ходить не хотел.
— Между прочим, он опечалился, что ты передумала насчёт медицинского, — сказала Света.
— Он не звал меня в медицинский. Он хотел, чтобы я перешла вместе с ним в параллельный класс, чтобы он на собрания не ходил. Лучше бы Лену позвал: было бы с кем обсуждать задачки про кроликов. В медицинский я собиралась после разговора с ним, он не предлагал.
— Погодите-ка, — Света вытянула губы, — ты что, ревнуешь Смирнова? — Лиля молчала. — Ты ревнуешь Смирнова к Ленке?
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Да я вижу, что ревнуешь! — развеселилась Света.
— Никого я не ревную, — выпалила Лиля, — нет мне никакого дела ни до Смирнова, ни до…,— она запнулась и перевела взгляд с одной девочки на другую, — мне пора, — Лиля закинула сумку на плечо, — у папы сегодня выходной, мне нельзя опаздывать.
Не попрощавшись с подругами, она выбежала из-за дома и выскочила на перекрёсток, где, трясущимися руками прикурив сигарету, столкнулась с Никитой, возвращающимся из школы.
Они молча стояли друг напротив друга, и Лиля уже приготовилась спросить, чего он на неё уставился, но не успела: к ним подорвался Серёжа, который вырвал из её рта сигарету, потушил её об асфальт, донёс бычок до ближайшей урны, вернулся к ним и строго сказал Лиле, что «здоровье — невосполнимый ресурс организма, а она так бездарно его тратит», и, нахмурив брови, добавил, что проводит её, чтобы быть уверенным, что она не покурила по дороге.
Никита, всё также молча, обошёл Лилю и Серёжу и побрёл домой.
Глава пятая
Сердце из ртути
На следующее собрание я опять собирался идти с Вовкой: предложить, правда, не успел — от сей затеи меня отговорил Рома. Сам того не желая, я посвятил его в подробности своих отношений с Лилей.
— Так, — Рома подбежал к раздевалке, около которой я топтался, — я всё выяснил. Твоя Лиля сидит во втором ряду, так что смело можешь идти на собрание один и не бояться, что она упорхнула за парту к Серёже. Будь жёстче, — он похлопал меня по спине, заметив мою кислую мину на лице, — наглее. Девчонки любят хулиганов.
Я сопротивлялся, поэтому Рома схватил меня за рюкзак и, развернув, толкнул, а, когда я обернулся, показал сжатый кулак и крикнул мне вслед: «Жёстче!».
Я плёлся по коридору, представляя, как будучи «жёстче и наглее», вышибаю с ноги дверь, заваливаюсь в класс и с неприличным видом пристаю к присутствующим. Игнорирую Лилю. Спорю с учителем. Как превращаюсь в хулигана.
Мне не нравилось предложение Ромы, развязное поведение противоречило моей природе, и чем ближе я подходил к кабинету, тем больше думал, как не споткнуться на входе и на потеху Лиле не прочесать носом половину класса.
Я залетел, как «Восток-1» и рванул к последней парте, где Лиля уже вовсю занималась любимым делом — перебирала поток бумажек; её сумка, которую она вешала на крючок своего стола, стояла на моём стуле.
— Сумку убери, — сказал я голосом самого настоящего хулигана. Жёстким и наглым, как советовал Рома.
— Нет, — ответила Лиля, не поднимая на меня глаз.
Признаюсь честно, я не знаю, что мной двигало в тот момент, но я взял её сумку и кинул на её половину. Лиля опешила.
— А чего ты сюда сел? И где твой дружок, с которым ты теперь сидишь на собраниях?
Я улыбнулся.
— Обиделась?
— Нет.
— Обиделась, — моя улыбка стала шире.
— Не обиделась, но сиди теперь, с кем хочешь!
— Обиделась, — повторил я в третий раз и, пялясь в тетрадку, стукнул её по пальцам своими пальцами. Хотел слегка стукнуть, но по итогу лишь коснулся и замер. Синусы и косинусы из примера запрыгали перед глазами, вытянулись в единую линию, лишившись биоэлектрической активности. Тогда я не догадывался, что это случайное прикосновение будет волнительнее первого поцелуя и ярче первого секса. Лиля не отдёрнула руку и я слушал собственное сердцебиение. — Вовка сам пришёл, я не звал его.
Она не отреагировала на мою последнюю фразу, но сказала в ответ что-то другое. Затем о чём-то спросила, пошутила, и я, впервые за те два года, что мы сидим вместе на собраниях, закрыл несделанную домашнюю работу и разлёгся на парте так, чтобы мне было хорошо её видно и слышно: Лиля рассказывала одну историю за другой.
— Представь, что сердце человека это ртуть, — сказал я, когда Лиля замолчала и пауза затянулась. — Когда человек любит, то его сердце, то есть ртуть, образует связи и…
Лиля засмеялась.
— В твоём случае ртуть ничего не образует. Она мёртвая. Ты же бессердечный.
— Ты тоже.
Выждав несколько минут, но, так и не дождавшись больше от Лили ни слова, я вернулся к заданиям, хотя соображал уже туго.
— Как бы ты отреагировал, если бы тебе девушка в любви призналась?
Протёкшая ручка капнула чернилами на график функций.
Я посмотрел на Лилю.
— Я бы охренел, — мои губы расползлись в улыбке. Лиля кивнула и отвернулась, а я прикусил язык.
Благодаря соседям, играющим по вечерам в домино у дома, я знал немало ругательств и иногда употреблял их в разговоре с друзьями, но всё же старался контролировать свою речь: с Лилей держать себя в руках не получалось. Она возмущалась, и её возмущение раззадоривало меня ещё сильнее, особенно, когда она говорила, что будет бить меня по губам за каждый мат, вырвавшийся из моего рта. Зачастую я просто не мог остановиться: всё закончилось, когда Лиля перестала заострять на этом внимание.
После собрания она попросила Серёжу задержаться на пару минут. Я копошился в портфеле: то один учебник выну, то другой — как мог тянул время, пока Лиля, пыхтя, выжидала, когда я уйду.
— Смирнов, — наконец сказала она, — ты на урок не опоздаешь?
Я выскочил из класса.
*
Рома грыз яблоко, а Вовка листал книжку, когда я подсел к ним в столовой.
— Она призналась в любви…
— Вот! — Рома обратился к Вовке. — Я же говорил, что мой план сработает!
—…Серёже.
Рома поперхнулся, а Вовка, стянув очки, уставился на меня.
— Какому Серёже? — спросил Рома. — То есть, что значит «она призналась в любви Серёже»?
Я пересказал им события сегодняшнего собрания.
Это миф, что парни не обсуждают подобные вопросы. Обсуждают, но редко вдаются в подробности, как девочки.
— Подожди, — Рома размахивал огрызком, — она спросила тебя, как ты отреагируешь, если тебе девчонка в любви признается, а потом призналась Серёже? Не тебе, а Серёже?
— Да.
— Спросила тебя, а призналась другому?
— Да.
— По-моему, она дура, — Рома повернулся к Вовке. — Ты так не считаешь?
Вовка покачал головой.
— Я не понимаю, зачем она это делает.
— Ну и ладно! Ну и пусть! — Рома кинул огрызок в мусорное ведро. — В мед поступишь, знаешь, сколько у тебя таких Лилек будет? Ух! Одна другой лучше!
— Пожалуй, он прав, — согласился Вовка.
— Надо думать об учёбе, — я достал учебник, — скоро экзамены.
— Слушайте, а пойдёмте вечером на танцы? — воскликнул Рома.
