Несмотря на поздний час, в небе ещё виднелось какое-то необычно яркое свечение. Дома и деревья на противоположной стороне, выезд со двора, детская площадка — затянуты парообразной дымкой, какая обычно образуется при внезапной оттепели. Вот только никакой оттепели и в помине не было. С серого чуть мерцающего неба сыпал снег. Скрывал следы людей и машин, покрывая их белым саваном. Чтобы кроме этой ровной белизны ничего не осталось. И никого…
Звонок домофона, хриплый и сдавленный, словно прорвавшийся через помехи, заставил меня облегчённо выдохнуть. Ничего не спрашивая, я нажала кнопку и взялась открывать дверь. Через минуту на пороге стоял он. В одном только офисном костюме. Без тёплых вещей. Весь покрытый снегом.
— Что случилось? Где ты был?
— Просто… шёл.
— Шёл?! А что с машиной? И где твоё пальто?— вопросы сыпались из меня один за другим, но он, никак не реагируя, молча проковылял в комнату и сел на диван. В его походке было нечто странное. Очевидно, каждое движение давалось с большим трудом.
— Боже мой… Какая я дура! Ты же валишься с ног… Ложись. Отдыхай. Завтра всё расскажешь.
Я настойчиво привалила его головой на подушку и принялась стягивать с него туфли. Предназначавшиеся исключительно для кабинета или салона авто, сейчас они совершенно задубели от мороза.
— Я не устал…— ответил он, не сопротивляясь моим действиям и укладываясь на диване, как есть, в одежде. Машинально я потрогала его лоб, предполагая, что тот должен быть горячим, но ощутила только ледяной холод.
— Да ты весь продрог! Сейчас! Подожди…
Я торопливо достала из шкафа старое тёплое одеяло, наполнила грелку и, применив всё это к своему пациенту, села рядом.
— И не спорь со мной. Тебе надо отдохнуть.
Он, впрочем, и не думал спорить, а неподвижно лежал под одеялом и, не моргая, смотрел в потолок на подрагивающий желтоватый свет. Вскоре и я уснула прямо в кресле.
* * *
Очнувшись, я сначала не поняла, рассвело на улице или нет. Всё то же марево и желтоватое свечение в небе. Диван опустел. Только примятая подушка на подлокотнике и одеяло, откинутое на спинку. Я посмотрела на часы, поднялась, чтобы пошире раздёрнуть шторы, и вскрикнула от неожиданности.
Он лежал на полу, прямо под окном, свернувшись калачиком и притулившись спиной к батарее. Абсолютно неподвижно и с открытыми глазами, уставившимися в пустой сумрак комнаты.
— Господи! Что с тобой? Тебе плохо?— я снова прикоснулась рукой к его голове и снова ощутила необычный холод.
— Нет. Мне хорошо,— его голос звучал очень спокойно, но отстранённо.
— Думаю, всё-таки стоит сходить в аптеку…— вслух рассудила я, хотя не была уверена, какое именно лекарство следует покупать.
— Нет-нет. Не надо,— резко поднявшись, он пристально посмотрел на меня.— Ничего уже не нужно. И тебе… там может быть опасно…
— Опасно? Что за глупости?
Он схватил меня за руку, словно желая удержать силой.
— Они не хотят причинить вред. Они вообще ничего не хотят. Просто испуганы, как звери… Или как дети.
— Кто они-то?
— Такие как я… Восставшие.
То ли от его ледяных пальцев, то ли от его слов я вся покрылась мурашками.
— Кто?
Он уставился на меня, на мгновение этот взгляд сделался почти обычным.
— Неужели ты ещё не поняла? Глупо отрицать этот факт. Я умер.
Поражённая не столько ответом, сколько лёгкостью, с которой тот был сказан, я только молча смотрела и моргала глазами. А потом, не найдя ничего умнее, предложила:
— Может, пойду и сделаю нам чаю?
Он кивнул. Кажется, поняв, что теперь я точно никуда не пойду, он сразу успокоился и опять стал отрешённым и меланхоличным, а его взгляд умиротворённым и пустым.
С этим же видом он долго мешал сахар в кружке, потом долго и медленно пил, рассматривая узор на кухонной клеёнке.
— Почему всё так произошло?— наконец не выдержала я.
— Не знаю,— пожал он плечами, но ответил так быстро и непринуждённо, будто ожидал вопроса или просто думал о том же самом.— Там снаружи что-то случилось. Что-то изменилось… В воздухе. Я проснулся и почувствовал, что какая-то сила заставляет меня подняться. Поднялся… И пришёл.
— Я не об этом… Почему ты умер?
На этот раз он задумался.
— Не помнишь?— подогнала я.
— Нет. Помню,— голос наполнился тоской.— Я устал жить. Остановил машину. Вышел из неё. Лёг в снег. И уснул.
Я смотрела на него с искренним непониманием.
— Но почему? Должна же быть какая-то причина? Ведь у тебя всё есть… Квартира, машина, работа…
— Да. У всего должна быть причина. Но в какой-то момент я понял, что у меня нет никаких причин. Нет причин идти на работу. Нет причин уходить с неё. Нет причин засыпать. Нет причин просыпаться. У человека должна быть цель, иначе… Нет никакой разницы. Он превращается в ничто. Поэтому меня ничего не держало.
— Ничего… И я тоже?
Он взглянул на меня как бы извиняясь.
— Ну, я ведь пришёл…
* * *
Привыкнуть к мысли, что человек, которого я знала долгие годы теперь мёртв, было не просто. Внешне он совсем не изменился, не проявив никаких пугающих меня признаков разложения. По всей видимости, в мире и правда происходило нечто необычное. Телефон и интернет всё так же не восстановились. За окном мерцала желтоватая дымка. Иногда откуда-то — то ли с улицы, то ли из-за стен — доносились крики и стоны. Такое не могло не пугать, но он оставался равнодушен и, глядя на его спокойствие, я тоже успокаивалась.
Посетовав на путаницу в воспоминаниях, он, тем не менее, быстро нашёл свою домашнюю одежду, переоделся, устроил себе место возле батареи отопления и уселся читать книгу. Странное занятие. Не только из-за его теперешнего состояния, но и потому, что раньше он никогда не читал. По крайней мере, так увлечённо и целенаправленно.
— Не пойдёшь завтра в офис?— задала я дежурный вопрос, оказавшийся глупым.
— Нет. Я не для этого умирал,— резонно ответил он, не отрываясь от страниц.
— Логично. Вряд ли мёртвым это нужно... Ты говорил, что снаружи опасно. Но мне-то ведь будет нужно уйти… И потом я не знаю, можно ли тебя оставить одного…
— Меня можно оставить одного. Я мёртвый, а не маленький,— он отложил книгу.— Но тебе пока не стоит никуда ходить. Там всё меняется. Дай всему устаканиться…
— Всё меняется?
— Большинство людей, которые когда-либо жили — уже мертвы. Думаешь, мир, где они воскреснут, сможет быть прежним?
— А их… много?
— Много. И с каждым днём будет больше. Примерно в две целые и семь десятых раза каждые сутки. Как говорят…
— Кто говорит? О чём ты вообще? Мы тут в полной изоляции… Ничего же не работает!— возмутилась я, демонстративно помахав смартфоном.
— Они говорят. Мёртвые голоса. Ты не слышишь? Ты не слышишь… Тут всё наполнено ими. Я стараюсь отвлечься книжкой...
В полумраке нашей квартиры в практически абсолютной тишине его объяснения казались каким-то бессвязным бредом сумасшедшего, но я всё же уточнила:
— И о чём они говорят?
— О разном… Ищут родственников. Стонут и жалуются на боль. Философствуют про какую-то заумную ерунду… Как интернет-чат. Болтают и болтают. Голова пухнет.
С недовольным видом он снова взял книгу, намереваясь продолжить чтение.
По пустой улице быстро пронеслась автомашина с сиреной. Из-за занавески я увидела удаляющиеся мигалки полицейского броневика. Через какое-то время послышались отдалённые звуки стрельбы. Похоже, снаружи действительно было не очень безопасно. Всё ощутимее переживая информационный голод без сетевого общения, я включила музыку на ноутбуке и принялась мыть посуду, тихонько поглядывая на когда-то близкого мне человека.
Раньше его нельзя было оторвать от айфона. Переписка, нескончаемое листание ленты постов, периодические смешки на комменты и мемы… Как необычно видеть его теперь неторопливо перелистывающим страницы. Возможно, из-за своих постоянных загробных голосов, мёртвые меньше любят общаться друг с другом. А может, кто понял жизнь, тот не спешит?
* * *
Мерцающий свет в небе стал постепенно ослабевать. Желтоватая дымка уже не скрывала фасады соседних домов, а только густо стелилась по земле. Все звуки на улице пропали. Окна напротив зажглись в потёках разноцветными тёплыми огнями. Наступала почти нормальная тихая ночь.
Страх от осознания, что я нахожусь в одной квартире с мёртвым телом, неоднократно сменялся скепсисом. Да, он совершенно холодный и вёл себя странно. Уже вторые сутки ничего не ел. Только пил горячее и сидел у батареи. Но разве этого достаточно? Возможно, это просто какая-то болезнь. Психическая. Нервный срыв или вроде того… Хорошо, что он не агрессивен. С наступлением вечера он перебрался на разложенный диван, улёгся вдоль него с открытыми глазами и так и лежал неподвижно.
Набравшись решимости, я подошла, села на кровать и осторожно легла рядом, с той стороны, где спала обычно, и стала внимательно наблюдать. Ни один мускул не двигался на его лице. Грудная клетка не вздымалась от каждого вздоха. Глаза замерли.
— Ты правда умер?— с трудом выдавила я из себя, борясь с образовавшимся в горле комом.— Может всё не так плохо?
— Правда,— ответил он, почти не шевеля губами.
— Не может быть…
— Всё ещё не смирилась с этой мыслью?— в его словах послышалась насмешка.— Если тебе так будет проще, я могу почаще моргать. Забываю это делать.
В каком-то отчаянном порыве я откинула край одеяла и прижалась ухом к его груди, силясь расслышать сердцебиение. Нет. Сердцебиения у него не было. Но сам-то он был. Вот же он… Смотрит. Говорит…
— Убедилась?— знакомый голос позвучал из загробного полумрака, заставив меня отпрянуть от испуга.
— Но это невозможно! Зачем? Всё так бессмысленно!— воскликнула я, стараясь не заплакать.
Он повернул ко мне голову.
— А разве много, кто ищет смысл, пока живёт? Или хотя бы задумывается о нём?
— Не знаю… Наверное, нет. А ты?
— А у меня теперь нет другого выхода… Умереть можно только раз. Ничего не осталось. Только думать и искать смысл.
Возникла долгая пауза, прерываемая лишь редким механическим движением его век.
— Считаешь, оно того стоило?— серьёзно спросила я, когда молчание сделалось невыносимым.
— Но ведь зачем-то же нас всех подняли… Может, именно для того, чтобы мы задумались? Если так… То оно того стоило.
Переборов брезгливость, я вдруг прижалась к его губам и поцеловала, ощутив холодную и суховатую плоть. А потом, вновь устроившись щекой на бездыханной груди, прошептала.
— Я всё равно люблю тебя… Понимаешь?
— Да.
— А что чувствуешь ты?
— Тепло. И свет. Ты не видишь, но тут всё время ослепительно светло. Даже сейчас. И твоя слезинка тоже светится,— холодным пальцем он смахнул каплю, зависшую у меня на реснице. Я невольно улыбнулась. Как он может видеть в кромешной тьме?
— И твоя улыбка тоже светится,— добавил он.
— Ты точно больше никуда не уйдёшь?— зачем-то задала вопрос я.
— Нет.
— Тогда давай спать.
— Мне теперь незачем спать. Но я хочу спать. Так что давай спать,— согласился он и нежно положил руку мне на голову, как поступал прежде много раз.— Завтра мы можем пойти в парк и поиграть в снежки.
— Но мы ведь не делали этого, когда ты… был жив.
— Именно поэтому.
Смена Харона, или записки доктора Мертвяго
Мерзопакостная погода стоит. Слякотная. Грязная снежная каша под ногами уже неделю как. Словно тот, кто где-то наверху погодой заведует, устал и подремать лёг. И туман этот противный. Бледно жёлтый, будто застарелое пятно на белом халате. Спускается, наползает отовсюду, из каждой подворотни.
Старенький УАЗик, пробуксовав колёсами, свернул во дворы. Врач «скорой» Харитонов поплотнее завернулся в куртку с поломанной молнией и отвернулся от окна. Его уставший взгляд скользил по привычным внутренностям микроавтобуса, стараясь нащупать хоть что-то не окончательно безрадостное. Напротив, уткнувшись в телефон, сидел стажёр Ведунов — залипал в какой-то игрушке. За рулём — водитель Коля Рыжкин — мужик лет сорока с забинтованной головой. Прошуршав бортом «буханки» по сухим веткам каких-то неопрятных кустов, он с тоской вздохнул «Э-ге-ге», остановил машину у подъезда и повернулся в салон — «Ага. Да?». Мол, привёз, куда надо.
«Приехали, Коль. Да. Жди нас»,— кивнул Харитонов, взял сумку, поторопил стажёра — «Шустрее давай». Тот выскочил, сразу утонув кроссовками в снегу. Доктор вышел следом, хлопнув дверью буханки, через грязное стекло ещё раз взглянул на водителя.
Если бы не знатный отпечаток советского образования на физиономии, то в таком виде и с этими междометиями, Рыжкин точно сошёл бы за Шарикова. Подстать тачке. Из какого могильника они её только вытащили. Но, какие уж есть... Грех жаловаться. В кои-то веки бригада ездит полным составом.
Стараясь отогнать гнетущие мысли и не замечать окружающей неустроенности, медики быстрым шагом зашли в парадную.
Дверь на втором этаже была уже открыта. Их ждали.
— Быстрее. Там. В дальней комнате. Маме плохо,— молодая женщина, смущаясь, плотнее запахнула домашний халатик. Оба медика, не разуваясь, прошли, куда было указано.
— Да, нет…— задумчиво протянул доктор, склонившись над стареньким диванчиком и ещё более старой пенсионеркой,— ей уже хорошо.
Исполнительный Ведунов проверил пульс, дыхание, начал было, как учили, делать реанимационные действия, но Харитонов давно всё увидел. Бледное лицо, испещрённое глубокими морщинами, обрамлённое сухими прядями седых волос. Что-то в нём было. Нечто расслабленное, спокойное, почти блаженное. Врач тронул ассистента за плечо.
— Хватит. Всё уже.
— Она?...— молодая женщина осеклась, готовая заплакать.
— Да. Умерла,— обернулся Харитонов.— Ну, что вы в самом деле? Ну, умерла… Что же…
— Действуем по дзета-протоколу?— уточнил стажёр и, получив одобрительный кивок доктора, принялся за дело. Хозяйка квартиры, ещё не успевшая как следует расплакаться, с удивлением наблюдала, как парень достал из спортивного рюкзака моток широкого скотча и принялся быстрыми отработанными движениями связывать мёртвое тело.
— Вы ведь… Её заберёте?
— Зачем?— не понял врач и экзаменаторски обратился к помощнику.— Ведунов. Поясни порядок.
— В отсутствии черепно-мозговых травм и прочих тяжких телесных повреждений исполнение дзета-протокола не требует госпитализации и может осуществляться на дому,— он закончил связывать покойницу и посмотрел на её дочь.— Мама у вас была при памяти?
Женщина утвердительно кивнула.
— Не буйная? Боли не мучили? Кричать не будет?
— Нет…
— Ну и хорошо, значит, рот заклеивать не надо. Скоро пообщаетесь.
— Пообщаемся?...
— Да. Поговорите. Это им полезно. Быстрее в себя приходят. Но раньше третьего дня разматывать не советую. Вдруг что… Непроизвольное.
Ведунов подошёл к окну и по-хозяйски распахнул его.
— Держите маму в прохладе. Быстрее остынет и запаха меньше…— стажёр достал мобильный, сверился со временем.— Сегодня всплесков уже не будет, а к послезавтра должна намагнититься.
— Это как?
— Да это мы говорим так просто,— улыбнулся Ведунов.— Безо всякой термодинамики там, суперпозиций… Придёт в кондицию, в общем. Увидите. При первых признаках шевеления меняйте температурный режим. Окно закрываем. Перекладываем поближе к отопительным приборам. Можно обогреватель поставить.
— Укутать?— уточнила молодая женщина, окончательно успокоившись.
— Это не надо. Только мешает подводу тепла. Изнутри они не греются. Попросит чаю, или кипяточку — давайте в любых количествах,— парень сделал паузу, выдохнул, посмотрел на Харитонова.— Вроде всё сказал?
Звонок домофона, хриплый и сдавленный, словно прорвавшийся через помехи, заставил меня облегчённо выдохнуть. Ничего не спрашивая, я нажала кнопку и взялась открывать дверь. Через минуту на пороге стоял он. В одном только офисном костюме. Без тёплых вещей. Весь покрытый снегом.
— Что случилось? Где ты был?
— Просто… шёл.
— Шёл?! А что с машиной? И где твоё пальто?— вопросы сыпались из меня один за другим, но он, никак не реагируя, молча проковылял в комнату и сел на диван. В его походке было нечто странное. Очевидно, каждое движение давалось с большим трудом.
— Боже мой… Какая я дура! Ты же валишься с ног… Ложись. Отдыхай. Завтра всё расскажешь.
Я настойчиво привалила его головой на подушку и принялась стягивать с него туфли. Предназначавшиеся исключительно для кабинета или салона авто, сейчас они совершенно задубели от мороза.
— Я не устал…— ответил он, не сопротивляясь моим действиям и укладываясь на диване, как есть, в одежде. Машинально я потрогала его лоб, предполагая, что тот должен быть горячим, но ощутила только ледяной холод.
— Да ты весь продрог! Сейчас! Подожди…
Я торопливо достала из шкафа старое тёплое одеяло, наполнила грелку и, применив всё это к своему пациенту, села рядом.
— И не спорь со мной. Тебе надо отдохнуть.
Он, впрочем, и не думал спорить, а неподвижно лежал под одеялом и, не моргая, смотрел в потолок на подрагивающий желтоватый свет. Вскоре и я уснула прямо в кресле.
* * *
Очнувшись, я сначала не поняла, рассвело на улице или нет. Всё то же марево и желтоватое свечение в небе. Диван опустел. Только примятая подушка на подлокотнике и одеяло, откинутое на спинку. Я посмотрела на часы, поднялась, чтобы пошире раздёрнуть шторы, и вскрикнула от неожиданности.
Он лежал на полу, прямо под окном, свернувшись калачиком и притулившись спиной к батарее. Абсолютно неподвижно и с открытыми глазами, уставившимися в пустой сумрак комнаты.
— Господи! Что с тобой? Тебе плохо?— я снова прикоснулась рукой к его голове и снова ощутила необычный холод.
— Нет. Мне хорошо,— его голос звучал очень спокойно, но отстранённо.
— Думаю, всё-таки стоит сходить в аптеку…— вслух рассудила я, хотя не была уверена, какое именно лекарство следует покупать.
— Нет-нет. Не надо,— резко поднявшись, он пристально посмотрел на меня.— Ничего уже не нужно. И тебе… там может быть опасно…
— Опасно? Что за глупости?
Он схватил меня за руку, словно желая удержать силой.
— Они не хотят причинить вред. Они вообще ничего не хотят. Просто испуганы, как звери… Или как дети.
— Кто они-то?
— Такие как я… Восставшие.
То ли от его ледяных пальцев, то ли от его слов я вся покрылась мурашками.
— Кто?
Он уставился на меня, на мгновение этот взгляд сделался почти обычным.
— Неужели ты ещё не поняла? Глупо отрицать этот факт. Я умер.
Поражённая не столько ответом, сколько лёгкостью, с которой тот был сказан, я только молча смотрела и моргала глазами. А потом, не найдя ничего умнее, предложила:
— Может, пойду и сделаю нам чаю?
Он кивнул. Кажется, поняв, что теперь я точно никуда не пойду, он сразу успокоился и опять стал отрешённым и меланхоличным, а его взгляд умиротворённым и пустым.
С этим же видом он долго мешал сахар в кружке, потом долго и медленно пил, рассматривая узор на кухонной клеёнке.
— Почему всё так произошло?— наконец не выдержала я.
— Не знаю,— пожал он плечами, но ответил так быстро и непринуждённо, будто ожидал вопроса или просто думал о том же самом.— Там снаружи что-то случилось. Что-то изменилось… В воздухе. Я проснулся и почувствовал, что какая-то сила заставляет меня подняться. Поднялся… И пришёл.
— Я не об этом… Почему ты умер?
На этот раз он задумался.
— Не помнишь?— подогнала я.
— Нет. Помню,— голос наполнился тоской.— Я устал жить. Остановил машину. Вышел из неё. Лёг в снег. И уснул.
Я смотрела на него с искренним непониманием.
— Но почему? Должна же быть какая-то причина? Ведь у тебя всё есть… Квартира, машина, работа…
— Да. У всего должна быть причина. Но в какой-то момент я понял, что у меня нет никаких причин. Нет причин идти на работу. Нет причин уходить с неё. Нет причин засыпать. Нет причин просыпаться. У человека должна быть цель, иначе… Нет никакой разницы. Он превращается в ничто. Поэтому меня ничего не держало.
— Ничего… И я тоже?
Он взглянул на меня как бы извиняясь.
— Ну, я ведь пришёл…
* * *
Привыкнуть к мысли, что человек, которого я знала долгие годы теперь мёртв, было не просто. Внешне он совсем не изменился, не проявив никаких пугающих меня признаков разложения. По всей видимости, в мире и правда происходило нечто необычное. Телефон и интернет всё так же не восстановились. За окном мерцала желтоватая дымка. Иногда откуда-то — то ли с улицы, то ли из-за стен — доносились крики и стоны. Такое не могло не пугать, но он оставался равнодушен и, глядя на его спокойствие, я тоже успокаивалась.
Посетовав на путаницу в воспоминаниях, он, тем не менее, быстро нашёл свою домашнюю одежду, переоделся, устроил себе место возле батареи отопления и уселся читать книгу. Странное занятие. Не только из-за его теперешнего состояния, но и потому, что раньше он никогда не читал. По крайней мере, так увлечённо и целенаправленно.
— Не пойдёшь завтра в офис?— задала я дежурный вопрос, оказавшийся глупым.
— Нет. Я не для этого умирал,— резонно ответил он, не отрываясь от страниц.
— Логично. Вряд ли мёртвым это нужно... Ты говорил, что снаружи опасно. Но мне-то ведь будет нужно уйти… И потом я не знаю, можно ли тебя оставить одного…
— Меня можно оставить одного. Я мёртвый, а не маленький,— он отложил книгу.— Но тебе пока не стоит никуда ходить. Там всё меняется. Дай всему устаканиться…
— Всё меняется?
— Большинство людей, которые когда-либо жили — уже мертвы. Думаешь, мир, где они воскреснут, сможет быть прежним?
— А их… много?
— Много. И с каждым днём будет больше. Примерно в две целые и семь десятых раза каждые сутки. Как говорят…
— Кто говорит? О чём ты вообще? Мы тут в полной изоляции… Ничего же не работает!— возмутилась я, демонстративно помахав смартфоном.
— Они говорят. Мёртвые голоса. Ты не слышишь? Ты не слышишь… Тут всё наполнено ими. Я стараюсь отвлечься книжкой...
В полумраке нашей квартиры в практически абсолютной тишине его объяснения казались каким-то бессвязным бредом сумасшедшего, но я всё же уточнила:
— И о чём они говорят?
— О разном… Ищут родственников. Стонут и жалуются на боль. Философствуют про какую-то заумную ерунду… Как интернет-чат. Болтают и болтают. Голова пухнет.
С недовольным видом он снова взял книгу, намереваясь продолжить чтение.
По пустой улице быстро пронеслась автомашина с сиреной. Из-за занавески я увидела удаляющиеся мигалки полицейского броневика. Через какое-то время послышались отдалённые звуки стрельбы. Похоже, снаружи действительно было не очень безопасно. Всё ощутимее переживая информационный голод без сетевого общения, я включила музыку на ноутбуке и принялась мыть посуду, тихонько поглядывая на когда-то близкого мне человека.
Раньше его нельзя было оторвать от айфона. Переписка, нескончаемое листание ленты постов, периодические смешки на комменты и мемы… Как необычно видеть его теперь неторопливо перелистывающим страницы. Возможно, из-за своих постоянных загробных голосов, мёртвые меньше любят общаться друг с другом. А может, кто понял жизнь, тот не спешит?
* * *
Мерцающий свет в небе стал постепенно ослабевать. Желтоватая дымка уже не скрывала фасады соседних домов, а только густо стелилась по земле. Все звуки на улице пропали. Окна напротив зажглись в потёках разноцветными тёплыми огнями. Наступала почти нормальная тихая ночь.
Страх от осознания, что я нахожусь в одной квартире с мёртвым телом, неоднократно сменялся скепсисом. Да, он совершенно холодный и вёл себя странно. Уже вторые сутки ничего не ел. Только пил горячее и сидел у батареи. Но разве этого достаточно? Возможно, это просто какая-то болезнь. Психическая. Нервный срыв или вроде того… Хорошо, что он не агрессивен. С наступлением вечера он перебрался на разложенный диван, улёгся вдоль него с открытыми глазами и так и лежал неподвижно.
Набравшись решимости, я подошла, села на кровать и осторожно легла рядом, с той стороны, где спала обычно, и стала внимательно наблюдать. Ни один мускул не двигался на его лице. Грудная клетка не вздымалась от каждого вздоха. Глаза замерли.
— Ты правда умер?— с трудом выдавила я из себя, борясь с образовавшимся в горле комом.— Может всё не так плохо?
— Правда,— ответил он, почти не шевеля губами.
— Не может быть…
— Всё ещё не смирилась с этой мыслью?— в его словах послышалась насмешка.— Если тебе так будет проще, я могу почаще моргать. Забываю это делать.
В каком-то отчаянном порыве я откинула край одеяла и прижалась ухом к его груди, силясь расслышать сердцебиение. Нет. Сердцебиения у него не было. Но сам-то он был. Вот же он… Смотрит. Говорит…
— Убедилась?— знакомый голос позвучал из загробного полумрака, заставив меня отпрянуть от испуга.
— Но это невозможно! Зачем? Всё так бессмысленно!— воскликнула я, стараясь не заплакать.
Он повернул ко мне голову.
— А разве много, кто ищет смысл, пока живёт? Или хотя бы задумывается о нём?
— Не знаю… Наверное, нет. А ты?
— А у меня теперь нет другого выхода… Умереть можно только раз. Ничего не осталось. Только думать и искать смысл.
Возникла долгая пауза, прерываемая лишь редким механическим движением его век.
— Считаешь, оно того стоило?— серьёзно спросила я, когда молчание сделалось невыносимым.
— Но ведь зачем-то же нас всех подняли… Может, именно для того, чтобы мы задумались? Если так… То оно того стоило.
Переборов брезгливость, я вдруг прижалась к его губам и поцеловала, ощутив холодную и суховатую плоть. А потом, вновь устроившись щекой на бездыханной груди, прошептала.
— Я всё равно люблю тебя… Понимаешь?
— Да.
— А что чувствуешь ты?
— Тепло. И свет. Ты не видишь, но тут всё время ослепительно светло. Даже сейчас. И твоя слезинка тоже светится,— холодным пальцем он смахнул каплю, зависшую у меня на реснице. Я невольно улыбнулась. Как он может видеть в кромешной тьме?
— И твоя улыбка тоже светится,— добавил он.
— Ты точно больше никуда не уйдёшь?— зачем-то задала вопрос я.
— Нет.
— Тогда давай спать.
— Мне теперь незачем спать. Но я хочу спать. Так что давай спать,— согласился он и нежно положил руку мне на голову, как поступал прежде много раз.— Завтра мы можем пойти в парк и поиграть в снежки.
— Но мы ведь не делали этого, когда ты… был жив.
— Именно поэтому.
Смена Харона, или записки доктора Мертвяго
Мерзопакостная погода стоит. Слякотная. Грязная снежная каша под ногами уже неделю как. Словно тот, кто где-то наверху погодой заведует, устал и подремать лёг. И туман этот противный. Бледно жёлтый, будто застарелое пятно на белом халате. Спускается, наползает отовсюду, из каждой подворотни.
Старенький УАЗик, пробуксовав колёсами, свернул во дворы. Врач «скорой» Харитонов поплотнее завернулся в куртку с поломанной молнией и отвернулся от окна. Его уставший взгляд скользил по привычным внутренностям микроавтобуса, стараясь нащупать хоть что-то не окончательно безрадостное. Напротив, уткнувшись в телефон, сидел стажёр Ведунов — залипал в какой-то игрушке. За рулём — водитель Коля Рыжкин — мужик лет сорока с забинтованной головой. Прошуршав бортом «буханки» по сухим веткам каких-то неопрятных кустов, он с тоской вздохнул «Э-ге-ге», остановил машину у подъезда и повернулся в салон — «Ага. Да?». Мол, привёз, куда надо.
«Приехали, Коль. Да. Жди нас»,— кивнул Харитонов, взял сумку, поторопил стажёра — «Шустрее давай». Тот выскочил, сразу утонув кроссовками в снегу. Доктор вышел следом, хлопнув дверью буханки, через грязное стекло ещё раз взглянул на водителя.
Если бы не знатный отпечаток советского образования на физиономии, то в таком виде и с этими междометиями, Рыжкин точно сошёл бы за Шарикова. Подстать тачке. Из какого могильника они её только вытащили. Но, какие уж есть... Грех жаловаться. В кои-то веки бригада ездит полным составом.
Стараясь отогнать гнетущие мысли и не замечать окружающей неустроенности, медики быстрым шагом зашли в парадную.
Дверь на втором этаже была уже открыта. Их ждали.
— Быстрее. Там. В дальней комнате. Маме плохо,— молодая женщина, смущаясь, плотнее запахнула домашний халатик. Оба медика, не разуваясь, прошли, куда было указано.
— Да, нет…— задумчиво протянул доктор, склонившись над стареньким диванчиком и ещё более старой пенсионеркой,— ей уже хорошо.
Исполнительный Ведунов проверил пульс, дыхание, начал было, как учили, делать реанимационные действия, но Харитонов давно всё увидел. Бледное лицо, испещрённое глубокими морщинами, обрамлённое сухими прядями седых волос. Что-то в нём было. Нечто расслабленное, спокойное, почти блаженное. Врач тронул ассистента за плечо.
— Хватит. Всё уже.
— Она?...— молодая женщина осеклась, готовая заплакать.
— Да. Умерла,— обернулся Харитонов.— Ну, что вы в самом деле? Ну, умерла… Что же…
— Действуем по дзета-протоколу?— уточнил стажёр и, получив одобрительный кивок доктора, принялся за дело. Хозяйка квартиры, ещё не успевшая как следует расплакаться, с удивлением наблюдала, как парень достал из спортивного рюкзака моток широкого скотча и принялся быстрыми отработанными движениями связывать мёртвое тело.
— Вы ведь… Её заберёте?
— Зачем?— не понял врач и экзаменаторски обратился к помощнику.— Ведунов. Поясни порядок.
— В отсутствии черепно-мозговых травм и прочих тяжких телесных повреждений исполнение дзета-протокола не требует госпитализации и может осуществляться на дому,— он закончил связывать покойницу и посмотрел на её дочь.— Мама у вас была при памяти?
Женщина утвердительно кивнула.
— Не буйная? Боли не мучили? Кричать не будет?
— Нет…
— Ну и хорошо, значит, рот заклеивать не надо. Скоро пообщаетесь.
— Пообщаемся?...
— Да. Поговорите. Это им полезно. Быстрее в себя приходят. Но раньше третьего дня разматывать не советую. Вдруг что… Непроизвольное.
Ведунов подошёл к окну и по-хозяйски распахнул его.
— Держите маму в прохладе. Быстрее остынет и запаха меньше…— стажёр достал мобильный, сверился со временем.— Сегодня всплесков уже не будет, а к послезавтра должна намагнититься.
— Это как?
— Да это мы говорим так просто,— улыбнулся Ведунов.— Безо всякой термодинамики там, суперпозиций… Придёт в кондицию, в общем. Увидите. При первых признаках шевеления меняйте температурный режим. Окно закрываем. Перекладываем поближе к отопительным приборам. Можно обогреватель поставить.
— Укутать?— уточнила молодая женщина, окончательно успокоившись.
— Это не надо. Только мешает подводу тепла. Изнутри они не греются. Попросит чаю, или кипяточку — давайте в любых количествах,— парень сделал паузу, выдохнул, посмотрел на Харитонова.— Вроде всё сказал?
