Дяде Дубу — носочки с русалками, дяде Можжи — конечно же, книгу, всем остальным — по банке варенья.
— С Новым годом! — поздравила Юлька.
— Новый год? — переспросил Дуб.
— А у нас Скробонтуй.
— Чего?..
Можжи и Дуб, обнимая свои подарки, сели на пенёк рядом с Юлькой.
— Скробонтуй. Мы все просыпаемся и обмениваемся барахлом — отдаём то, что не нужно нам, но требуется другому.
— А раньше мы чистили золотое руно.
— Че-е-го-о?
Глаза у Юлька загорелись, словно два маяка во тьме.
— Как — золотое руно? Настоящее?
Можжи поспешил Юльку угомонить, пока она не сгорела от любопытства:
— Это было давно. Сейчас никто и не знает, где оно — это руно.
— Разве не где-нибудь в Кутаиси?
— Кутаиси? — переспросил Дуб.
— Ну, это не так далеко отсюда…
— Нет-нет, подружка… Руно висело где-то у Болотины.
— Тётя видела золотое руно?!
Юлька почти вскочила и почти убежала к болоту, только Можжи и Дуб схватили её за рюкзак.
— Не видела. Это было очень давно! Но говорят, руно висело где-то там, под горой.
— И что, скробы его потеряли, дядя?
— Не знаю, подружка... Может, это люди его не нашли?..
Юлька села опять на пенёк, успокоилась, но немного. Чуть-чуть! Глаза у неё продолжали гореть, и в них плыли корабли и сияла баранья шкура — точь-в-точь, как в учебниках литературы.
Скробы тем временем распахнули свои норки и стали вытаскивать барахло. Точнее, это у Дуба всё было косое и переломанное, а вот у Можжи — вполне приличные вещи. Там попадались и заварочные чайники, и сервизы, и погоревшие свечки, и конечно, какие-то не новые, но интересные книжки.
Юлька постепенно включилась, потихонечку увлеклась.
Она показывала с пенька:
— Вот это можно Соснульке, дядя.
— И правда!
— А вот это — Одинокому человеку. Он, наверное, очень голодный… и этот шарф, дядя Дуб! И тот!..
Но всё же золотое руно не исчезало из Юлькиной головы. И когда начался Скробонтуй, повылезали все остальные скробы, сонные и лохматые, недовольные, как всегда, и когда Шипуля раздарила свои ботинки, а Соснулька облапала все конфеты, зазвучала какая-то ругань («На кой чёрт мне твой чайник, Дубина?! На тебе канделябр — подавись!»), у Юльки перед глазами заплясало опять чудесное:
— Настоящее золотое руно!
И это было лучше, горячее гораздо праздника. Волнительнее, чем человеческий Новый год!
— Вы представьте: первый снег, всё чисто-белое, а иногда — во льду, серебрится, переливается… И только одно руно — где-нибудь в чаще, золотое, как новое, потому что кто-то ждёт ещё, что за ним приплывёт Ясон.
Ах, дядя! Дядя!..
Кто-то из скробов ждёт и ухаживает, пока остальные забыли и про этого скроба… и про руно!
Может быть?
— Может быть! Почему же!
— Всё возможно в этом мире, мой друг!
Каток
Казалось, такое не бывает на свете, а тут — сбылось! Впервые Чёрное море покрылось льдом. Оно стало похоже на всё вокруг: на дома, на дороги, на горы…
Якорь теперь торчал не из воды, а из синеватого льда, и на цепи образовались большие-большие сосульки. Такое уже никто не мог пропустить, и к середине дня к набережной (еле-еле) начали подтягиваться все-все. Старушки шли, поддерживая друг друга за локоть. Школьники половину пути катились на пузе, а половину — с визгами шли бочком.
Никто не мог подобраться к морю не на своих ногах — замёрзли даже автомобили.
И Юлька, конечно же, не пропустила чудо — она снова потратила два часа, чтобы добраться до Скряжнической горы.
— Ты не устала, Юлька? — спросил её Дуб.
Они с Можжи тоже спустились к морю. Всё-таки чудо! А как можно чудеса пропускать?..
Юлька, тяжело дыша, скинула рюкзак и плюхнулась сверху.
— Ноги болят — просто ужас, дядя! Мне звонит Клавуня и говорит: «Юлька, море замёрзло, как речка!». И я убежала из дома сразу. Мама мне бутерброд только успела в рюкзак забросить… Хотите, дядя?
— Ну нет, — отказался Дуб, — ешь спокойно свой бутерброд — у нас тоже кое-что с собою имеется.
Можжи услышал его и в доказательство покачал сумкой, которую нёс через плечо.
— С собою имеется? — переспросил Можжи у Дуба чуть позже, когда они уже то ли завтракали, то ли не пойми что. — Звучит так, словно ты читаешь украдкой книги, мой друг…
— Фу-фу-фу!
Юлька подавилась бутербродом, откашлялась, засмеялась. Но сделала вид, что просто, а не над дядей Дубом.
— Я вот только не знаю, на чём покататься… Конечно, здесь нигде не найти коньков — в самом деле, кто катается на коньках на юге, да, дядя?
— Попробуй покататься на ногах, — посоветовал ей Можжи.
— А лёд точно выдержит? — насторожился Дуб.
— Толстый, дядя!
Дуб машинально втянул живот.
Юлька попыталась проткнуть лёд, стуча палкой, бросая камни. Но к счастью, лёд был действительно толстый (а вовсе не дядя Дуб).
— Я не буду заходить далеко! — воскликнула Юлька.
И затем осторожно шагнула: не в воду, а впервые — поверх воды. Скробы наблюдали за ней с берега, любопытно навострив уши. Когда у Юльки получилось чуть прокатиться, они не выдержали и поспешили следом.
Лёд был плотный, мутный, на нём быстро замерзали и ноги, и лапы, но… Когда ещё — вот скажите! — можно походить по морю?
Юлька в восторге каталась туда-сюда. На льду неподалёку с хохотом играли уже и другие дети. Кто-то гонял плоский камешек, словно шайбу, кто-то просто старался не падать, а кто-то упал и валялся, смотря на небо — безоблачное такое (совсем).
Это был вроде скучный денёк в январе.
А вроде, если подумать — никогда такого и не было.
Вот такое вот чудо: каток поверх моря, которое вообще-то не замерзает…
Если только в какой-нибудь сказке.
В каком-нибудь ненастоящем, придуманном январе.
Сон?
Русалка что-то подзадержалась в гостях у змеюки. Чтобы не простудиться, они обнимали вулкан и пили очень горячий чай.
Юлька помахала рукой, подплывая.
— Чего это? — удивилась русалка.
— Да так — просто!
— Ну, сильна, Юлька!
— Это правда или всё — сон?
Юлька тоже обняла вулкан. Прислушалась — внутри что-то бурлило, словно кипяток в самоваре. Змеюка чмокнул её в знак дружбы, потому что просто любил целоваться. Юлька глупо хихикнула — вспузырилась вокруг вода.
— Какое всё странное, — сказала она русалке.
Русалка вздохнула:
— Ага…
— Чего это ты не уплываешь?
— Да так…
Все помолчали. Змеюка передал Юльке горячую чашку.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Какой вы хорошенький…
— Чмок-чмок-чмок.
— Жаль, что здесь нет дяди Можжи и дяди Дуба! Они бы тоже поцеловались!
Все втроём одновременно глотнули чаю. Опять помолчали, подумали.
Стайка рыбок проплыла по небу, как чайки.
Русалка подпёрла щёку своим кулаком.
— Какое всё похожее под водой, но другое… Это правда или всё-таки сон?
Русалка и змеюка опять не ответили Юльке.
Потом русалка призналась всё же:
— Я подумала, что здесь останусь.
— Как — насовсем?
— До лета, конечно. Я и чемодан разобрала.
Юлька увидела — он валялся между камней раскрытый. Внутри — всякие безделушки (не нужные, а так — для души…).
Вулкан заворчал, разогрелся.
— А это не страшно? — уточнила Юлька.
— Да нет. Я могу путешествовать, если хочу. И не путешествовать, если нет. Почему я должна делать так, как принято, если мне и так хорошо?
— Я про вулкан — он бурлит!
— А-а! — отмахнулась русалка. — Он ведь потухший — ну, так считается. Но потухший — это не умерший ведь совсем.
— А-а-а…
Допили всё-таки чай.
— А ты чего, Юлька? — спросила русалка.
— Мне тоже надо уезжать, а я не хочу.
— Далеко?
— Может быть, навсегда.
— Надолго.
Они вздохнули.
Поплыли вверх стайки из пузырей…
* * *
Юлька обняла русалку, русалка обняла Юльку, они все втроём поцеловались. Змеюка почему-то пустил слезу.
— Чувствительный! — махнула рукой русалка.
— Хорошенький! — повторилась Юлька.
А затем помахала змеюке и русалке рукой. Они улыбнулись.
— Встретимся, ладно?
— Ага! Я надеюсь!
И Юлька начала уплывать. Море вокруг неё растворялось, лопалось, как пузырь. Медузы, мерцая, превращались в звёздочки на потолке.
Юлька громко и широко зевнула.
«Приснилось, что ли?»
А может, конечно, и нет.
Кто уж там разберёт, если речь о русалке и Юльке?
Северянин
Как-то раз к Юльке приехал родственник.
— Северянин, — поделилась она.
Конечно же, Юлька позвала Можжи и Дуба гулять. Гость их увидел и тут же сказал:
— Еноты!
— Это не еноты, дядя, а скробы.
— Хм!
Юлька не стала ему объяснять. Можжи и Дуб надулись.
Всей компанией они направились к морю.
— Оно ведь не может не впечатлить вас, ага?..
Пока они шли, сбоку выросла гора Молчуний. Юлька вдохнула, сказала мечтательно:
— Чувствуете, дядя? Пахнет лесом!
Гость принюхался, подняв нос:
— Хм! — сказал хмуро. — Перегнившие листья!
Дуб и Можжи переглянулись. Теперь уже Юлька нахохлилась, как воробей. Все знали, что так пахнут перегнившие листья, земля и кора деревьев. Все знали, что так пахнет лес — вот этим вот самым, из глубины!..
Разве может быть это какое-то «всего лишь»?
Но гость — северянин.
— Ему не понять, — прошептал Можжи так, чтобы расслышали Юлька и Дуб.
Затем они всё-таки подошли к морю.
— Вот оно, дядя. Смотрите! — воскликнула Юлька довольно.
Море красиво переливалось на солнце, слепило глаза. Низко летали чайки. Рыбаки и рыбачки, как всегда, сидели на пирсе. Сказка, картинка, словно ненастоящая жизнь!
«Замечательно!» — вдохнула Юлька, закрыв глаза.
Ведь всё это было одновременно и внутри, и снаружи. Юлька была из этого сплетена.
Гость тем временем постоял, потрогал гальку мыском ботинка, посмотрел на гору, где живут скробы, на гору, где живут молчуньи, на волны зеленоватого цвета.
И сказал многозначительно:
— Хм!
— Дядя, это же море! — попыталась объяснить ему Юлька.
— Море — и что? Всю жизнь только и слышу: море то, море это, юг — это не то, что север… А море-то просто — большая лужа!
У Юльки подогнулись колени и опустились руки. Она села на забытый с лета лежак, наблюдая, как гость скучает, ботинки зарыв в песок.
Скробы присели рядом.
Задумались.
— Смотрите, как интересно, друзья, — просиял неожиданно Можжи. — Выходит, что для кого-то море — это большая лужа, а для кого-то — целая жизнь.
— Дурак, — буркнула Юлька обидчиво.
— Он просто другой.
— И всё же — не очень вежливый, — добавил Дуб, потому что его тоже очень задело, как сказали о море.
Хотя Можжи, конечно, был в главном прав: гость потому и называется гостем, что он не может до конца всё почувствовать и понять.
В конце концов, он ведь не дома…
Ага?
Барахло
После шторма на пляже всегда оставался мусор. Целые магазины обуви, украшений, бутылок! Торговые ряды старой мебели и солнцезащитных очков! Море выплёвывало стволы сосен, уже без коры, обглоданные волной неизведанные корабли, водоросли в жемчужных серёжках. Диваны и стулья, сдутые шины, хоккейные клюшки и ожерелья. Серебряные! Золотые! Потерянные навсегда!..
В общем, это время очень любили скробы.
Всё своё барахло они приобретали здесь.
* * *
Как только заканчивался такой вот шторм, Скряжническая гора просыпалась, потягивалась. Растворялись все дверки, и скробы выходили на пляж. Они оглядывались лениво, зевая, кто-то почёсывал ухо, а кто-то живот. А потом начинали ходить, смотря себе под ноги, и искать, и искать, и искать…
Что искать? Почему? Откуда?
Были это весточки из дальних стран?
Например, записка от Ясона и аргонавтов:
«Мы застряли немного в пробке, но скоро будем!»
Или просьба одинокого человека:
«Пожалуйста, пришлите мне ещё одного человека… и шарф!»
Или хотя бы карта:
«Йо-хо-хо! Тысяча банок варенья!» — конечно же, с пиратского корабля.
А может, скробы искали нужные, необходимые каждому вещи. Для кого-то старые, но новые для…
В общем, как это сложно! Будь это книга, писательница бы сказала:
«Соснуля поволокла в норку полку, на которой, конечно же, не должны были стоять никакие книги; эту полку она пристроила между своей кроватью и кроватью Соснульки, чтобы вскоре захламить криками о былом.
Хурмуля тем временем откопала себе одеяло и застелила всю норку от балкончика до двери: у неё было столько предметов, что тошно было на них смотреть. Так тошно, так жутко, так невыносимо, что Хурмуля после этого часто высовывалась из норы, чтобы кого-нибудь оскорбить.
Совсем-даже-не-злая Шипуля набила нору ботинками, подошвами и шнурками. Ведь каждый год она готовила не только компот на всех…
Ну, а Клён насобирал пузырёчков вдоволь — зелёных, оранжевых, красных и синих. Заглянешь в его норку под клёном и ненароком ослепнешь — так переливается вокруг это стекло! Его нора — это ледяная пещера, где по протокам течёт сироп!
В общем, скробы запаслись самым необходимым (даже если это обыкновенное барахло, мой друг).
Ничего не взял только Можжи.
И почти ничего не взял только Дуб».
Так сказала бы писательница, будь это какая-то книга…
Но как жаль (и как здорово!), что это — настоящая жизнь!
Костёр
Есть кое-что, удивляющее редких приезжих зимой — это костры у моря. Конечно, это обыкновенное дело для скробов, молчуний, южан, а вот всякие северяне охают и гуляют подальше, а может быть, вообще не выходят из своих гостевых домов.
— Ой! — восклицают они. — Это опасно!
«И почему?» — удивляются Юлька, Можжи и Дуб.
Они, конечно же, не боятся костров — они даже помогают их жечь и таскают из леса шишки. Собираясь вечерами у моря, устраиваясь на лежаках, они то смотрят, как убирают коряги с пляжа, то сами несут водоросли в костёр…
* * *
Темнело, в небо летели искры, похожие на светлячков. Лицу было жарко, а спинам — холодно.
— Как интересно, дядя! Отвернулась — изо рта уже пар, как облако. Пар, как шарик! Отошла — и не греет совсем!..
— Зима, — коротко отвечал Можжи.
И ещё короче отвечал Дуб:
— Угу!
Он напоминал старого филина, который живёт рядом с Юлькой — прямо в городе, а не в лесу. Хотя кто уж тут разберёт, где начинается лес, а где кончается этот город?..
Всё ведь не так на юге. Всё-всё!
Юлька сидела на почерневшей коряге, вытянув ноги к костру. Можжи и Дуб жарили хлеб на палках. Дворники подметали не улицы, а подметали море и пляж (что гораздо, конечно же, интереснее). Волны разбивались о пирс и долетали иногда до щёк.
В такие моменты казалось, что нет ничего прекрасней на свете, чем костёр, запах водорослей, шумящее рядом море и неторопливые разговоры («шу-шу-шу»).
— Зима тоже может быть тёплой, дядя!
Ведь главное — тепло не снаружи, а где-то внутри, мой друг.
Заглохло
Иногда Можжи просыпался среди ночи и смотрел в потолок. В такие моменты его норка становилась теснее. Едва теплился огонёк свечи.
Вокруг были полки с книгами, на маленькой кухне — пах свежий, остывший пирог. Он был накрыт полотенцем и дожидался утра, как и Можжи.
Тихо, темно, тоскливо. Такой вот состарившийся уют.
«Дела…» — вздыхал Можжи, глядя в окно, на небо, где спокойно плыла луна.
Якорь держал её, но из последних сил.
«Ничего не шумит… Заглохло!»
Можжи опять смотрел в потолок. Затем — на книги, прочитанные и нет (осталось совсем чуть-чуть!).
У радио, которое стрекочет, как сотня цикад, — фотографии. Оттуда и на него посмотрели: Юлька, Болотина и Дуб.
Можжи опять вздохнул. На потолке закружились какие-то тени, похожие на стаю каркающих ворон.
Наверное, гаснет свеча.
Наконец!
«Эх!» — Можжи закрыл глаза и попытался снова уснуть, не дожидаясь последних глав.
Может быть, потому что зима?
— С Новым годом! — поздравила Юлька.
— Новый год? — переспросил Дуб.
— А у нас Скробонтуй.
— Чего?..
Можжи и Дуб, обнимая свои подарки, сели на пенёк рядом с Юлькой.
— Скробонтуй. Мы все просыпаемся и обмениваемся барахлом — отдаём то, что не нужно нам, но требуется другому.
— А раньше мы чистили золотое руно.
— Че-е-го-о?
Глаза у Юлька загорелись, словно два маяка во тьме.
— Как — золотое руно? Настоящее?
Можжи поспешил Юльку угомонить, пока она не сгорела от любопытства:
— Это было давно. Сейчас никто и не знает, где оно — это руно.
— Разве не где-нибудь в Кутаиси?
— Кутаиси? — переспросил Дуб.
— Ну, это не так далеко отсюда…
— Нет-нет, подружка… Руно висело где-то у Болотины.
— Тётя видела золотое руно?!
Юлька почти вскочила и почти убежала к болоту, только Можжи и Дуб схватили её за рюкзак.
— Не видела. Это было очень давно! Но говорят, руно висело где-то там, под горой.
— И что, скробы его потеряли, дядя?
— Не знаю, подружка... Может, это люди его не нашли?..
Юлька села опять на пенёк, успокоилась, но немного. Чуть-чуть! Глаза у неё продолжали гореть, и в них плыли корабли и сияла баранья шкура — точь-в-точь, как в учебниках литературы.
Скробы тем временем распахнули свои норки и стали вытаскивать барахло. Точнее, это у Дуба всё было косое и переломанное, а вот у Можжи — вполне приличные вещи. Там попадались и заварочные чайники, и сервизы, и погоревшие свечки, и конечно, какие-то не новые, но интересные книжки.
Юлька постепенно включилась, потихонечку увлеклась.
Она показывала с пенька:
— Вот это можно Соснульке, дядя.
— И правда!
— А вот это — Одинокому человеку. Он, наверное, очень голодный… и этот шарф, дядя Дуб! И тот!..
Но всё же золотое руно не исчезало из Юлькиной головы. И когда начался Скробонтуй, повылезали все остальные скробы, сонные и лохматые, недовольные, как всегда, и когда Шипуля раздарила свои ботинки, а Соснулька облапала все конфеты, зазвучала какая-то ругань («На кой чёрт мне твой чайник, Дубина?! На тебе канделябр — подавись!»), у Юльки перед глазами заплясало опять чудесное:
— Настоящее золотое руно!
И это было лучше, горячее гораздо праздника. Волнительнее, чем человеческий Новый год!
— Вы представьте: первый снег, всё чисто-белое, а иногда — во льду, серебрится, переливается… И только одно руно — где-нибудь в чаще, золотое, как новое, потому что кто-то ждёт ещё, что за ним приплывёт Ясон.
Ах, дядя! Дядя!..
Кто-то из скробов ждёт и ухаживает, пока остальные забыли и про этого скроба… и про руно!
Может быть?
— Может быть! Почему же!
— Всё возможно в этом мире, мой друг!
Каток
Казалось, такое не бывает на свете, а тут — сбылось! Впервые Чёрное море покрылось льдом. Оно стало похоже на всё вокруг: на дома, на дороги, на горы…
Якорь теперь торчал не из воды, а из синеватого льда, и на цепи образовались большие-большие сосульки. Такое уже никто не мог пропустить, и к середине дня к набережной (еле-еле) начали подтягиваться все-все. Старушки шли, поддерживая друг друга за локоть. Школьники половину пути катились на пузе, а половину — с визгами шли бочком.
Никто не мог подобраться к морю не на своих ногах — замёрзли даже автомобили.
И Юлька, конечно же, не пропустила чудо — она снова потратила два часа, чтобы добраться до Скряжнической горы.
— Ты не устала, Юлька? — спросил её Дуб.
Они с Можжи тоже спустились к морю. Всё-таки чудо! А как можно чудеса пропускать?..
Юлька, тяжело дыша, скинула рюкзак и плюхнулась сверху.
— Ноги болят — просто ужас, дядя! Мне звонит Клавуня и говорит: «Юлька, море замёрзло, как речка!». И я убежала из дома сразу. Мама мне бутерброд только успела в рюкзак забросить… Хотите, дядя?
— Ну нет, — отказался Дуб, — ешь спокойно свой бутерброд — у нас тоже кое-что с собою имеется.
Можжи услышал его и в доказательство покачал сумкой, которую нёс через плечо.
— С собою имеется? — переспросил Можжи у Дуба чуть позже, когда они уже то ли завтракали, то ли не пойми что. — Звучит так, словно ты читаешь украдкой книги, мой друг…
— Фу-фу-фу!
Юлька подавилась бутербродом, откашлялась, засмеялась. Но сделала вид, что просто, а не над дядей Дубом.
— Я вот только не знаю, на чём покататься… Конечно, здесь нигде не найти коньков — в самом деле, кто катается на коньках на юге, да, дядя?
— Попробуй покататься на ногах, — посоветовал ей Можжи.
— А лёд точно выдержит? — насторожился Дуб.
— Толстый, дядя!
Дуб машинально втянул живот.
Юлька попыталась проткнуть лёд, стуча палкой, бросая камни. Но к счастью, лёд был действительно толстый (а вовсе не дядя Дуб).
— Я не буду заходить далеко! — воскликнула Юлька.
И затем осторожно шагнула: не в воду, а впервые — поверх воды. Скробы наблюдали за ней с берега, любопытно навострив уши. Когда у Юльки получилось чуть прокатиться, они не выдержали и поспешили следом.
Лёд был плотный, мутный, на нём быстро замерзали и ноги, и лапы, но… Когда ещё — вот скажите! — можно походить по морю?
Юлька в восторге каталась туда-сюда. На льду неподалёку с хохотом играли уже и другие дети. Кто-то гонял плоский камешек, словно шайбу, кто-то просто старался не падать, а кто-то упал и валялся, смотря на небо — безоблачное такое (совсем).
Это был вроде скучный денёк в январе.
А вроде, если подумать — никогда такого и не было.
Вот такое вот чудо: каток поверх моря, которое вообще-то не замерзает…
Если только в какой-нибудь сказке.
В каком-нибудь ненастоящем, придуманном январе.
Сон?
Русалка что-то подзадержалась в гостях у змеюки. Чтобы не простудиться, они обнимали вулкан и пили очень горячий чай.
Юлька помахала рукой, подплывая.
— Чего это? — удивилась русалка.
— Да так — просто!
— Ну, сильна, Юлька!
— Это правда или всё — сон?
Юлька тоже обняла вулкан. Прислушалась — внутри что-то бурлило, словно кипяток в самоваре. Змеюка чмокнул её в знак дружбы, потому что просто любил целоваться. Юлька глупо хихикнула — вспузырилась вокруг вода.
— Какое всё странное, — сказала она русалке.
Русалка вздохнула:
— Ага…
— Чего это ты не уплываешь?
— Да так…
Все помолчали. Змеюка передал Юльке горячую чашку.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Какой вы хорошенький…
— Чмок-чмок-чмок.
— Жаль, что здесь нет дяди Можжи и дяди Дуба! Они бы тоже поцеловались!
Все втроём одновременно глотнули чаю. Опять помолчали, подумали.
Стайка рыбок проплыла по небу, как чайки.
Русалка подпёрла щёку своим кулаком.
— Какое всё похожее под водой, но другое… Это правда или всё-таки сон?
Русалка и змеюка опять не ответили Юльке.
Потом русалка призналась всё же:
— Я подумала, что здесь останусь.
— Как — насовсем?
— До лета, конечно. Я и чемодан разобрала.
Юлька увидела — он валялся между камней раскрытый. Внутри — всякие безделушки (не нужные, а так — для души…).
Вулкан заворчал, разогрелся.
— А это не страшно? — уточнила Юлька.
— Да нет. Я могу путешествовать, если хочу. И не путешествовать, если нет. Почему я должна делать так, как принято, если мне и так хорошо?
— Я про вулкан — он бурлит!
— А-а! — отмахнулась русалка. — Он ведь потухший — ну, так считается. Но потухший — это не умерший ведь совсем.
— А-а-а…
Допили всё-таки чай.
— А ты чего, Юлька? — спросила русалка.
— Мне тоже надо уезжать, а я не хочу.
— Далеко?
— Может быть, навсегда.
— Надолго.
Они вздохнули.
Поплыли вверх стайки из пузырей…
* * *
Юлька обняла русалку, русалка обняла Юльку, они все втроём поцеловались. Змеюка почему-то пустил слезу.
— Чувствительный! — махнула рукой русалка.
— Хорошенький! — повторилась Юлька.
А затем помахала змеюке и русалке рукой. Они улыбнулись.
— Встретимся, ладно?
— Ага! Я надеюсь!
И Юлька начала уплывать. Море вокруг неё растворялось, лопалось, как пузырь. Медузы, мерцая, превращались в звёздочки на потолке.
Юлька громко и широко зевнула.
«Приснилось, что ли?»
А может, конечно, и нет.
Кто уж там разберёт, если речь о русалке и Юльке?
Северянин
Как-то раз к Юльке приехал родственник.
— Северянин, — поделилась она.
Конечно же, Юлька позвала Можжи и Дуба гулять. Гость их увидел и тут же сказал:
— Еноты!
— Это не еноты, дядя, а скробы.
— Хм!
Юлька не стала ему объяснять. Можжи и Дуб надулись.
Всей компанией они направились к морю.
— Оно ведь не может не впечатлить вас, ага?..
Пока они шли, сбоку выросла гора Молчуний. Юлька вдохнула, сказала мечтательно:
— Чувствуете, дядя? Пахнет лесом!
Гость принюхался, подняв нос:
— Хм! — сказал хмуро. — Перегнившие листья!
Дуб и Можжи переглянулись. Теперь уже Юлька нахохлилась, как воробей. Все знали, что так пахнут перегнившие листья, земля и кора деревьев. Все знали, что так пахнет лес — вот этим вот самым, из глубины!..
Разве может быть это какое-то «всего лишь»?
Но гость — северянин.
— Ему не понять, — прошептал Можжи так, чтобы расслышали Юлька и Дуб.
Затем они всё-таки подошли к морю.
— Вот оно, дядя. Смотрите! — воскликнула Юлька довольно.
Море красиво переливалось на солнце, слепило глаза. Низко летали чайки. Рыбаки и рыбачки, как всегда, сидели на пирсе. Сказка, картинка, словно ненастоящая жизнь!
«Замечательно!» — вдохнула Юлька, закрыв глаза.
Ведь всё это было одновременно и внутри, и снаружи. Юлька была из этого сплетена.
Гость тем временем постоял, потрогал гальку мыском ботинка, посмотрел на гору, где живут скробы, на гору, где живут молчуньи, на волны зеленоватого цвета.
И сказал многозначительно:
— Хм!
— Дядя, это же море! — попыталась объяснить ему Юлька.
— Море — и что? Всю жизнь только и слышу: море то, море это, юг — это не то, что север… А море-то просто — большая лужа!
У Юльки подогнулись колени и опустились руки. Она села на забытый с лета лежак, наблюдая, как гость скучает, ботинки зарыв в песок.
Скробы присели рядом.
Задумались.
— Смотрите, как интересно, друзья, — просиял неожиданно Можжи. — Выходит, что для кого-то море — это большая лужа, а для кого-то — целая жизнь.
— Дурак, — буркнула Юлька обидчиво.
— Он просто другой.
— И всё же — не очень вежливый, — добавил Дуб, потому что его тоже очень задело, как сказали о море.
Хотя Можжи, конечно, был в главном прав: гость потому и называется гостем, что он не может до конца всё почувствовать и понять.
В конце концов, он ведь не дома…
Ага?
Барахло
После шторма на пляже всегда оставался мусор. Целые магазины обуви, украшений, бутылок! Торговые ряды старой мебели и солнцезащитных очков! Море выплёвывало стволы сосен, уже без коры, обглоданные волной неизведанные корабли, водоросли в жемчужных серёжках. Диваны и стулья, сдутые шины, хоккейные клюшки и ожерелья. Серебряные! Золотые! Потерянные навсегда!..
В общем, это время очень любили скробы.
Всё своё барахло они приобретали здесь.
* * *
Как только заканчивался такой вот шторм, Скряжническая гора просыпалась, потягивалась. Растворялись все дверки, и скробы выходили на пляж. Они оглядывались лениво, зевая, кто-то почёсывал ухо, а кто-то живот. А потом начинали ходить, смотря себе под ноги, и искать, и искать, и искать…
Что искать? Почему? Откуда?
Были это весточки из дальних стран?
Например, записка от Ясона и аргонавтов:
«Мы застряли немного в пробке, но скоро будем!»
Или просьба одинокого человека:
«Пожалуйста, пришлите мне ещё одного человека… и шарф!»
Или хотя бы карта:
«Йо-хо-хо! Тысяча банок варенья!» — конечно же, с пиратского корабля.
А может, скробы искали нужные, необходимые каждому вещи. Для кого-то старые, но новые для…
В общем, как это сложно! Будь это книга, писательница бы сказала:
«Соснуля поволокла в норку полку, на которой, конечно же, не должны были стоять никакие книги; эту полку она пристроила между своей кроватью и кроватью Соснульки, чтобы вскоре захламить криками о былом.
Хурмуля тем временем откопала себе одеяло и застелила всю норку от балкончика до двери: у неё было столько предметов, что тошно было на них смотреть. Так тошно, так жутко, так невыносимо, что Хурмуля после этого часто высовывалась из норы, чтобы кого-нибудь оскорбить.
Совсем-даже-не-злая Шипуля набила нору ботинками, подошвами и шнурками. Ведь каждый год она готовила не только компот на всех…
Ну, а Клён насобирал пузырёчков вдоволь — зелёных, оранжевых, красных и синих. Заглянешь в его норку под клёном и ненароком ослепнешь — так переливается вокруг это стекло! Его нора — это ледяная пещера, где по протокам течёт сироп!
В общем, скробы запаслись самым необходимым (даже если это обыкновенное барахло, мой друг).
Ничего не взял только Можжи.
И почти ничего не взял только Дуб».
Так сказала бы писательница, будь это какая-то книга…
Но как жаль (и как здорово!), что это — настоящая жизнь!
Костёр
Есть кое-что, удивляющее редких приезжих зимой — это костры у моря. Конечно, это обыкновенное дело для скробов, молчуний, южан, а вот всякие северяне охают и гуляют подальше, а может быть, вообще не выходят из своих гостевых домов.
— Ой! — восклицают они. — Это опасно!
«И почему?» — удивляются Юлька, Можжи и Дуб.
Они, конечно же, не боятся костров — они даже помогают их жечь и таскают из леса шишки. Собираясь вечерами у моря, устраиваясь на лежаках, они то смотрят, как убирают коряги с пляжа, то сами несут водоросли в костёр…
* * *
Темнело, в небо летели искры, похожие на светлячков. Лицу было жарко, а спинам — холодно.
— Как интересно, дядя! Отвернулась — изо рта уже пар, как облако. Пар, как шарик! Отошла — и не греет совсем!..
— Зима, — коротко отвечал Можжи.
И ещё короче отвечал Дуб:
— Угу!
Он напоминал старого филина, который живёт рядом с Юлькой — прямо в городе, а не в лесу. Хотя кто уж тут разберёт, где начинается лес, а где кончается этот город?..
Всё ведь не так на юге. Всё-всё!
Юлька сидела на почерневшей коряге, вытянув ноги к костру. Можжи и Дуб жарили хлеб на палках. Дворники подметали не улицы, а подметали море и пляж (что гораздо, конечно же, интереснее). Волны разбивались о пирс и долетали иногда до щёк.
В такие моменты казалось, что нет ничего прекрасней на свете, чем костёр, запах водорослей, шумящее рядом море и неторопливые разговоры («шу-шу-шу»).
— Зима тоже может быть тёплой, дядя!
Ведь главное — тепло не снаружи, а где-то внутри, мой друг.
Заглохло
Иногда Можжи просыпался среди ночи и смотрел в потолок. В такие моменты его норка становилась теснее. Едва теплился огонёк свечи.
Вокруг были полки с книгами, на маленькой кухне — пах свежий, остывший пирог. Он был накрыт полотенцем и дожидался утра, как и Можжи.
Тихо, темно, тоскливо. Такой вот состарившийся уют.
«Дела…» — вздыхал Можжи, глядя в окно, на небо, где спокойно плыла луна.
Якорь держал её, но из последних сил.
«Ничего не шумит… Заглохло!»
Можжи опять смотрел в потолок. Затем — на книги, прочитанные и нет (осталось совсем чуть-чуть!).
У радио, которое стрекочет, как сотня цикад, — фотографии. Оттуда и на него посмотрели: Юлька, Болотина и Дуб.
Можжи опять вздохнул. На потолке закружились какие-то тени, похожие на стаю каркающих ворон.
Наверное, гаснет свеча.
Наконец!
«Эх!» — Можжи закрыл глаза и попытался снова уснуть, не дожидаясь последних глав.
Может быть, потому что зима?
