— Красивый, — заметила русалка.
— Ага, — обманула Юлька из вежливости.
— Покажи в своей этой школе — пусть знают!
— Ага…
Юлька всё же полюбовалась. Она попыталась вообразить, как меч лежит тысячу лет на дне и мешает морю. Кто знает, может, не было бы в мире штормов, если бы не такие мечи?
Тут Юлька вспомнила, что любит рок-музыку. Она посмотрела на русалку и сунула ракушку в карман.
— Спасибо! Я…
Но Юлька не договорила. Такое редко случалось — она вдруг проснулась, чувствуя малиновое варенье на обветрившихся губах.
«Невежливо как-то, — подумала она, — не попрощавшись!»
Юлька пошарила руками под одеялом и, к счастью, нашла: ракушка лежала в кармане пижамы…
И чего-то ждала.
Где мой подарок?
У маленькой Соснульки наступил день рождения. Об этом помнили все на горе, потому что Соснулька просыпалась, сладенько так потягивалась и говорила:
— Уф! Сейчас-то я развлекусь!
А потом шла с корзиночкой по соседям. Дуб ей дверку не открывал. Соснулька барабанила до посинения и заглядывала в глазок.
— Дядя Дубина, где мой подарок?
— Отстань, Соснулька!
— Как это — в этом году ничего? А я вам в прошлый раз подарила!
— Это было лет десять назад!
— Я же многого не прошу!
Соснулька обычно колотила ногами, ругалась и обижалась смертельно (минут на пять). А потом, запыхавшись, она всё же отставала от Дуба и подходила к распахнутой норке Можжи.
В этот раз ничегошеньки не изменилось: Соснулька вошла к Можжи без приглашения (если не считать приглашением открытую дверь). Увидев его, она сразу протянула корзинку.
— Давайте, дядя! А-то мне ещё много кого обирать!
Можжи послушно положил в корзинку подарок.
Соснулька почуяла сразу:
— Фу, книга! — скривилась она. — Мама меня убьёт.
— А ты спрячь на самое дно корзинки, — улыбнулся Можжи.
Соснулька вздохнула:
— Надеюсь, это книга о том, почему нельзя читать книги?
Можжи промолчал (но очень красноречиво).
Соснулька вздохнула ещё раз… и уложила подарок на дно.
— Дайте салфеточку, что ли, — смирилась она. — Уф, дядя псих… Уф!
Можжи помог ей прикрыть книгу салфеткой, чтобы никто ни о чём не узнал.
— Хоть бы кто подарил мне то, что хочется! — недовольно буркнула Соснулька. — Вечно дарят какую-то ерунду…
— А что ты хочешь, Соснулька?
— Ну там… сладенькое варенье из шишек, горькое, как лимон. Буду просыпаться среди ночи и ложками есть… Или, дядя-псих, хочу большую-большую русалку, маленькую, как кит. Положу её в карман и буду с собой носить. Залезем вместе с ней на сосну на ветвях качаться и мир смотреть… Или…
— Так ты прочитала книгу, которую я подарил в прошлый раз, — просиял Можжи.
Соснулька вскинула гордо нос.
— Фу, а вы и не заметили, дядя? — сказала она, уже выходя из норки. — Я же почти убитая мамой, но почему-то ещё живу…
И Соснулька отправилась дальше, размахивая корзинкой. По расписанию у неё была норка Шипули, пара новых-старых ботинок и компот.
Можжи помахал ей на прощание лапой.
— Выбери сама книгу на следующий год!
— Фу, дядя-псих! Фу-у!..
Юлька, ах!
Кто пойдёт сегодня плясать вместе с Юлькой?
Ну, выходи!
Раскуковалась весна в лесу, захихикала хохотунья, чайкнули пару раз обычные чайки (хотя, кажется, на одной из них была почтовая сумка).
Эх, погода! В такую — жить!
Жёлтое солнце и жёлтый свитер на Юльке, синее небо втекает в синее море: и где заканчивается?
А есть ли этот конец?
Непонятно!
Юлька перепрыгнула чью-то нору, но не провалилась. Пробежала по персиковым полям, где налились все почки в ожидании первых цветов. По молчаливому ещё винограднику без гроздей. По дорожке, ведущей на терренкур (унылой пока дорожке).
Вроде день: почему же пахнет росой? Весной всё отмытое за зиму, отполированное — весной!
Юлька побежала по дороге, где скоро поедут велосипедисты — поплывут велосипедисты, как рыбки, стаями! Полетят — косяками! Всё быстрее, быстрее и быстрее, Юлька понеслась, покатилась, попрыгалась. По тропинкам, по санаторским садам, по мосту, висячему, как качели, вдоль заборов гостиниц и торговых рядов…
И вот: Юлька перешла на шаг — выдохлась. Заблестело наконец море.
На горе зазвенели подснежники в белых юбочках — пахнут!..
Юлька выдохлась… и остановилась.
Всей грудью, всем существом громко сказала:
— Ах!
И вдохнула так глубоко, чтобы запомнить надолго — а лучше, конечно же, навсегда…
Будем надеяться — у неё получилось!
Ага?
Кукуля
— Это Кукуля.
— Кукуля?
— Появилась опять! — воскликнул Дуб.
Юлька приставила ладони к обеим ушам. Из глубины горы слабо донеслось очередное: «ку-ку!».
— Обыкновенная кукушка… — шепнула Юлька себе под нос.
Но Можжи и Дуб её хорошо расслышали. В этот день было слишком безветренно, тихо для пропажи каких-то слов.
Можжи поставил корзинку с грибами и подошёл к обрыву. Внизу по верхушкам деревьев ползал туман, приминая слабые листья. Было часов пять или шесть утра…
— Если ты спрашиваешь, сколько тебе лет осталось, то она отвечает.
— Разве так делают не кукушки? — удивилась Юлька.
— Кукушки врут, подружка. А Кукуля говорит правду.
И действительно, Кукуля — то ещё существо! Она жила далеко-далеко от всех, в самом глубоком дупле на свете. Это дупло могло быть пещерой, но выбрало дерево, а не скалу. Таких, как Кукуля, называют гениями… и чудаками.
На башке у неё было свито своё гнездо.
— Эй, Кукуля! Сколько мне жить осталось? — крикнула Юлька.
И Кукуля заворочилась, засчитала. Задвигались шестерёнки в её дупле. Быстро-быстро застучала клавиатура. Отчего-то даже повалил пар…
Запыхавшись, Кукуля высунулась из дупла. Она вдохнула поглубже и начала куковать.
Юлька тем временем опять приставила руки к своим ушам. Из глубины расцветшего леса донеслось много коротких, как тиканье, быстрых «ку-ку».
— Ой, дядя, много! — обрадовалась Юлька. — А кто такая — Кукуля?
— Эти существа почти не выходят наружу, подружка. Они сидят глубоко в дупле.
— Я слышала про них, дядя. Так разве это не скробы?
— Скробы сидят в норках и ленятся выходить. А Кукули — боятся.
— А-а-а! — протянула Юлька. — Теперь мне понятно!..
— А мне? — крикнул тем временем Дуб.
Он и сам не знал до конца зачем — за компанию, наверное. Просто.
Но Кукуля ответила и ему:
— Ку-ку!
— И мне, Кукуля, подружка! — попросил об услуге Можжи.
Но тут затряслась вдалеке ветка. Намочило кого-то росой — видимо…
— Упорхнула, — вздохнули одновременно Юлька и Дуб.
И действительно, в ответ Можжи не раздалось ни одного загадочного «ку-ку».
— Ничего, дядя Можжи, — в другой раз! — ободрила Юлька, взяв в руки свою корзинку. Оттуда уже выглядывали стеснительные опята, лежащие рядом, в обнимку.
— Вы мне скажите лучше… А как понять тогда, что кукует кукушка, а не Кукуля? Они ведь одинаковые — не отличишь!
Можжи тоже поднял свою корзинку с грибами. Они отправились дальше — по тропинке с горы. Этим утром они хотели внезапно навестить Болотину — сделать ей приятный сюрприз!
Туман продолжал ползать по верхушкам деревьев, заставляя весь лес пожиматься…
Можжи подумал и пожал плечами за компанию с ним:
— Да очень просто, — ответил он Юльке. — Доживи свою жизнь до конца — и всё!
Туман сполз на ветки деревьев и стал стекать.
Где-то глубоко в дупле Кукуля полоскала отваром надорванное горло…
Фантазёрка
Юлька продолжала сиять всё больше. Иногда скробам казалось, что она этому учится (втихаря).
— Дядя! А вдруг там — корабль, заплутавший в тумане и темноте? У нас — ни единого маяка ведь, дядя!
— Ну и?
— Я освещу путь на берег — «ну и»!
Ах и фантазёрка же эта Юлька!..
Иногда она рассказывала скробам такие вещи:
— Когда мне плохо, я думаю: вот сейчас под окна школы прискачет королевна в доспехах.
— Как, на коне?
— На настоящем! Королевна вся такая седая, красивая, и конь тоже — седой и красивый, и глаза у обоих мудрые-мудрые! Ну какие ещё могут быть у королев, ага? Я к ней сбегу на перемене. Все такие: «Мы в столовую, Юлька!», а я — по ступенькам быстренько вниз. Королевна мне скажет: «Хочешь, я тебя научу верхом ездить?» И я такая: «Да, тётя, да!» И вместо того, чтобы идти домой, я после уроков поскачу с ней на белом коне. Вначале, конечно, с ней — одной-то страшно! — а потом и сама поскачу! Как русалки скачут на морских коньках, так и я, так и я!..
А бывало, Юлька подпирала рукой свою щёку:
— Хорошо всё же русалкам, — говорила она, — если они падают, то не разбиваются. Даже шишек им — не набить! Вот если я упаду с коня… если я…
Юлька вздыхала (грустно).
— Да уж, — соглашался с ней Дуб. — Русалками быть хорошо!
— Им Черномор, наверное, дарит на Новый год чупа-чупсы, а не ириски.
— Да, дядя, да!..
Но чаще всё-таки Юлька сияла и говорила:
— Ха-ха-ха, вот я придумала, дядя! Ха-ха-ха!
Просто музыка внутри Юльки была то весёлой, то грустной, то одной, то другой… Она содержала в себе сразу много. Как и всякая хорошая музыка на этой земле (и на той).
* * *
— Меня спрашивают: «Ну какой в этом смысл, Юлька? Ну какой?» Но кому плохо от королев, русалок и плутающих кораблей в моей голове, дядя? Никому! Никому!
Никому не плохо, если мне хорошо.
Так почему же тогда и нет?..
Золото
Музыка лилась из окон того дома, на пороге которого скробы оставили когда-то варенье. Может быть, если бы они не узнали эту прекрасную музыку и не увидели знакомую арфистку, они бы не осмелились сунуть морды в окно.
Арфистка продолжила играть, хотя улыбнулась.
— О, дядя! — воскликнула Юлька.
Она уже валялась на диване.
— Заходите, я сейчас открою, — сказала она Можжи и Дубу, а арфистке: — это мои друзья.
Та кивнула, разрешая гостям войти, а Юльке — пустить их внутрь.
— Такая красивая!
— Угу, — тихо согласились скробы с Юлькой, боясь говорить громко там, где играет музыка.
Арфистка сидела у окна, вздувались занавески, похожие на облака.
Юлька плюхнулась на диван и снова принялась слушать, Можжи и Дуб почтительно застыли на пороге. Их души поднимались куда-то вверх, не отличаясь друг от друга в этот момент. Дуб мял в свою кепочку. Можжи закрыл глаза.
— А я купила здесь дом, — сказала арфистка, когда закончила.
Можжи спросил:
— Это значит, вы теперь тут живёте?
Арфистка кивнула.
— Можно приходить в гости, дядя! — пояснила Юлька, болтая ногами.
— Ого!
— Теперь музыка ближе к нам, чем была!
Арфистка продолжила сиять, как слетевшая с неба звезда. А может, все просто в неё влюбились.
Потом, когда они пили чай, арфистка сказала:
— В школе меня дразнили, что я похожа на тролля.
Юлька, Можжи и Дуб поперхнулись одновременно.
— Вы самая…
— Красивая…
— На свете!
Выкрикнули они по очереди, как чечайки. Арфистка даже разлила чай.
— Я хочу быть как вы, тётя! — сказала Юлька, а на глаза у неё навернулись слёзы. — Как можно говорить, что вы похожи на тролля?
— Что ты! Что ты!
— Тётя, вы самый прекрасный человек!
Можжи и Дуб закивали. Они так оробели, что боялись лишний раз говорить.
В тот момент за них говорила Юлька:
— Когда вы играете, у меня всё танцует внутри, как будто я купаюсь с русалками! Они меня подкидывают — в животе «у-ух!» и плакать хочется. Это как будто закат красивый! Или кино хорошее! Скажите, дядя? Раз вы такое творите, то вы — не тролль! Вы самая красивая на свете — прямо как море!
— Ну-ну, — арфистка погладила Юльку по голове.
Помолчали. Юлька чуть не заплакала — от переполняющих чувств.
Она сказала опять:
— У меня есть подруга — так с ней вот тоже… Ведь если другие не видят красоты, тётя, то это проблема не в вас, а в других!
— Точно, подружка!
— Угу, — согласился и Дуб.
Арфистка продолжила светиться, улыбаться и быть музыкой, даже не играя её. А скробы и Юлька просидели в гостях весь день, болтая, валяясь на диване и слушая концерт самого прекрасного человека.
* * *
Когда они уходили, арфистка сказала:
— Приходите ко мне, когда вам захочется. Ладно?
— Спасибо!
— Я вас люблю!
— И я!
И все вчетвером они простояли на пороге дома, сияя в опускавшихся сумерках, как светлячки.
Волосы арфистки походили на струны…
Ах, эти золотые волосы!
И золотые сердца!
Не зря!
Дуб почти забыл про русалочью чешую.
Так уж сложилось: он толком не помнил, пил он тот чай по правде или сам над собой подшутил.
Всегда так, если в деле русалки!
— Можжи, слушай… — начал он аккуратно, — ты помнишь, как прошлым летом… ну… русалка отдала тебе чешую.
— Да, конечно, мой друг. А что?
— Ничего. Просто так!
— А что — тяжелеет?
— Чего?
— Душа.
Дуб, как обычно, весь скуксился. Правда, на этот раз не убежал.
— Она мне и не нужна! — возмутился он вредно. — Это ворона — охотница! Мне-то что?
— Ладно-ладно, мой друг. Хорошо.
Они продолжили чинить кресло-качалку, в котором когда-то сидел Георг. Креслу было столько (безумно!) лет, что каждый год приходилось вбивать новые гвозди.
Ещё немного и ничего не останется, кроме их металлических шляп!
— Слушай, Можжи… — снова произнёс Дуб. — А ты… пробовал?
— Ну конечно.
— Когда?
— Чуть раньше, чем все решили, будто я начал сходить с ума.
Вообще-то Можжи и вправду был нормальным скробом когда-то. Болотина и раньше любила книги, а Можжи увлёкся лишь два лета назад. Дуб опасался спрашивать его, почему… Пока не наступило вот это время, время луны посреди облаков.
— Так значит, это русалки заставили тебя измениться? — уточнил Дуб, вбивая последний гвоздь.
— Измениться можно только захотеть, милый друг.
Можжи помог Дубу перевернуть кресло и подвинуть его в тот же угол, где оно стояло привычно, всегда. Среди ящиков и коробок, набитых хламом, оно качалось, словно корабль посреди мусорных волн.
— Значит, ты захотел измениться, Можжи?
— А сколько можно?.. Ты ведь сейчас понимаешь меня, мой друг.
Дуб отложил молоток и побоялся ответить. Не Можжи, наверное, а самому себе.
«Сколько? Сколько можно прожить без изменений?» — подумал он с непонятной ему тоской.
А Можжи громко и глубоко вздохнул.
— Потерпи-потерпи, — сказал он Дубу с улыбкой, словно слыша все мысли, которые так штормят. — Русалки — они такие, ты знаешь…
— Я знаю, Можжи.
— Ещё немного, и из твоей душонки тоже вылупится душа.
Можжи и Дуб постояли, смотря на кресло довольно. В окне балкона показалась луна, словно чья-та огромная голова.
В этот момент — удивительно! — старые мысли стали новыми для кого-то:
«Даже если вбит единственный гвоздь на свете, то день прожит совсем не зря…»
Не зря!
Ошибки
— Он мне говорит: Шуша-джан, я так по тебе скучаю! Приезжайте все вместе на праздники, э? Они длятся-то мало: с июля да по июнь!
— Ха-ха-ха!
— Видишь: у нас семейное — юмор!
— Смешно, тётя!
— Ты слушай-слушай. А я как-то звоню в Ереван, говорю: ты давай приезжай на море. (У меня тут гостиница небольшая.) Отдыхающим я сдаю комнату по триста, а тебе сдам со скидкой: по триста пятьдесят.
— Ха-ха-ха! Не согласился, тётя?
— Не согласился, дурак.
— Какие вы забавные, тётя!
— А то! Были забавные, Юлька… Умер, а так и не повидались. Вот глупость-то, да?..
— Ага…
Юлька помолчала, продолжая сидеть на краю стола.
— Вот вы многое знаете, тётя, — сказала она. — А что делать, если и я как-нибудь ошибусь?
Торгашка закончила привязывать свежую чурчхелу — теперь та висела над прилавком, словно гирлянда, и покачивалась от ветра. Наверное, если провести по ней пальцем, то чурчхела заиграет, словно гитара: «друнь-друнь»!
Шуша-джан глубоко вздохнула:
— Ага, — обманула Юлька из вежливости.
— Покажи в своей этой школе — пусть знают!
— Ага…
Юлька всё же полюбовалась. Она попыталась вообразить, как меч лежит тысячу лет на дне и мешает морю. Кто знает, может, не было бы в мире штормов, если бы не такие мечи?
Тут Юлька вспомнила, что любит рок-музыку. Она посмотрела на русалку и сунула ракушку в карман.
— Спасибо! Я…
Но Юлька не договорила. Такое редко случалось — она вдруг проснулась, чувствуя малиновое варенье на обветрившихся губах.
«Невежливо как-то, — подумала она, — не попрощавшись!»
Юлька пошарила руками под одеялом и, к счастью, нашла: ракушка лежала в кармане пижамы…
И чего-то ждала.
Где мой подарок?
У маленькой Соснульки наступил день рождения. Об этом помнили все на горе, потому что Соснулька просыпалась, сладенько так потягивалась и говорила:
— Уф! Сейчас-то я развлекусь!
А потом шла с корзиночкой по соседям. Дуб ей дверку не открывал. Соснулька барабанила до посинения и заглядывала в глазок.
— Дядя Дубина, где мой подарок?
— Отстань, Соснулька!
— Как это — в этом году ничего? А я вам в прошлый раз подарила!
— Это было лет десять назад!
— Я же многого не прошу!
Соснулька обычно колотила ногами, ругалась и обижалась смертельно (минут на пять). А потом, запыхавшись, она всё же отставала от Дуба и подходила к распахнутой норке Можжи.
В этот раз ничегошеньки не изменилось: Соснулька вошла к Можжи без приглашения (если не считать приглашением открытую дверь). Увидев его, она сразу протянула корзинку.
— Давайте, дядя! А-то мне ещё много кого обирать!
Можжи послушно положил в корзинку подарок.
Соснулька почуяла сразу:
— Фу, книга! — скривилась она. — Мама меня убьёт.
— А ты спрячь на самое дно корзинки, — улыбнулся Можжи.
Соснулька вздохнула:
— Надеюсь, это книга о том, почему нельзя читать книги?
Можжи промолчал (но очень красноречиво).
Соснулька вздохнула ещё раз… и уложила подарок на дно.
— Дайте салфеточку, что ли, — смирилась она. — Уф, дядя псих… Уф!
Можжи помог ей прикрыть книгу салфеткой, чтобы никто ни о чём не узнал.
— Хоть бы кто подарил мне то, что хочется! — недовольно буркнула Соснулька. — Вечно дарят какую-то ерунду…
— А что ты хочешь, Соснулька?
— Ну там… сладенькое варенье из шишек, горькое, как лимон. Буду просыпаться среди ночи и ложками есть… Или, дядя-псих, хочу большую-большую русалку, маленькую, как кит. Положу её в карман и буду с собой носить. Залезем вместе с ней на сосну на ветвях качаться и мир смотреть… Или…
— Так ты прочитала книгу, которую я подарил в прошлый раз, — просиял Можжи.
Соснулька вскинула гордо нос.
— Фу, а вы и не заметили, дядя? — сказала она, уже выходя из норки. — Я же почти убитая мамой, но почему-то ещё живу…
И Соснулька отправилась дальше, размахивая корзинкой. По расписанию у неё была норка Шипули, пара новых-старых ботинок и компот.
Можжи помахал ей на прощание лапой.
— Выбери сама книгу на следующий год!
— Фу, дядя-псих! Фу-у!..
Юлька, ах!
Кто пойдёт сегодня плясать вместе с Юлькой?
Ну, выходи!
Раскуковалась весна в лесу, захихикала хохотунья, чайкнули пару раз обычные чайки (хотя, кажется, на одной из них была почтовая сумка).
Эх, погода! В такую — жить!
Жёлтое солнце и жёлтый свитер на Юльке, синее небо втекает в синее море: и где заканчивается?
А есть ли этот конец?
Непонятно!
Юлька перепрыгнула чью-то нору, но не провалилась. Пробежала по персиковым полям, где налились все почки в ожидании первых цветов. По молчаливому ещё винограднику без гроздей. По дорожке, ведущей на терренкур (унылой пока дорожке).
Вроде день: почему же пахнет росой? Весной всё отмытое за зиму, отполированное — весной!
Юлька побежала по дороге, где скоро поедут велосипедисты — поплывут велосипедисты, как рыбки, стаями! Полетят — косяками! Всё быстрее, быстрее и быстрее, Юлька понеслась, покатилась, попрыгалась. По тропинкам, по санаторским садам, по мосту, висячему, как качели, вдоль заборов гостиниц и торговых рядов…
И вот: Юлька перешла на шаг — выдохлась. Заблестело наконец море.
На горе зазвенели подснежники в белых юбочках — пахнут!..
Юлька выдохлась… и остановилась.
Всей грудью, всем существом громко сказала:
— Ах!
И вдохнула так глубоко, чтобы запомнить надолго — а лучше, конечно же, навсегда…
Будем надеяться — у неё получилось!
Ага?
Кукуля
— Это Кукуля.
— Кукуля?
— Появилась опять! — воскликнул Дуб.
Юлька приставила ладони к обеим ушам. Из глубины горы слабо донеслось очередное: «ку-ку!».
— Обыкновенная кукушка… — шепнула Юлька себе под нос.
Но Можжи и Дуб её хорошо расслышали. В этот день было слишком безветренно, тихо для пропажи каких-то слов.
Можжи поставил корзинку с грибами и подошёл к обрыву. Внизу по верхушкам деревьев ползал туман, приминая слабые листья. Было часов пять или шесть утра…
— Если ты спрашиваешь, сколько тебе лет осталось, то она отвечает.
— Разве так делают не кукушки? — удивилась Юлька.
— Кукушки врут, подружка. А Кукуля говорит правду.
И действительно, Кукуля — то ещё существо! Она жила далеко-далеко от всех, в самом глубоком дупле на свете. Это дупло могло быть пещерой, но выбрало дерево, а не скалу. Таких, как Кукуля, называют гениями… и чудаками.
На башке у неё было свито своё гнездо.
— Эй, Кукуля! Сколько мне жить осталось? — крикнула Юлька.
И Кукуля заворочилась, засчитала. Задвигались шестерёнки в её дупле. Быстро-быстро застучала клавиатура. Отчего-то даже повалил пар…
Запыхавшись, Кукуля высунулась из дупла. Она вдохнула поглубже и начала куковать.
Юлька тем временем опять приставила руки к своим ушам. Из глубины расцветшего леса донеслось много коротких, как тиканье, быстрых «ку-ку».
— Ой, дядя, много! — обрадовалась Юлька. — А кто такая — Кукуля?
— Эти существа почти не выходят наружу, подружка. Они сидят глубоко в дупле.
— Я слышала про них, дядя. Так разве это не скробы?
— Скробы сидят в норках и ленятся выходить. А Кукули — боятся.
— А-а-а! — протянула Юлька. — Теперь мне понятно!..
— А мне? — крикнул тем временем Дуб.
Он и сам не знал до конца зачем — за компанию, наверное. Просто.
Но Кукуля ответила и ему:
— Ку-ку!
— И мне, Кукуля, подружка! — попросил об услуге Можжи.
Но тут затряслась вдалеке ветка. Намочило кого-то росой — видимо…
— Упорхнула, — вздохнули одновременно Юлька и Дуб.
И действительно, в ответ Можжи не раздалось ни одного загадочного «ку-ку».
— Ничего, дядя Можжи, — в другой раз! — ободрила Юлька, взяв в руки свою корзинку. Оттуда уже выглядывали стеснительные опята, лежащие рядом, в обнимку.
— Вы мне скажите лучше… А как понять тогда, что кукует кукушка, а не Кукуля? Они ведь одинаковые — не отличишь!
Можжи тоже поднял свою корзинку с грибами. Они отправились дальше — по тропинке с горы. Этим утром они хотели внезапно навестить Болотину — сделать ей приятный сюрприз!
Туман продолжал ползать по верхушкам деревьев, заставляя весь лес пожиматься…
Можжи подумал и пожал плечами за компанию с ним:
— Да очень просто, — ответил он Юльке. — Доживи свою жизнь до конца — и всё!
Туман сполз на ветки деревьев и стал стекать.
Где-то глубоко в дупле Кукуля полоскала отваром надорванное горло…
Фантазёрка
Юлька продолжала сиять всё больше. Иногда скробам казалось, что она этому учится (втихаря).
— Дядя! А вдруг там — корабль, заплутавший в тумане и темноте? У нас — ни единого маяка ведь, дядя!
— Ну и?
— Я освещу путь на берег — «ну и»!
Ах и фантазёрка же эта Юлька!..
Иногда она рассказывала скробам такие вещи:
— Когда мне плохо, я думаю: вот сейчас под окна школы прискачет королевна в доспехах.
— Как, на коне?
— На настоящем! Королевна вся такая седая, красивая, и конь тоже — седой и красивый, и глаза у обоих мудрые-мудрые! Ну какие ещё могут быть у королев, ага? Я к ней сбегу на перемене. Все такие: «Мы в столовую, Юлька!», а я — по ступенькам быстренько вниз. Королевна мне скажет: «Хочешь, я тебя научу верхом ездить?» И я такая: «Да, тётя, да!» И вместо того, чтобы идти домой, я после уроков поскачу с ней на белом коне. Вначале, конечно, с ней — одной-то страшно! — а потом и сама поскачу! Как русалки скачут на морских коньках, так и я, так и я!..
А бывало, Юлька подпирала рукой свою щёку:
— Хорошо всё же русалкам, — говорила она, — если они падают, то не разбиваются. Даже шишек им — не набить! Вот если я упаду с коня… если я…
Юлька вздыхала (грустно).
— Да уж, — соглашался с ней Дуб. — Русалками быть хорошо!
— Им Черномор, наверное, дарит на Новый год чупа-чупсы, а не ириски.
— Да, дядя, да!..
Но чаще всё-таки Юлька сияла и говорила:
— Ха-ха-ха, вот я придумала, дядя! Ха-ха-ха!
Просто музыка внутри Юльки была то весёлой, то грустной, то одной, то другой… Она содержала в себе сразу много. Как и всякая хорошая музыка на этой земле (и на той).
* * *
— Меня спрашивают: «Ну какой в этом смысл, Юлька? Ну какой?» Но кому плохо от королев, русалок и плутающих кораблей в моей голове, дядя? Никому! Никому!
Никому не плохо, если мне хорошо.
Так почему же тогда и нет?..
Золото
Музыка лилась из окон того дома, на пороге которого скробы оставили когда-то варенье. Может быть, если бы они не узнали эту прекрасную музыку и не увидели знакомую арфистку, они бы не осмелились сунуть морды в окно.
Арфистка продолжила играть, хотя улыбнулась.
— О, дядя! — воскликнула Юлька.
Она уже валялась на диване.
— Заходите, я сейчас открою, — сказала она Можжи и Дубу, а арфистке: — это мои друзья.
Та кивнула, разрешая гостям войти, а Юльке — пустить их внутрь.
— Такая красивая!
— Угу, — тихо согласились скробы с Юлькой, боясь говорить громко там, где играет музыка.
Арфистка сидела у окна, вздувались занавески, похожие на облака.
Юлька плюхнулась на диван и снова принялась слушать, Можжи и Дуб почтительно застыли на пороге. Их души поднимались куда-то вверх, не отличаясь друг от друга в этот момент. Дуб мял в свою кепочку. Можжи закрыл глаза.
— А я купила здесь дом, — сказала арфистка, когда закончила.
Можжи спросил:
— Это значит, вы теперь тут живёте?
Арфистка кивнула.
— Можно приходить в гости, дядя! — пояснила Юлька, болтая ногами.
— Ого!
— Теперь музыка ближе к нам, чем была!
Арфистка продолжила сиять, как слетевшая с неба звезда. А может, все просто в неё влюбились.
Потом, когда они пили чай, арфистка сказала:
— В школе меня дразнили, что я похожа на тролля.
Юлька, Можжи и Дуб поперхнулись одновременно.
— Вы самая…
— Красивая…
— На свете!
Выкрикнули они по очереди, как чечайки. Арфистка даже разлила чай.
— Я хочу быть как вы, тётя! — сказала Юлька, а на глаза у неё навернулись слёзы. — Как можно говорить, что вы похожи на тролля?
— Что ты! Что ты!
— Тётя, вы самый прекрасный человек!
Можжи и Дуб закивали. Они так оробели, что боялись лишний раз говорить.
В тот момент за них говорила Юлька:
— Когда вы играете, у меня всё танцует внутри, как будто я купаюсь с русалками! Они меня подкидывают — в животе «у-ух!» и плакать хочется. Это как будто закат красивый! Или кино хорошее! Скажите, дядя? Раз вы такое творите, то вы — не тролль! Вы самая красивая на свете — прямо как море!
— Ну-ну, — арфистка погладила Юльку по голове.
Помолчали. Юлька чуть не заплакала — от переполняющих чувств.
Она сказала опять:
— У меня есть подруга — так с ней вот тоже… Ведь если другие не видят красоты, тётя, то это проблема не в вас, а в других!
— Точно, подружка!
— Угу, — согласился и Дуб.
Арфистка продолжила светиться, улыбаться и быть музыкой, даже не играя её. А скробы и Юлька просидели в гостях весь день, болтая, валяясь на диване и слушая концерт самого прекрасного человека.
* * *
Когда они уходили, арфистка сказала:
— Приходите ко мне, когда вам захочется. Ладно?
— Спасибо!
— Я вас люблю!
— И я!
И все вчетвером они простояли на пороге дома, сияя в опускавшихся сумерках, как светлячки.
Волосы арфистки походили на струны…
Ах, эти золотые волосы!
И золотые сердца!
Не зря!
Дуб почти забыл про русалочью чешую.
Так уж сложилось: он толком не помнил, пил он тот чай по правде или сам над собой подшутил.
Всегда так, если в деле русалки!
— Можжи, слушай… — начал он аккуратно, — ты помнишь, как прошлым летом… ну… русалка отдала тебе чешую.
— Да, конечно, мой друг. А что?
— Ничего. Просто так!
— А что — тяжелеет?
— Чего?
— Душа.
Дуб, как обычно, весь скуксился. Правда, на этот раз не убежал.
— Она мне и не нужна! — возмутился он вредно. — Это ворона — охотница! Мне-то что?
— Ладно-ладно, мой друг. Хорошо.
Они продолжили чинить кресло-качалку, в котором когда-то сидел Георг. Креслу было столько (безумно!) лет, что каждый год приходилось вбивать новые гвозди.
Ещё немного и ничего не останется, кроме их металлических шляп!
— Слушай, Можжи… — снова произнёс Дуб. — А ты… пробовал?
— Ну конечно.
— Когда?
— Чуть раньше, чем все решили, будто я начал сходить с ума.
Вообще-то Можжи и вправду был нормальным скробом когда-то. Болотина и раньше любила книги, а Можжи увлёкся лишь два лета назад. Дуб опасался спрашивать его, почему… Пока не наступило вот это время, время луны посреди облаков.
— Так значит, это русалки заставили тебя измениться? — уточнил Дуб, вбивая последний гвоздь.
— Измениться можно только захотеть, милый друг.
Можжи помог Дубу перевернуть кресло и подвинуть его в тот же угол, где оно стояло привычно, всегда. Среди ящиков и коробок, набитых хламом, оно качалось, словно корабль посреди мусорных волн.
— Значит, ты захотел измениться, Можжи?
— А сколько можно?.. Ты ведь сейчас понимаешь меня, мой друг.
Дуб отложил молоток и побоялся ответить. Не Можжи, наверное, а самому себе.
«Сколько? Сколько можно прожить без изменений?» — подумал он с непонятной ему тоской.
А Можжи громко и глубоко вздохнул.
— Потерпи-потерпи, — сказал он Дубу с улыбкой, словно слыша все мысли, которые так штормят. — Русалки — они такие, ты знаешь…
— Я знаю, Можжи.
— Ещё немного, и из твоей душонки тоже вылупится душа.
Можжи и Дуб постояли, смотря на кресло довольно. В окне балкона показалась луна, словно чья-та огромная голова.
В этот момент — удивительно! — старые мысли стали новыми для кого-то:
«Даже если вбит единственный гвоздь на свете, то день прожит совсем не зря…»
Не зря!
Ошибки
— Он мне говорит: Шуша-джан, я так по тебе скучаю! Приезжайте все вместе на праздники, э? Они длятся-то мало: с июля да по июнь!
— Ха-ха-ха!
— Видишь: у нас семейное — юмор!
— Смешно, тётя!
— Ты слушай-слушай. А я как-то звоню в Ереван, говорю: ты давай приезжай на море. (У меня тут гостиница небольшая.) Отдыхающим я сдаю комнату по триста, а тебе сдам со скидкой: по триста пятьдесят.
— Ха-ха-ха! Не согласился, тётя?
— Не согласился, дурак.
— Какие вы забавные, тётя!
— А то! Были забавные, Юлька… Умер, а так и не повидались. Вот глупость-то, да?..
— Ага…
Юлька помолчала, продолжая сидеть на краю стола.
— Вот вы многое знаете, тётя, — сказала она. — А что делать, если и я как-нибудь ошибусь?
Торгашка закончила привязывать свежую чурчхелу — теперь та висела над прилавком, словно гирлянда, и покачивалась от ветра. Наверное, если провести по ней пальцем, то чурчхела заиграет, словно гитара: «друнь-друнь»!
Шуша-джан глубоко вздохнула:
