И тогда оторвалась от земли Гадур-гора и упала на залитое кровью поле боя, навеки накрыв тех, кто не мог прекратить враждовать. Не выдержала такой тяжести земля и разверзлась, поглотив и гору, и погибших людей. Осталась лишь выжженная плоская равнина. Но и по сей день души умерших не могут найти покоя и вечная битва продолжается здесь. Говорят, сама Халльфра отреклась от них и не пустила в свои чертоги.
Коли пройдёт мимо живой человек, непременно полетит в него настоящая стрела, а за ней — ещё и ещё. Едва падёт бездыханное тело на проклятую чёрную землю, как стрелы исчезнут из него, будто и не было их вовсе. Никогда не остановятся гадурские владыки, покуда гремят на земле войны и люди не могут поделить злато, покуда неизбывна жажда в горячих сердцах и брат убивает брата...
Не только Мирана — никто из отряда отродясь не видел Гадурскую равнину. Не стоял у её границ, с лёгкой дрожью в коленях глядя на голую чёрную землю, с которой — или это лишь казалось? — доносились голоса да звон невидимых мечей. Вороны без числа кружили над тёмным полем. Они кричали хрипло и громко, и жутко становилось от их карканья, от их иссиня-чёрных тел, мельтешащих в небе подобно грозовой туче.
Разведчики осмотрели местность и скоро действительно отыскали тропу. Она дугой огибала страшную равнину и утыкалась в невысокую гору, крайнюю в Диком хребте. Там тропа круто поднималась вверх и узкой серой лентой вилась до большого плато, откуда открывался вид на выжженное поле.
Предводителю не нравилась эта дорога: она слишком хорошо просматривалась с Гадурской равнины. Но люди, которых он отправил на поиски других путей, вернулись ни с чем. С юга и юга-запада проклятое поле обнимал Вязкий лес, и даже отсюда было видно, как его тёмные ивы недобро качают пышными макушками. С востока Дикая гряда уподоблялась каменной стене: если пытаться обойти её, рано или поздно уткнёшься в заснеженные земли хёггов, которые, говорят, живут сразу за горами. А с хёггами Гимри встречаться точно не жаждал. Похоже, единственные ворота колдовской крепости находились здесь. Но уж больно простым казался путь к ним: это-то и настораживало. Хорошо бы послать кого-то на разведку прямо наверх...
Предводитель глянул в небо: солнце уже стремилось к горизонту. Если медлить, то можно потерять драгоценное время. Взбираться в сумерках по узкой тропе станет очень опасно, и кто-нибудь обязательно сорвётся вниз. Но ночёвка рядом с проклятой равниной может оказаться ещё опаснее. Кто знает, что творится здесь, когда тьма спускается на землю? И Гимри велел людям скакать вперёд: надо успеть подняться на плато до наступления ночи.
Отряд на большом расстоянии обогнул Гадурскую равнину и подошёл вплотную к каменной тропе, выдолбленной прямо в горе. Воины спешились и стали готовиться к подъёму. Сильный ветер трепал их волосы и пытался сорвать плащи с плеч, но люди были так сосредоточенны, что даже не замечали его.
— Взбираться будем пешком, ведя лошадей за собой, — командовал Гимри. — Тропа узкая. Лошадь должна пройти, но если оступится, то всадник пропадёт вместе с ней.
Он внимательно оглядел притихших воинов, и взгляд его остановился на побледневшем лице Тарма.
— Все поняли? — спросил Гимри. — Щиты выставляем слева от себя. Чтобы если полетят стрелы с равнины, вы были хоть как-то защищены. Прикрываем шею и туловище. Кольчуги наденьте, у кого есть! И шлемы! — распоряжался он, обходя отряд.
— Предводитель, одного щита не хватает. Наверное, в Вязком лесу выпал...
— Тогда я поеду без щита, — решил Гимри, отдавая свой дружиннику.
— Вот ещё, — раздался голос Хугара. — Ты поедешь с щитом: ведь ты голова отряда. А я могу и без него. Подстрелят меня и подстрелят... Меньше мешаться буду.
— Хугар, я не возьму...
— Возьмёшь, — отрезал воевода, втолкнув свой щит в руки Гимри. — А у меня хоть от чего-то кровь побурлит. А то больно холодно нынче в моих жилах.
— Ладно, будь по-твоему, — предводитель не стал спорить и вновь повернулся к своим людям: — Все сохраняйте спокойствие. Тропа узкая. Чем выше станем подниматься, тем опаснее будет падать. Я хочу, чтобы каждый из вас добрался до плато живой и невредимый. Всё ясно?
Как не желал Гимри ступать на эту тропу! Как беспокоила она его сердце... Да разве не всё уже подготовлено? Да и можно ли продумать каждую мелочь? Непременно что-то пойдёт не так, и придётся быстро решать, что делать. Гимри нахлобучил на голову железный шлем, закрепив его ремешком под подбородком. Проследил, что все кроме Хугара выставили слева от себя расписные деревянные щиты с лисицами. Поглядел на Тарма, который казался теперь ещё бледнее и, не отрываясь, таращился на выжженную равнину.
— Да поможет нам Дияр! — сдавленно взмолилась Ллара, и Атвир поправил её:
— Да Дьяр же он!
— Какая разница: Дьяр, Дияр... Лишь бы помог, — пробормотал кто-то.
И Гимри сделал первый шаг на каменную тропу.
Они двигались, прижимаясь к горе справа от себя, и шуршали под их ногами мелкие камни. Лошади, ведомые под уздцы, беспокойно мотали хвостами, но покорно следовали за хозяевами. Ветер порой стихал, и тогда карканье с равнины становилось громче. Вороны сновали над землёй чёрными тучами, изредка опускаясь вниз и исчезая, будто земля поглощала их. Люди шли мелкими неспешными шагами, один за другим, и ветер то и дело бил по выставленным щитам, лохматил лошадиные гривы и торчащие из-под шлемов волосы воинов. Мирана, не привыкшая держать щит, устала и всё думала, не размять ли осторожно руку, не опустить ли её ненадолго... Но не решалась. Ллара тоже утомилась и для верности держала щит обеими руками, надев поводья на плечо. Мужчины же шагали как ни в чём не бывало: что им небольшая деревяшка?
Тропа потихоньку поднималась. Камешки, выскакивавшие из-под лошадиных копыт, летели теперь далеко вниз, и всё страшнее становилось оступиться да тоже туда полететь.
— Говорят, это души погибших, — промолвил Атвир. Он не мог отвести взгляда от чёрных птиц, парящих высоко в небе. — Никак не найдут они покоя. И всё кружат и кружат там, где земля поглотила их прежние тела...
— Интересно, а Ринук здесь заходил, когда пришёл со своей дружиной к Диким горам? — спросил кто-то.
— Нет, он шёл по той тропе, где теперь обвал. Там у подножия гор раскинулось Живолесье.
— Так он по нему бродил, когда потерял своих воинов?
— Нигде он не бродил! — возразил Атвир. — Он замурован в горе с сокровищами и ждёт своего часа!
— Может, это какой-то другой Ринук в горе ждёт?
— Какой ещё другой Ринук? Скажешь тоже!..
Ветер теперь дул с равнины, окутывая путников гиблым сухим воздухом. Чудился в нём и запах костров, и пота, и крови, и ещё будто множества непогребённых тел, и оттого тяжело становилось дышать. Солнце раздвинуло, наконец, облака и брызнуло на горный склон косыми рыжими лучами: день всё больше клонился к закату.
Мало-помалу напряжение спадало: ни одна стрела не прилетела с Гадурской равнины и, наверное, теперь уже не прилетит — слишком высоко поднялся отряд. Тень надвинулась на путников: солнце ухнуло за выступающую гору, и в его золотистом свете купалась теперь только равнина. Но Гимри уже видел впереди поворот, и надежды его оправдались: тропа, наконец, вывела на большое каменное плато. Горы здесь будто раздвинулись, и солнце, скрывшееся было, выскочило вновь, ярко сияя прямо в уставшие лица. Сразу за плато виднелся спуск, уводивший к поросшим редкими елями подножиям других гор. Среди скудной растительности даже блестела полоска реки, будто наполненной мёдом — так красил её закатный свет.
Гимри с облечением выдохнул: по крайней мере воду они нашли! Там же можно и ночлег устроить. Он обернулся, чтобы посмотреть, все ли добрались до поворота, не замешкался ли кто из людей. И увидел Тарма, который встал на самом краю плато. Дружинник застыл в широком проходе, образованном горами повыше и открывавшем вид на выжженное поле. Тарм улыбался, не веря, что страшная равнина осталась позади и беда миновала. Вся его долговязая фигура была залита светом, а лицо сияло как никогда. Он отпустил поводья коня и одним движением стащил шлем, радостно замахав им предводителю.
— Ерунда — все эти кошмары! — возвестил Тарм, и золотые кудри, подхваченные ветром, весело взметнулись вверх, засверкав на солнце.
И в тот же миг невесть откуда прилетевшая стрела насквозь пронзила его шею. Конь в испуге отпрянул. Гимри бросился было вперёд, но путь ему преградил Хугар, удержав предводителя за плечо:
— Стой! — хрипло прошипел воевода. — Ему ты уже не поможешь. Сперва подумай о своей жизни.
Гимри и в самом деле не вспомнил о щите, когда ринулся бежать. Новая стрела вылетела со стороны равнины и свалилась на каменное плато прямо у ног предводителя. Она воткнулась бы в него, не вцепись Хугар ему в плечо.
Тарм упал на колени. Во взгляде его застыло изумление, а с лица так и не сошла радостная улыбка, будто ему казалось, что это всего лишь какая-то шутка. Он захрипел, пытаясь вдохнуть, рухнул вперёд и стих.
— Нет... нет... — пробормотал Гимри в отчаянии.
Но он уже ничем не мог помочь Тарму. Надо как можно скорее увести людей подальше, чтобы не прилетали с Гадурской равнины ни стрелы, ни даже ветер! И Гимри закричал:
— Стрелы с равнины! Не снимайте шлемы! Не опускайте щиты! — он собирался отдать новый приказ, собирался сам вскочить в седло и последовать в долину, но горизонт будто сковал его...
Мирана с тревогой обернулась и увидела лежащего Тарма. Вокруг его золотых кудрей расплывалась тёмная лужа, блестевшая в закатном свете, а из шеи торчало длинное древко стрелы с чёрным оперением на конце. Мирана ахнула и прижала к себе дочь, точно испугавшись, что следующая стрела прилетит в неё.
— Мама, — вдруг прохрипела Инара едва слышно.
Она распахнула глаза — такие огромные на исхудавшем осунувшемся лице! — и эти глаза казались уже подёрнуты белой поволокой смерти.
— Мама, — повторила девочка, дрожа. — Летят. Летят!
Мирана подняла голову, напряжённо вглядываясь в закатную высь: что летит? Новые стрелы? Небо казалось девственно чистым: ни единого облачка не стелилось по нему, лишь заострённые верхушки гор частоколом окружали каменное плато. Не стояли лучники на гребнях этих гор, не спускали свои стрелы в маленький отряд. Что же тогда летит? Что?
И Мирана вновь повернулась к упавшему замертво Тарму да к застывшему Гимри. За ними, сквозь высокие каменные ворота, образованные двумя скалами, виднелась Гадурская равнина. Косой солнечный свет уже сполз с неё, поднявшись выше, и иссиня-чёрная мгла накрыла мёртвое поле. Ветер дул непримиримо и зло: он залетал со стороны равнины и хлестал по людям, по встревоженным лошадям, пытался сорвать плащи с озябших плеч и вырвать из рук щиты.
Гимри не шевелился, но Хугар рядом с ним вдруг обнажил меч: они явно видели что-то, чего ещё не видела Мирана. И тут холод прошёл по её спине, потому что открылось и ей: мгла над Гадурской равниной не стояла на месте. Она стремительно надвигалась прямо на них, и была она необъятным роем чёрных птиц.
— Вороны! — закричал Гимри, обернувшись, и голос его будто расколол мир надвое. — Вороны летят сюда!
И в то же мгновение все кони встали на дыбы и, вырвав поводья из рук оторопевших людей, помчались кто куда. Несколько животных бросилось в долину, другие — забегали по кругу, грозя забить копытом каждого, кто пытался остановить их. Конь погибшего Тарма вдруг скинулся прямо с обрыва — вниз, на равнину. Служанке Лларе удалось ухватить свою лошадь за поводья, но та не слушалась и яростно рвалась. Остальные же воины, устав носиться по кругу, угрюмо глядели на убегавших прочь животных: еда, вода, запасное оружие и богатства Мираны — всё осталось на их спинах.
Хугар сплюнул в остервенении и обвёл косым глазом плато:
— Гляди-ка, предводитель, — промолвил он, указывая на торчавшие в долине каменные сооружения. — Это же остатки жилищ.
Гимри присмотрелся и с изумлением понял, что воевода прав: то, что он вначале принял за груды камней, в самом деле оказалось развалинами домов.
— Не падала никуда Гадур-гора с высеченным в ней городом, — усмехнулся Хугар и провозгласил торжественно: — Вот он — проклятый Гадур-град! Прямо у наших ног! И летят сюда вороны, защищать свой древний город. Влипли мы, предводитель! — воскликнул он одновременно и с отчаянием, и с радостью, поднимая оброненный Тармом щит. — Даже сам Гумгвар не поможет нам теперь!
— Парни! — закричал Гимри. — Прижмитесь спиной к горе! Без лошадей мы не уйдём от птиц. Остаётся лишь биться!
Хьянг прищурился и вынул из-за спины лук и стрелу. Он слыл метким лучником ещё на службе у князя, и теперь пристально следил за надвигавшимся тёмным облаком, готовясь натянуть тетиву. Тангур обнажил меч, и солнце, светившее ему в спину, остро отразилось в стальном лезвии. Атвир достал боевой топор. Кое-кто из людей воеводы побежал прятаться в каменных расщелинах, да тех оказалось немного, и два дружинника принялись драться за одну крохотную ложбинку.
— Трусы! — бросил им Тангур. — Для чего вы отправились в Дикие горы — в прятки играть?
Воин, которому не хватило укрытия, распрямился и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. Он сжал свой топор и повернулся к югу, откуда стремительно наползала чёрная туча птиц.
— Вы — тоже, — велел Тангур схоронившимся дружинникам.
— Оставь их, Тангур, — усмехнулся Хугар. — Эти бабоньки просто не получат свою долю.
— В смысле — не получат?! — завопил из укрытия один из воинов.
Он выбрался из каменной расщелины и поднял брошенный щит. Его примеру последовали и остальные.
— Так-то, — кивнул Хугар. — Лучше помогите этой... как её? Ллуре... Ллоре... Тьфу.
Ллара, всё ещё упорно цеплялась за сопротивлявшуюся кобылу и пыталась взобраться в седло, но нога никак не попадала в стремя. Лошадь не желала оставаться на плато, и, в конце концов, вырвала поводья и понеслась прочь. Служанка упала, и её обожжённое лицо исказилось от боли и отчаяния. Молодой дружинник помог ей подняться и протянул щит, который она уронила:
— Это пригодится, — серьёзно сказал он, но голос у него дрогнул.
Страх — животный, неодолимый — навалился на воинов, и, если б могли они, то ринулись бы вслед за своими конями, которые в ужасе мчались через горную долину. Даже Ерка, верная лошадь — и та бросила свою хозяйку! Уже слышно было яростное карканье: оно становилось всё громче и громче. Миране казалось, что ей вот-вот разорвёт голову от этих резких скрежещущих звуков. Она заткнула уши руками и крепко зажмурилась, не в силах сдвинуться с места, но вдруг ощутила, как кто-то тащит её прочь.
— Мирана! — кричал Гимри ей в самое ухо. — Сядь спиной к горе и держи щит над собой!
Он усадил её, накрыв щитом, и с тревогой огляделся. Ему было неясно, как встретить птиц. Накинутся ли вороны сразу? Желают ли они просто испугать или будут заживо разрывать людей на куски и выклёвывать глаза? «Просчитался я! Как же я просчитался!» — корил себя Гимри. Надо же так обмануться: решить, что самое страшное осталось в выжженной равнине внизу! Этот выдолбленный прямо в горе выступ оказался дорогой в древний Гадур-град, погибший от распрей князей. Гиблое, пропащее место! И Гимри стиснул зубы и вынул из ножен меч.
Что-то жуткое было в том, как надвигались вороны: будто не птицы, а многорукое и многоногое облако летело к отряду.
Коли пройдёт мимо живой человек, непременно полетит в него настоящая стрела, а за ней — ещё и ещё. Едва падёт бездыханное тело на проклятую чёрную землю, как стрелы исчезнут из него, будто и не было их вовсе. Никогда не остановятся гадурские владыки, покуда гремят на земле войны и люди не могут поделить злато, покуда неизбывна жажда в горячих сердцах и брат убивает брата...
Не только Мирана — никто из отряда отродясь не видел Гадурскую равнину. Не стоял у её границ, с лёгкой дрожью в коленях глядя на голую чёрную землю, с которой — или это лишь казалось? — доносились голоса да звон невидимых мечей. Вороны без числа кружили над тёмным полем. Они кричали хрипло и громко, и жутко становилось от их карканья, от их иссиня-чёрных тел, мельтешащих в небе подобно грозовой туче.
Разведчики осмотрели местность и скоро действительно отыскали тропу. Она дугой огибала страшную равнину и утыкалась в невысокую гору, крайнюю в Диком хребте. Там тропа круто поднималась вверх и узкой серой лентой вилась до большого плато, откуда открывался вид на выжженное поле.
Предводителю не нравилась эта дорога: она слишком хорошо просматривалась с Гадурской равнины. Но люди, которых он отправил на поиски других путей, вернулись ни с чем. С юга и юга-запада проклятое поле обнимал Вязкий лес, и даже отсюда было видно, как его тёмные ивы недобро качают пышными макушками. С востока Дикая гряда уподоблялась каменной стене: если пытаться обойти её, рано или поздно уткнёшься в заснеженные земли хёггов, которые, говорят, живут сразу за горами. А с хёггами Гимри встречаться точно не жаждал. Похоже, единственные ворота колдовской крепости находились здесь. Но уж больно простым казался путь к ним: это-то и настораживало. Хорошо бы послать кого-то на разведку прямо наверх...
Предводитель глянул в небо: солнце уже стремилось к горизонту. Если медлить, то можно потерять драгоценное время. Взбираться в сумерках по узкой тропе станет очень опасно, и кто-нибудь обязательно сорвётся вниз. Но ночёвка рядом с проклятой равниной может оказаться ещё опаснее. Кто знает, что творится здесь, когда тьма спускается на землю? И Гимри велел людям скакать вперёд: надо успеть подняться на плато до наступления ночи.
Отряд на большом расстоянии обогнул Гадурскую равнину и подошёл вплотную к каменной тропе, выдолбленной прямо в горе. Воины спешились и стали готовиться к подъёму. Сильный ветер трепал их волосы и пытался сорвать плащи с плеч, но люди были так сосредоточенны, что даже не замечали его.
— Взбираться будем пешком, ведя лошадей за собой, — командовал Гимри. — Тропа узкая. Лошадь должна пройти, но если оступится, то всадник пропадёт вместе с ней.
Он внимательно оглядел притихших воинов, и взгляд его остановился на побледневшем лице Тарма.
— Все поняли? — спросил Гимри. — Щиты выставляем слева от себя. Чтобы если полетят стрелы с равнины, вы были хоть как-то защищены. Прикрываем шею и туловище. Кольчуги наденьте, у кого есть! И шлемы! — распоряжался он, обходя отряд.
— Предводитель, одного щита не хватает. Наверное, в Вязком лесу выпал...
— Тогда я поеду без щита, — решил Гимри, отдавая свой дружиннику.
— Вот ещё, — раздался голос Хугара. — Ты поедешь с щитом: ведь ты голова отряда. А я могу и без него. Подстрелят меня и подстрелят... Меньше мешаться буду.
— Хугар, я не возьму...
— Возьмёшь, — отрезал воевода, втолкнув свой щит в руки Гимри. — А у меня хоть от чего-то кровь побурлит. А то больно холодно нынче в моих жилах.
— Ладно, будь по-твоему, — предводитель не стал спорить и вновь повернулся к своим людям: — Все сохраняйте спокойствие. Тропа узкая. Чем выше станем подниматься, тем опаснее будет падать. Я хочу, чтобы каждый из вас добрался до плато живой и невредимый. Всё ясно?
Как не желал Гимри ступать на эту тропу! Как беспокоила она его сердце... Да разве не всё уже подготовлено? Да и можно ли продумать каждую мелочь? Непременно что-то пойдёт не так, и придётся быстро решать, что делать. Гимри нахлобучил на голову железный шлем, закрепив его ремешком под подбородком. Проследил, что все кроме Хугара выставили слева от себя расписные деревянные щиты с лисицами. Поглядел на Тарма, который казался теперь ещё бледнее и, не отрываясь, таращился на выжженную равнину.
— Да поможет нам Дияр! — сдавленно взмолилась Ллара, и Атвир поправил её:
— Да Дьяр же он!
— Какая разница: Дьяр, Дияр... Лишь бы помог, — пробормотал кто-то.
И Гимри сделал первый шаг на каменную тропу.
Они двигались, прижимаясь к горе справа от себя, и шуршали под их ногами мелкие камни. Лошади, ведомые под уздцы, беспокойно мотали хвостами, но покорно следовали за хозяевами. Ветер порой стихал, и тогда карканье с равнины становилось громче. Вороны сновали над землёй чёрными тучами, изредка опускаясь вниз и исчезая, будто земля поглощала их. Люди шли мелкими неспешными шагами, один за другим, и ветер то и дело бил по выставленным щитам, лохматил лошадиные гривы и торчащие из-под шлемов волосы воинов. Мирана, не привыкшая держать щит, устала и всё думала, не размять ли осторожно руку, не опустить ли её ненадолго... Но не решалась. Ллара тоже утомилась и для верности держала щит обеими руками, надев поводья на плечо. Мужчины же шагали как ни в чём не бывало: что им небольшая деревяшка?
Тропа потихоньку поднималась. Камешки, выскакивавшие из-под лошадиных копыт, летели теперь далеко вниз, и всё страшнее становилось оступиться да тоже туда полететь.
— Говорят, это души погибших, — промолвил Атвир. Он не мог отвести взгляда от чёрных птиц, парящих высоко в небе. — Никак не найдут они покоя. И всё кружат и кружат там, где земля поглотила их прежние тела...
— Интересно, а Ринук здесь заходил, когда пришёл со своей дружиной к Диким горам? — спросил кто-то.
— Нет, он шёл по той тропе, где теперь обвал. Там у подножия гор раскинулось Живолесье.
— Так он по нему бродил, когда потерял своих воинов?
— Нигде он не бродил! — возразил Атвир. — Он замурован в горе с сокровищами и ждёт своего часа!
— Может, это какой-то другой Ринук в горе ждёт?
— Какой ещё другой Ринук? Скажешь тоже!..
Ветер теперь дул с равнины, окутывая путников гиблым сухим воздухом. Чудился в нём и запах костров, и пота, и крови, и ещё будто множества непогребённых тел, и оттого тяжело становилось дышать. Солнце раздвинуло, наконец, облака и брызнуло на горный склон косыми рыжими лучами: день всё больше клонился к закату.
Мало-помалу напряжение спадало: ни одна стрела не прилетела с Гадурской равнины и, наверное, теперь уже не прилетит — слишком высоко поднялся отряд. Тень надвинулась на путников: солнце ухнуло за выступающую гору, и в его золотистом свете купалась теперь только равнина. Но Гимри уже видел впереди поворот, и надежды его оправдались: тропа, наконец, вывела на большое каменное плато. Горы здесь будто раздвинулись, и солнце, скрывшееся было, выскочило вновь, ярко сияя прямо в уставшие лица. Сразу за плато виднелся спуск, уводивший к поросшим редкими елями подножиям других гор. Среди скудной растительности даже блестела полоска реки, будто наполненной мёдом — так красил её закатный свет.
Гимри с облечением выдохнул: по крайней мере воду они нашли! Там же можно и ночлег устроить. Он обернулся, чтобы посмотреть, все ли добрались до поворота, не замешкался ли кто из людей. И увидел Тарма, который встал на самом краю плато. Дружинник застыл в широком проходе, образованном горами повыше и открывавшем вид на выжженное поле. Тарм улыбался, не веря, что страшная равнина осталась позади и беда миновала. Вся его долговязая фигура была залита светом, а лицо сияло как никогда. Он отпустил поводья коня и одним движением стащил шлем, радостно замахав им предводителю.
— Ерунда — все эти кошмары! — возвестил Тарм, и золотые кудри, подхваченные ветром, весело взметнулись вверх, засверкав на солнце.
И в тот же миг невесть откуда прилетевшая стрела насквозь пронзила его шею. Конь в испуге отпрянул. Гимри бросился было вперёд, но путь ему преградил Хугар, удержав предводителя за плечо:
— Стой! — хрипло прошипел воевода. — Ему ты уже не поможешь. Сперва подумай о своей жизни.
Гимри и в самом деле не вспомнил о щите, когда ринулся бежать. Новая стрела вылетела со стороны равнины и свалилась на каменное плато прямо у ног предводителя. Она воткнулась бы в него, не вцепись Хугар ему в плечо.
Тарм упал на колени. Во взгляде его застыло изумление, а с лица так и не сошла радостная улыбка, будто ему казалось, что это всего лишь какая-то шутка. Он захрипел, пытаясь вдохнуть, рухнул вперёд и стих.
— Нет... нет... — пробормотал Гимри в отчаянии.
Но он уже ничем не мог помочь Тарму. Надо как можно скорее увести людей подальше, чтобы не прилетали с Гадурской равнины ни стрелы, ни даже ветер! И Гимри закричал:
— Стрелы с равнины! Не снимайте шлемы! Не опускайте щиты! — он собирался отдать новый приказ, собирался сам вскочить в седло и последовать в долину, но горизонт будто сковал его...
Мирана с тревогой обернулась и увидела лежащего Тарма. Вокруг его золотых кудрей расплывалась тёмная лужа, блестевшая в закатном свете, а из шеи торчало длинное древко стрелы с чёрным оперением на конце. Мирана ахнула и прижала к себе дочь, точно испугавшись, что следующая стрела прилетит в неё.
— Мама, — вдруг прохрипела Инара едва слышно.
Она распахнула глаза — такие огромные на исхудавшем осунувшемся лице! — и эти глаза казались уже подёрнуты белой поволокой смерти.
— Мама, — повторила девочка, дрожа. — Летят. Летят!
Мирана подняла голову, напряжённо вглядываясь в закатную высь: что летит? Новые стрелы? Небо казалось девственно чистым: ни единого облачка не стелилось по нему, лишь заострённые верхушки гор частоколом окружали каменное плато. Не стояли лучники на гребнях этих гор, не спускали свои стрелы в маленький отряд. Что же тогда летит? Что?
И Мирана вновь повернулась к упавшему замертво Тарму да к застывшему Гимри. За ними, сквозь высокие каменные ворота, образованные двумя скалами, виднелась Гадурская равнина. Косой солнечный свет уже сполз с неё, поднявшись выше, и иссиня-чёрная мгла накрыла мёртвое поле. Ветер дул непримиримо и зло: он залетал со стороны равнины и хлестал по людям, по встревоженным лошадям, пытался сорвать плащи с озябших плеч и вырвать из рук щиты.
Гимри не шевелился, но Хугар рядом с ним вдруг обнажил меч: они явно видели что-то, чего ещё не видела Мирана. И тут холод прошёл по её спине, потому что открылось и ей: мгла над Гадурской равниной не стояла на месте. Она стремительно надвигалась прямо на них, и была она необъятным роем чёрных птиц.
— Вороны! — закричал Гимри, обернувшись, и голос его будто расколол мир надвое. — Вороны летят сюда!
И в то же мгновение все кони встали на дыбы и, вырвав поводья из рук оторопевших людей, помчались кто куда. Несколько животных бросилось в долину, другие — забегали по кругу, грозя забить копытом каждого, кто пытался остановить их. Конь погибшего Тарма вдруг скинулся прямо с обрыва — вниз, на равнину. Служанке Лларе удалось ухватить свою лошадь за поводья, но та не слушалась и яростно рвалась. Остальные же воины, устав носиться по кругу, угрюмо глядели на убегавших прочь животных: еда, вода, запасное оружие и богатства Мираны — всё осталось на их спинах.
Хугар сплюнул в остервенении и обвёл косым глазом плато:
— Гляди-ка, предводитель, — промолвил он, указывая на торчавшие в долине каменные сооружения. — Это же остатки жилищ.
Гимри присмотрелся и с изумлением понял, что воевода прав: то, что он вначале принял за груды камней, в самом деле оказалось развалинами домов.
— Не падала никуда Гадур-гора с высеченным в ней городом, — усмехнулся Хугар и провозгласил торжественно: — Вот он — проклятый Гадур-град! Прямо у наших ног! И летят сюда вороны, защищать свой древний город. Влипли мы, предводитель! — воскликнул он одновременно и с отчаянием, и с радостью, поднимая оброненный Тармом щит. — Даже сам Гумгвар не поможет нам теперь!
— Парни! — закричал Гимри. — Прижмитесь спиной к горе! Без лошадей мы не уйдём от птиц. Остаётся лишь биться!
Хьянг прищурился и вынул из-за спины лук и стрелу. Он слыл метким лучником ещё на службе у князя, и теперь пристально следил за надвигавшимся тёмным облаком, готовясь натянуть тетиву. Тангур обнажил меч, и солнце, светившее ему в спину, остро отразилось в стальном лезвии. Атвир достал боевой топор. Кое-кто из людей воеводы побежал прятаться в каменных расщелинах, да тех оказалось немного, и два дружинника принялись драться за одну крохотную ложбинку.
— Трусы! — бросил им Тангур. — Для чего вы отправились в Дикие горы — в прятки играть?
Воин, которому не хватило укрытия, распрямился и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. Он сжал свой топор и повернулся к югу, откуда стремительно наползала чёрная туча птиц.
— Вы — тоже, — велел Тангур схоронившимся дружинникам.
— Оставь их, Тангур, — усмехнулся Хугар. — Эти бабоньки просто не получат свою долю.
— В смысле — не получат?! — завопил из укрытия один из воинов.
Он выбрался из каменной расщелины и поднял брошенный щит. Его примеру последовали и остальные.
— Так-то, — кивнул Хугар. — Лучше помогите этой... как её? Ллуре... Ллоре... Тьфу.
Ллара, всё ещё упорно цеплялась за сопротивлявшуюся кобылу и пыталась взобраться в седло, но нога никак не попадала в стремя. Лошадь не желала оставаться на плато, и, в конце концов, вырвала поводья и понеслась прочь. Служанка упала, и её обожжённое лицо исказилось от боли и отчаяния. Молодой дружинник помог ей подняться и протянул щит, который она уронила:
— Это пригодится, — серьёзно сказал он, но голос у него дрогнул.
Страх — животный, неодолимый — навалился на воинов, и, если б могли они, то ринулись бы вслед за своими конями, которые в ужасе мчались через горную долину. Даже Ерка, верная лошадь — и та бросила свою хозяйку! Уже слышно было яростное карканье: оно становилось всё громче и громче. Миране казалось, что ей вот-вот разорвёт голову от этих резких скрежещущих звуков. Она заткнула уши руками и крепко зажмурилась, не в силах сдвинуться с места, но вдруг ощутила, как кто-то тащит её прочь.
— Мирана! — кричал Гимри ей в самое ухо. — Сядь спиной к горе и держи щит над собой!
Он усадил её, накрыв щитом, и с тревогой огляделся. Ему было неясно, как встретить птиц. Накинутся ли вороны сразу? Желают ли они просто испугать или будут заживо разрывать людей на куски и выклёвывать глаза? «Просчитался я! Как же я просчитался!» — корил себя Гимри. Надо же так обмануться: решить, что самое страшное осталось в выжженной равнине внизу! Этот выдолбленный прямо в горе выступ оказался дорогой в древний Гадур-град, погибший от распрей князей. Гиблое, пропащее место! И Гимри стиснул зубы и вынул из ножен меч.
Что-то жуткое было в том, как надвигались вороны: будто не птицы, а многорукое и многоногое облако летело к отряду.
