— Все так плохо?
— Неприятно. Жертвы насилия дают очень подробные показания.
— Поэтому именно это мне и прислали?
— Видимо, да и именно поэтому в таком порядке. Так вот… Нашли быстро, потому что оба Ольшанских город на уши поставили — старший официально, а у младшего слишком много знакомых. Причем большинство его отец не одобряет, если ты понимаешь, о чем я. Повязали всех, девочку в частную клинику. Суд тоже быстро очень случился, но слушание было закрытое, журналистов не пускали.
— Почему я ничего не нашел, если были журналисты?
— Потому что старший Ольшанский уже был прокурор области и вполне смог себе позволить журналюг взять за задницу, вот ты и не нашел. Пара статеек все же вышла, но без имен, но искать тоже не советую.
— А дальше?
— Сам как думаешь? Психиатрия. ПТСР, психика по одному месту, две попытки суицида. Этот парнишка, Андрей, в палате у нее ночевал, за руку держал, чтоб не натворила ничего. Правда надо сказать, Лишина как в себя пришла — начала бывшего жениха топить просто мастерски. У тебя там протокол есть, где белый порошок фигурирует, так это Маркова Лишина сдала. Вспомнила про тайник и сдала, когда он уже почти сухим из воды вышел. Ему же предъявить ничего не могли — ну привез на дачу, да, но не насильно, она сама в машину села, насилие тоже мимо — Марков уехал и никого не насиловал. Отмазался, если б не наркота. Его адвокат даже пытался всех убедить, что это Александра Маркову наркоту подбросила, но кто б ему поверил? На девчонку смотреть-то страшно было, что она там могла подбросить, если из дома боялась выходить, ее с охраной на заседания возили.
— Ты как о другом человеке говоришь, — не удержался я.
— Да я тоже, когда узнал, что там за история, так же подумал. Реабилитация у нее хорошая была и характер в отца — я его знал шапочно, но об его принципиальности легенды ходили.
— Я надеюсь, урода посадили надолго?
— Прилично, но вот только он не досидел, его два года назад убили в драке, мне пришлось справки наводить, в связи со всеми этими подарками, с матерью Маркова общаться. Она до сих пор, кстати, уверена, что ее сын оклеветанный ангел и во всем виновата Саша.
— А с розами что? Почему они?
— Марков их Саше дарил. Только розы и только красные.
— Спасибо.
— Доброй ночи.
И что мне с этим делать? Нет, к ней я поеду, это не обсуждается, но как о таком говорят?
Какой я идиот, все-таки, все ведь на поверхности лежало, копни только поглубже, подумай! Но я слепой эгоист, да и не случается с хорошими девочками таких ужасных вещей. В моем мире не случается, не в ее.
Интересно, она его любила? Любила, наверняка. Первая любовь, большая и светлая и такая мразь… Поэтому и не разглядела, потому что наивная чистая девочка, влюбленная по уши, не способна что-то трезво оценивать. Конечно она тебе не верит теперь, старый пень, потому что ты тоже сначала очаровал, пробился через ее недоверие, а потом повел себя, как мудак — поверил не ей. Сделал больно, предал. Конечно она тебя никак не может простить, даже если и хочет. Хочет ли? Вот поеду завтра и узнаю.
***
Я приехал буквально за десять минут до начала, за сцену, конечно, уже не пойду. Иллюзион я знаю достаточно хорошо, так же хорошо в нем знают и меня, поэтому за концертом я буду наблюдать с технического балкончика. Идеально, потому что со сцены не видно кто на нем, а значит у меня еще есть шансы на эффектное появление. Ребячество, согласен, но поделать с собой ничего не могу. Нравится мне это неподдельное восхищенное удивление в ее глазах.
Стройная фигурка во всем черном четко выделялась на светлом фоне сцены клуба. Саша меняется на сцене, никакой холодной сдержанности и отстраненности.
Голос, усиленный колонками, разбивался о стены. Я могу поспорить, что точно знаю, что из сегодняшних песен ее, есть в них что-то особенное, и дело не только в тоске, которая есть почти в каждом тексте. И у этой особенности действительно есть все шансы на успех, при правильном подходе и хорошей рекламе. Я усмехнулся — заглушить во мне музыканта-трудоголика не может даже влюбленный пень.
Уже совсем под конец госпожа Лишина меня удивила.
— Эту песню я очень хотела сыграть для человека, который, к сожалению, не смог присутствовать из-за переноса концерта, — сказала она в микрофон, когда в зале наступила тишина.
Молчать. Смотреть в глаза. И видеть свет.
Чужой огонь теплей вина и лета.
Согреться, хоть на миг поправ запрет,
А после расплатиться и за это,
И биться в стены, и свалиться в бред,
И осознать, что все отдали сами…
Мы все своих виновники побед,
Мы все немые пленники скрижалей.
Слетает заброшенный ветер моей высоты,
На черные пальцы рябин опускается дождь,
В жестоких скрижалях останется лето и ты,
Рисунки и песни. Но ты все равно не поймешь. [1]
Закрыть
Кошка Сашка — Скрижали.
Вот как… Меня, значит уже списали, решив, что толстокожий Топольский никогда ни о чем не догадается. Странно, но сейчас я даже благодарен этому анониму с дурацким письмом, без него бы я действительно не понял и не увидел это посыл, идущий красной ниткой через все ее песни — жажда любви, тоска и отчаяние, что уже ничего и никогда не случится. А еще мне никогда не писали песен. Я — да, мне — никогда.
Однако, выступление подходит к концу, мне пора вниз, иначе я ничего не успею.
***
Александра.
Концерт я отыграла на тройку. Ребята молодцы, а собой я особенно недовольна. Не нужно было выглядывать в зале знакомое лицо, ясно ведь, что Надежда ошиблась и никакого Топольского видеть не могла, у него гастроли свои дела и надо научиться отпускать мысли о нем.
Гримерка оказалась не заперта.
— Дурни невнимательные, — чертыхнулась я, — пока не обнесут, дверь закрывать не научатся.
— Не надо ругаться, Санечка, — с диванчика мне навстречу поднялся Топольский.
— Ты как здесь? — я растерялась.
— Я обещал прийти тебя послушать, — улыбнулся он, довольный произведенным эффектом, — это тебе. Пионы найти не успел, прости.
Зато букет нежно-голубых гортензий нашел. Надо признать, вкус у Топольского отменный, каждый его букет это что-то роскошное, но при этом совершенно не пошлое. Никаких алых роз в целлофане.
— А прятаться было обязательно?
— Я поздно приехал, решил тебя не отвлекать перед выходом.
— Тебя Надежда видела, но я не поверила.
— Я произвожу впечатление серьезного человека, — Сергей улыбнулся уголками губ, продолжая не сводить с меня взгляда.
— Ты только поэтому приехал?
— Не только. Саш, извини, у меня не так много времени, поэтому сразу прямо — мне вчера на почту пришло интересное письмо. Я научен горьким опытом, поэтому решил узнать, стоит ли верить.
— И что там?
— Протокол заседания суда, — ответил он.
Мне будто воды холодной в лицо плеснули. Надо было догадаться, что дело не кончится фейковыми фотографиями….
— Почему ты мне ничего не рассказала? — спросил Сергей.
— Я не успела, — не стала я врать, — фотографии случились раньше. А потом уже и смысла не было.
— Теперь я себя еще большим дураком ощущаю. Тебе не кажется, что нам надо поговорить? И не здесь.
— А нам есть о чем разговаривать? — я действительно не понимала, что он тут делает, если знает. Теперь-то точно конец.
— А разве нет?
— Я не понимаю, зачем, — я сжала кулак, впиваясь ногтями в ладонь, до боли, стараясь, чтоб голос не дрожал.
— Затем, что я старый для всех этих игр и недосказанности, Саш. Определенности хочу, ясности. Ты ведь и послать меня по-настоящему не можешь и простить не хочешь, а я, дурак, ни о чем больше думать не могу, кроме тебя, и чтобы мне сделать, чтоб ты не считала меня ревнивым мудаком. Давай уже поговорим честно. Пусть уже будет точка, а не запятые и многоточия.
— Ты приехал эту точку поставить? — меня вдруг царапнуло.
— Я бы этого сильно не хотел.
Нельзя не верить человеку, который так на тебя смотрит.
— Ты прав, — сдалась я, — пусть будет определенность.
— Есть идеи где можно спокойно побеседовать?
— Луговое. Я не хочу таких разговоров на людях, извини.
Он кивнул:
— Я на улице подожду. Сбежать не получится, я припарковался рядом с твоей машиной.
— Сережа… — окликнула я его уже у двери.
— Да?
— Обещай мне кое-что.
— Что? — он вопросительно склонил голову.
— Мы поговорим, как ты хочешь, честно, но, если для тебя все это будет слишком — ты оставишь меня в покое. Без попыток попробовать побыть рыцарем. Если поймешь, что не потянешь, если хотя бы тень сомнения будет…
— Я не ищу легких путей, Санечка. Вряд ли ты меня напугаешь.
— Пообещай.
— Обещаю. Ты довольна?
— Да.
— Я тебя жду, — напомнил он и вышел.
Я опустилась на стул. «Выкинуть уже что-нибудь, чтоб я разочаровалась. Или простила». Выкинул. Надеюсь, хоть свои гастроли не сорвал. Только зачем это все? И почему зная о Диме, Сергей все равно здесь? Не понимаю.
— Мне сейчас показалось или?.. — вошедший в комнату Андрей оглянулся на дверной проем.
— Не показалось. Андрюш, ты сам закончишь?
— Без проблем. Ждет?
— Да.
— Понял, вещи заберу. Иди. Глупостей не наделай только.
— Ты самый настоящий друг, а не поросячий хвостик, — улыбнулась я, наконец вставая.
На крыльце черного хода меня остановила стайка девочек подростков.
— Ой! А мы вас ждем! — сказала та, что оказалась посмелее, — а можно сфотографироваться?
— Можно, — меня не часто о таком просят, а я стараюсь не отказывать. Только вот сейчас я просто кожей чувствую взгляд Топольского, чья машина стоит напротив.
— А Андрей уже ушел? — пискнул кто-то из девочек.
Ага, вот оно что, высокий серьезный соло-гитарист пользуется спросом у женской части наших поклонников, это не секрет, но вот то, что эти поклонницы настолько юные я не знала.
— Нет, если подождете полчасика, вполне можете дождаться, — сказала я, с трудом сдерживая улыбку.
— Спасибо! — девочки смотрели на меня, с искренней благодарностью.
Жаль, я не увижу, как Андрей попадет в лапы своих фанаток. Надеюсь, Топольскому хватит ума не выходить из машины и не подкидывать поводов для обсуждения?
Ума у него не хватило. А может ему уже просто все равно на мнение окружающих и это заботит только меня?
— Я боялся, ты все-таки сбежишь, — Топольский открыл передо мной дверь машины, девчонки у крыльца моментально затихли.
— Не надейся. Ты прав, надо определяться. Поехали, хватит светиться и так уже на каждом углу обсуждают.
— А не все ли равно? — Сергей завел мотор и стал медленно выезжать с неудобной стоянки, — Или удар по имиджу хорошей девочки? Легче, Санечка, поболтают и забудут, а реклама останется.
— Вот такой популярности я и не хотела.
— Честолюбие — это прекрасно, но не в нашем ремесле.
Я молча смотрю в окно. Не знаю, что сказать. С чего вообще начинают душевный стриптиз? Растерянность и необходимость играть по чужим правилам меня злит. Вот зачем ему в это лезть? Зачем все эти игры в рыцаря на белом коне, который придет и спасет принцессу из лап ее прошлого дракона? Бред!
— Не надо об этом думать, — я вздрогнула.
— Ты о чем?
— О том, о чем ты сейчас думаешь — не надо.
— Ты мысли читать умеешь?
— У тебя на лице все написано. Сил нет смотреть.
— Не смотри. Мне все равно об этом говорить сейчас, никуда не денешься, — я вдруг разозлилась. Больше всего — на себя, но досталось Сергею.
— И я был бы рад, если б можно было без этих разговоров. Я понимаю, что это больно. Но иначе никак?
— Никак. Не волнуйся, подробностей не будет. Тебе ведь не обязательно знать сколько раз и как…
— Хватит! — Сергей меня оборвал, — Зачем ты это делаешь?
— Хочу, чтоб ты понял, что все это не похоже на сопливые мелодрамы — появился мужик, любовь и все проблемы прошли, психика восстановилась. Это так не работает, я теперь такая навсегда. Сломанная, бракованная, с кошмарами, страхами, паническими атаками. И тебе придется с этим мириться, возможно даже подстраиваться, прогибаться.
— Вот оно что… Саш, я никогда легких путей-то и не искал, повторюсь. А потом…. Я влюбился по уши! Мне без тебя хреново, понимаешь? Пусто. Не хочу так.
— Это пройдет.
— Не пройдет. Это всерьез. Всерьез и поэтому меня так клинит на тебе, а ты этого в упор не видишь. Ты уже все решила — Топольский бабник, я навечно одинока, все, занавес! Только не так, Саш, совсем не так.
— Расскажи мне тогда, как?
— Я — пень, который на старости лет крепко влюбился и не понимаю, что мне сделать, чтоб ничего не испортить. Ты права, я в себе не уверен, мне эти шестнадцать лет разницы костью в горле. Хотя. я рядом с тобой вообще ни в чем не уверен, кроме того, что ты мне безумно нравишься. А ты… Я в точку попал — иллюзия, мечта, сказка, — он повернул руль, сворачивая в сторону Лугового, на меня Сергей по-прежнему не смотрит, — я когда эти фотографии увидел, такая злоба вперемешку с болью, до темноты в глазах. Я не думал, что меня настолько заденет, поэтому и повел себя как последний мудак, но я сам себе сожрал уже за это, Саш!
— Мне тебя пожалеть?
— Можешь выматерить, — предложил он.
— Обойдешься.
— Зря отказываешься.
— А откуда такая уверенность, что мне это нужно? Может у меня уже нет ничего к тебе?
— Я был на концерте, — напомнил Сергей.
— Так я имен не называла, — отбила я, — может у меня все перегорело уже и это так, прощальный аккорд? — наверное, мне пора запомнить, что Топольского не стоит провоцировать и брать на слабо.
Мы как раз остановились на светофоре, и он вдруг перегнулся ко мне, касаясь моих губ своими. Тело откликнулось раньше, чем я успела опомниться и себе что-то запретить. Сердце рухнуло вниз, бешено забившись. Господи, как я соскучилась! По нему, по глазам, рукам, голосу, губам, запаху…
— Перегорело? — спросил он, так и не отстранившись.
— Сережа… — беспомощно начала я. Что я скажу? Все и так понятно.
— Плохо мне без тебя, Санечка. Очень плохо, — он выпрямился — на светофоре как раз загорелся зеленый.
Машина тронулась. Теперь Сергей тоже молчит, глядя на дорогу. Я только сейчас замечаю, что на нем та же льняная рубашка, что была в первую нашу встречу. Как символично, да?
В горле неприятный колючий ком, но плакать нельзя, и дело тут даже не в то, что smoky eyes старательно нарисованный Надюшкой превратится в грустную панду, а в том, что слезы — это слабость, а слабой я сейчас быть не могу. Беседовать с Топольским нужно на равных, чтобы он меня услышал. И у меня получится, наверное, если он больше не станет меня целовать.
На лобовое стекло упали первые капли дождя, Топольский включил дворник, все так же, не глядя на меня. Молчание становится все более натянутым. Интересно, о чем он думает?
— Сережа, — не выдержала я, когда тишина стала такой вязкой и тяжелой, что ее можно было потрогать руками.
— Да?
— Ты понимаешь, что у меня шанса на ошибку нет, я не хочу снова себя собирать из кусочков.
— Я тебе это и не предлагаю. Я уже сказал, что у меня все всерьез, самому страшно, насколько всерьез. Стал бы я срываться с гастролей ради твоего концерта, если бы хотел только поиграть?
— Кто знает, как ты за девушками ухаживаешь, вдруг это для тебя в порядке вещей?
— Ревнуешь? — Сергей наконец посмотрел на меня, — Зря. Саш, прости, но у меня между отношениями и работой обычно перевешивает работа. Обычно, но не с тобой.
