***
Сергей.
Не надо быть специалистом, чтоб понять, что коробка с торчащими проводами и прикрученным синей изолентой кнопочным телефоном тут лишняя. Разглядывать, как она закреплена на газовой трубе, тоже не стоило.
— Это что? — я не услышал, как Саша подошла.
— Ничего хорошего. Давай в машину, быстро.
Надо отдать ей должное — повторять не пришлось.
— Может, объяснишь мне что-то? — спросила Саша уже в машине.
— Михаилу звони, у тебя дома что-то очень похожее на самопальное взрывное устройство.
Девушка нервно сглотнула и набрала номер. Пока она говорила, я лихорадочно соображал, что делать дальше. Не придумывалось ничего хорошего.
— Меня хотели убить, — прошептала Саша, уже закончив разговор и опуская руку с телефоном.
От этого шепота мне становится жутко. Лучше бы она плакала или кричала.
— Саш…
— Убить, понимаешь? — она меня не слышит, продолжая таким же ровным бесцветным тоном, — Сейчас из нас был бы фарш. Или пыль — взрыв ведь должен был быть…
— Все обошлось, моя хорошая.
Саша судорожно вздохнула, еще сильнее сжав кулаки.
— Если был звонок, то следили. А если бы я приехала одна? — голос сорвался. Еще чуть-чуть и ее накроет, и я уже ничего не сделаю.
С трудом разжал ее пальцы, взяв за руку.
— На меня смотри. А теперь давай — вдох, выдох. Глубоко. Давай — вдо-о-ох. Я с тобой, я тут. Дыши.
Саша всхлипнула, сжала мою ладонь, замерла на несколько секунд, потом медленно выдохнула и посмотрела на меня уже осмыслено. Железный характер, да.
— Спасибо, — Саша устало потерла переносицу.
— Легче?
— Могу дышать и думать.
— Если сейчас никто ничего внятного не скажет, я тебя увезу, — пообещал я, — Завтра же. Не потащится же этот психопат за тобой?
— Куда?
— Куда билеты будут. Мне это тоже надоело, пусть разбираются без тебя. Давно надо было так сделать.
— А диплом?
— Придумаем что-то. Живая ты важнее диплома.
— Мне страшно, Сереж… мне очень страшно.
Характер характером, но она живая и ей действительно очень страшно. Если уж мне было страшно до одури, когда… А, не важно.
Злит собственная беспомощность, невозможность ее спрятать от всего этого. Злит, что не находятся нужные слова.
— Санечка, — я пытаюсь отвлечь ее, как могу, — все обошлось. Сейчас нам скажут что-то конкретное, а потом мы с тобой улетим. Ты была в Черногории?
— Нет.
— Тебе понравится — Адриатика, домики, как с открытки, мостовые, такое все сказочное. И ничего опасного. Согласна? — я глажу ее по волосам, стараясь не делать резких движений. Переднее сидение не самое удобное место для объятий, но если я сейчас пошевелюсь, то все разрушится.
— Да.
Односложные ответы очень плохо, я успел это понять.
— Хорошая моя…
— Не надо, а то я разревусь.
— Ну и хорошо, отпустит.
— Нет. Сейчас полиция, протоколы, показания — мне надо быть вменяемой.
Железный характер, что я хотел?
* * *
Александра.
Топольский поднял голову на шум мотора.
— Началось? — я не хочу выходить из машины, мне страшно так, что снова трудно дышать.
— Да. Хочешь, я сам?
— Нет, меня все равно вытащат, без меня никак.
— Тогда пойдем.
— Сереж… — мне нужно это услышать.
— Я рядом, — в этот раз ни тени улыбки.
Попал. Почему он вообще всегда понимает, что нужно сказать?
Всполохи мигалок, распахнутые ворота, любопытные взгляды соседей. И чувство неизбежной беды.
Из ближайшей машины вышел старший Ольшанский. В сумерках их с Лешкой можно было бы легко спутать — похожие фигуры, одинаковые движения.
— Ты как, мелкая?
— Не очень. Дядь Игорь, познакомьтесь, — я вздохнула — не так это должно было быть, — это Сергей. Сергей, это Игорь Дмитриевич, Лешкин папа.
— Лешкин папа, — Ольшанский фыркнул, — дожил! Игорь, — он пожал руку Сергею, — а теперь расскажите толком, что случилось, пока ребята работают.
— Мне позвонили из администрации поселка — газовая проверка, надо в шесть встретить мастера.
— И ты не удивилась?
— Нет, каждые полгода проверяют, как раз должны были. В прихожей Сергей услышал телефон. Все.
Дядя Игорь помолчал, я-то знаю, что он сейчас очень быстро думает, но со стороны это выглядит так, будто он завис.
— Так, пока спецы ничего не скажут — гадать не буду, но за домом следили, раз позвонили ровно тогда, когда вы вошли. Это раз. Два — этот твой взрыватель слишком много мелочей знает о твоей жизни. Слишком, будто дружит с тобой.
— Нет. Это точно исключено, кроме своих я никого так близко не подпускаю, а свои вне подозрений.
— Не ершись, я твоих и не трогаю, вы у меня все почти на глазах выросли. Но не Димка же это воскрес?
— Еще немного, я его сама откопаю, — пообещала я, — чтоб точно знать, что не воскрес.
— А я помогу, — невозмутимо добавил Топольский.
— Вот не надо — мне потом отмазывать вас. Погоди минутку, — дядя Игорь отошел к группе людей в камуфляже.
— Дай сигарету, — попросила я у Сергея.
Руки дрожали и мутило. Больше всего мне хотелось оказаться подальше отсюда, спрятаться под одеяло с головой, чтоб никакие монстры из прошлого не нашли.
Все-таки следили… значит, если ли бы я приехала одна, то могло быть что угодно… К горлу подкатил ком тошноты, я с отвращением отбросила сигарету и растеряла ее в пыли носком туфли.
— А то я не знаю то ты куришь! — старший Ольшанский истолковал мой жест по-своему, — Сашунь, новости такие — взрывное, мать его, устройство, собрали топорно, но оно бы взорвалось, если бы тот рукожоп, что его собирал, контакты паял нормально — один отошел, не дал искры, слава богу. Мне вся эта х… ситуация, — поправился дядя Игорь, — совершенно не нравится. А еще мне не нравится, что мимо вашей, так называемой охраны можно ходить как к себе домой. Ты, кстати, ключи не теряла?
— Нет. А что — дверь своими открыли?
— Неясно пока, ребята работают. Когда камеры последний раз проверяла?
— Не помню уже… кажется, когда венок подкинули. Я ведь дома не живу.
— У тебя две, в сторону леса, не работают. Одна в краске, вторая просто разбита.
— Чего-то такого я и ждала.
— Сашуль, прогуляйся вон до той машины, пожалуйста, подпиши бумажки.
* * *
Сергей.
— Давай на ты? Родственники почти, — сказал Ольшанский, когда Саша отошла.
— Давай.
— Есть мысли, что дальше делать?
— Уехать пока психа этого не поймали. Мне кажется, для Саши это лучший вариант.
— Ей страшно и жутко, — кивнул Игорь, — лучшее, что можно сделать это действительно увезти ее куда-нибудь к морю. А я поставлю город на уши и достану этого ублюдка из-под земли.
— Это реально вообще? Найти? — спросил я.
— С теперешней информацией да, эту Наталью и так ищут. Сашке покой нужен, она же опять сорвется, — он досадливо махнул рукой.
— Я понимаю.
— Береги девочку. Она все думает, что железная.
— Дядя Игорь, — мы оба не заметили, как Саша подошла, — это надолго все?
— Устала?
— Да, — девушка поежилась, — и я не понимаю, для чего я тут могу быть еще нужна.
— В принципе, права, — согласился Ольшанский, — показания сняли, бумажки подписали. Езжайте-ка домой.
— А… — начала Саша.
— Я дождусь, мне мнение спецов нужно. Езжай, я тут пока начальство, и я тебя отпускаю.
— Спасибо, — я пожал ему руку.
— Пока не за что. Сашунь, позвони, как доберетесь.
— Спасибо, дядя Игорь. Позвоню.
С неестественно прямой спиной она пошла к машине.
— Саш, может, все-таки, к медикам? Успокоительное и поспишь? — спросил я.
— Нет. Мне плохо потом, не хочу.
— Завтра же улетим, — сказал я, заводя мотор.
— Это временная мера.
— Но, вполне возможно, что твоего психопата успеют поймать.
— А если его не поймают? Что дальше? Машина собьет? Или застрелят на выходе из дома?
— Так. По мере поступления давай, я сейчас куплю билеты неважно куда, главное — подальше. У тебя как с визами?
— Никак. Загран есть.
— И то хорошо. С собой?
— У Андрея, я документы еще после венка забрала и у них с Дашкой оставила, — она слишком спокойная. Обычно после такого спокойствия наступает катастрофа.
Она молчала до самого города. Только бросала на меня странные взгляды. Будто о чем-то раздумывала. Это потом я понял, о чем, а сейчас слегка занервничал.
— Ночуешь у меня и это не обсуждается.
— Хорошо, — безразлично ответила Саша и снова замолчала.
Напряженная, холодная, вытянутая, как струна.
Пока лифт поднимался на мой восьмой я придумал целых три варианта, как стряхнуть с нее эту молчаливую холодность. Лучше истерика, лучше пусть выплачется, чем вот этот пугающий ступор.
— Кухня прямо и налево, проходи, — я зажег свет в прихожей, — курить можно, только окно открой. И не молчи, пожалуйста.
— Ты хочешь, чтоб я истерику устроила? — спросила она, нервно усмехнувшись.
— А по-твоему, молчать и переживать все в себе лучше?
— Не хочу быть в твоих глазах законченной психопаткой.
Слишком много нервозности, слишком резкие и суетливые у нее движения. Баланс на тонкой грани внешнего спокойствия, сжатая до упора пружина. Страшно подумать, что будет, если ее отпустит. Времени на долгие и деликатные планы у меня нет, остаётся план примитивный, быстрый и действенный.
Я открыл шкафчик, достал пузатую бутылку, налил на два пальца коньяка — более женского алкоголя у меня в доме не водится, поставил перед ней стакан:
— Пей. Либо отпустит либо выревешься.
— Тебе действительно это все нужно? — она серьезно смотрит на меня, — Ты погибнуть со мной сегодня мог.
— Нужно. Я сказал, что все решил, хватит.
Она со стуком поставила пустой бокал на столешницу, встала и сделала шаг ко мне. Было в этом какое-то отчаяние, как будто это шаг к амбразуре вражеского дзота.
— Саша… — это остатки здравого смысла. Я понял, что будет дальше. И, черт побери, я так этого хотел!
Она качает головой.
— Я тоже решила.
Теплые губы, пахнущие коньяком, коснулись моих и что-то оборвалось. Я не выдерживаю рядом с ней. Слишком большой соблазн — никакой здравый смысл не докричится.
Мои руки под ее блузкой, ее раскрытая ладонь скользит вверх по груди, шее, зарываясь пальцами в волосы на затылке, от чего по позвоночнику озноб и сердце начинает биться как сумасшедшее.
Коснуться, прижать, раздеть… Захлебнуться в этом желании.
Мира нет. Он снова сжался и сосредоточился в ней, в нежной коже, в изгибах тела. В запахе черной смородины, в робких прикосновениях рук, сбившемся дыхании, неожиданно жадных поцелуях.
Никто никогда не был так важен и нужен. Так, что ты прижимаешь ее к себе до боли в ребрах, пытаясь срастись в одно целое, поэтому что отпустить нельзя, невозможно.
— Люблю… — полувыдох, полустон.
Остатки мира рушатся. Нет больше ничего за пределами спальни. И тут ничего скоро не останется, потому что пожар и катастрофа. Потому что я уже ничего не контролирую. Даже себя.
* * *
Александра.
Разбудил меня звонок телефона.
— Мы ее нашли, — каким-то странным голосом сказал старший Ольшанский.
— Где? Я приеду, в глаза ей хочу посмотреть, — я постаралась закрыть за собой дверь спальни как можно тише.
— Не получится, Саш. Она вены вскрыла у себя дома. Соседи снизу позвонили в полицию, что их топит, участковый пришел, дверь вскрыли, а там труп в ванной и паспорт на столе. Мне как доложили, так я тебе и звоню.
— Она точно… сама?
— Предсмертная записка есть, точнее письмо, я тебе фото пришлю, если хочешь. Она там объяснила, почему все это начала.
Пять утра. Рассвет.
Я открыла окно кухни. Прохладный воздух немножко трезвил.
Пропищало уведомление. Странное чувство, я Наташу жалею, наверное, больше, чем боялась или ненавидела. Еще одна сломанная Димой жизнь.
— Ты всегда так рано встаешь? — я не услышала, как Сергей подошёл. От теплых рук на моих плечах стало спокойнее.
— Наташа с собой покончила, — выпалила я, — Мне только что дядя Игорь звонил.
Топольский встал рядом, вытянул из моей пачки сигарету, закурил и поморщился.
— Думаешь, это из-за тебя?
— Из-за меня тоже, — я протянула ему телефон с фотографий письма.
— Не смогла видеть твое счастье. Странная причина.
— Если она считала, что я во всем виновата, то не странная.
— Но ты ведь не виновата, он бы все равно сел.
Я усмехнулась и сказала:
— Я ведь тогда оправдывала его. Дима жертва обстоятельств, Диму заставили, Дима мучается. А когда его увидела тогда, на первом заседании… поняла, что не смогу, если его отпустят. Это я ему наркоту подбросила, — каждое слово давалось тяжело, — Никто не знает, кроме Лешки, он мне помогал. Лампочки выкрутил в Димином подъезде, наркотики достал, я страшные деньги тогда отдала, но это мелочь была, в сравнении с остальным. И мы ночью, перед рассветом, поехали вскрывать опечатанную квартиру. Где тайник знала только я, Лешка бы не нашел где открывается. Потом нужно было только «вспомнить» про эту нишу в кухне. Собственно, никто не удивился, у меня же психика поломана, две попытки суицида, конечно я могла «забыть». Поэтому я так перепугалась, когда эти приветы из прошлого начались. Ему есть за что мне мстить, он точно знает, что тайник был пустой. Осуждаешь? — я подняла голову и посмотрела на него снизу-вверх.
— Нет. Ты сделала то, что посчитала нужным. Я представляю, как невыносимо было бы знать, что этот клоп остался на свободе.
— Почему клоп?
— Мелкий, противный, вонючий. Кто еще?
— Сережа…
Он понял.
— Все наладится. Я помогу. Я с тобой.
Месяц спустя.
Александра.
— Как дела у тебя? — спросил старший Ольшанский, когда я села за столик.
— Замечательно, — я не смогла сдержать улыбку, — но вы же меня не за этим пригласили? С Лешкой снова что-то?
— Как ни странно, нет, хотя егозит, зараза, пить снова начал, — дядя Игорь покачал головой, — может, женить его?
— А смысл? Была ведь у него Эля, не сложилось. Леша не дозрел, мне кажется. Придет время, сам женится.
— Когда он дозреет? Двадцать четыре года, здоровый лоб, я в его возрасте уже карьеру делал, а он все дурака валяет.
— Мне с ним поговорить?
— А поможет? Хотя он к тебе всегда прислушивается.
— Да, честно сказать, у меня такое чувство, будто Лешка на меня обиделся, — поделилась я, — не знаю, за что.
Ольшанский опустил глаза и, немного помолчав, сказал:
— Ревнует он, Сашуль. По-братски, по-дружески, но ревнует. Ты же знаешь, что он колючий, но ранимый.
— Знаю, — Лешкина ревность была слишком очевидна. Вся компания приняла Сергея настороженно, но обаятельный Топольский нашел общий язык даже с Дашкой. Да что с Дашкой — моя мама после официального знакомства (а вот не надо приезжать к взрослой дочери без звонка!) одобрила. А Леха… Леха показывал характер. Да, откровенного противостояния не было, но Сергея он избегал и меня это огорчало.
— Я же говорю — женить надо балбеса, — вздохнул дядя Игорь, — может, серьезности добавится и времени на глупости не будет.
— А может, лучше вас женить? — хихикнула я.
— Я старый уже, Сашуль.
— Мама тоже говорила и что?
— Да нет, Сашуль. Я попробовал, не вышло, — помрачнел старший Ольшанский.
— Жаль. Инга мне нравилась.
— Лешка… Инга детей хотела, а я… у меня один сын — шалопай, побоялся что он из вредности и ревности во все тяжкие ударится.
