Цели, для которых прислали последнего проверяющего, похожего на гладкую, лощеную крысу, облаченную в серый строгий костюм, тонули во мраке, ибо нам ничего не сообщили. Только приказали всячески содействовать, и, выдавливая эту фразу, Майк страдальчески морщился, вызвав лавину подозрений и нелицеприятных мыслей. Но делать ничего не оставалось, приходилось содействовать.
Проверяющий совал свой любопытный, длинный (и это не метафора) нос куда только можно, возникал незримой тенью то там, то тут, заставляя нервно вздрагивать и отмахиваться автоматическим жестом. Большинство выдавало какую-нибудь «охранку» и на этом успокаивалось, но однажды проверяющему не повезло наткнуться на Аниту, находящуюся в не самом лучшем состоянии духа. Так что мы обрели на полдня свободу – пока ведьма снимала свое проклятие в виде немоты, слепоты и обездвиживания.
Хвала богам, мы только-только уговорили ведьму сменить прошлое проклятие на более мирное, так что проверяющий оказался первым боевым тестированием личной разработки Аниты, что самое главное – довольно-таки мирной и безобидной. А вот если бы попался ведьме под горячую руку несколько дней назад, то обрел бы уши, копыта, хвост и в добавок к ним – нежно-зеленую окраску из весенних, зеленых листочков, среди которых стыдливо проклевывались крохотные цветочки пуансетии. Оставаясь при этом в антропоморфной форме. На все попытки вызнать причины появления столь оригинального заклинания Анита лишь кривила тонкие губы, поводила черной бровью и предлагала счастливчику опробовать все прелести метаморфозы на себе.
После инцидента появление проверяющего вызывало уже не охранный круг и мысленный вопль «Изыди!», а сдавленные смешки – никто не избежал участи хоть раз представить его красавчиком под изначальным вариантом заклинания. Так что посланник высших сфер в атмосфере радости и смеха долго не выдержал, не находя подпитки в виде опасений и страха, и довольно скоро сбежал. Как мы думали.
Через несколько дней Валера вернулся домой в мрачном настроении. Подобное являлось из ряда вон выходящим и совершенно не свойственным моему мужу. Как и мгновенная реакция на мое вопросительное выражение лица.
– Ты представляешь, – сообщил прошествовавший в зал смурной супруг, устроившись в любимом кресле, – нашему отделу выставили претензию.
Несколько секунд тяжелого молчания разожгли мой интерес йольским костром до небес – мало того, что претензия, так еще и муж, всегда философски-наплевательски относившийся к подобном закидонам проверяющих и умеющий тоном занудного педанта довести их до белого каления, ведет себя крайне интригующе.
– И? – поторопила я его, усаживаясь на банкетку перед креслом. Нравилось мне его так обозревать – снизу вверх, крайне красивое и эстетичное зрелище получалось. Даже когда рожки отливали недобрым матово-черным ониксом, как сейчас. – В чем она заключается?
Валера хмуро посмотрел на меня и выдал ответ, заставивший меня сдавленно закашляться:
– Неправильные имена инкубов, работающих в отделе.
– Ты серьезно?! – вопль получился тоже сдавленным по одной простой причине – я старалась не смеяться. По меньшей мере, в открытую, чтобы не обидеть.
– Нет, ты представляешь! – Валеру как прорвало. – Да, я получал замечания к моей работе, но чтобы такое!
Я сочувственно глянула на мужа. Если уж мой перфекционист признал, что его работа не идеальна и могут быть выставлены претензии, то дело швах. Действительно задело.
– И что дальше было? – поинтересовалась я, наблюдая за мечущимся по комнате супругом.
– Что-что… – тот остановился и вперился в меня темным, давящим взглядом. Я аж поежилась – от мурашек, бодро промаршивавшим по всему телу, похоже, даже с плакатами и выкрикивающими лозунги «Идиотизм не пройдет!», потому как ничем подобным претензию признать было нельзя. Следом за первыми побежали совершенно другие мурашки, явно надушенные афродизиаком, так что пришлось побыстрее сжать сложенные ладони между коленей – успокоиться немножко.
– Майк меня вызвал, там был этот… – Валера проглотил прилипшее к проверяющему прозвище «крыса», – и попросил объяснить причины «неправильного имени в ведомости и всех документах, не соответствующих персональным данным».
Ой, что сейчас бууудет…
– Он в школе не учился, что ли? – со скепсисом поинтересовалась я у супруга. – Все же знают, что настоящее имя инкуба не озвучивается ни при каких обстоятельствах, кроме единственного. А в школе всяким недоу…мевающим разъясняют причину.
– Ага, – Валера, наконец, ослабил узел галстука – хороший признак. – Но, как оказалось, недавно приняли циркуляр, согласно которому полное имя не только должно вписываться в формуляры, но и произноситься при представлении в официальных ситуациях. Вот к этому и выставили претензию.
– Ой, мамочки… – ошарашенно пробормотала я в попытках представить весь объем последствий и готовая подхватить плакатики и лозунг у прошедших первыми мурашек.
– Угу, – согласно кивнул муж. – Я не знаю, кто, как и при каких обстоятельствах принял подобный документ, и как Комитет его пропустил. Не иначе как все находились в состоянии временного помешательства.
Комитетом по-простому называли организацию, назначение которой было присматривать за соблюдением прав всех рас и отсутствии межрасового ущемления. Ну и во избежание таких вот законодательных актов.
– И что дальше было? – опасливо поинтересовалась я.
– Что-что… – буркнул Валера. – Этот… не слишком умный человек заявил, что я должен выполнять все предписания циркуляра, иначе проверка не будет считаться пройденной, и попросил представиться.
Я уткнулась в колени и начала хихикать.
– Тебе смешно! – обиженный супруг, скорбно взирающий на меня, вызывал только одно чувство – умиление.
– До какого слога дошел? – я подняла голову, с трудом давя смех.
Рожки все еще оставались темными, но уже не переливались тьмой, словно отражение предвечного, с плавающими в изначальном океане хтоническими чудовищами – муж начал успокаиваться.
– До двадцать пятого.
– Ничего себе! – поразилась я стойкости крысоподобного посланца самых страшных и ужасных сил во вселенной – глупости и ограниченности. И добавила с сочувствием: – Майка хоть попросил выйти?
– Он сам уши заткнул.
Я взвыла, представив картинку, до которой далеко всяким алисовским сумасшедшим чаепитиям, и вновь уткнулась в колени.
Полное имя инкуба включает в себя имена предков. Не всех, иначе бы его просто невозможно было выговорить. Только самых уважаемых – в их среде, конечно. Но как-то так исторически сложилось, что все уважаемые инкубы и суккубы заключали между собой браки или временные союзы с целью рождения детей с такими же или усиленными способностями. Что логично – все хотят, чтобы их дети получали самое лучшее. А Валера происходил из очень, очень уважаемой семьи. Так что имя у него состояло из пятидесяти одного слога. Сокращенный вариант имени. Все бы ничего, но…
Но каждый произнесенный слог истинного имени усиливал способности (потому во времена старых войн инкубам в обязательном порядке затыкали рты, а то и резали языки). Так что после двадцать пятого слога наш проверяющий должен был постичь как минимум дзен, возникающий после пика наслаждения, как изящно выражаются в любовных романах. Даже с учетом, что основная сила инкуба заточена на воздействие на женщин.
– Тебе весело… – еще больше разобиделся супруг.
– Да! – я подскочила с места и обняла его за шею, ласково целуя. – Сейчас и тебе будет.
– Иногда я просто ненавижу нашу работу, – пробурчала я с досадой, бросая поясную сумку на диванчик и присаживаясь на него же, чтобы стянуть ботинки. Чемодан с материалами по делу уже стоял, чинно и солидно, около двери (от него я избавилась в первую очередь).
– Тяжелый? – понимающе поинтересовался Валера, выглянувший из кухни.
– Дааа… – простонала я, выгибаясь и с наслаждением растирая кулаком ноющую поясницу. Стон хоть и имел отношение к наслаждению, но я бы им с удовольствием пренебрегла – если бы спина не болела.
– И от этого ты вдруг возненавидела нашу работу? – скептически вопросил муж, с интересом разглядывая меня, любимую, изгибающуюся в разных позах.
– Нееет… – вырвавшийся из меня стон оказался более бодрым – массаж, даже самомассаж, великая вещь. Я тряхнула головой и пояснила: – Вернее, да. Из-за его содержимого.
Знающий меня как облупленную супруг хмыкнул (мол, не в первый раз слышу эту песню):
– Проходи, чай пить будем. Я тебе колбасы купил.
Я встрепенулась. Волшебное слово «колбаса», да еще после целого дня беготни, да еще на голодный желудок, подействовало лучше всяких заклинаний.
Через пять минут, вгрызаясь в бутерброд (жаль, конечно, что они оставались вершиной кухонного мастерства супруга, так хотелось иногда прийти домой и учуять с порога запах жареного мяса или картошечки, но желать подобного от инкуба – издевательство над его природой) я принялась жаловаться на судьбу. Благо Валера работал аналитиком в нашей же конторе, так что имел все допуски, даже еще более секретные, чем мои.
– Хм…
Я с надеждой воззрилась на задумавшегося после моего рассказа мужа – вдруг он сумеет мне объяснить, что происходит.
– Он действительно белый маг-целитель?
Я усиленно закивала.
– И проклинал некоторых своих пациентов, вместо того, чтобы лечить?
Амплитуда киваний усилилась.
– И на допросе сказал, что во всем виновата карма?
Я немного обиженно (не на мужа, на арестованного) вздохнула и с сарказмом подтвердила:
– Ты не представляешь, какую ерунду он нес, да еще с вдохновенным видом, словно его по темечку приложил… Осенило, то есть, и с тех пор ходит такой, просветленный. Теория у него, видите ли, собственная есть. Для того чтобы требующие его помощи больные получили лечение, часть из них должна пойти другим путем. Это вкратце, как я поняла из его словоблудия, а уж трепать языком ни о чем он просто мастер, – констатировала я и пригорюнилась окончательно.
Да и было от чего. Светлый маг-целитель, занявшийся проклятиями, должен был потерять силу и угаснуть. Не терпит свет, особенно целительство, причинение вреда. А этот «вредитель» вполне бодр, белозуб и с косой до пояса. Беспощадно лучащийся здоровьем, как свинец силой перед превращением в философский камень. Пусть никто подобного пока не провернул, не зря за этот фокус обещают награду в миллион, но по всем расчетам лучиться должен – ууу! Мама не горюй!
И магии целительной не потерял (арестованный, не свинец). Буквально за пять минут Майку мигрень вылечил, даже не напрягся.
Короче говоря, привлекли нас не потому что найти этого уникума не смогли, а из-за уникальности. Как обычно, впрочем. У всех достающихся нам дел уникальность и индивидуальность просто зашкаливает, нераскрытые и сложные дела спихивают кто только может. Редко когда отдают вместе даже не с подозреваемым, а с арестованным.
– Протоколы допросов и больничные карты у тебя с собой?
– В портфеле, – кивнула я. В шее что-то хрустнуло, и я с подозрением ее пощупала – вдруг и на меня какое-нибудь проклятие рухнуло? Шейное.
Пока я разбиралась с собственными ощущениями, супруг принес портфель и основательно обложился бумагами. Даже блокнот приготовил для записей. Зная, что это надолго, я решила заняться тем, к чему у всех оборотней ей врожденная склонность – приготовлением ужина. Правда, врожденная склонность у нас к другому – к обжорству, но имея такой «подарочек» от природы, волей-неволей обретаешь и кулинарные способности.
Вскоре кухня окуталась заманчивыми ароматами запеченного с травами мяса и салатами. Видимо, действительно вкусными, раз Валера вынырнул из своей аналитической нирваны, потянул носом и принялся расчищать место под тарелки:
– Ты заметила, – поделился супруг, перекладывая бумаги в ровные стопки, – несмотря на то, что проклятие оказалось неснимаемым…
Я чуть не вздохнула завистливо – высший пилотаж! Сама бы я не хотела обрести подобное умение, с ним маяты больше, чем пользы, но мастерство вызывало восхищение и зависть.
– …все больные в конце концов выздоровели?
– Ты серьезно? – я по-быстрому расставила все тарелки и вцепилась в мужнин блокнот – изучать. – Откуда? Я только сегодня с утра получила все эти ворохи папок, успела лишь допрос провести и по больницам промотнуться. Почему-то никто не озаботился собрать мед.карты проклятых, были подшиты только проверки на проклятия.
С каждой фразой я говорила все медленнее, вчитываясь в бисерный почерк супруга.
Операция проведена успешно, больной чувствует себя хорошо, выписан через три дня.
Операция не потребовалась, местное лечение, больной чувствует себя хорошо, выписан, прописана дальнейшая восстановительная терапия.
И так страничка за страничкой.
Я призадумалась, машинально кромсая мясо и отправляя в рот.
– Получается, несмотря на полученное вместо лечения проклятие, все больные излечились от своих болячек?
– Все, – подтвердил Валера, разливая чай.
– А почему об этом ни словечка в деле? – я не могла не возмутиться столь вопиюще безграмотному сбору материала.
– Вот завтра и выяснишь. Пока пей чай и пошли спать, – многообещающе улыбнулся муж.
– Ага, – моя ответная улыбка выглядела скорее хищной, чем радостной, но и «Ага» относилось не к супругу, а к завтрашней встрече с недобросовестными коллегами…
– Так, гражданин Валериан, давайте еще раз, – я сжала пальцами виски, чувствуя, что моя многострадальная головушка вот-вот лопнет.
Утренняя встреча с полицейскими, сбагрившим нам лекаря, прошла позитивно и на повышенных тонах, с многочисленными обещаниями, покаяниями и посылами, что придало мне бодрости и привело к мысли, что я сейчас, за один присест, завершу расследование и отправлюсь на заслуженные выходные. Но не тут-то было! Велеречивый пафос арестованного обладал поистине магическим действием, вводя мой разум в состояние аморфной стагнации.
– Вы утверждаете, что могли бы вылечить этих больных, так?
Гражданин Валериан величественно моргнул:
– Воистину.
Льдисто-синие глаза лекаря чудно подходили к его полностью белым волосам, но лично у меня вызывали желание не любоваться, а спрятаться. Возможно, просто кошка, не любящая воды и снега, чудила, но желание расквитаться побыстрее усиливалось.
– Но не вылечили, потому что ваша помощь могла потребоваться другим, а у вас не осталось бы сил?
– Именно так.
Арестованный торжественно чуть наклонил голову, подтверждая, а я с трудом подавила возникшую в голове картинку, как он извлекает из-под стола веер и начинает медленно и тягуче танцевать под заунывное «пение» цимбалы.
– Так отказали бы им, и все! – небольшое отчаяние в моем голосе добавило драматизма происходящему, а к цимбалам в голове добавились колокольчики. Нежные. Но до чего же раздражающие!
– Девушка, – Валериан осуждающе воззрился на меня. – Я не могу отказать, я – целитель.
Вложенной в последнее слово значительностью можно было раздавить кого угодно, но лекарь имел на это полное право. Между общением с коллегами и допросом я быстренько пролистала его книгу учета пациентов, их диагнозы, вероятности прогноза исцеления, выданные пифиями, и собственно сами исцеления, многократно превышающие прогнозы.
Проверяющий совал свой любопытный, длинный (и это не метафора) нос куда только можно, возникал незримой тенью то там, то тут, заставляя нервно вздрагивать и отмахиваться автоматическим жестом. Большинство выдавало какую-нибудь «охранку» и на этом успокаивалось, но однажды проверяющему не повезло наткнуться на Аниту, находящуюся в не самом лучшем состоянии духа. Так что мы обрели на полдня свободу – пока ведьма снимала свое проклятие в виде немоты, слепоты и обездвиживания.
Хвала богам, мы только-только уговорили ведьму сменить прошлое проклятие на более мирное, так что проверяющий оказался первым боевым тестированием личной разработки Аниты, что самое главное – довольно-таки мирной и безобидной. А вот если бы попался ведьме под горячую руку несколько дней назад, то обрел бы уши, копыта, хвост и в добавок к ним – нежно-зеленую окраску из весенних, зеленых листочков, среди которых стыдливо проклевывались крохотные цветочки пуансетии. Оставаясь при этом в антропоморфной форме. На все попытки вызнать причины появления столь оригинального заклинания Анита лишь кривила тонкие губы, поводила черной бровью и предлагала счастливчику опробовать все прелести метаморфозы на себе.
После инцидента появление проверяющего вызывало уже не охранный круг и мысленный вопль «Изыди!», а сдавленные смешки – никто не избежал участи хоть раз представить его красавчиком под изначальным вариантом заклинания. Так что посланник высших сфер в атмосфере радости и смеха долго не выдержал, не находя подпитки в виде опасений и страха, и довольно скоро сбежал. Как мы думали.
Через несколько дней Валера вернулся домой в мрачном настроении. Подобное являлось из ряда вон выходящим и совершенно не свойственным моему мужу. Как и мгновенная реакция на мое вопросительное выражение лица.
– Ты представляешь, – сообщил прошествовавший в зал смурной супруг, устроившись в любимом кресле, – нашему отделу выставили претензию.
Несколько секунд тяжелого молчания разожгли мой интерес йольским костром до небес – мало того, что претензия, так еще и муж, всегда философски-наплевательски относившийся к подобном закидонам проверяющих и умеющий тоном занудного педанта довести их до белого каления, ведет себя крайне интригующе.
– И? – поторопила я его, усаживаясь на банкетку перед креслом. Нравилось мне его так обозревать – снизу вверх, крайне красивое и эстетичное зрелище получалось. Даже когда рожки отливали недобрым матово-черным ониксом, как сейчас. – В чем она заключается?
Валера хмуро посмотрел на меня и выдал ответ, заставивший меня сдавленно закашляться:
– Неправильные имена инкубов, работающих в отделе.
– Ты серьезно?! – вопль получился тоже сдавленным по одной простой причине – я старалась не смеяться. По меньшей мере, в открытую, чтобы не обидеть.
– Нет, ты представляешь! – Валеру как прорвало. – Да, я получал замечания к моей работе, но чтобы такое!
Я сочувственно глянула на мужа. Если уж мой перфекционист признал, что его работа не идеальна и могут быть выставлены претензии, то дело швах. Действительно задело.
– И что дальше было? – поинтересовалась я, наблюдая за мечущимся по комнате супругом.
– Что-что… – тот остановился и вперился в меня темным, давящим взглядом. Я аж поежилась – от мурашек, бодро промаршивавшим по всему телу, похоже, даже с плакатами и выкрикивающими лозунги «Идиотизм не пройдет!», потому как ничем подобным претензию признать было нельзя. Следом за первыми побежали совершенно другие мурашки, явно надушенные афродизиаком, так что пришлось побыстрее сжать сложенные ладони между коленей – успокоиться немножко.
– Майк меня вызвал, там был этот… – Валера проглотил прилипшее к проверяющему прозвище «крыса», – и попросил объяснить причины «неправильного имени в ведомости и всех документах, не соответствующих персональным данным».
Ой, что сейчас бууудет…
– Он в школе не учился, что ли? – со скепсисом поинтересовалась я у супруга. – Все же знают, что настоящее имя инкуба не озвучивается ни при каких обстоятельствах, кроме единственного. А в школе всяким недоу…мевающим разъясняют причину.
– Ага, – Валера, наконец, ослабил узел галстука – хороший признак. – Но, как оказалось, недавно приняли циркуляр, согласно которому полное имя не только должно вписываться в формуляры, но и произноситься при представлении в официальных ситуациях. Вот к этому и выставили претензию.
– Ой, мамочки… – ошарашенно пробормотала я в попытках представить весь объем последствий и готовая подхватить плакатики и лозунг у прошедших первыми мурашек.
– Угу, – согласно кивнул муж. – Я не знаю, кто, как и при каких обстоятельствах принял подобный документ, и как Комитет его пропустил. Не иначе как все находились в состоянии временного помешательства.
Комитетом по-простому называли организацию, назначение которой было присматривать за соблюдением прав всех рас и отсутствии межрасового ущемления. Ну и во избежание таких вот законодательных актов.
– И что дальше было? – опасливо поинтересовалась я.
– Что-что… – буркнул Валера. – Этот… не слишком умный человек заявил, что я должен выполнять все предписания циркуляра, иначе проверка не будет считаться пройденной, и попросил представиться.
Я уткнулась в колени и начала хихикать.
– Тебе смешно! – обиженный супруг, скорбно взирающий на меня, вызывал только одно чувство – умиление.
– До какого слога дошел? – я подняла голову, с трудом давя смех.
Рожки все еще оставались темными, но уже не переливались тьмой, словно отражение предвечного, с плавающими в изначальном океане хтоническими чудовищами – муж начал успокаиваться.
– До двадцать пятого.
– Ничего себе! – поразилась я стойкости крысоподобного посланца самых страшных и ужасных сил во вселенной – глупости и ограниченности. И добавила с сочувствием: – Майка хоть попросил выйти?
– Он сам уши заткнул.
Я взвыла, представив картинку, до которой далеко всяким алисовским сумасшедшим чаепитиям, и вновь уткнулась в колени.
Полное имя инкуба включает в себя имена предков. Не всех, иначе бы его просто невозможно было выговорить. Только самых уважаемых – в их среде, конечно. Но как-то так исторически сложилось, что все уважаемые инкубы и суккубы заключали между собой браки или временные союзы с целью рождения детей с такими же или усиленными способностями. Что логично – все хотят, чтобы их дети получали самое лучшее. А Валера происходил из очень, очень уважаемой семьи. Так что имя у него состояло из пятидесяти одного слога. Сокращенный вариант имени. Все бы ничего, но…
Но каждый произнесенный слог истинного имени усиливал способности (потому во времена старых войн инкубам в обязательном порядке затыкали рты, а то и резали языки). Так что после двадцать пятого слога наш проверяющий должен был постичь как минимум дзен, возникающий после пика наслаждения, как изящно выражаются в любовных романах. Даже с учетом, что основная сила инкуба заточена на воздействие на женщин.
– Тебе весело… – еще больше разобиделся супруг.
– Да! – я подскочила с места и обняла его за шею, ласково целуя. – Сейчас и тебе будет.
Часть #10. Оборотень в белом халате
– Иногда я просто ненавижу нашу работу, – пробурчала я с досадой, бросая поясную сумку на диванчик и присаживаясь на него же, чтобы стянуть ботинки. Чемодан с материалами по делу уже стоял, чинно и солидно, около двери (от него я избавилась в первую очередь).
– Тяжелый? – понимающе поинтересовался Валера, выглянувший из кухни.
– Дааа… – простонала я, выгибаясь и с наслаждением растирая кулаком ноющую поясницу. Стон хоть и имел отношение к наслаждению, но я бы им с удовольствием пренебрегла – если бы спина не болела.
– И от этого ты вдруг возненавидела нашу работу? – скептически вопросил муж, с интересом разглядывая меня, любимую, изгибающуюся в разных позах.
– Нееет… – вырвавшийся из меня стон оказался более бодрым – массаж, даже самомассаж, великая вещь. Я тряхнула головой и пояснила: – Вернее, да. Из-за его содержимого.
Знающий меня как облупленную супруг хмыкнул (мол, не в первый раз слышу эту песню):
– Проходи, чай пить будем. Я тебе колбасы купил.
Я встрепенулась. Волшебное слово «колбаса», да еще после целого дня беготни, да еще на голодный желудок, подействовало лучше всяких заклинаний.
Через пять минут, вгрызаясь в бутерброд (жаль, конечно, что они оставались вершиной кухонного мастерства супруга, так хотелось иногда прийти домой и учуять с порога запах жареного мяса или картошечки, но желать подобного от инкуба – издевательство над его природой) я принялась жаловаться на судьбу. Благо Валера работал аналитиком в нашей же конторе, так что имел все допуски, даже еще более секретные, чем мои.
– Хм…
Я с надеждой воззрилась на задумавшегося после моего рассказа мужа – вдруг он сумеет мне объяснить, что происходит.
– Он действительно белый маг-целитель?
Я усиленно закивала.
– И проклинал некоторых своих пациентов, вместо того, чтобы лечить?
Амплитуда киваний усилилась.
– И на допросе сказал, что во всем виновата карма?
Я немного обиженно (не на мужа, на арестованного) вздохнула и с сарказмом подтвердила:
– Ты не представляешь, какую ерунду он нес, да еще с вдохновенным видом, словно его по темечку приложил… Осенило, то есть, и с тех пор ходит такой, просветленный. Теория у него, видите ли, собственная есть. Для того чтобы требующие его помощи больные получили лечение, часть из них должна пойти другим путем. Это вкратце, как я поняла из его словоблудия, а уж трепать языком ни о чем он просто мастер, – констатировала я и пригорюнилась окончательно.
Да и было от чего. Светлый маг-целитель, занявшийся проклятиями, должен был потерять силу и угаснуть. Не терпит свет, особенно целительство, причинение вреда. А этот «вредитель» вполне бодр, белозуб и с косой до пояса. Беспощадно лучащийся здоровьем, как свинец силой перед превращением в философский камень. Пусть никто подобного пока не провернул, не зря за этот фокус обещают награду в миллион, но по всем расчетам лучиться должен – ууу! Мама не горюй!
И магии целительной не потерял (арестованный, не свинец). Буквально за пять минут Майку мигрень вылечил, даже не напрягся.
Короче говоря, привлекли нас не потому что найти этого уникума не смогли, а из-за уникальности. Как обычно, впрочем. У всех достающихся нам дел уникальность и индивидуальность просто зашкаливает, нераскрытые и сложные дела спихивают кто только может. Редко когда отдают вместе даже не с подозреваемым, а с арестованным.
– Протоколы допросов и больничные карты у тебя с собой?
– В портфеле, – кивнула я. В шее что-то хрустнуло, и я с подозрением ее пощупала – вдруг и на меня какое-нибудь проклятие рухнуло? Шейное.
Пока я разбиралась с собственными ощущениями, супруг принес портфель и основательно обложился бумагами. Даже блокнот приготовил для записей. Зная, что это надолго, я решила заняться тем, к чему у всех оборотней ей врожденная склонность – приготовлением ужина. Правда, врожденная склонность у нас к другому – к обжорству, но имея такой «подарочек» от природы, волей-неволей обретаешь и кулинарные способности.
Вскоре кухня окуталась заманчивыми ароматами запеченного с травами мяса и салатами. Видимо, действительно вкусными, раз Валера вынырнул из своей аналитической нирваны, потянул носом и принялся расчищать место под тарелки:
– Ты заметила, – поделился супруг, перекладывая бумаги в ровные стопки, – несмотря на то, что проклятие оказалось неснимаемым…
Я чуть не вздохнула завистливо – высший пилотаж! Сама бы я не хотела обрести подобное умение, с ним маяты больше, чем пользы, но мастерство вызывало восхищение и зависть.
– …все больные в конце концов выздоровели?
– Ты серьезно? – я по-быстрому расставила все тарелки и вцепилась в мужнин блокнот – изучать. – Откуда? Я только сегодня с утра получила все эти ворохи папок, успела лишь допрос провести и по больницам промотнуться. Почему-то никто не озаботился собрать мед.карты проклятых, были подшиты только проверки на проклятия.
С каждой фразой я говорила все медленнее, вчитываясь в бисерный почерк супруга.
Операция проведена успешно, больной чувствует себя хорошо, выписан через три дня.
Операция не потребовалась, местное лечение, больной чувствует себя хорошо, выписан, прописана дальнейшая восстановительная терапия.
И так страничка за страничкой.
Я призадумалась, машинально кромсая мясо и отправляя в рот.
– Получается, несмотря на полученное вместо лечения проклятие, все больные излечились от своих болячек?
– Все, – подтвердил Валера, разливая чай.
– А почему об этом ни словечка в деле? – я не могла не возмутиться столь вопиюще безграмотному сбору материала.
– Вот завтра и выяснишь. Пока пей чай и пошли спать, – многообещающе улыбнулся муж.
– Ага, – моя ответная улыбка выглядела скорее хищной, чем радостной, но и «Ага» относилось не к супругу, а к завтрашней встрече с недобросовестными коллегами…
– Так, гражданин Валериан, давайте еще раз, – я сжала пальцами виски, чувствуя, что моя многострадальная головушка вот-вот лопнет.
Утренняя встреча с полицейскими, сбагрившим нам лекаря, прошла позитивно и на повышенных тонах, с многочисленными обещаниями, покаяниями и посылами, что придало мне бодрости и привело к мысли, что я сейчас, за один присест, завершу расследование и отправлюсь на заслуженные выходные. Но не тут-то было! Велеречивый пафос арестованного обладал поистине магическим действием, вводя мой разум в состояние аморфной стагнации.
– Вы утверждаете, что могли бы вылечить этих больных, так?
Гражданин Валериан величественно моргнул:
– Воистину.
Льдисто-синие глаза лекаря чудно подходили к его полностью белым волосам, но лично у меня вызывали желание не любоваться, а спрятаться. Возможно, просто кошка, не любящая воды и снега, чудила, но желание расквитаться побыстрее усиливалось.
– Но не вылечили, потому что ваша помощь могла потребоваться другим, а у вас не осталось бы сил?
– Именно так.
Арестованный торжественно чуть наклонил голову, подтверждая, а я с трудом подавила возникшую в голове картинку, как он извлекает из-под стола веер и начинает медленно и тягуче танцевать под заунывное «пение» цимбалы.
– Так отказали бы им, и все! – небольшое отчаяние в моем голосе добавило драматизма происходящему, а к цимбалам в голове добавились колокольчики. Нежные. Но до чего же раздражающие!
– Девушка, – Валериан осуждающе воззрился на меня. – Я не могу отказать, я – целитель.
Вложенной в последнее слово значительностью можно было раздавить кого угодно, но лекарь имел на это полное право. Между общением с коллегами и допросом я быстренько пролистала его книгу учета пациентов, их диагнозы, вероятности прогноза исцеления, выданные пифиями, и собственно сами исцеления, многократно превышающие прогнозы.
