– 5 –
Оксер
Родина встретила Себастьяна Брока ярким солнцем, нашедшим щелку между шторками на иллюминаторе, и унылым голосом офицера таможни.
– Гото-о-овим документы, гото-о-овим документы, – громко выкрикивал он, стуча каблуками по коридору. Его помощник лихо козырял и застывал в дверях каждой каюты, пока начальство, не снимая белых перчаток, неторопливо проверяло бумаги.
Себастьян прижал ладони к глазам, пытаясь сбросить с себя сон. Как и обещал вчера за ужином помощник капитана, причалили они в семь утра. Дав пассажирам еще часок понежиться в постели – если такое слово применимо для узких коек на вендоррском пароходе, – офицер Балдвин поднялся на борт «Святой Маргариты» ровно в восемь.
Раздался стук в дверь. Себастьян впустил таможенников и, отчаянно борясь с зевотой, протянул сложенный вдвое документ. Пока старший изучал вендоррские печати в ольтенском паспорте, а младший специальным устройством проверял багаж на наличие магии, молодой человек выпил стакан воды и присел на край койки.
– Оружие, магические артефакты, национальное достояние иностранных государств, шлезские сыры, маркфуртские золотые рыбки, иное, запрещенное к ввозу, имеется? – усталым голосом произнес Балдвин, повторявший этот перечень уже не раз и не два за сегодняшнее утро. Себастьян отрицательно покачал головой. Офицер неторопливо кивнул своему помощнику, тот извлек из кармана печать, открыл ее – и в паспорте молодого человека среди грифонов с копьями наперевес появился свеженький, ярко-фиолетовый лев на задних лапах. Себастьян потянулся было за документом, но Балдвин слегка отстранил руку, и пальцы молодого человека схватили воздух.
– Студент?
– Да.
– Летняя вакация уже закончилась. Выпускник?
– Да, но я не понимаю…
– Добро пожаловать домой, сударь, – сказал офицер, возвращая наконец паспорт.
Погода стояла прохладная, в багаже что-либо запрещенное к ввозу отсутствовало, документы были в полном порядке, тем не менее Себастьян почувствовал, что сорочка прилипла к спине.
Под протяжное «гото-о-овим документы», раздававшееся дальше по коридору, он направился в туалетную комнату и, приведя себя в порядок, через полчаса сошел на берег.
В порту кипела жизнь. На соседнем со «Святой Маргаритой» судне шла погрузка – скрежетала лебедка, поднимая на борт клетку с отчаянно визжащими свиньями. Возле лебедки суетился приземистый человечек, судя по всему, владелец животных. Поодаль стоял невозмутимый боцман, бросавший время от времени басовитое «Не бойсь!». Тут же, прямо на пирсе, шла бойкая торговля. Из общего гомона доносились отдельные возгласы: «Рыба свежая, посмотри на жабры, дурень!», «Три талла сдачи, хозяюшка», «Вон ту, вон ту, которая хвостом шевелит», «Да они все хвостами шевелят!»
На пристани толпились встречающие, сновали носильщики. Дальше, на площади, ждали кареты и наемные экипажи – то и дело раздавалось «по-о-осторонись» возниц, щелкали кнуты, гремел и стучал перемещаемый багаж. Волны с шумом ударялись в каменные берега.
Себастьян поудобнее взялся за ручку чемодана, поправил шляпу и начал пробираться через толпу. Домой он спешил, но не настолько сильно, чтобы отказать себе в удовольствии размять ноги после недели на «Святой Маргарите». Небольшая прогулка и обед в одном из бесчисленных рыбных ресторанчиков вполне вписывались в его планы на день, а отправиться дальше можно будет и завтра.
Не тратя времени попусту, Себастьян отправился на станцию, приобрел билет на утренний дилижанс и, сдав чемодан в камеру хранения, приготовился к приятному и полезному времяпрепровождению.
– 6 –
Оксер
Знаменитый Каштановый променад имел форму вытянутой дуги. Начинался он на площади Святого Петра, известной своими ресторанами, тянулся вдоль набережной, а потом плавно переходил в аллею, по сторонам которой росли каштаны. Заканчивался променад на Театральной площади, перед знаменитым Академическим театром. По вечерам, когда зажигались фонари и ветви каштанов, почти черные на фоне неба, сплетались в причудливый полог, когда пустели скамейки с ажурными спинками, на променад опускалась таинственная тишина, и казалось, что именно здесь рождается волшебство.
До середины осени жизнь Каштанового променада начиналась часов в одиннадцать утра. Нарядно одетые барышни в сопровождении компаньонок или старших родственниц медленно фланировали по аллее под сенью каштанов. Барышни образовывали стайки, расходились и вновь собирались, ветерок ласково теребил оборки на зонтиках, ленты в локонах и шарфики на плечах. По заведенному обычаю молодые мужчины в этот час по променаду не гуляли. Они чинно сидели на открытых террасах многочисленных кофеен и негромко переговаривались, при этом особым шиком считалось вести беседу на вендоррском или шлезском языке, что позволяло блеснуть образованием, а может, и сойти за иностранца, коих в Оксере и без того было великое множество.
В два часа пополудни променад пустел, чтобы вновь ожить лишь к пяти, когда спадала дневная жара. На это время публика перемещалась на набережную – полюбоваться судами, покормить чаек, послушать оркестрики, игравшие в беседках у самой воды, завести полезные и приятные знакомства, обменяться взглядами, поклонами, записочками и незаметными рукопожатиями.
Затем следовал легкий ужин, мужчины надевали фраки, дамы – вечерние туалеты, и заканчивался вечер обыкновенно в театре.
Зимой Каштановый променад замирал. Но в самом Оксере кипела жизнь: бежали в разные стороны по рельсам поезда, в порт приходили корабли, ни на один день не прекращала работу биржа. В городе выходили три газеты, пять театров ежевечерне открывали свои двери для публики. Был здесь и собственный университет.
…Гостиница, в которой остановились Эдвина с тетей Августой, занимала здание, в котором ранее располагался магический факультет Оксерского университета. После того, как факультет упразднили, преобразовав его в скромную кафедру на факультете естествознания, здание было выставлено на торги и приобретено нынешним владельцем.
Стены «Приюта волшебника» до сих пор излучали легкий магический фон, чем воспользовался предприимчивый управляющий: он организовал бесплатное предоставление услуг по подзарядке магических устройств, и в гостинице, далеко не самой дешевой, не стало отбоя от клиентов. Нет нужды говорить, почему тетя Августа выбрала именно ее.
– Можно было, конечно, сразу ехать в Ветланд, – энергично помахивая зонтиком, сказала тетя, когда экипаж высадил их с Эдвиной на набережной, необычайно элегантной в лучах предвечернего солнца. – Но тебе будет полезно развеяться. Кроме того, – тетя обвела пристальным взглядом прогуливавшихся, при этом каждый молодой человек удостоился ее
особого внимания, – никогда не стоит пренебрегать возможностью завести полезное знакомство.
Эдвина предпочла пропустить тетин намек мимо ушей и стала просто наслаждаться свежим морским ветром, запахом сдобы, доносящимся с лотка разносчика, яркими осенними красками, отчаянными криками чаек, кружащих над пароходными трубами, и негромкими звуками духового оркестра, наигрывавшего вдалеке модный мотивчик. Жизнь казалась прекрасной и удивительной. Вот если бы еще тетя не дергала ее поминутно за рукав, стараясь привлечь внимание к очередному молодому человеку!
Для Эдвины все они были на одно лицо – богатые холеные бонвиваны. Для тети же они различались размером кошелька и родовитостью. Похоже, тетя Августа знала всех холостяков подходящего возраста и происхождения – и не только у себя в Ветланде. Впрочем, для тех, у кого есть племянница на выданье, подобные познания вовсе не кажутся странными или лишними.
Всякому терпению рано или поздно приходит конец. Через сорок минут тщетных попыток перевести разговор на иные, чем окружающие мужчины, темы, терпение молодой графини иссякло, и она предприняла последнюю попытку утихомирить родственницу.
– Тетушка, милая, – сказала она, беря Августу де Ла Мотт под руку, – пожалуйста, давайте заглянем в магазинчик Этвеша, тот, что на Большом проспекте? Папенька не любит магию, вы знаете. А я – я просто обожаю всякие штучки… кажется, портье в гостинице упоминал, что у Этвеша в этом сезоне появилось много новинок…
Зонтик тети выписал изящную дугу и замер.
Йозеф Этвеш, выходец из Шлезии, бывший аптекарь, первым уловил моду на все волшебное. Начиная много лет назад свой бизнес, Этвеш, разумеется, предполагал, что он будет успешным, – надо было только грамотно наладить рекламу. Но ему и в голову не могло прийти, насколько успешным он будет. Маленькая лавочка в Ранконе постепенно превратилась в полусотню магазинов и лавок по всей стране, принадлежащих весьма плодовитому семейству Этвешей. Нынешний глава клана, Шандор, которому лет пять назад высочайшим указом был пожалован баронский титул, стал достойным продолжателем заложенных дедом традиций: не так давно открылся очередной филиал «Магии на каждый день» в Аркадии, на подходе было открытие маркфуртского филиала.
И хотя магические товары продавали не только Этвеши и качество иных торговых марок было не хуже, сувенир «от Этвеша» традиционно считался неким показателем благосостояния. Показателем статуса. Собственно, в магазинах Этвешей покупали не столько магию, сколько доброе имя, а посему любая вещь с вензелем «Э» стоила очень дорого.
Удачно найденное Эдвиной средство для «укрощения любимых тетушек» подействовало на Августу де Ла Мотт почти моментально. Были, были у трижды вдовы маленькие слабости. Она снова взмахнула зонтиком, на этот раз подзывая наемный экипаж.
– Сейчас, тетя, – сказала Эдвина, у которой внезапно засосало под ложечкой от голода (в Арле в это время было принято пить чай), – я только куплю что-нибудь перекусить.
Она подошла к лотошнику, с которым пытался расплатиться какой-то покупатель, правда, ему это давалось с большим трудом: держа в правой руке большой, аппетитно пахнущий рогалик, он безуспешно пытался дотянуться левой до правого кармана пиджака. Эдвина с любопытством наблюдала за борьбой человека и предмета гардероба, но, поймав взгляд любителя рогаликов, поспешно отвернулась. Пялиться на незнакомого мужчину было, конечно, неприлично. Выбрав себе крендель, Эдвина поспешила к тете, но возле экипажа всё же не удержалась и оглянулась. Молодой человек уже расплатился, одержав победу над пиджаком, и уходил по Променаду в противоположном направлении.
Эдвина вздохнула, надкусила крендель и постаралась выбросить из головы всякие глупости.
– 7 –
Оксер – Тинмут – Асти
Рейсовый дилижанс следовал обычным маршрутом. Мерно цокали копыта, карета слегка покачивалась, пассажиры дремали: согласно расписанию, дилижанс выехал из Оксера еще до рассвета, так что выспаться купившим билеты не удалось. Но почему бы не наверстать упущенное в пути? Тем более что он обещал быть приятным. Дороги Ольтена составляли один из главных предметов гордости этого небольшого государства: широкие, ровные, не раскисающие даже после проливных дождей и редких, но сильных снегопадов. Путешествовать по таким дорогам – одно удовольствие.
По обе стороны сколько хватало глаз простирались невысокие холмы, почти полностью покрытые виноградниками. Местные вина славились на весь континент, да и за его пределами тоже. Виноградарство и виноделие были возведены в ранг дел государственной важности, к их развитию привлекались лучшие ученые с мировым именем, в обязанности которых входили исследования в области состава почв, тонкости ухода за лозами, переработки и сохранности урожая…
Волшебников к этим делам не привлекали: некий так и не раскрытый до конца феномен сводил на нет абсолютно все усилия подправить природу магией. Утверждали, что даже вызванный магами дождь приводил к тому, что ягоды теряли вкус, что уж говорить о вмешательстве в тонкое искусство превращения виноградного сусла в божественную «Золотую Камелию»!
Для многих ольтенцев именно несовместимость с виноделием стала едва ли не самым веским доводом в деле утверждения магии как шарлатанства. Правда, загадочная несовместимость касалась только производства: пили вино волшебники с огромным удовольствием и в немалых количествах, если позволяли средства, разумеется.
В крохотном городке Нейи располагалась знаменитая на всю страну Академия виноделия, учиться в которой сочли бы за честь даже представители королевской семьи, если бы их туда принимали. Однако данное заведение оставалось открытым только для избранных: виноделы еще не сошли с ума, чтобы допускать в «святая святых» посторонних. Ведь когда-то стоило лишь пригрозить сократить поставки ко двору «Нейского белого», «Розового рассвета» или «Ольтенского рубина»– и его тогдашнее величество быстро согласился с тем, что предоставление виноделам налоговых льгот – это и в самом деле замечательная идея.
Поэтому, когда Себастьян Брок заявил, что не собирается поступать в Нейи, дядюшка Ипполит не поверил своим ушам.
…Солнечный свет струился сквозь высокие окна кабинета, играл на боках чернильного прибора из полированного светлого металла, преломлялся в хрустальных гранях магоприемника и танцевал радужными бликами на темных резных панелях. Восседавший за огромным старинным столом работы Дель Карлоса-младшего Ипполит Билингем театрально вскинул руку.
– Я уже не молод, и слух мой уже не так хорош, – произнес он. – На мгновение мне показалось, что ты сказал…
– Тебе не показалось, дядюшка, – угрюмо ответил Себастьян. – Я не хочу поступать в Нейи и не стану. Я не чувствую в себе призвания к виноделию, на свете есть множество других занятий, в которых я надеюсь добиться большего успеха.
– Например, разбирая стишки этого Зурбана? – Дядюшка умел говорить звучно – когда хотел, – и сейчас он, видимо, хотел именно этого, во всяком случае, даже многочисленные золотые медали с винных выставок, чинно выстроившиеся рядком в своих подставочках на каминной полке, жалобно звякнули в ответ на его возмущенный возглас. – Или сочиняя собственные, столь же маловразумительные? Достойное занятие для наследника семейства! О, моя бедная сестра, если бы она дожила до сегодняшнего дня, ты бы свел ее в могилу своими выходками! Я уже предвижу, как она посмотрит на меня, когда я присоединюсь к ней на небесах, а это случится совсем скоро, и как спросит, сумел ли я обеспечить достойное будущее для ее единственного сына?..
Себастьян молча отвернулся от мечущего громы и молнии единственного родственника и опекуна. Выдерживать дядюшкины тирады ему было не впервой: самое главное – дать дяде выговориться, а потом можно поступать по-своему. Удалось ведь, например, отбиться от помолвки с Полиной Алкотт, с которой так страстно желал свести племянника Ипполит. Правда, после этого любимый дядя неделю торжественно уходил на тот свет, лишь изредка прерываясь на обсуждение новостей виноделия с коллегами. Здоровья его хватило бы на троих, и, несмотря на традиционно кроткое и скорбное выражение лица, хватка у старого винодела была стальная – фамильная черта, благодаря которой треть всех виноградников Ольтена уже сто пятьдесят лет как принадлежала семейству Биллингемов.
Дядюшка же тем временем, кажется, слегка устал и решил перевести дыхание, чем Себастьян и поспешил воспользоваться.
– Дядя Ипполит, – мягко начал он, – из меня не выйдет приличного винодела, ты же сам знаешь.
