- Да. Я тоже.
Эйн сел рядом с ней, привлек ее к себе одной рукой, без слов предлагая поддержку. По крайней мере это он мог ей дать.
Мара не сопротивлялась, сидела молча и держала дистанцию мысленно, не позволяла почувствовать себя.
- Я убивала герианцев сегодня. Ты рад?
- Нет. Мог бы порадоваться, но нет. Я, знаешь ли, вообще считаю, что женщинам убивать не стоит.
- Это всегда казалось мне странным, - она снова посмотрела на город. - Мы даем жизнь. Кому как не нам ее отнимать?
Он впервые за вечер сумел почувствовать - отголосок чего-то достаточно сильного, что сумело пробиться сквозь отчуждение Мары.
Боль. Эйн даже знал от чего:
- Но не ты. Ты мертвая ветвь.
- Не я, - глухо признала она. - Но меня это не остановит.
Она сидела рядом - тонкая, несгибаемая железная дева, и Эйн уже в который раз поймал себя на мысли: "Конечно, нет. Тебя никто и ничто не остановит".
Эйн осторожно потянул ее на себя, давая возможность отстраниться, если бы Мара захотела. Она не сопротивлялась, уткнулась лицом ему в плечо, судорожно вздохнула. Он подумал, что она заплачет, наверное, даже хотел этого - чтобы она дала боли выход.
Они сидели молча какое-то время. Мара не плакала, но и не отстранялась, и когда она заговорила, ее голос звучал глухо.
- Я ошиблась. Не рассчитала. Не сумела сделать все незаметно. Меня обнаружили, и пришлось прорываться с боем. Убивать.
Эйн мог себе представить. Не по наслышке знал, как легко, как быстро все может пойти не так. И как дорого порой приходится платить за одну единственную ошибку.
Он только радовался, что ему никогда не доводилось убивать своих. Повезло.
В отличие от Мары.
- Мне жаль, - сказал он.
- Да, - отозвалась она эхом. - Мне тоже.
Потом она сделала глубокий вдох, выдохнула, и отстранилась:
- Мне нужно в душ. Прости, что испачкала тебя.
Она говорила спокойно, устало.
- Плевать. Переживу как-нибудь. Не впервые.
А потом Эйн подумал и добавил:
- Хочешь, пойдем вместе?
Он думал, что Мара откажется, но она долго смотрела на него, будто оценивала, и в конце концов кивнула головой.
- Да. Хочу. Идем, Габриэль. Нам обоим стоит смыть кровь.
В ванной он помог Маре раздеться. Думал, она не позволит, но Мара молчала, только смотрела пристально и немного настороженно, а Эйн уже в который раз поймал себя на мысли - как легко она подчинялась и уступала, если он брал инициативу на себя. Не пыталась урвать контроль и не цеплялась за свой статус, потому что была в себе уверена.
Верила, что в конечном счете Эйн сам захочет подчиниться.
И, пожалуй, она была права. Он хотел.
Окровавленную одежду он бросил в клининг-модуль, закрыл дверцу и включил программу очистки. Рядом с управляющей панелью остался отпечаток ладони.
Мара задержалась на этом отпечатке взглядом, потом неожиданно поежилась - эта простая, насквозь человеческая реакция выдавала ее с головой - и зашла в душевую кабину. Перегородка осталась открытой, и Эйн шагнул следом, сам включил воду.
Струи окрасились черным. Герианская кровь расплывалась пятнами, как чернила и утекала.
Мара смотрела на нее, опустив голову.
Эйн хотел помочь. Не из-за метки, не для того, чтобы привязать к себе - просто так. Потому что знал, что Маре тяжело и мог этому сочувствовать. Но предложить кроме себя и своего присутствия ему было нечего.
Он шагнул к ней ближе, набрал в ладонь немного очищающего геля, и предложил:
- Повернись. Намылю тебе спину.
Мара послушалась, мягко переступила, отворачиваясь к стене. Эйн растер ее плечи и спину, опустился ниже, замер положив руки на задницу, и прижался всем телом.
Спросил:
- Хочешь?
Мара повернула голову, вода лилась сверху на ее лицо, текла по выступам герианской маски.
- Хочу, но не стану. Отпусти меня, Габриэль.
Он не убрал руки:
- Зачем? Я могу помочь. Станет легче.
Стало бы - если бы она смогла забыться, отвлечься на секс, на удовольствие. На что угодно еще. Эйн в это верил, раньше, еще до Рьярры, ему это помогало.
Мара вздохнула, повернулась, и он неохотно отпустил ее.
- Мне нужно другое, - она прижала ладонь к его щеке, мягко, осторожно, легонько царапнула ногтями. - Не то, что ты предлагаешь. Я слишком злюсь. На себя, на свою ошибку.
Стена, которой она отгораживала свои чувства стала тоньше, и сквозь лед, сквозь отчужденность Эйн уловил - не все, но достаточно, чтобы понять - Маре нужна была не нежность и не утешение.
- Сейчас мне нужно, чтобы ты подчинялся.
Он сглотнул, прикрыл глаза. Представил, как это могло бы быть.
Эйн ее понимал. Знал, о чем она говорила: о беспомощности и желании снова почувствовать себя сильной. О жажде контролировать хоть что-то, раз контролировать все Мара не могла.
- Если я соглашусь, - он не открывал глаз. Не смог бы спросить, если бы смотрел в лицо герианки. - Если дам собой управлять, будешь меня бить?
- Нет. Но я буду грубой.
Это так странно, так нелепо прозвучало. Смешно.
Женщина никогда не говорила ему ничего подобного. Хотя, если задуматься, ничего смешного в этом не было.
И Мара вполне могла причинить вред. Располосовать ногтями так, что остались бы шрамы, сделать больно.
Если бы захотела.
Эйн улавливал ее чувства, и знал, что она не хочет.
- Будешь меня унижать? - Рьярре это нравилось, и этого он по-настоящему боялся.
- Нет. Мне это не нужно, - она провела ладонью по его затылку, снова коснулась щеки. - Не соглашайся, Габриэль. Это не то, чего ты хочешь.
"Я хочу, чтобы тебе стало легче".
Он не стал говорить этого вслух.
- Я хочу тебя. И если на таких условиях - почему бы и нет? Ничего страшного ты мне не сказала.
- Габриэль...
Он не стал слушать, прижался всем телом:
- В этом я тебе верю. А ты мне?
Понимала ли она, что Эйн действительно не боялся? Не этого.
Вместо ответа Мара его поцеловала. Потянулась вперед и вверх, и касание губ было поначалу мягким, совсем невесомым. Словно вопрос.
Эйн ответил - приоткрыл рот, давая себя целовать, без слов обещая: можно. Я хочу.
Мара сжала его волосы на затылке, потянула на себя - твердо, уверенно, и поцеловала уже совсем иначе.
Жадно, агрессивно. Заявляя свои права и не прося - требуя: уступи. Подчинись мне.
Он закрыл глаза. Это было упоительно - отпустить себя и больше ни о чем не думать. Мара прижималась к нему всем телом, втискивала в стену и жадно шарила руками по коже, оставляла огненные дорожки ногтями. Больно и сладко.
- Я хочу, чтобы ты был открыт, - шепнула она. - Впусти меня.
Ее присутствие, ее голод, ее жажда обладать были как волна, накрывали с головой - яркие, острые почти до боли. Мысли и эмоции Мары давили, требовали - откройся.
Эйн застонал, запрокинул голову.
Мара потянула его вниз, укусила за шею - агрессивно, больно, но эта боль подстегнула.
- Я не стану повторять дважды, Габриэль. Откройся, или я уйду.
Он знал, что она не уступит, что ей нужно все - все, чем он был. Мара хотела им обладать, управлять им, хотела, чтобы Эйн собственное имя забыл, чтобы... отдался.
Ее чувства были темными, опасными, слишком сильными.
- Откройся, - шепнула она. - И я дам тебе то, чего ты хочешь.
Эйн посмотрел на нее, на расширенные зрачки, на тонкую, почти неоновую радужку - такие красивые, совершенно нечеловеческие глаза - и содрогнулся.
Мара поцеловала его снова, опустила руку вниз, обхватила член Эйна ладонью - уверенно, властно. Заявляя свои права.
Я управляю тобой. Управляю тем, что ты чувствуешь. Я забираю тебя себе.
Он медленно выдохнул, зажмурился.
Ее чувства были как голодные звери, ждали пока он отопрет им двери, пустит их внутрь. Требовали, царапались.
Уступи-уступи-уступи.
В них не было нежности.
Они были как электрические разряды по коже, как языки пламени - еще не больно, но уже на грани.
- Ну же, Габриэль.
Но ее голос оставался спокойным, хриплым и глубоким. Красивым.
И Эйн открылся. Потому что знал и чувствовал - Мара контролировала себя, даже теперь, когда ее эмоции кипели. А значит, она могла контролировать и его.
Ее сознание хлынуло внутрь мешаниной образов и ощущений. Больно и невыносимо хорошо.
Эйна выгнуло, и он закричал, бессмысленно царапая пальцами стенку душевой. Это было слишком - слишком остро, невыносимо. Он даже не смог бы сказать, что чувствовал.
Агонию? Удовольствие?
Все смешалось. Они смешались - он и Мара. Ее боль и ее злость на себя, так и не отпустившая до конца горячка боя, запах крови, от которого Мара не могла избавиться.
И Эйн, каким он ей казался.
Он видел себя ее глазами. Мара была как волна, как темная, жадная волна, которая захлестывала Эйна с головой, и он захлебывался тем, что Мара чувствовала и чего хотела. Это было страшно, как тонуть по-настоящему, без возможности зацепиться, спастись. Вспомнить себя.
Он позвал, бездумно и отчаянно: Мара!
И она отозвалась где-то внутри без слов - чувствами и образами: Доверься мне, Габриэль. Вдохни поглубже. Дыши мной.
Он послушался и стало легче.
Эйн осознал, что сидит, опираясь спиной о стенку душевой кабины, что сверху льется вода, что Мара над ним, и прозрачные струи текут по ее плечам, тяжелые капли срываются с кончиков волос.
Глаза у нее были страшными, совершенно безумными, жуткими, но Эйн больше не боялся.
От этого взгляда становилось жарко, и воздух казался плотным, слишком густым. Сердце заходилось как бешеное.
- Подними руки, Габриэль. Сцепи их над головой. И не шевелись, я запрещаю.
Он кивнул, подчинился, и вдоль позвоночника прошла дрожь возбуждения, предвкушения. Эйн знал, что ему будет больно. И что будет хорошо.
Обалденно.
Он ждал.
Мара наклонилась к его лицу, потерлась носом о щеку, шепнула:
- Какой ты красивый, когда подчиняешься.
Она провела ногтями по его ключицам, вниз по груди, царапнула соски. Прикусила шею, наверняка оставляя метку, и поцелуями опустилась ниже.
Он выгнулся, подставляясь, запрокинул голову и зажмурился. До боли хотелось, чтобы Мара дотронулась до члена, чтобы взяла в рот.
Она провела ногтями по бедру, легко и невесомо, острые кончики царапнули внутреннюю сторону, а потом впились - больно, по-настоящему остро.
Эйн с шумом втянул воздух в легкие, стиснул зубы, пережидая - он обещал Маре подчиняться. Верил, что так будет лучше.
Она наклонилась к его члену, выдохнула - дыхание пощекотало головку.
И боль отошла на задний план. Не пропала, просто отдалилась.
- Давай, - сказал Эйн. - Возьми в рот.
Она подняла голову, улыбнулась. Она никогда не улыбалась ему так раньше:
- Я могу запретить тебе говорить, Габриэль.
Он выдохнул, кивнул и отозвался:
- Пожалуйста.
- Не сейчас. Позже, - она снова поцеловала. Долго и будто никуда не торопилась. И Эйн знал, что она только начала. Что собиралась и хотела вывернуть его чувствами наружу, сорвать все щиты, которые он выставлял между собой и миром.
Она выключила воду, стала покрывать тело Эйна укусами и поцелуями, мягко и почти невесомо, больно почти не было - только пощипывало оставленные ее ногтями царапины. И возбуждение скручивалось внутри в тугую пружину.
Мало, слишком мало. Хотелось большего, хоть чего-то.
Это было похоже на то, как она ставила метку. Только на сей раз от Эйна ничего не зависело. Он отдал Маре себя, чтобы играться. Чтобы спустить пар и успокоиться. Она могла и вовсе оставить его без разрядки.
Но не стала бы. Эйн в это верил.
Он ощущал ее голодной, жадной, злой. Отдельные образы и чувства смешивались, становились неразличимыми, но под всем этим была благодарность, близость.
До зуда в пальцах хотелось дотронуться в ответ.
Мара дразнила - расчетливо, зная и чувствуя, как Эйну больше всего нравилось, как больше всего хотелось.
Несколько раз целовала живот, бедра, задевала щекой член и снова отстранялась.
- Мара, - шепнул ей Эйн. И повторил. - Мара, Мара, пожалуйста... Сейчас...
Он мог бы сдержаться, но не захотел. Не боялся и не стыдился просить ее.
Она зажала ему рот, он поцеловал ладонь и потянулся мысленно. Попросил без слов, и в этот раз Мара послушалась, отодвинулась немного, оперлась ладонями о его бедра и наклонилась низко, лизнула головку. Даже это простое прикосновение было почти слишком. Стояло у него до боли.
И он знал, что еще не все.
Эйн судорожно вдохнул, стиснул кулаки.
Мара провела языком по всей длине члена к основанию и обратно, взяла в ладони мошонку, помассировала и шепнула:
- Я разрешаю тебе кричать.
Ее рот - горячий, сладкий- обхватил головку, Мара опустилась ниже, насаживаясь почти до основания. Эйн застонал - хорошо, это было слишком хорошо.
Ее ногти впились в бедро, больно, остро, но в этот раз боль подстегнула, растворилась в жаре и удовольствии, прошлась электрическими разрядами вдоль позвоночника.
- Мара... - выдохнул Эйн, пытаясь предупредить. - Мара, я сейчас...
Она пережала его член у основания, умело и жестко, отстранилась и улыбнулась:
- Нет, Габриэль. Пока я не разрешу - нет.
Он застонал снова, стукнулся затылком о стенку душа, пытаясь хоть как-то привести себя в чувство.
Какой же талантливый у нее был рот.
Иногда она отстранялась, совсем немного, и шептала о том, какой Эйн красивый, о том, как ему идет подчиняться. Что он был создан специально для этого.
Чтобы принадлежать ей.
Что она расписала бы метками все его тело.
В тот момент он бы ей позволил. Все, что угодно.
Он хотел ее до одержимости. Больше ничего не существовало, кроме удовольствия и боли, кроме горячего сладкого рта, кроме запахов и звуков.
А потом Мара снова отстранилась, провела ногтями по его рукам вверх, сжала пальцы на запястьях, и потянула одну ладонь Эйна вниз. Он нахмурился, не понимая, чего она хочет и тут же пришел образ - болезненно яркий, как вспышка.
Мара опустила его руку к члену, заставила пережать основание и шепнула на ухо:
- Не смей кончать раньше меня.
Эйн смотрел ей в глаза, глотал раскаленный, влажный воздух, которого отчаянно не хватало, и не верил, что сможет сдержаться.
Она улыбнулась, провела пальцем по его губам:
- Мой Габриэль.
И она опустилась сверху, сжала член Эйна у себя внутри и выдохнула, медленно, протяжно.
Эйн дрожал, стискивал зубы, заставляя себя сдерживаться.
Хорошо, что она не двигалась. Хорошо, что позволяла ему прийти в себя.
- Посмотри на меня, - шепнула она. - Не смей отводить взгляд.
Какие жуткие, какие красивые у нее были глаза.
Мара поднялась, опустилась, так медленно, плавно, постепенно ускоряясь.
Он застонал, звук отразился от стен, громко. Эйн раньше не знал, что тоже умеет быть громким.
Маре было хорошо, ее удовольствие текло сквозь метку, вымывало все лишнее и наносное.
- Мара, - выдохнул Эйн. - Мара, давай я...
Он не договорил, воздуха не хватило. Он передал ей образ, то, что хотел сделать. Что именно предлагал.
Мара сжалась на его члене, расслабилась, потерлась носом о его шею:
- Хорошо.
Он опустил вторую руку, погладил Мару между ног, заставляя ее выгнуться. С всхлипом втянуть в себя воздух.
Заставил чуть приподняться и толкнулся вверх.
Он ласкал ее, двигался, держался за ее ощущения, чтобы не потеряться в своих. И это было потрясающе.
Удовольствие кипело внутри, слишком много, слишком - смешивалось, захлестывало с головой.
Эйн с Марой кончили одновременно, захлебываясь воздухом и тяжело дыша.
И в тот момент Эйн ни о чем не думал и ни о чем не помнил.
Но это было обалденно.
Эйн сел рядом с ней, привлек ее к себе одной рукой, без слов предлагая поддержку. По крайней мере это он мог ей дать.
Мара не сопротивлялась, сидела молча и держала дистанцию мысленно, не позволяла почувствовать себя.
- Я убивала герианцев сегодня. Ты рад?
- Нет. Мог бы порадоваться, но нет. Я, знаешь ли, вообще считаю, что женщинам убивать не стоит.
- Это всегда казалось мне странным, - она снова посмотрела на город. - Мы даем жизнь. Кому как не нам ее отнимать?
Он впервые за вечер сумел почувствовать - отголосок чего-то достаточно сильного, что сумело пробиться сквозь отчуждение Мары.
Боль. Эйн даже знал от чего:
- Но не ты. Ты мертвая ветвь.
- Не я, - глухо признала она. - Но меня это не остановит.
Она сидела рядом - тонкая, несгибаемая железная дева, и Эйн уже в который раз поймал себя на мысли: "Конечно, нет. Тебя никто и ничто не остановит".
Эйн осторожно потянул ее на себя, давая возможность отстраниться, если бы Мара захотела. Она не сопротивлялась, уткнулась лицом ему в плечо, судорожно вздохнула. Он подумал, что она заплачет, наверное, даже хотел этого - чтобы она дала боли выход.
Они сидели молча какое-то время. Мара не плакала, но и не отстранялась, и когда она заговорила, ее голос звучал глухо.
- Я ошиблась. Не рассчитала. Не сумела сделать все незаметно. Меня обнаружили, и пришлось прорываться с боем. Убивать.
Эйн мог себе представить. Не по наслышке знал, как легко, как быстро все может пойти не так. И как дорого порой приходится платить за одну единственную ошибку.
Он только радовался, что ему никогда не доводилось убивать своих. Повезло.
В отличие от Мары.
- Мне жаль, - сказал он.
- Да, - отозвалась она эхом. - Мне тоже.
Потом она сделала глубокий вдох, выдохнула, и отстранилась:
- Мне нужно в душ. Прости, что испачкала тебя.
Она говорила спокойно, устало.
- Плевать. Переживу как-нибудь. Не впервые.
А потом Эйн подумал и добавил:
- Хочешь, пойдем вместе?
Он думал, что Мара откажется, но она долго смотрела на него, будто оценивала, и в конце концов кивнула головой.
- Да. Хочу. Идем, Габриэль. Нам обоим стоит смыть кровь.
В ванной он помог Маре раздеться. Думал, она не позволит, но Мара молчала, только смотрела пристально и немного настороженно, а Эйн уже в который раз поймал себя на мысли - как легко она подчинялась и уступала, если он брал инициативу на себя. Не пыталась урвать контроль и не цеплялась за свой статус, потому что была в себе уверена.
Верила, что в конечном счете Эйн сам захочет подчиниться.
И, пожалуй, она была права. Он хотел.
Окровавленную одежду он бросил в клининг-модуль, закрыл дверцу и включил программу очистки. Рядом с управляющей панелью остался отпечаток ладони.
Мара задержалась на этом отпечатке взглядом, потом неожиданно поежилась - эта простая, насквозь человеческая реакция выдавала ее с головой - и зашла в душевую кабину. Перегородка осталась открытой, и Эйн шагнул следом, сам включил воду.
Струи окрасились черным. Герианская кровь расплывалась пятнами, как чернила и утекала.
Мара смотрела на нее, опустив голову.
Эйн хотел помочь. Не из-за метки, не для того, чтобы привязать к себе - просто так. Потому что знал, что Маре тяжело и мог этому сочувствовать. Но предложить кроме себя и своего присутствия ему было нечего.
Он шагнул к ней ближе, набрал в ладонь немного очищающего геля, и предложил:
- Повернись. Намылю тебе спину.
Мара послушалась, мягко переступила, отворачиваясь к стене. Эйн растер ее плечи и спину, опустился ниже, замер положив руки на задницу, и прижался всем телом.
Спросил:
- Хочешь?
Мара повернула голову, вода лилась сверху на ее лицо, текла по выступам герианской маски.
- Хочу, но не стану. Отпусти меня, Габриэль.
Он не убрал руки:
- Зачем? Я могу помочь. Станет легче.
Стало бы - если бы она смогла забыться, отвлечься на секс, на удовольствие. На что угодно еще. Эйн в это верил, раньше, еще до Рьярры, ему это помогало.
Мара вздохнула, повернулась, и он неохотно отпустил ее.
- Мне нужно другое, - она прижала ладонь к его щеке, мягко, осторожно, легонько царапнула ногтями. - Не то, что ты предлагаешь. Я слишком злюсь. На себя, на свою ошибку.
Стена, которой она отгораживала свои чувства стала тоньше, и сквозь лед, сквозь отчужденность Эйн уловил - не все, но достаточно, чтобы понять - Маре нужна была не нежность и не утешение.
- Сейчас мне нужно, чтобы ты подчинялся.
Он сглотнул, прикрыл глаза. Представил, как это могло бы быть.
Эйн ее понимал. Знал, о чем она говорила: о беспомощности и желании снова почувствовать себя сильной. О жажде контролировать хоть что-то, раз контролировать все Мара не могла.
- Если я соглашусь, - он не открывал глаз. Не смог бы спросить, если бы смотрел в лицо герианки. - Если дам собой управлять, будешь меня бить?
- Нет. Но я буду грубой.
Это так странно, так нелепо прозвучало. Смешно.
Женщина никогда не говорила ему ничего подобного. Хотя, если задуматься, ничего смешного в этом не было.
И Мара вполне могла причинить вред. Располосовать ногтями так, что остались бы шрамы, сделать больно.
Если бы захотела.
Эйн улавливал ее чувства, и знал, что она не хочет.
- Будешь меня унижать? - Рьярре это нравилось, и этого он по-настоящему боялся.
- Нет. Мне это не нужно, - она провела ладонью по его затылку, снова коснулась щеки. - Не соглашайся, Габриэль. Это не то, чего ты хочешь.
"Я хочу, чтобы тебе стало легче".
Он не стал говорить этого вслух.
- Я хочу тебя. И если на таких условиях - почему бы и нет? Ничего страшного ты мне не сказала.
- Габриэль...
Он не стал слушать, прижался всем телом:
- В этом я тебе верю. А ты мне?
Понимала ли она, что Эйн действительно не боялся? Не этого.
Вместо ответа Мара его поцеловала. Потянулась вперед и вверх, и касание губ было поначалу мягким, совсем невесомым. Словно вопрос.
Эйн ответил - приоткрыл рот, давая себя целовать, без слов обещая: можно. Я хочу.
Мара сжала его волосы на затылке, потянула на себя - твердо, уверенно, и поцеловала уже совсем иначе.
Жадно, агрессивно. Заявляя свои права и не прося - требуя: уступи. Подчинись мне.
Он закрыл глаза. Это было упоительно - отпустить себя и больше ни о чем не думать. Мара прижималась к нему всем телом, втискивала в стену и жадно шарила руками по коже, оставляла огненные дорожки ногтями. Больно и сладко.
- Я хочу, чтобы ты был открыт, - шепнула она. - Впусти меня.
Ее присутствие, ее голод, ее жажда обладать были как волна, накрывали с головой - яркие, острые почти до боли. Мысли и эмоции Мары давили, требовали - откройся.
Эйн застонал, запрокинул голову.
Мара потянула его вниз, укусила за шею - агрессивно, больно, но эта боль подстегнула.
- Я не стану повторять дважды, Габриэль. Откройся, или я уйду.
Он знал, что она не уступит, что ей нужно все - все, чем он был. Мара хотела им обладать, управлять им, хотела, чтобы Эйн собственное имя забыл, чтобы... отдался.
Ее чувства были темными, опасными, слишком сильными.
- Откройся, - шепнула она. - И я дам тебе то, чего ты хочешь.
Эйн посмотрел на нее, на расширенные зрачки, на тонкую, почти неоновую радужку - такие красивые, совершенно нечеловеческие глаза - и содрогнулся.
Мара поцеловала его снова, опустила руку вниз, обхватила член Эйна ладонью - уверенно, властно. Заявляя свои права.
Я управляю тобой. Управляю тем, что ты чувствуешь. Я забираю тебя себе.
Он медленно выдохнул, зажмурился.
Ее чувства были как голодные звери, ждали пока он отопрет им двери, пустит их внутрь. Требовали, царапались.
Уступи-уступи-уступи.
В них не было нежности.
Они были как электрические разряды по коже, как языки пламени - еще не больно, но уже на грани.
- Ну же, Габриэль.
Но ее голос оставался спокойным, хриплым и глубоким. Красивым.
И Эйн открылся. Потому что знал и чувствовал - Мара контролировала себя, даже теперь, когда ее эмоции кипели. А значит, она могла контролировать и его.
Ее сознание хлынуло внутрь мешаниной образов и ощущений. Больно и невыносимо хорошо.
Эйна выгнуло, и он закричал, бессмысленно царапая пальцами стенку душевой. Это было слишком - слишком остро, невыносимо. Он даже не смог бы сказать, что чувствовал.
Агонию? Удовольствие?
Все смешалось. Они смешались - он и Мара. Ее боль и ее злость на себя, так и не отпустившая до конца горячка боя, запах крови, от которого Мара не могла избавиться.
И Эйн, каким он ей казался.
Он видел себя ее глазами. Мара была как волна, как темная, жадная волна, которая захлестывала Эйна с головой, и он захлебывался тем, что Мара чувствовала и чего хотела. Это было страшно, как тонуть по-настоящему, без возможности зацепиться, спастись. Вспомнить себя.
Он позвал, бездумно и отчаянно: Мара!
И она отозвалась где-то внутри без слов - чувствами и образами: Доверься мне, Габриэль. Вдохни поглубже. Дыши мной.
Он послушался и стало легче.
Эйн осознал, что сидит, опираясь спиной о стенку душевой кабины, что сверху льется вода, что Мара над ним, и прозрачные струи текут по ее плечам, тяжелые капли срываются с кончиков волос.
Глаза у нее были страшными, совершенно безумными, жуткими, но Эйн больше не боялся.
От этого взгляда становилось жарко, и воздух казался плотным, слишком густым. Сердце заходилось как бешеное.
- Подними руки, Габриэль. Сцепи их над головой. И не шевелись, я запрещаю.
Он кивнул, подчинился, и вдоль позвоночника прошла дрожь возбуждения, предвкушения. Эйн знал, что ему будет больно. И что будет хорошо.
Обалденно.
Он ждал.
Мара наклонилась к его лицу, потерлась носом о щеку, шепнула:
- Какой ты красивый, когда подчиняешься.
Она провела ногтями по его ключицам, вниз по груди, царапнула соски. Прикусила шею, наверняка оставляя метку, и поцелуями опустилась ниже.
Он выгнулся, подставляясь, запрокинул голову и зажмурился. До боли хотелось, чтобы Мара дотронулась до члена, чтобы взяла в рот.
Она провела ногтями по бедру, легко и невесомо, острые кончики царапнули внутреннюю сторону, а потом впились - больно, по-настоящему остро.
Эйн с шумом втянул воздух в легкие, стиснул зубы, пережидая - он обещал Маре подчиняться. Верил, что так будет лучше.
Она наклонилась к его члену, выдохнула - дыхание пощекотало головку.
И боль отошла на задний план. Не пропала, просто отдалилась.
- Давай, - сказал Эйн. - Возьми в рот.
Она подняла голову, улыбнулась. Она никогда не улыбалась ему так раньше:
- Я могу запретить тебе говорить, Габриэль.
Он выдохнул, кивнул и отозвался:
- Пожалуйста.
- Не сейчас. Позже, - она снова поцеловала. Долго и будто никуда не торопилась. И Эйн знал, что она только начала. Что собиралась и хотела вывернуть его чувствами наружу, сорвать все щиты, которые он выставлял между собой и миром.
Она выключила воду, стала покрывать тело Эйна укусами и поцелуями, мягко и почти невесомо, больно почти не было - только пощипывало оставленные ее ногтями царапины. И возбуждение скручивалось внутри в тугую пружину.
Мало, слишком мало. Хотелось большего, хоть чего-то.
Это было похоже на то, как она ставила метку. Только на сей раз от Эйна ничего не зависело. Он отдал Маре себя, чтобы играться. Чтобы спустить пар и успокоиться. Она могла и вовсе оставить его без разрядки.
Но не стала бы. Эйн в это верил.
Он ощущал ее голодной, жадной, злой. Отдельные образы и чувства смешивались, становились неразличимыми, но под всем этим была благодарность, близость.
До зуда в пальцах хотелось дотронуться в ответ.
Мара дразнила - расчетливо, зная и чувствуя, как Эйну больше всего нравилось, как больше всего хотелось.
Несколько раз целовала живот, бедра, задевала щекой член и снова отстранялась.
- Мара, - шепнул ей Эйн. И повторил. - Мара, Мара, пожалуйста... Сейчас...
Он мог бы сдержаться, но не захотел. Не боялся и не стыдился просить ее.
Она зажала ему рот, он поцеловал ладонь и потянулся мысленно. Попросил без слов, и в этот раз Мара послушалась, отодвинулась немного, оперлась ладонями о его бедра и наклонилась низко, лизнула головку. Даже это простое прикосновение было почти слишком. Стояло у него до боли.
И он знал, что еще не все.
Эйн судорожно вдохнул, стиснул кулаки.
Мара провела языком по всей длине члена к основанию и обратно, взяла в ладони мошонку, помассировала и шепнула:
- Я разрешаю тебе кричать.
Ее рот - горячий, сладкий- обхватил головку, Мара опустилась ниже, насаживаясь почти до основания. Эйн застонал - хорошо, это было слишком хорошо.
Ее ногти впились в бедро, больно, остро, но в этот раз боль подстегнула, растворилась в жаре и удовольствии, прошлась электрическими разрядами вдоль позвоночника.
- Мара... - выдохнул Эйн, пытаясь предупредить. - Мара, я сейчас...
Она пережала его член у основания, умело и жестко, отстранилась и улыбнулась:
- Нет, Габриэль. Пока я не разрешу - нет.
Он застонал снова, стукнулся затылком о стенку душа, пытаясь хоть как-то привести себя в чувство.
Какой же талантливый у нее был рот.
Иногда она отстранялась, совсем немного, и шептала о том, какой Эйн красивый, о том, как ему идет подчиняться. Что он был создан специально для этого.
Чтобы принадлежать ей.
Что она расписала бы метками все его тело.
В тот момент он бы ей позволил. Все, что угодно.
Он хотел ее до одержимости. Больше ничего не существовало, кроме удовольствия и боли, кроме горячего сладкого рта, кроме запахов и звуков.
А потом Мара снова отстранилась, провела ногтями по его рукам вверх, сжала пальцы на запястьях, и потянула одну ладонь Эйна вниз. Он нахмурился, не понимая, чего она хочет и тут же пришел образ - болезненно яркий, как вспышка.
Мара опустила его руку к члену, заставила пережать основание и шепнула на ухо:
- Не смей кончать раньше меня.
Эйн смотрел ей в глаза, глотал раскаленный, влажный воздух, которого отчаянно не хватало, и не верил, что сможет сдержаться.
Она улыбнулась, провела пальцем по его губам:
- Мой Габриэль.
И она опустилась сверху, сжала член Эйна у себя внутри и выдохнула, медленно, протяжно.
Эйн дрожал, стискивал зубы, заставляя себя сдерживаться.
Хорошо, что она не двигалась. Хорошо, что позволяла ему прийти в себя.
- Посмотри на меня, - шепнула она. - Не смей отводить взгляд.
Какие жуткие, какие красивые у нее были глаза.
Мара поднялась, опустилась, так медленно, плавно, постепенно ускоряясь.
Он застонал, звук отразился от стен, громко. Эйн раньше не знал, что тоже умеет быть громким.
Маре было хорошо, ее удовольствие текло сквозь метку, вымывало все лишнее и наносное.
- Мара, - выдохнул Эйн. - Мара, давай я...
Он не договорил, воздуха не хватило. Он передал ей образ, то, что хотел сделать. Что именно предлагал.
Мара сжалась на его члене, расслабилась, потерлась носом о его шею:
- Хорошо.
Он опустил вторую руку, погладил Мару между ног, заставляя ее выгнуться. С всхлипом втянуть в себя воздух.
Заставил чуть приподняться и толкнулся вверх.
Он ласкал ее, двигался, держался за ее ощущения, чтобы не потеряться в своих. И это было потрясающе.
Удовольствие кипело внутри, слишком много, слишком - смешивалось, захлестывало с головой.
Эйн с Марой кончили одновременно, захлебываясь воздухом и тяжело дыша.
И в тот момент Эйн ни о чем не думал и ни о чем не помнил.
Но это было обалденно.
