Дерек сложил руки на груди и спокойно поинтересовался:
— Хорошо, и что ты мне предлагаешь, о сиятельный? Сказать ей: прости, Эсна, но дело закрыто, потому что владыка велел тебе не совать в него свой нос?
Лицо Грэхарда исказилось яростью.
— Что вы вечно из меня какого-то тирана делаете! — свирепо воскликнул он, притянул к себе досужий документ и размашисто подписал, после чего сунул Дереку с раздражённым: — Да разбирайтесь в чём хотите!
— И нечего так злиться, — рассудительно ответил тот, забирая вызов. — Ревность к мертвецам — последнее дело, дружище.
Грэхард посмотрел на него в ответ как-то странно — как будто он сморозил большую глупость, — но потом махнул рукой:
— Не желаю обсуждать эту тему, — и потянулся за следующим документом.
Интермедия
Женщины рода Раннидов ходили в храм Богини неизбежно в сопровождении большой охраны. Возглавлять охрану такого рода считалось миссией почётной, но несколько занудной. Бравые вояки не очень-то жаждали проводить по паре часов в храме, слушая заунывные мотивы. Впрочем, у столичных офицеров хватало и других скучных миссий, поэтому в ходу между ними было обмениваться неприятными дежурствами, выбирая из неприятного то, что казалось наиболее терпимым.
Так что никого не удивляло, что дам в храм чаще всего сопровождал генерал Дрангол. Собственно, именно поэтому княгине не составляло труда с ним связаться — она видалась с ним, почитай, каждую неделю, за редким исключением.
Эсна, получившая способ легальной связи с семьёй, в храм не ходила никогда, поэтому это обстоятельство осталось ей неизвестным.
Генерал же, кажется, отнюдь не тяготился своей нудной обязанностью. Кареты дам он сопровождал верхом, обменивался шуточками с кучером и охраной и выглядел весьма благодушно — хотя его миссия как раз была более тяжкой, чем у остальных. Большая часть охраны оставалась снаружи — где вполне можно было поиграть в кости и карты — и только генерал входил в сам храм, чтобы оберегать благородных дам и там.
Надо сказать, что жрицы его недолюбливали; им вообще было не по душе, когда на молениях присутствовал кто-то из мужчин. Но Грэхард в этом вопросе был неумолим и твёрдо стоял на том, что его семью во время молитвы должен оберегать хотя бы один офицер.
Генерал, впрочем, не сильно скучал, потому что обрёл себе прекрасных собеседников в лице звёздной бабушки и небесной княгини. Обе они не отличались сильным религиозным чувством, и в храм ходили скорее именно ради этих бесед. Немного отбившись от остальных, они устраивались в тёмном уголке и негромко переговаривались.
Бабушка, впрочем, приезжала в храм не каждый раз — здоровье у неё уже было слабовато — поэтому зачастую приятная беседа разделялась только между княгиней и генералом.
— Сегодня у них что-то новенькое, — хмыкнул генерал, кивая в сторону жриц, чьи моления он давным-давно знал наизусть.
— Говорят, осада на западе вот-вот закончится нашей победой, — улыбнулась княгиня. — Мы молимся о том, чтобы так и было.
— Ну! — усмехнулся в усы генерал. — Уирнед знает своё дело и дожмёт этих марианцев! — уверенно предрёк он.
Третья Марианская кампания считалась официально законченной, но войска генерала Уирнеда вот уже несколько месяцев осаждали один из горных фортов. Упрямые марианцы отказывались выбросить белый флаг, но победа ньонцев была лишь вопросом времени.
— Грэхард планирует четвёртый поход, — весьма сухо произнесла княгиня.
Генерал сдержанно кивнул:
— Да, предположительно, весной начнём подготовку.
Княгиня посмотрела на него долгим вдумчивым взглядом.
Его лицо отображало собой грусть.
— Я буду скучать по этим разговорам, — наконец, сухо и холодно признала она.
Таким тоном люди обычно приказывают удалиться тем, кто им неугоден, а никак не озвучивают вещи столь сентиментальные.
Уголки его рта задрожали от сдерживаемой улыбки, которую, впрочем, вполне скрывали усы.
— Вы позволите писать вам? — светским тоном осведомился он, сопровождая свою просьбу лёгким поклоном.
Она смерила его холодным взглядом и с королевским достоинством в голосе строго ответила:
— Безусловно.
Он не выдержал и рассмеялся.
— Тише! — нервно обернулась она и досадливо ткнула его кулачком в плечо. — Охота вам смеяться надо мной!
— Эйни... — он перехватил её руку и нежно сжал в своей ладони.
В её взгляде и голосе читался упрёк, когда она попросила:
— Ах! только не начинай!..
Он послушно замолчал; улыбнулся одними глазами, наклонился и поцеловал её руку.
Она отвернулась, но по тому, как дрожала её рука, становилось очевидно, что она крайне взволнована.
— Однажды я украду тебя, небесная, — склонившись к её уху, пылко пообещал генерал.
Она прикрыла глаза ресницами и с минуту молчала, овладевая стуком сердца. Повернулась к нему — их лица оказались близко-близко — и прошептала:
— Если ты так сделаешь, я убью тебя.
Тем не менее, сказано это было тем тоном, каким признаются в любви.
— Значит, я умру от твоей руки, — с улыбкой согласился генерал, отнюдь не напуганный этой угрозой.
Она бросила на него взгляд, полный упрёка, и отодвинулась.
Он тоже послушно сделал шаг назад.
Некоторое время они молча слушали заунывное пение; затем генерал завёл светский разговор о ниийских новостях. Княгиня охотно включилась в эту беседу.
Мысль, которая вырвалась на язык Грэхарда от раздражения — мол, что из него делают тирана, — на самом деле, довольно часто стучалась в мозг владыки.
Естественно, он был тираном; когда ты — правитель Ньона, у тебя, собственно, нет особого выбора. Ты либо тиран, либо мертвец. Грэхард правил Ньоном железной рукой, не страшась запачкаться и не давая поблажек врагам. Это накладывало свой отпечаток на его личность.
Однако он совершенно не хотел быть таким с теми, кого любил. Таковых было немного — мать, Дерек и Эсна — и из них именно Эсна держала себя так, будто ужасно его боится. И это неизбежно вызывало у него глухое огорчение. Он раз за разом перебирал в голове свои поступки, и не находил причин для такого страха.
Не находя ничего самостоятельно, он обращался к тем упрёкам, которые слышал от супруги, — не то чтобы та часто смелела настолько, чтобы его упрекать, но это всё же давало некоторую информацию.
Размышления над этой информацией привели к тому, что однажды вечером он сделал Эсне такое предложение:
— Как ты думаешь, солнечная, что если мы совместим визит твоей семьи с проверкой быстроходных свойств каравелл?
Сам Грэхард был очень доволен этим заходом. Ему удалось, кажется, одним махом нивелировать все упрёки и страхи!
Заход, и впрямь, оказался весьма удачным. Эсна незамедлительно рассиялась улыбкой и робко, но радостно уточнила:
— А что, так можно?
Довольный её реакцией владыка устроил её в своих объятьях и степенно принялся рассуждать:
— Отчего нет? Грозовому адмиралу наверняка будет любопытно. К тому же, он тёртый морской волк, немало посудин на своём веку перевидал, наверняка сможет дать толковый совет.
Про себя Эсна очень удивилась этой непоказной ровности.
В своей семье она привыкла, что Раннидов считают врагами. Своей злости по отношению к владыке отец никогда не скрывал: она сквозила в тоне, во взгляде, в мимике всякий раз, как он говорил о нём. Эсна привыкла к такому положению вещей и машинально воображало зеркальное отношение со стороны Раннидов к ним. Ей казалось, что Грэхард должен так же ненавидеть её отца, как тот ненавидит его; и уж точно в её голове не укладывалась идея, что владыка спокойно приведёт врага на осмотр нового типа судов.
Разница эта была связана с тем, что отец Эсны злился от своего бессилия. С каждым годом оппозиция слабела, а власть Грэхарда крепчала; всё меньше шансов оставалось противостоять ему, и всё больше соратников отца либо склоняли головы пред правителем, либо умирали. Соответственно, в связи с таким положением вещей Грэхард как раз был склонен к некоторому великодушию... впрочем, не будем лукавить, великодушие это росло исключительно на почве любви к Эсне. Именно из нежелания огорчать её владыка был готов перейти к нетипичной для него стратегии, и вместо привычного способа — давить силой — обратиться к дипломатии. Он полагал, что в этом деле его женитьба на любимице старшего Кьерина стала козырем, и тот едва ли станет отвергать предложенное перемирие.
Конечно же, адмирал не мог отказаться от предложения осмотреть новый тип кораблей. Тем более, что планировалось проверить преимущества каравелл перед нефами — основными судами, из которых ныне состоял ньонский флот.
Неф, по сути, не всегда разительно отличался от каравеллы. Хотя большая часть ньонских нефов была оборудована двумя мачтами с прямыми парусами, часть могла похвастаться и третьей мачтой и косым парусом, который вполне позволял выполнять маневры если не против ветра, то круто к нему. Основное отличие заключалось скорее в обшивке: если на нефах доски крепились внахлёст, то на каравеллах их ровно прилаживали друг к другу, создавая гладкий рельеф. Предположительно, это должно было улучшить быстроходность судна, поскольку гладкие борта вызывали не такое сопротивление водной среды.
Так что в один погожий день от столичного порта отчалили два корабля.
Новенькая каравелла «Слава Небесного» несла на своём борту высоких гостей — владыку, Эсну, князя Кьерина и Алну. Три мачты с косыми парусами чайками выделились на фоне морской глади.
Соперник каравеллы — флагманский неф «Решительный» — нёс на своём борту главнокомандующего ньонским флотом. Также трёхмачтовый, но лишь бизань могла похвастаться косым парусом; на фоке и гроте широко раскинулись прямые полотнища.
Планировалось провести всего две простые проверки: сравнить быстроходность судов по ветру и против него.
В этот день погодные условия сложились так, что сперва корабли шли по ветру. Несмотря на все усилия команды «Славы Небесного», неф значительно вырывался вперёд. Его широкие прямые паруса прекрасно ловили ветер, наполнялись им и двигали судно вперёд, словно не обращая внимания на сопротивление обшивки. Каравелла, хоть и скользила по воде легче, не могла похвастаться такой мощью хода: её косые паруса не придавили движению вперёд такой уж выдающейся силы.
Владыка ощутимо мрачнел. Он возвышался на шканцах, сложив руки на груди, и с большим недовольством поглядывал на паруса. Видевший это недовольство капитан сжимал челюсти и сдержанно отдавал приказы, которые, по его мнению, могли бы ускорить судно. Отец Эсны, облокотившись на поручни, невозмутимо поглядывал то на паруса каравеллы, то на паруса вырвавшегося вперёд нефа.
Недовольство Грэхарда было вполне обоснованным: при такой разнице в скорости каравелла может стать лёгкой добычей для пиратов. Поскольку основным назначением этого типа кораблей было торговое, то такое положение дел крайне нежелательно.
— Полагаю, — неожиданно заметил старый Кьерин, резюмировав свои размышления, — имеет смысл заменить часть парусов на прямые.
Владыка пронзил его недовольным взглядом, который после перевёл на фок и грот, что-то прикидывая. Капитан явно проводил в голове те же расчёты.
— Это сильно повредит маневренности, ваше высокопревосходительство, — покачал он, наконец, головой.
— Нужно провести испытания, — настаивал князь.
— Мы не планировали оснащать каравеллы прямыми парусами, — нахмурился сильнее Грэхард.
Князь в сомнениях повёл головой немного в сторону — точно таким же жестом это делала и Эсна — и с некоторой прохладой в голосе отметил:
— Решать вам, ваше повелительство, но если ветер попутный, то таким образом теряется время.
Грэхард недовольно передёрнул плечами.
Пока мужчины оценивали качества быстроходности, дамы на полуюте любовались пейзажем. Они смотрели не на оставленный город, а в открытое море. С одной стороны оно было ограничено мысом со скалистым массивом, на котором располагалось Цитадель, с другой — можно было любоваться простором и редкими парусами.
Некоторое время сёстры молчали, потом Ална неожиданно заметила:
— Я жду ребёнка.
В её голосе не было никакой радости по этому поводу; скорее он звучал тускло и обречённо.
Эсна бросила на сестру тревожный взгляд, опустила ресницы и тихо сказала:
— Поздравляю, — не будучи уверенной, что к такой тональности беседы подходят поздравления.
Ална вяло повела плечом и бесцветным голосом сказала:
— Только бы не девочка.
Её супруг был крайне недоволен, что их вторым ребёнком был не сын, и ей не хотелось даже думать, до каких степеней дойдёт его недовольство, если она снова родит дочь.
— Даст Богиня, всё образуется, — постаравшись придать своему голосу уверенности, успокаивающим жестом положила руку на её ладонь Эсна. — В конце концов, Ални, ты можешь и развестись... — нерешительно высказала она свою заветную мысль.
Ей не нравился князь Треймер, ей не по душе было то, как устроилась судьба сестры, и ей невыносимо было видеть, как год от года та всё больше гаснет.
Ална бросила на неё взгляд тяжёлый и муторный:
— А смысл? — снова передёрнула плечом она. — Даже если отец позволит... — на этом месте голос её ощутимо дрогнул, потому что она очень сомневалась, что отец одобрит такую блажь. — А что дальше? — отвернувшись к морю, она грустно усмехнулась, поправляя каштановую прядь, в которой виднелись седые нити. — Что дальше, Эсни?
— Жить! — пылко ответила та. — Как хочешь ты, жить не связанной, жить настоящей!
Ална долго молчала; у её рта залегла горькая складка.
— Послушай, иногда мне кажется, — тихо промолвила она наконец, — что из нас двоих младшая всё-таки ты. — Повернувшись и впившись в лицо сестры острым взглядом, отчасти напомнившим взгляд её мужа, она пылко продолжила: — Жить, говоришь? Как хочу я? — она махнула рукой в сторону города. — А как это, Эсни? И кто мне позволит?
— Отец... — начала было та, но сестра прервала её горьким смешком:
— Отец? Очнись. Это ты его любимица, это тебе он всё позволяет... — вдруг она осеклась, высказав нечаянно больше, чем хотелось.
Повернувшись снова к морю, она отмахнулась:
— Забудь. У каждого своя судьба, и моя такова.
Эсна не знала, что на это ответить, поэтому просто обняла сестру.
Та только вздохнула, тоскливо глядя на горизонт.
— Как думаешь, наши сокровища кто-нибудь откопал? — бесцветно спросила она.
— Ах! — аж подскочила Эсна. — Я совсем позабыла о них.
Ална повернулась к ней и слегка улыбнулась:
— Может, имеет смысл проверить?
— А ты помнишь место? — удивилась та.
— Нет, — с лёгкой улыбкой призналась Ална. — Просто вспомнилось.
— Никто не мешает нам поискать их, — в голосе Эсны слышалось большое воодушевление.
Но Ална лишь грустно покачала головой:
— Не сомневалась, что ты это предложишь. Но, Эсни, это безумие. Нет смысла искать то, что давно оставлено в прошлом.
Облокотившись на фальшборт, та признала:
— Ты, возможно, и права, но... — лёгкая улыбка коснулась ей губ. — Мы ведь можем зарыть новый клад?
— Возможно, когда-нибудь, — согласилась Ална.
Между тем, неф первым достиг точки, с которой было условлено поворачивать назад. Корабль принялся готовиться к повороту через фордевинд: убрали паруса бизаня, грот взяли на гитовы. Каравелла всё ещё не догнала своего соперника, и её капитан мучительно кусал губы, размышляя над манёвром.
Поворот фордевинд представлял собой простой разворот кругом, при котором у корабля с прямыми парусами довольно много времени уходило собственно на забор этого круга.
— Хорошо, и что ты мне предлагаешь, о сиятельный? Сказать ей: прости, Эсна, но дело закрыто, потому что владыка велел тебе не совать в него свой нос?
Лицо Грэхарда исказилось яростью.
— Что вы вечно из меня какого-то тирана делаете! — свирепо воскликнул он, притянул к себе досужий документ и размашисто подписал, после чего сунул Дереку с раздражённым: — Да разбирайтесь в чём хотите!
— И нечего так злиться, — рассудительно ответил тот, забирая вызов. — Ревность к мертвецам — последнее дело, дружище.
Грэхард посмотрел на него в ответ как-то странно — как будто он сморозил большую глупость, — но потом махнул рукой:
— Не желаю обсуждать эту тему, — и потянулся за следующим документом.
Интермедия
Женщины рода Раннидов ходили в храм Богини неизбежно в сопровождении большой охраны. Возглавлять охрану такого рода считалось миссией почётной, но несколько занудной. Бравые вояки не очень-то жаждали проводить по паре часов в храме, слушая заунывные мотивы. Впрочем, у столичных офицеров хватало и других скучных миссий, поэтому в ходу между ними было обмениваться неприятными дежурствами, выбирая из неприятного то, что казалось наиболее терпимым.
Так что никого не удивляло, что дам в храм чаще всего сопровождал генерал Дрангол. Собственно, именно поэтому княгине не составляло труда с ним связаться — она видалась с ним, почитай, каждую неделю, за редким исключением.
Эсна, получившая способ легальной связи с семьёй, в храм не ходила никогда, поэтому это обстоятельство осталось ей неизвестным.
Генерал же, кажется, отнюдь не тяготился своей нудной обязанностью. Кареты дам он сопровождал верхом, обменивался шуточками с кучером и охраной и выглядел весьма благодушно — хотя его миссия как раз была более тяжкой, чем у остальных. Большая часть охраны оставалась снаружи — где вполне можно было поиграть в кости и карты — и только генерал входил в сам храм, чтобы оберегать благородных дам и там.
Надо сказать, что жрицы его недолюбливали; им вообще было не по душе, когда на молениях присутствовал кто-то из мужчин. Но Грэхард в этом вопросе был неумолим и твёрдо стоял на том, что его семью во время молитвы должен оберегать хотя бы один офицер.
Генерал, впрочем, не сильно скучал, потому что обрёл себе прекрасных собеседников в лице звёздной бабушки и небесной княгини. Обе они не отличались сильным религиозным чувством, и в храм ходили скорее именно ради этих бесед. Немного отбившись от остальных, они устраивались в тёмном уголке и негромко переговаривались.
Бабушка, впрочем, приезжала в храм не каждый раз — здоровье у неё уже было слабовато — поэтому зачастую приятная беседа разделялась только между княгиней и генералом.
— Сегодня у них что-то новенькое, — хмыкнул генерал, кивая в сторону жриц, чьи моления он давным-давно знал наизусть.
— Говорят, осада на западе вот-вот закончится нашей победой, — улыбнулась княгиня. — Мы молимся о том, чтобы так и было.
— Ну! — усмехнулся в усы генерал. — Уирнед знает своё дело и дожмёт этих марианцев! — уверенно предрёк он.
Третья Марианская кампания считалась официально законченной, но войска генерала Уирнеда вот уже несколько месяцев осаждали один из горных фортов. Упрямые марианцы отказывались выбросить белый флаг, но победа ньонцев была лишь вопросом времени.
— Грэхард планирует четвёртый поход, — весьма сухо произнесла княгиня.
Генерал сдержанно кивнул:
— Да, предположительно, весной начнём подготовку.
Княгиня посмотрела на него долгим вдумчивым взглядом.
Его лицо отображало собой грусть.
— Я буду скучать по этим разговорам, — наконец, сухо и холодно признала она.
Таким тоном люди обычно приказывают удалиться тем, кто им неугоден, а никак не озвучивают вещи столь сентиментальные.
Уголки его рта задрожали от сдерживаемой улыбки, которую, впрочем, вполне скрывали усы.
— Вы позволите писать вам? — светским тоном осведомился он, сопровождая свою просьбу лёгким поклоном.
Она смерила его холодным взглядом и с королевским достоинством в голосе строго ответила:
— Безусловно.
Он не выдержал и рассмеялся.
— Тише! — нервно обернулась она и досадливо ткнула его кулачком в плечо. — Охота вам смеяться надо мной!
— Эйни... — он перехватил её руку и нежно сжал в своей ладони.
В её взгляде и голосе читался упрёк, когда она попросила:
— Ах! только не начинай!..
Он послушно замолчал; улыбнулся одними глазами, наклонился и поцеловал её руку.
Она отвернулась, но по тому, как дрожала её рука, становилось очевидно, что она крайне взволнована.
— Однажды я украду тебя, небесная, — склонившись к её уху, пылко пообещал генерал.
Она прикрыла глаза ресницами и с минуту молчала, овладевая стуком сердца. Повернулась к нему — их лица оказались близко-близко — и прошептала:
— Если ты так сделаешь, я убью тебя.
Тем не менее, сказано это было тем тоном, каким признаются в любви.
— Значит, я умру от твоей руки, — с улыбкой согласился генерал, отнюдь не напуганный этой угрозой.
Она бросила на него взгляд, полный упрёка, и отодвинулась.
Он тоже послушно сделал шаг назад.
Некоторое время они молча слушали заунывное пение; затем генерал завёл светский разговор о ниийских новостях. Княгиня охотно включилась в эту беседу.
Глава восьмая
Мысль, которая вырвалась на язык Грэхарда от раздражения — мол, что из него делают тирана, — на самом деле, довольно часто стучалась в мозг владыки.
Естественно, он был тираном; когда ты — правитель Ньона, у тебя, собственно, нет особого выбора. Ты либо тиран, либо мертвец. Грэхард правил Ньоном железной рукой, не страшась запачкаться и не давая поблажек врагам. Это накладывало свой отпечаток на его личность.
Однако он совершенно не хотел быть таким с теми, кого любил. Таковых было немного — мать, Дерек и Эсна — и из них именно Эсна держала себя так, будто ужасно его боится. И это неизбежно вызывало у него глухое огорчение. Он раз за разом перебирал в голове свои поступки, и не находил причин для такого страха.
Не находя ничего самостоятельно, он обращался к тем упрёкам, которые слышал от супруги, — не то чтобы та часто смелела настолько, чтобы его упрекать, но это всё же давало некоторую информацию.
Размышления над этой информацией привели к тому, что однажды вечером он сделал Эсне такое предложение:
— Как ты думаешь, солнечная, что если мы совместим визит твоей семьи с проверкой быстроходных свойств каравелл?
Сам Грэхард был очень доволен этим заходом. Ему удалось, кажется, одним махом нивелировать все упрёки и страхи!
Заход, и впрямь, оказался весьма удачным. Эсна незамедлительно рассиялась улыбкой и робко, но радостно уточнила:
— А что, так можно?
Довольный её реакцией владыка устроил её в своих объятьях и степенно принялся рассуждать:
— Отчего нет? Грозовому адмиралу наверняка будет любопытно. К тому же, он тёртый морской волк, немало посудин на своём веку перевидал, наверняка сможет дать толковый совет.
Про себя Эсна очень удивилась этой непоказной ровности.
В своей семье она привыкла, что Раннидов считают врагами. Своей злости по отношению к владыке отец никогда не скрывал: она сквозила в тоне, во взгляде, в мимике всякий раз, как он говорил о нём. Эсна привыкла к такому положению вещей и машинально воображало зеркальное отношение со стороны Раннидов к ним. Ей казалось, что Грэхард должен так же ненавидеть её отца, как тот ненавидит его; и уж точно в её голове не укладывалась идея, что владыка спокойно приведёт врага на осмотр нового типа судов.
Разница эта была связана с тем, что отец Эсны злился от своего бессилия. С каждым годом оппозиция слабела, а власть Грэхарда крепчала; всё меньше шансов оставалось противостоять ему, и всё больше соратников отца либо склоняли головы пред правителем, либо умирали. Соответственно, в связи с таким положением вещей Грэхард как раз был склонен к некоторому великодушию... впрочем, не будем лукавить, великодушие это росло исключительно на почве любви к Эсне. Именно из нежелания огорчать её владыка был готов перейти к нетипичной для него стратегии, и вместо привычного способа — давить силой — обратиться к дипломатии. Он полагал, что в этом деле его женитьба на любимице старшего Кьерина стала козырем, и тот едва ли станет отвергать предложенное перемирие.
Конечно же, адмирал не мог отказаться от предложения осмотреть новый тип кораблей. Тем более, что планировалось проверить преимущества каравелл перед нефами — основными судами, из которых ныне состоял ньонский флот.
Неф, по сути, не всегда разительно отличался от каравеллы. Хотя большая часть ньонских нефов была оборудована двумя мачтами с прямыми парусами, часть могла похвастаться и третьей мачтой и косым парусом, который вполне позволял выполнять маневры если не против ветра, то круто к нему. Основное отличие заключалось скорее в обшивке: если на нефах доски крепились внахлёст, то на каравеллах их ровно прилаживали друг к другу, создавая гладкий рельеф. Предположительно, это должно было улучшить быстроходность судна, поскольку гладкие борта вызывали не такое сопротивление водной среды.
Так что в один погожий день от столичного порта отчалили два корабля.
Новенькая каравелла «Слава Небесного» несла на своём борту высоких гостей — владыку, Эсну, князя Кьерина и Алну. Три мачты с косыми парусами чайками выделились на фоне морской глади.
Соперник каравеллы — флагманский неф «Решительный» — нёс на своём борту главнокомандующего ньонским флотом. Также трёхмачтовый, но лишь бизань могла похвастаться косым парусом; на фоке и гроте широко раскинулись прямые полотнища.
Планировалось провести всего две простые проверки: сравнить быстроходность судов по ветру и против него.
В этот день погодные условия сложились так, что сперва корабли шли по ветру. Несмотря на все усилия команды «Славы Небесного», неф значительно вырывался вперёд. Его широкие прямые паруса прекрасно ловили ветер, наполнялись им и двигали судно вперёд, словно не обращая внимания на сопротивление обшивки. Каравелла, хоть и скользила по воде легче, не могла похвастаться такой мощью хода: её косые паруса не придавили движению вперёд такой уж выдающейся силы.
Владыка ощутимо мрачнел. Он возвышался на шканцах, сложив руки на груди, и с большим недовольством поглядывал на паруса. Видевший это недовольство капитан сжимал челюсти и сдержанно отдавал приказы, которые, по его мнению, могли бы ускорить судно. Отец Эсны, облокотившись на поручни, невозмутимо поглядывал то на паруса каравеллы, то на паруса вырвавшегося вперёд нефа.
Недовольство Грэхарда было вполне обоснованным: при такой разнице в скорости каравелла может стать лёгкой добычей для пиратов. Поскольку основным назначением этого типа кораблей было торговое, то такое положение дел крайне нежелательно.
— Полагаю, — неожиданно заметил старый Кьерин, резюмировав свои размышления, — имеет смысл заменить часть парусов на прямые.
Владыка пронзил его недовольным взглядом, который после перевёл на фок и грот, что-то прикидывая. Капитан явно проводил в голове те же расчёты.
— Это сильно повредит маневренности, ваше высокопревосходительство, — покачал он, наконец, головой.
— Нужно провести испытания, — настаивал князь.
— Мы не планировали оснащать каравеллы прямыми парусами, — нахмурился сильнее Грэхард.
Князь в сомнениях повёл головой немного в сторону — точно таким же жестом это делала и Эсна — и с некоторой прохладой в голосе отметил:
— Решать вам, ваше повелительство, но если ветер попутный, то таким образом теряется время.
Грэхард недовольно передёрнул плечами.
Пока мужчины оценивали качества быстроходности, дамы на полуюте любовались пейзажем. Они смотрели не на оставленный город, а в открытое море. С одной стороны оно было ограничено мысом со скалистым массивом, на котором располагалось Цитадель, с другой — можно было любоваться простором и редкими парусами.
Некоторое время сёстры молчали, потом Ална неожиданно заметила:
— Я жду ребёнка.
В её голосе не было никакой радости по этому поводу; скорее он звучал тускло и обречённо.
Эсна бросила на сестру тревожный взгляд, опустила ресницы и тихо сказала:
— Поздравляю, — не будучи уверенной, что к такой тональности беседы подходят поздравления.
Ална вяло повела плечом и бесцветным голосом сказала:
— Только бы не девочка.
Её супруг был крайне недоволен, что их вторым ребёнком был не сын, и ей не хотелось даже думать, до каких степеней дойдёт его недовольство, если она снова родит дочь.
— Даст Богиня, всё образуется, — постаравшись придать своему голосу уверенности, успокаивающим жестом положила руку на её ладонь Эсна. — В конце концов, Ални, ты можешь и развестись... — нерешительно высказала она свою заветную мысль.
Ей не нравился князь Треймер, ей не по душе было то, как устроилась судьба сестры, и ей невыносимо было видеть, как год от года та всё больше гаснет.
Ална бросила на неё взгляд тяжёлый и муторный:
— А смысл? — снова передёрнула плечом она. — Даже если отец позволит... — на этом месте голос её ощутимо дрогнул, потому что она очень сомневалась, что отец одобрит такую блажь. — А что дальше? — отвернувшись к морю, она грустно усмехнулась, поправляя каштановую прядь, в которой виднелись седые нити. — Что дальше, Эсни?
— Жить! — пылко ответила та. — Как хочешь ты, жить не связанной, жить настоящей!
Ална долго молчала; у её рта залегла горькая складка.
— Послушай, иногда мне кажется, — тихо промолвила она наконец, — что из нас двоих младшая всё-таки ты. — Повернувшись и впившись в лицо сестры острым взглядом, отчасти напомнившим взгляд её мужа, она пылко продолжила: — Жить, говоришь? Как хочу я? — она махнула рукой в сторону города. — А как это, Эсни? И кто мне позволит?
— Отец... — начала было та, но сестра прервала её горьким смешком:
— Отец? Очнись. Это ты его любимица, это тебе он всё позволяет... — вдруг она осеклась, высказав нечаянно больше, чем хотелось.
Повернувшись снова к морю, она отмахнулась:
— Забудь. У каждого своя судьба, и моя такова.
Эсна не знала, что на это ответить, поэтому просто обняла сестру.
Та только вздохнула, тоскливо глядя на горизонт.
— Как думаешь, наши сокровища кто-нибудь откопал? — бесцветно спросила она.
— Ах! — аж подскочила Эсна. — Я совсем позабыла о них.
Ална повернулась к ней и слегка улыбнулась:
— Может, имеет смысл проверить?
— А ты помнишь место? — удивилась та.
— Нет, — с лёгкой улыбкой призналась Ална. — Просто вспомнилось.
— Никто не мешает нам поискать их, — в голосе Эсны слышалось большое воодушевление.
Но Ална лишь грустно покачала головой:
— Не сомневалась, что ты это предложишь. Но, Эсни, это безумие. Нет смысла искать то, что давно оставлено в прошлом.
Облокотившись на фальшборт, та признала:
— Ты, возможно, и права, но... — лёгкая улыбка коснулась ей губ. — Мы ведь можем зарыть новый клад?
— Возможно, когда-нибудь, — согласилась Ална.
Глава девятая
Между тем, неф первым достиг точки, с которой было условлено поворачивать назад. Корабль принялся готовиться к повороту через фордевинд: убрали паруса бизаня, грот взяли на гитовы. Каравелла всё ещё не догнала своего соперника, и её капитан мучительно кусал губы, размышляя над манёвром.
Поворот фордевинд представлял собой простой разворот кругом, при котором у корабля с прямыми парусами довольно много времени уходило собственно на забор этого круга.
