У нас, конечно, и так много лошадей, но Персиваль – особо породистый и жутко дорогой. Меня потом на нем много фотографировали для разных журналов, чтобы иностранные принцессы поумирали от зависти. Папа даже пытался запретить мне на нем ездить, дескать, я ношусь где попало, переломаю ему ноги, а он стоит больше чем все мои платья вместе взятые. Но я устроила скандал и пригрозила пожаловаться маме, так что Персика мне оставили. А папе я с тех пор так и припоминаю, что в моих платьях даже стыдно на таком коне фотографироваться.
Лучше бы брюки мне купил.
На второе Рождество Эдвард с Ником чуть не подрались из-за сущей ерунды. Эдвард спросил, к какой из двух религий принадлежит королевская семья. Ник сразу поинтересовался, не дать ли ему в глаз, на что Эдвард, конечно, ответил, что пусть попробует. Ну, я велела им обоим заткнуться – Ник мог бы и понимать, что Эдвард иностранец и не знает, что у нас такой вопрос почти государственное преступление, ведь король должен равно уважать обе религии (идиотизм, по-моему, но такова уж традиция – у нас даже по два духовника, хорошо хоть на самом деле исповедоваться никто не заставляет). А Эдвард на три года старше и на голову выше – не ну свинство ли драться с младшими?
И вообще, у нормальных принцесс мальчишки из-за них дерутся, а у меня из-за религии. Наверное, папа прав – какая-то я неправильная принцесса.
День пятнадцатый
Мама подарила мне самолет!
Нет, вы представляете – самолет! Не игрушечный, не модель, а настоящий!
Он летает!
Он белый, с гербами на боках!
В нем могут лететь летчик и три пассажира!
Ой, надо остановиться, иначе я сейчас всю страницу испишу одними восклицательными знаками!!!!!!!
День шестнадцатый
Мама и правда подарила мне самолет!
Она написала, что его зовут Небесный Ястреб!
Папа долго возмущался. Сначала тем, что придется строить ему ангар и взлетную полосу (а пока он сел прямо на площадь перед дворцом, вот все попадали!) Потом тем, что это опасно – но мама уже сказала по телефону, что это самый безопасный самолет в мире. И, наконец, он заявил, что запрещает мне учиться летать. Но не на ту напал – Ник уже перечислил мне принцев и принцесс, которые водят самолет.
Ой, а Ник чуть не умер от зависти. Он вообще сначала не поверил, что это мой самолет. И хотя папа говорит, что на самом деле Персик стоит даже дороже, но в лошадях-то Ник не разбирается, а вот по самолетам с ума сходит. Он уже неделю все свободное время проводит рядом с моим Ястребом. И даже с уроков два раза сбежал. Хотя я на месте учителей его бы и не ругала – все равно от него на уроках толку нет, он сидит с вытаращенными глазами, в которых явно светятся самолетики.
Ах, да, пилота мама мне тоже подарила. Не насовсем, конечно, у нас же не рабовладение – просто наняла его на год, а дальше уж от папы зависит, будет он ему дальше платить или все же согласится, чтобы я сама научилась водить.
Хотя, вообще-то, есть одна проблема – я несовершеннолетняя и еще долго не смогу летать без инструктора. Мне и машину-то водить пока нельзя.
Нику тоже, он ведь мой ровесник, поэтому он у отца самолет пока выпросить не может, хотя вообще-то они очень богатые.
А у папы новая гениальная идея – он решил открыть Королевский Авиаклуб. Раньше он хотел открыть Королевский Яхт-клуб, но учитывая, что яхты в нашей семье ни у кого нет, а самолет есть – решение логичное. Теперь все желающие, кто тоже купит самолеты, смогут платить деньги (ну а зачем еще папе этот клуб), носить на кармашке герб и идти рядом со мной на параде.
По-моему, папа – эксплуататор. Я ему так и сказала, но он ответил, что только социалистических идей ему в семье не хватало, и отправил под домашний арест, размышлять о королевской чести. Может сказать ему, что я поддерживаю нудистов? Пусть позлится.
Кстати, насчет нудистов! То есть, насчет Марты. Она ведь теперь во Второй школе учится, но нудистов поддерживать не перестала. Правда, теперь не они ее главный объект защиты. Зимой для нудистов холодновато, поэтому они успокаиваются до весны. Зато теперь у нас, оказывается, шумят старшеклассники – требуют, чтобы папа сделал университет бесплатным. Интересно, они вообще понимают, что его легче уговорить стать нудистом? Он вон даже родную дочь за социалистические идеи под домашний арест сажает, хотя мои идеи ему и гроша не стоят. А уж идеи вместе с потерей доходов…
Кстати, Эдвард сказал, что у них за морем папу называют диктатором. Это потому, что у нас парламент собирается только раз в год на неделю. А папа говорит, что целый год содержать столько бездельников ему не по карману. Легче быть диктатором, тем более, что заморские борцы с диктатурой поддерживают вторую школу, поэтому ее бассейн и теннисный корт казне тоже ничего не стоят.
Какая-то у меня мысль появилась… но сразу улетела. Ну и ладно! Пойду лучше к моему крылатенькому! К моему Ястребу!
День семнадцатый
Звонила мама – она сейчас недалеко, у нее «ежегодный концерт в столице музыки», как написано в афише. Папа пытался ругаться насчет самолета и расходов на него, но мама ответила, что ее сейчас волнует только «у любви как у пташки крылья». Папа ответил: «Их так и хочется оборвать». А мама ему заявила, что если он соскучился, мог бы и прямо сказать – она так и быть завернет к нам после концерта.
Я обрадовалась, что мама приезжает, но папа сразу же снова испортил мне настроение – сказал, чтобы я перестала дружить с Мартой. Нет, а он понимает, что мне больше не с кем дружить? Двенадцать одноклассниц, и все – дуры.
Папа ответил, что он это и без меня знает, но такова уж участь монархов – общаться с дураками и улыбаться при этом.
После обеда они с премьер-министром долго обсуждали бунт старшеклассников. Меня заставили при этом присутствовать – я якобы должна постепенно входить в государственные дела, а это дело мне как раз по возрасту. Я слушала, слушала, потом задремала, а когда меня разбудили и спросили, что я по этому поводу думаю, я посоветовала просто разогнать эту демонстрацию и не мучиться.
Кажется, премьер потерял дар речи. Папа не потерял, он просто сказал, что вот стану я королевой, тогда все и поймут, каким либералом он был. И начал объяснять, что бунтующие обязательно нажалуются иностранным журналистам. А я ему ответила, что вот и хорошо – тогда их, как пострадавших от его диктаторского режима, возьмут бесплатно учиться в какой-нибудь заморский университет. У них там выборы скоро – Эдвард рассказывал – поэтому их президенту нужно показать, как он борется с диктаторами.
Папа задумчиво пробормотал, что это хороший способ дать бесплатное образование целой толпе бездельников, а главное отправить их подальше от нас. Премьер хотел тоже что-то сказать, но вместо этого без спросу налил себе коньяка и выпил.
Кажется, сегодня я обойдусь без домашнего ареста.
День восемнадцатый.
Крестная подарила мне самопечатную машинку! Ей диктуешь, она записывает. Величайшее изобретение нашего времени! Стану королевой – дам изобретателю орден, а то от папы фиг дождешься.
Мда… рано я обрадовалась. Эта машинка видите ли записывает все слово в слово, но без знаков препинания. Приходится за ней перечитывать и исправлять. Но все равно дам изобретателю орден.
День девятнадцатый.
Марта уговорила меня сходить на репетицию любительского музыкального спектакля, который студенты университета собираются показать на весеннем фестивале.
Как хорошо, что я согласилась! Спектакль мне ужасно понравился, поэтому я весь вечер думала, как бы поделикатнее объяснить ребятам, что на фестивале его показывать нельзя.
Это такая чудесная история про то, как принцесса маленького королевства сбежала с бродячим музыкантом. Ее нашли и вернули обратно, но он пробрался во дворец и сумел снова ее похитить.
Я так расчувствовалась, что сама почти влюбилась в этого музыканта. Он восхитительно поет, и у меня видимо проснулись мамины гены. Надо пригласить его на бал в честь маминого приезда. То есть, студента, который его играет, конечно. Если его до того времени не выгонят из университета за такие спектакли. Хотя его, скорее всего не выгонят. А вот его друга, игравшего очень смешного и глупого короля – наверняка.
Сказала это Марте. Она очень удивилась и спросила, почему. Вот она правда такая наивная или притворяется?! Как можно петь «куда идет король – большой секрет», когда наше министерство внутренней безопасности только в прошлом году выпустило циркуляр о том, что «передвижения короля должны быть строго засекречены».
Кстати, Ник спросил, могла бы я сбежать с музыкантом. Я ответила, что с этим – хоть сейчас. Кажется, он почему-то обиделся… Все-таки папа прав, когда советует мне сначала думать, а потом вообще помалкивать.
День двадцатый
Я опять под домашним арестом. Причем, совершенно несправедливо!
Папа с министрами обсуждал бюджет, а после этого он всегда в плохом настроении. И не повезло же мне попасться ему на глаза! Он сразу вспомнил, что у меня плохие оценки по математике, и сказал, что я только трачу время и деньги на самолет, вместо того чтобы учиться. И что надо его продать от греха подальше, пока я не разбилась и не оставила страну без наследника. Тем более, что меня и замуж по закону можно выдать только через два года.
Я тоже была в плохом настроении – Ник на меня продолжает злиться, а Марта не согласна с моим предложением поменять в спектакле короля на барона. Говорит, это нарушает свободу слова. Вот я и ляпнула, что во имя Родины готова пожертвовать собой и прямо сейчас забеременеть, чтобы он мог и наследника получить, и замуж меня выдать – в случае беременности закон позволяет.
Что тут началось… В общем, папа мой сарказм не оценил, и я снова сижу под домашним арестом.
Все-таки мне стоит научиться держать язык за зубами.
Хорошо хоть студенты согласились с моими аргументами и поменяли короля на барона. Теперь спектакль можно показывать на фестивале.
А меня все равно завтра выпустят. Приезжает отец Эдварда. Нас нечасто посещают заокеанские миллионеры, поэтому я буду возглавлять торжественную встречу.
День двадцать первый.
Он приехал, уехал и оставил после себя разбитые сердца!
Перечитала – пафосно, но красиво ведь. И даже не шутка. Я, конечно, знала, что у Эдварда очень красивый отец – видела фотографии. Но не ожидала, что в жизни такой потрясающий. К нам иногда приезжают кинозвезды – вот никто из них и рядом не стоял.
Я слегка продрогла, дожидаясь, пока его самолет подрулит к красной дорожке (на моей памяти ее стелили всего два раза и всегда только для тех, от кого папа рассчитывал получить много денег), но когда он вышел, сразу забыла о холоде. Потом он поцеловал мою руку и что-то сказал о том, как счастлив наконец побывать в нашей стране – так я даже дар речи потеряла. Ну, почти. Приветственную фразу все-таки выдавила. А когда мы сели в машины, спросила у Эдварда, не нужна ли его отцу шестая жена (он как-то говорил, что тот женат уже в пятый раз). Он ухмыльнулся:
– Хочешь предложить свою кандидатуру?
Я ему:
– Догадливый какой!
А он:
– Все хотят!
Как хорошо, когда у человека есть чувство юмора. Не то что Ник – он мне до сих пор никак шутку насчет музыканта простить не может (кстати, не забыть бы послать этому музыканту приглашение на бал).
Понятно, что я немного преувеличиваю свой восторг, но отец Эдварда и правда потрясающий, в него влюбились все дамы, которые были на приеме, даже Марта. Она сказала мне, что «он, конечно, капиталист, но какой красивый». Кажется, она увлеклась коммунистическими идеями. Хотя, может это отвлечет ее от нудистов, так что пусть увлекается.
А Эдварда я спросила, станет ли он лет через десять таким как его отец. Он ответил, что вряд ли – у него на столько браков и разводов сил не хватит.
День двадцать второй
Спросила папу, зачем приезжал отец Эдварда. Папа ответил, что подписывать важное нефтяное соглашение.
Я даже не сразу нашлась, что сказать. Какое еще нефтяное соглашение может быть с нашей страной?! Где мы, и где нефть?! У нас вообще из всех полезных ископаемых только свежий воздух!
Что-то в этом роде я в конце концов папе и сказала. А он неожиданно решил обидеться – за державу, видимо. И заявил мне:
– А как же серебряная руда?
Еще бы про пещеру самоцветов вспомнил! Серебряный рудник иссяк еще лет двести назад, сам же мне об этом рассказывал. А пещеры самоцветов вообще не существует, это легенда. Правда, это не мешает куче энтузиастов, в том числе из туристов, каждый год искать и рудник, и пещеру.
Наивные! Что толку их искать, если все недра принадлежат королю. Законы надо читать. Найдут, и что? Все папе достанется, а им в лучшем случае ордена дадут. Или титулы. Папа предпочитает раздавать титулы – они ему ничего не стоят, а орденоносцам приходится премии платить.
В общем, о серебряной руде я предпочла не спорить и вернулась к нефти:
– Так откуда у нас нефть?
– Из трубы, – честно ответил папа. – Нефть из империи в западные королевства пойдет по трубе. А трубу проложат через нашу страну.
Я слегка ужаснулась и сказала, что наши защитники экологии его за это съедят. Но он только отмахнулся.
– Подавятся.
Но немного подумав, я рассердилась уже по-настоящему и заявила ему, что это на самом деле опасно для природы, и что никакие деньги не вернут нам вымирающих животных, которых губит людская жадность.
Все-таки у меня хорошая память – Марта мне эту тираду год назад выдала, а я до сих пор помню.
Но папу патетикой не пронять, он сказал, что если бы трубу провели по границе нашей страны, как предлагали наши любимые соседи, было бы ничуть не безопаснее для экологии, еще бы и реку рискнули загрязнить. А так мы хоть деньги получим. А потом пообещал выделить из них немного на экологию и спросил, не хочу ли я стать председателем общества по спасению золотистых сусликов? И мимоходом добавил, что трубу пустят по Серой пустоши, все равно там ничего не растет.
Наверное, он прав – труба что у нас, что в ста метрах от нас, какая разница. А так хоть заплатят. Заодно я подумала, что Марта теперь наверняка переключится с нудистов на экологию (если, конечно, она не совсем погрязла в коммунизме). Надо предложить ей спасать сусликов, а то я их как-то побаиваюсь. Но про Серую пустошь все же решила уточнить.
– А он знает, что это проклятое место?
Но папа снова только отмахнулся и сказал, что они вели переговоры о нефти, а не о фольклоре, и что он совершенно уверен, что имперской нефти не повредит ничего, даже древние проклятия, которые все равно наверняка выдохлись. И оптимистично добавил, что обслуживание трубы будет в ведении заморских специалистов, он предоставляет только землю в аренду. Значит, если что случится, это не его проблемы, а отца Эдварда.
Я вспомнила его мужественный профиль, бархатный голос и длинные черные ресницы и вздохнула. Ну ладно, зато если что-то случится с его драгоценной трубой, может, он к нам опять приедет.
Вот только не знаю, рассказывать Эдварду про проклятие или нет? Если спросить папу, он точно запретит. Но пока я не спрашивала, и запрета нет. Надо обдумать, пока папа сам не вспомнил и не приказал мне молчать.
– Только не вздумать рассказывать своему заморскому приятелю про проклятие! – донеслось мне вслед.
Лучше бы брюки мне купил.
На второе Рождество Эдвард с Ником чуть не подрались из-за сущей ерунды. Эдвард спросил, к какой из двух религий принадлежит королевская семья. Ник сразу поинтересовался, не дать ли ему в глаз, на что Эдвард, конечно, ответил, что пусть попробует. Ну, я велела им обоим заткнуться – Ник мог бы и понимать, что Эдвард иностранец и не знает, что у нас такой вопрос почти государственное преступление, ведь король должен равно уважать обе религии (идиотизм, по-моему, но такова уж традиция – у нас даже по два духовника, хорошо хоть на самом деле исповедоваться никто не заставляет). А Эдвард на три года старше и на голову выше – не ну свинство ли драться с младшими?
И вообще, у нормальных принцесс мальчишки из-за них дерутся, а у меня из-за религии. Наверное, папа прав – какая-то я неправильная принцесса.
День пятнадцатый
Мама подарила мне самолет!
Нет, вы представляете – самолет! Не игрушечный, не модель, а настоящий!
Он летает!
Он белый, с гербами на боках!
В нем могут лететь летчик и три пассажира!
Ой, надо остановиться, иначе я сейчас всю страницу испишу одними восклицательными знаками!!!!!!!
День шестнадцатый
Мама и правда подарила мне самолет!
Она написала, что его зовут Небесный Ястреб!
Папа долго возмущался. Сначала тем, что придется строить ему ангар и взлетную полосу (а пока он сел прямо на площадь перед дворцом, вот все попадали!) Потом тем, что это опасно – но мама уже сказала по телефону, что это самый безопасный самолет в мире. И, наконец, он заявил, что запрещает мне учиться летать. Но не на ту напал – Ник уже перечислил мне принцев и принцесс, которые водят самолет.
Ой, а Ник чуть не умер от зависти. Он вообще сначала не поверил, что это мой самолет. И хотя папа говорит, что на самом деле Персик стоит даже дороже, но в лошадях-то Ник не разбирается, а вот по самолетам с ума сходит. Он уже неделю все свободное время проводит рядом с моим Ястребом. И даже с уроков два раза сбежал. Хотя я на месте учителей его бы и не ругала – все равно от него на уроках толку нет, он сидит с вытаращенными глазами, в которых явно светятся самолетики.
Ах, да, пилота мама мне тоже подарила. Не насовсем, конечно, у нас же не рабовладение – просто наняла его на год, а дальше уж от папы зависит, будет он ему дальше платить или все же согласится, чтобы я сама научилась водить.
Хотя, вообще-то, есть одна проблема – я несовершеннолетняя и еще долго не смогу летать без инструктора. Мне и машину-то водить пока нельзя.
Нику тоже, он ведь мой ровесник, поэтому он у отца самолет пока выпросить не может, хотя вообще-то они очень богатые.
А у папы новая гениальная идея – он решил открыть Королевский Авиаклуб. Раньше он хотел открыть Королевский Яхт-клуб, но учитывая, что яхты в нашей семье ни у кого нет, а самолет есть – решение логичное. Теперь все желающие, кто тоже купит самолеты, смогут платить деньги (ну а зачем еще папе этот клуб), носить на кармашке герб и идти рядом со мной на параде.
По-моему, папа – эксплуататор. Я ему так и сказала, но он ответил, что только социалистических идей ему в семье не хватало, и отправил под домашний арест, размышлять о королевской чести. Может сказать ему, что я поддерживаю нудистов? Пусть позлится.
Кстати, насчет нудистов! То есть, насчет Марты. Она ведь теперь во Второй школе учится, но нудистов поддерживать не перестала. Правда, теперь не они ее главный объект защиты. Зимой для нудистов холодновато, поэтому они успокаиваются до весны. Зато теперь у нас, оказывается, шумят старшеклассники – требуют, чтобы папа сделал университет бесплатным. Интересно, они вообще понимают, что его легче уговорить стать нудистом? Он вон даже родную дочь за социалистические идеи под домашний арест сажает, хотя мои идеи ему и гроша не стоят. А уж идеи вместе с потерей доходов…
Кстати, Эдвард сказал, что у них за морем папу называют диктатором. Это потому, что у нас парламент собирается только раз в год на неделю. А папа говорит, что целый год содержать столько бездельников ему не по карману. Легче быть диктатором, тем более, что заморские борцы с диктатурой поддерживают вторую школу, поэтому ее бассейн и теннисный корт казне тоже ничего не стоят.
Какая-то у меня мысль появилась… но сразу улетела. Ну и ладно! Пойду лучше к моему крылатенькому! К моему Ястребу!
Глава 5.
День семнадцатый
Звонила мама – она сейчас недалеко, у нее «ежегодный концерт в столице музыки», как написано в афише. Папа пытался ругаться насчет самолета и расходов на него, но мама ответила, что ее сейчас волнует только «у любви как у пташки крылья». Папа ответил: «Их так и хочется оборвать». А мама ему заявила, что если он соскучился, мог бы и прямо сказать – она так и быть завернет к нам после концерта.
Я обрадовалась, что мама приезжает, но папа сразу же снова испортил мне настроение – сказал, чтобы я перестала дружить с Мартой. Нет, а он понимает, что мне больше не с кем дружить? Двенадцать одноклассниц, и все – дуры.
Папа ответил, что он это и без меня знает, но такова уж участь монархов – общаться с дураками и улыбаться при этом.
После обеда они с премьер-министром долго обсуждали бунт старшеклассников. Меня заставили при этом присутствовать – я якобы должна постепенно входить в государственные дела, а это дело мне как раз по возрасту. Я слушала, слушала, потом задремала, а когда меня разбудили и спросили, что я по этому поводу думаю, я посоветовала просто разогнать эту демонстрацию и не мучиться.
Кажется, премьер потерял дар речи. Папа не потерял, он просто сказал, что вот стану я королевой, тогда все и поймут, каким либералом он был. И начал объяснять, что бунтующие обязательно нажалуются иностранным журналистам. А я ему ответила, что вот и хорошо – тогда их, как пострадавших от его диктаторского режима, возьмут бесплатно учиться в какой-нибудь заморский университет. У них там выборы скоро – Эдвард рассказывал – поэтому их президенту нужно показать, как он борется с диктаторами.
Папа задумчиво пробормотал, что это хороший способ дать бесплатное образование целой толпе бездельников, а главное отправить их подальше от нас. Премьер хотел тоже что-то сказать, но вместо этого без спросу налил себе коньяка и выпил.
Кажется, сегодня я обойдусь без домашнего ареста.
День восемнадцатый.
Крестная подарила мне самопечатную машинку! Ей диктуешь, она записывает. Величайшее изобретение нашего времени! Стану королевой – дам изобретателю орден, а то от папы фиг дождешься.
Мда… рано я обрадовалась. Эта машинка видите ли записывает все слово в слово, но без знаков препинания. Приходится за ней перечитывать и исправлять. Но все равно дам изобретателю орден.
День девятнадцатый.
Марта уговорила меня сходить на репетицию любительского музыкального спектакля, который студенты университета собираются показать на весеннем фестивале.
Как хорошо, что я согласилась! Спектакль мне ужасно понравился, поэтому я весь вечер думала, как бы поделикатнее объяснить ребятам, что на фестивале его показывать нельзя.
Это такая чудесная история про то, как принцесса маленького королевства сбежала с бродячим музыкантом. Ее нашли и вернули обратно, но он пробрался во дворец и сумел снова ее похитить.
Я так расчувствовалась, что сама почти влюбилась в этого музыканта. Он восхитительно поет, и у меня видимо проснулись мамины гены. Надо пригласить его на бал в честь маминого приезда. То есть, студента, который его играет, конечно. Если его до того времени не выгонят из университета за такие спектакли. Хотя его, скорее всего не выгонят. А вот его друга, игравшего очень смешного и глупого короля – наверняка.
Сказала это Марте. Она очень удивилась и спросила, почему. Вот она правда такая наивная или притворяется?! Как можно петь «куда идет король – большой секрет», когда наше министерство внутренней безопасности только в прошлом году выпустило циркуляр о том, что «передвижения короля должны быть строго засекречены».
Кстати, Ник спросил, могла бы я сбежать с музыкантом. Я ответила, что с этим – хоть сейчас. Кажется, он почему-то обиделся… Все-таки папа прав, когда советует мне сначала думать, а потом вообще помалкивать.
Глава 6.
День двадцатый
Я опять под домашним арестом. Причем, совершенно несправедливо!
Папа с министрами обсуждал бюджет, а после этого он всегда в плохом настроении. И не повезло же мне попасться ему на глаза! Он сразу вспомнил, что у меня плохие оценки по математике, и сказал, что я только трачу время и деньги на самолет, вместо того чтобы учиться. И что надо его продать от греха подальше, пока я не разбилась и не оставила страну без наследника. Тем более, что меня и замуж по закону можно выдать только через два года.
Я тоже была в плохом настроении – Ник на меня продолжает злиться, а Марта не согласна с моим предложением поменять в спектакле короля на барона. Говорит, это нарушает свободу слова. Вот я и ляпнула, что во имя Родины готова пожертвовать собой и прямо сейчас забеременеть, чтобы он мог и наследника получить, и замуж меня выдать – в случае беременности закон позволяет.
Что тут началось… В общем, папа мой сарказм не оценил, и я снова сижу под домашним арестом.
Все-таки мне стоит научиться держать язык за зубами.
Хорошо хоть студенты согласились с моими аргументами и поменяли короля на барона. Теперь спектакль можно показывать на фестивале.
А меня все равно завтра выпустят. Приезжает отец Эдварда. Нас нечасто посещают заокеанские миллионеры, поэтому я буду возглавлять торжественную встречу.
День двадцать первый.
Он приехал, уехал и оставил после себя разбитые сердца!
Перечитала – пафосно, но красиво ведь. И даже не шутка. Я, конечно, знала, что у Эдварда очень красивый отец – видела фотографии. Но не ожидала, что в жизни такой потрясающий. К нам иногда приезжают кинозвезды – вот никто из них и рядом не стоял.
Я слегка продрогла, дожидаясь, пока его самолет подрулит к красной дорожке (на моей памяти ее стелили всего два раза и всегда только для тех, от кого папа рассчитывал получить много денег), но когда он вышел, сразу забыла о холоде. Потом он поцеловал мою руку и что-то сказал о том, как счастлив наконец побывать в нашей стране – так я даже дар речи потеряла. Ну, почти. Приветственную фразу все-таки выдавила. А когда мы сели в машины, спросила у Эдварда, не нужна ли его отцу шестая жена (он как-то говорил, что тот женат уже в пятый раз). Он ухмыльнулся:
– Хочешь предложить свою кандидатуру?
Я ему:
– Догадливый какой!
А он:
– Все хотят!
Как хорошо, когда у человека есть чувство юмора. Не то что Ник – он мне до сих пор никак шутку насчет музыканта простить не может (кстати, не забыть бы послать этому музыканту приглашение на бал).
Понятно, что я немного преувеличиваю свой восторг, но отец Эдварда и правда потрясающий, в него влюбились все дамы, которые были на приеме, даже Марта. Она сказала мне, что «он, конечно, капиталист, но какой красивый». Кажется, она увлеклась коммунистическими идеями. Хотя, может это отвлечет ее от нудистов, так что пусть увлекается.
А Эдварда я спросила, станет ли он лет через десять таким как его отец. Он ответил, что вряд ли – у него на столько браков и разводов сил не хватит.
День двадцать второй
Спросила папу, зачем приезжал отец Эдварда. Папа ответил, что подписывать важное нефтяное соглашение.
Я даже не сразу нашлась, что сказать. Какое еще нефтяное соглашение может быть с нашей страной?! Где мы, и где нефть?! У нас вообще из всех полезных ископаемых только свежий воздух!
Что-то в этом роде я в конце концов папе и сказала. А он неожиданно решил обидеться – за державу, видимо. И заявил мне:
– А как же серебряная руда?
Еще бы про пещеру самоцветов вспомнил! Серебряный рудник иссяк еще лет двести назад, сам же мне об этом рассказывал. А пещеры самоцветов вообще не существует, это легенда. Правда, это не мешает куче энтузиастов, в том числе из туристов, каждый год искать и рудник, и пещеру.
Наивные! Что толку их искать, если все недра принадлежат королю. Законы надо читать. Найдут, и что? Все папе достанется, а им в лучшем случае ордена дадут. Или титулы. Папа предпочитает раздавать титулы – они ему ничего не стоят, а орденоносцам приходится премии платить.
В общем, о серебряной руде я предпочла не спорить и вернулась к нефти:
– Так откуда у нас нефть?
– Из трубы, – честно ответил папа. – Нефть из империи в западные королевства пойдет по трубе. А трубу проложат через нашу страну.
Я слегка ужаснулась и сказала, что наши защитники экологии его за это съедят. Но он только отмахнулся.
– Подавятся.
Но немного подумав, я рассердилась уже по-настоящему и заявила ему, что это на самом деле опасно для природы, и что никакие деньги не вернут нам вымирающих животных, которых губит людская жадность.
Все-таки у меня хорошая память – Марта мне эту тираду год назад выдала, а я до сих пор помню.
Но папу патетикой не пронять, он сказал, что если бы трубу провели по границе нашей страны, как предлагали наши любимые соседи, было бы ничуть не безопаснее для экологии, еще бы и реку рискнули загрязнить. А так мы хоть деньги получим. А потом пообещал выделить из них немного на экологию и спросил, не хочу ли я стать председателем общества по спасению золотистых сусликов? И мимоходом добавил, что трубу пустят по Серой пустоши, все равно там ничего не растет.
Наверное, он прав – труба что у нас, что в ста метрах от нас, какая разница. А так хоть заплатят. Заодно я подумала, что Марта теперь наверняка переключится с нудистов на экологию (если, конечно, она не совсем погрязла в коммунизме). Надо предложить ей спасать сусликов, а то я их как-то побаиваюсь. Но про Серую пустошь все же решила уточнить.
– А он знает, что это проклятое место?
Но папа снова только отмахнулся и сказал, что они вели переговоры о нефти, а не о фольклоре, и что он совершенно уверен, что имперской нефти не повредит ничего, даже древние проклятия, которые все равно наверняка выдохлись. И оптимистично добавил, что обслуживание трубы будет в ведении заморских специалистов, он предоставляет только землю в аренду. Значит, если что случится, это не его проблемы, а отца Эдварда.
Я вспомнила его мужественный профиль, бархатный голос и длинные черные ресницы и вздохнула. Ну ладно, зато если что-то случится с его драгоценной трубой, может, он к нам опять приедет.
Вот только не знаю, рассказывать Эдварду про проклятие или нет? Если спросить папу, он точно запретит. Но пока я не спрашивала, и запрета нет. Надо обдумать, пока папа сам не вспомнил и не приказал мне молчать.
– Только не вздумать рассказывать своему заморскому приятелю про проклятие! – донеслось мне вслед.
