Вспомнил все-таки!
День двадцать третий
Я опять под домашним арестом, ну что за жизнь такая!
Хотя на этот раз папу даже винить не в чем, он совершенно прав. Вчера был день борьбы за права женщин, а я давно обещала Марте поучаствовать в демонстрации по этому поводу. Кто же знал, что папа ее запретит.
Демонстрацию, конечно, все равно провели, причем еще демонстративнее. А мне пришлось участвовать – раз слово дала, значит надо держать.
В общем-то было довольно весело – нас всех поймали, привели в полицейский участок, переписали имена, а потом стали раздавать под роспись родственникам. Папе пришлось самому за мной приезжать, вот поэтому он так и разозлился. Ну а что поделать, сам такое правило установил, а других родственников у меня нет, не вызывать же маму из заморского турне.
Под окно приходил Эдвард. Давился от смеха. Показал газеты, сказал, что за океаном меня называют надеждой демократии и верят, что когда-нибудь я приду к власти, и диктатуре придет конец. Я его попросила не показывать это папе, а то он обрадуется и отречется от престола в мою пользу, чтобы мне дали денег на демократические преобразования. А потом заберет престол назад. Или еще хуже – не заберет, и тогда прощай моя молодость.
Эдвард сказал, что патетика мне не идет, и пообещал не показывать, если у меня проснется совесть, и я расскажу ему, что не так с Серой пустошью. Оказывается, ему все вокруг намекают, что его отец заключил опасную сделку, а в чем именно дело, говорить отказываются.
Пришлось объяснить ему, что папа запретил мне об этом говорить. Но говорить, что все легенды про Серую пустошь можно найти в Королевской публичной библиотеке, он мне не запрещал.
День двадцать четвертый
Мама приезжала!
Вообще-то в марте она домой редко заезжает, у нее много концертов. Но тут была неподалеку и завернула к нам аж на целых четыре дня! И даже спела на весеннем фестивале.
Ах, как она поет… Ну почему ее талант не передался мне по наследству?
Правда, она говорит, что это хорошо – ведь тогда мне пришлось бы выбирать, кем быть, певицей или королевой. А поскольку долг прежде всего, пришлось бы пожертвовать музыкой ради народа.
Звучит как-то пафосно, но мама говорит, что она оперная певица, оперы все пафосные, вот она и привыкла также высокопарно выражаться.
Но что никто не дал бы мне стать певицей, она права, конечно. И папа то же самое говорит – хоть в чем-то они полностью друг с другом согласны.
Маме, кстати, очень понравился спектакль про принцессу и бродячего музыканта. И она тоже сказала, что этого студента надо пригласить на бал в честь ее приезда.
Смешно, но хоть она в этом году приехала уже второй раз, этот бал все равно будет только через семь недель, на Пасху (благо, в этом году обе наши Пасхи совпадают). Потому что сейчас она приехала просто как гостья, а как королева приедет только в апреле. Поэтому сейчас она ходит куда хочет, как хочет и в чем хочет, а в апреле будет ездить только с фрейлинами и охраной, только в положенном по этикету платье и только по заранее запланированным местам, которые прилично посещать членам королевской семьи.
Я долго пыталась объяснить это Эдварду, но он хоть и утверждал всегда, что у них за океаном тоже много дурацких правил и жесткий этикет, все равно сказал, что это идиотизм. В принципе я с ним согласна, но посоветовала ему помалкивать, чтобы не получить обвинение в оскорблении величества. Ясно, что ничего ему не будет – особенно пока через нашу страну проходит нефтяная труба его отца – но папа может запретить мне с ним дружить. И с кем я останусь? Марту уже почти не вижу, Ник на меня все еще дуется из-за шутки насчет музыканта (а может еще почему-то, я в последнее время все хуже его понимаю), а больше друзей у меня и нет. Плохо быть принцессой.
Зато у мамы новая гениальная идея. Она сказала, что нам надо провести исторический фестиваль – сейчас это модно. Заодно напомним всем, что у нас тоже есть история, и что когда-то (очень-очень давно) мы тоже были великой державой.
По-моему здорово! Я сразу представила, как буду смотреться в коронационном платье моей прапрабабки, а то оно уже сто лет только зря пылится в музее. Все одноклассницы умрут от зависти. Особенно если мне еще разрешат взять ее корону и золотую карету.
Папа отнесся к идее скептически и как обычно заявил, что денег в казне на такие глупости нет.
Мама сказала, что может спеть на открытии фестиваля.
Папа подумал и спросил, можно ли брать деньги за входной билет.
Мама ответила, что так не принято.
Папа сказал, что тогда пусть она лучше поет в кругу семьи, а на фестиваль у него денег нет.
Мама намекнула, что такие мероприятия идут на пользу отельному и ресторанному бизнесу.
Папа задумался – никто не знает, но на самом деле у него контрольные пакеты акций крупнейшей в королевстве сети быстрого питания, трех ресторанов и двух сетей отелей. Ну то есть никто из посторонних не знает, мы-то с мамой знаем.
В общем, они еще попрепирались немного, но было ясно, что мама победила. Папа пообещал всесторонне изучить этот вопрос и, если это и правда пойдет на благо государства (я постаралась не хихикать), назначить фестиваль на осень. У нас в это время как раз в туризме мертвый сезон. И даже заулыбался, видимо уже прикинув в уме, на кого свалить расходы и как это обосновать.
Правда, стоило мне заикнуться о золотой карете, как он сразу перестал улыбаться и ответил, что ни в коем случае.
Ну ничего, до осени еще много времени, я что-нибудь придумаю!
Глава 7.
День двадцать третий
Я опять под домашним арестом, ну что за жизнь такая!
Хотя на этот раз папу даже винить не в чем, он совершенно прав. Вчера был день борьбы за права женщин, а я давно обещала Марте поучаствовать в демонстрации по этому поводу. Кто же знал, что папа ее запретит.
Демонстрацию, конечно, все равно провели, причем еще демонстративнее. А мне пришлось участвовать – раз слово дала, значит надо держать.
В общем-то было довольно весело – нас всех поймали, привели в полицейский участок, переписали имена, а потом стали раздавать под роспись родственникам. Папе пришлось самому за мной приезжать, вот поэтому он так и разозлился. Ну а что поделать, сам такое правило установил, а других родственников у меня нет, не вызывать же маму из заморского турне.
Под окно приходил Эдвард. Давился от смеха. Показал газеты, сказал, что за океаном меня называют надеждой демократии и верят, что когда-нибудь я приду к власти, и диктатуре придет конец. Я его попросила не показывать это папе, а то он обрадуется и отречется от престола в мою пользу, чтобы мне дали денег на демократические преобразования. А потом заберет престол назад. Или еще хуже – не заберет, и тогда прощай моя молодость.
Эдвард сказал, что патетика мне не идет, и пообещал не показывать, если у меня проснется совесть, и я расскажу ему, что не так с Серой пустошью. Оказывается, ему все вокруг намекают, что его отец заключил опасную сделку, а в чем именно дело, говорить отказываются.
Пришлось объяснить ему, что папа запретил мне об этом говорить. Но говорить, что все легенды про Серую пустошь можно найти в Королевской публичной библиотеке, он мне не запрещал.
День двадцать четвертый
Мама приезжала!
Вообще-то в марте она домой редко заезжает, у нее много концертов. Но тут была неподалеку и завернула к нам аж на целых четыре дня! И даже спела на весеннем фестивале.
Ах, как она поет… Ну почему ее талант не передался мне по наследству?
Правда, она говорит, что это хорошо – ведь тогда мне пришлось бы выбирать, кем быть, певицей или королевой. А поскольку долг прежде всего, пришлось бы пожертвовать музыкой ради народа.
Звучит как-то пафосно, но мама говорит, что она оперная певица, оперы все пафосные, вот она и привыкла также высокопарно выражаться.
Но что никто не дал бы мне стать певицей, она права, конечно. И папа то же самое говорит – хоть в чем-то они полностью друг с другом согласны.
Маме, кстати, очень понравился спектакль про принцессу и бродячего музыканта. И она тоже сказала, что этого студента надо пригласить на бал в честь ее приезда.
Смешно, но хоть она в этом году приехала уже второй раз, этот бал все равно будет только через семь недель, на Пасху (благо, в этом году обе наши Пасхи совпадают). Потому что сейчас она приехала просто как гостья, а как королева приедет только в апреле. Поэтому сейчас она ходит куда хочет, как хочет и в чем хочет, а в апреле будет ездить только с фрейлинами и охраной, только в положенном по этикету платье и только по заранее запланированным местам, которые прилично посещать членам королевской семьи.
Я долго пыталась объяснить это Эдварду, но он хоть и утверждал всегда, что у них за океаном тоже много дурацких правил и жесткий этикет, все равно сказал, что это идиотизм. В принципе я с ним согласна, но посоветовала ему помалкивать, чтобы не получить обвинение в оскорблении величества. Ясно, что ничего ему не будет – особенно пока через нашу страну проходит нефтяная труба его отца – но папа может запретить мне с ним дружить. И с кем я останусь? Марту уже почти не вижу, Ник на меня все еще дуется из-за шутки насчет музыканта (а может еще почему-то, я в последнее время все хуже его понимаю), а больше друзей у меня и нет. Плохо быть принцессой.
Зато у мамы новая гениальная идея. Она сказала, что нам надо провести исторический фестиваль – сейчас это модно. Заодно напомним всем, что у нас тоже есть история, и что когда-то (очень-очень давно) мы тоже были великой державой.
По-моему здорово! Я сразу представила, как буду смотреться в коронационном платье моей прапрабабки, а то оно уже сто лет только зря пылится в музее. Все одноклассницы умрут от зависти. Особенно если мне еще разрешат взять ее корону и золотую карету.
Папа отнесся к идее скептически и как обычно заявил, что денег в казне на такие глупости нет.
Мама сказала, что может спеть на открытии фестиваля.
Папа подумал и спросил, можно ли брать деньги за входной билет.
Мама ответила, что так не принято.
Папа сказал, что тогда пусть она лучше поет в кругу семьи, а на фестиваль у него денег нет.
Мама намекнула, что такие мероприятия идут на пользу отельному и ресторанному бизнесу.
Папа задумался – никто не знает, но на самом деле у него контрольные пакеты акций крупнейшей в королевстве сети быстрого питания, трех ресторанов и двух сетей отелей. Ну то есть никто из посторонних не знает, мы-то с мамой знаем.
В общем, они еще попрепирались немного, но было ясно, что мама победила. Папа пообещал всесторонне изучить этот вопрос и, если это и правда пойдет на благо государства (я постаралась не хихикать), назначить фестиваль на осень. У нас в это время как раз в туризме мертвый сезон. И даже заулыбался, видимо уже прикинув в уме, на кого свалить расходы и как это обосновать.
Правда, стоило мне заикнуться о золотой карете, как он сразу перестал улыбаться и ответил, что ни в коем случае.
Ну ничего, до осени еще много времени, я что-нибудь придумаю!
