При виде меня Ярима покачнулась, но ее тут же поддержал за руку Растиан.
– Киара.
Только и смогла едва слышно вымолвить графиня. Подойдя, она ощупала меня со всех сторон.
– Мам, не переживай. А я нам еще одного извозчика нашла. Ты не будешь возражать?
Бросив взор на стоящего возле двойки лошадей оборванного мужчину, Ярима перевела на меня нечитаемый взгляд. Вздохнув, спросила:
– А он хоть лошадьми управлять может?
– Не может, научим, не захочет, заставим… Ой! – в очередной раз прикусив губы, посмотрела по сторонам.
– Капитан, будьте так любезны. Подвезите нас с Идонтом к нашей карете. Буду век вам благодарна, – подхватив мать под руку, повела ее к двуколке, но Ярима остановилась.
– Киара. Ты поезжай, а мне еще с порчей на разорение разбираться.
И я уехала, оставив маму под присмотром темных, заботливых глаз. И по тому, как последующие дни вела себя Ярима, поняла, что женское сердечко дрогнуло. Но вмешиваться не стала, у меня было полно забот и хлопот по обустройству таверны и обучению набранных музыкантов.
Я спешила. Занималась с ними весь день, отвлекаясь лишь на маленькие перерывы и перекусы. Пока в моем ансамбле было два гитариста, пианистка и скрипачка. Барабанщик, закрывшись в отдельной комнате, осваивал азы, стуча по разложенным металлическим пластинам.
Нанятые бытовики не зря отработали свои деньги. Привели наше место выступления в тот вид, который хотела. Наша площадка представляла из себя небольшое возвышение. По его краям у стен возвышались ступеньки, ведущие в другое здание, где располагались гримерки и комнаты для жилья. Были у меня и такие музыканты.
Между лестницами весь центр стены занимало сукно. Есть задумка задействовать магические камни с различной подсветкой. А пока, разместив музыкантов, чтобы привыкали к сцене, продолжала вдалбливать в них новый ритм и синхронность исполнения.
В день открытия мы сильно волновались и не зря.
Публика пожаловала такого вида, словно ее у пивных бочков собирали. Срочно потребовался фейсконтроль. Лучше у нас будет один приличный посетитель, чем тридцатка пьяных рож.
Энзо сильно переживал, орал, что я его полностью разорю. А я лишь отмалчивалась и упорно продолжала гнуть свою линию поведения с клиентами нашего заведения.
Я хотела, чтобы в нашу таверну приходили отдохнуть, послушать мой голос и музыку. Отказалась от корсета, сшила на заказ приталенные платья, и первое наше выступление приняли в немом изумление. Сразу нашлись охотники на мое тело. Пришлось показать «стражу». Бабушкина удавка быстро остудила мужской пыл.
К концу третьей недели все практически пришло в норму. Я добилась того, чего хотела. По столице быстро расползся слух о заморской диве Софи. Теперь, чтобы попасть на мое выступление, столики оплачивали заранее. Плюс еще один дополнительный доход в нашу копилку.
Это случилось на пятую неделю. Входная дверь открылась, но даже полумрак не помешал мне рассмотреть спускающегося вразвалочку по ступенькам герцога Арвайского. За ним не менее важно ступал граф Маджонский, не забывая чуть с пренебрежением осматривать посетителей заведения.
Сколько раз за этот год я мечтала об этой встрече. Сколько раз вонзала в их сердца клинок, но, оказывается, расслабилась и не была готова к встрече.
Мой голос дрогнул и замолк, сердце учащенно застучало. От чувства, как кровь схлынула с лица, дернулась, испугавшись, что морок спал. Замолчав, резко отвернулась, уж лучше пусть посетители осматривают мою до неприличия обтянутую платьем пятую точку, чем увидят истинное лицо. Но я зря волновалась.
Растиан бросив на меня хмурый взор, продолжил перебирать струны гитары.
Глубоко вдохнув, выдохнула из легких весь скопившийся воздух. Успокоив дыхание, повернулась и с играющей улыбкой на губах осмотрела зал. Подождала, когда Дирван и Вильгар сядут за столик и, не обращая на них внимания, продолжила петь.
– Дирван!.. Ты только посмотри!.. А слухи не врали! Какая красавица!..
Вчерашний вечер прошел как в тумане. Одному Богу известно, каких трудов мне стоило не закричать на весь зал: «Эти ДВОЕ – УБИЙЦЫ!»
Находясь в сильном эмоциональном состоянии, я допела песню, а потом как перекрыло. Пробовала несколько взять ноту, но спазм мгновенно обхватывал голосовые связки, и голос срывался.
Пришлось оправдываться перед посетителями. Нацепив на лицо обворожительную улыбку, извинилась, сказав: «Простите, господа, что-то я сегодня не в голосе, поэтому вынуждена покинуть вас».
– Несравненная Софи! Только не лишайте нас своего внимания!
Посмотрев на кричавшего, едва не выразила гримасой лица своего внутреннего омерзения. По-моему, Дирван был готов хоть сейчас разложить меня на столе. Тяжело сглотнув, развернулась и, вильнув бедрами, с нотками ехидства в голосе прокричала:
– Мальчик!.. Увидимся завтра!
Дружный мужской гогот, пролетевший над залом, был бальзамом для ушей, только сил не прибавил. Я едва переставляла ноги, считая ступени лестницы, ругала себя за то, что при декорации сцены могла обойтись бы и без всяких возвышающихся вычурностей.
Как добрела до своей гримерки, не помню. Машинально переоделась. Надев изящную шляпку и подхватив ридикюль, направилась на выход. Выйдя из здания, поспешила к карете. Идонт дожидался меня до закрытия таверны. Обычно это было в полночь.
Ярима не ругала меня за очередную выходку на площади. Видно, не осталось сил, да и чувствовала она себя виноватой. Мама совсем забыла о государственном устройстве столицы. Вот и не обратила внимания, как в определенное время горожане, не желающие смотреть казнь, быстро покинули главную площадь Сарварс.
И раз я вызвалась пристроить у нас Идонта в качестве кучера, то пришлось купить еще одну карету. Поделили и слуг. Мама проявила женский каприз и своего Эрома не отдала, сказав: «Я привыкла к нему».
Я не возражала. Идонт смотрел на меня, как преданный пес на своего хозяина. Но, в отличие от Эрома, соображал куда лучше и явно сразу бы понял, если бы в карету вошла Софи, а вышла из нее Киара. Пришлось в юго-западной части столицы снять небольшой дом. Каждый день Идонт отвозил Киару в уютный одноэтажный домик, в котором проживала Софи, забирал ее и отвозил к «Черному эдельвейсу», а ночью вез назад и увозил юную графиню Барвансую назад в особняк.
Видно, встреча с насильниками настолько вывела меня из общего эмоционального состояния, что я не помнила, как вошла в дом, как переодевалась, как, поменяв личину, поспешила к карете. Так хотелось оказаться в своей комнате, залезть под одеяло, спрятаться, закрыться от всего мира под мягкой, уютной, бутафорной защитой.
Очнулась от своего состояния лишь тогда, когда поняла, что Идонт не спешит открывать мне дверь кареты, а смотрит на меня пристально, изучающее, скользит глазами по моему лицу.
– Что не так, Идонт? – меня мгновенно обдало холодом от одной мысли, что я забыла снять личину Софи. Нахмурившись, вспомнила, что меняла ее перед зеркалом.
– Простите меня, леди Киара. Задумался. Воспоминания нахлынули, будь они не ладны.
Я в удивлении вскинула брови, затем нахмурилась. Что-то меня насторожило в поведении мужчины.
– Если не секрет, что же вы вспомнили?
– Да какой там секрет. Случай один из детства. Мальчонком был тогда, лет восьми. Играли мы как-то с соседними ребятами. Ножики бросали. У Аларда все никак не получалось попасть в цель. Мы над ним потешались, а он все больше расстраивался. Произошедшее дальше было для нас шоком.
Упал наш друг на землю, выгнулся. Смотрим, лицо его словно ожило, волной пошло. Но не этого мы испугались, а того, что вместо него на нас смотрел я. Алард, видно, сам не понял того, что с ним случилось. Он с испугом менял наши лица и не понимал, почему мы застыли в испуге. Но больше всего в той ситуации поразило меня одно – глаза друга оставались неизменны.
Посмотрев на меня с болью в глазах, Идонт продолжил:
– Вот тогда я и узнал, юная леди Киара, что метаморфы меняют лик, но не цвет своих глаз и их выражение. Не бойтесь меня. Я буду верен вам до конца своей жизни. Уставшая вы сегодня. Поедемте домой.
Открыв дверцу, Идонт дождался, когда я поднимусь в карету и, вскочив на козлы, прикрикнул на лошадей, чтобы трогались.
Вероятней всего, потрясений сегодняшнего дня было для меня слишком много. Сидя на сиденье, я не могла успокоить бившую меня дрожь. Попробовала делать дыхательную гимнастику, но и она не помогла. И тогда, закрыв глаза, тихонько запела песню, помогавшую мне в самых трудных ситуациях:
«Мы поняли с тобой, что не нужны друг другу
Мы поняли с тобой, что между нами вьюга…»
Что удивительно, сразу после второй строчки слов меня накрыло холодной лавиной снега. И чем дольше я пела, тем больше понимала, что погружаюсь в кокон холода и отчужденности от переживаний, душевных страданий, боли и смерти. Странные, новые, невероятные ощущения, снявшее напряжение и принесшее покой. Я уходила с головой в удивительное действо, прочувствовала каждой клеточкой тела насыщение умиротворения и ликование погружения в ледяную глубину блаженства, отрешенности от мира.
Где-то на отголосках сознания поняла, что карета остановилась. Вынырнув из оков безразличия, разомкнула веки. Чуть приоткрыв рот, выдохнула изо рта холодное облако. Ухмыльнулась мыслям:
«Это что-то новенькое. Но так легко и спокойно. Словно все мои чувства находятся в заморозке. Ладно, потом разберусь. Сейчас ванна и баиньки».
Долгожданный сон не принес радости. Не успев закрыть глаза, я вскакивала и мысленно вонзала клинки в сердца двух убийц. Вскочив в очередной раз, поняла, что больше так продолжаться не может. Решила проверить новую обретенную способность. Едва прокрутив в голове первые две строчки песни, мгновенно погрузилась в кокон спокойствия. Подбив подушку, обняла ее и уплыла в царство Морфея, где меня уже никто не беспокоил.
Открыв утром глаза, широко зевнула, проклиная выродков, не давших мне спать. Но, вспомнив, как вчера задела самолюбие Дирвана, тут же вскочила с кровати.
Мне кажется, я еще никогда не занималась с таким остервенением. Сначала разминка, а затем точные удары острого лезвия в тела манекенов, изображающих для меня насильников.
Изнемогая от усталости, обернувшись Уфой, заскользила по полу в сторону блюдца. Разинув пасть, дождалась, когда с моих клыков капнет яд, и со вкусом удовлетворения совершила оборотничество.
Окунув клинок в прозрачное токсичное вещество, вытащила острие. Полюбовалась на смертоносные капельки, стекающие по острию. Осторожно засунула оружие в ножны и с чувством выполненного долга покинула потайную комнату…
Позавтракав утром с матерью, постаралась не выдать своего внутреннего взволнованного состояния. Добиться спокойствия опять получилось легко. Достаточно было мысленно пропеть строчки любимой песни. Поцеловав в щеку Яриму, отправилась на репетицию. Коллектив уже сформировался. Теперь для гармоничного звучания требовалась каждодневная прогонка и спевка ансамбля.
Кстати, задействовала в работу троих сыновей Лакрес. Сева и Гави – погодки двадцати и девятнадцати лет. Марху недавно стукнуло семнадцать. В первую очередь, проверила их музыкальные способности. Оказалось, что у молодых людей присутствует музыкальный слух, и вокальные данные были неплохими. Но этого было очень и очень мало. Для обучения их нотной грамоте и постановки голоса нужно затратить не один год. Поэтому пока вечерами парни прислуживали посетителям, а днем осваивали азы музыкального поприща.
Гави рвался к барабанной установке. Новшество для этого мира. И патент на нее я удачно зарегистрировала. Здесь на каждое твое творение нужен был магически закрепленный договор. С другой стороны, это не давало возможности некоторым умникам слизать и присвоить твое изобретение.
У Севы был красивый высокий баритон, а Марх басил низким мужским диапазоном, отчего доводил меня до смеха. У такого «щуплого прыща» такой низкий бас. Но, возможно, тембр голоса у него еще не установится, поэтому отложила его распевку на полгода.
Из музыкантов у меня были три виолончелистки. Ализ и Дора играли на виоль д,амур – вид «ручной» виолы с таинственным нежным звучанием тембра, напоминающего человеческий голос. Маргит великолепно управлялась на да гамба – «коленной» виоле. Все девушки были сиротами. Воспитывались в частном пансионате по полному его обслуживанию. Если за проживание сироты вносили деньги дальнее родственники, то помимо получения образования девушек обучали игре на музыкальных инструментах. Если же слух отсутствовал, то их натаскивали в роли гувернанток, экономок и медицинского помощника. Остальные девушки получали более низкую профессию вышивальщицы, швей, повара и продавцов.
В конторе по найму оставляли данные и молодые люди из разорившихся богатых сословий. Так с баронессой Тимеей у меня вышла долгая беседа. Можно было понять девятнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в тяжелом семейном положении и без монеты за душой, но не желающую опускаться до игры в таверне. И лишь утвердительное заверение с моей стороны, что на ее честь никто не посягнет, сдвинули лед недоверия. А знакомство с тремя хохотушками растворили ее окончательные сомнения. Кареглазая шатенка с виртуозной игрой на флейте легко вклинилась в наш небольшой коллектив.
Понимала, что во всей моей задумке создания музыкального ансамбля не хватает барабанщика. И после того, как мне доставили ударный инструмент, наняла литавриста. Одон, улыбающийся двадцатипятилетний балагур, постоянно поглядывая на девушек, подмигивал им. Щурился от удовольствия, понимая, что своим вниманием вгонял в краску моих красавиц. Пока светло-русый нахал худо-бедно осваивал игру на новом инструменте. Но по азарту глаз парня было понятно, что он без ума от новой барабанной установки.
Но для воплощения моей мечты не хватало связующего звена. Пришлось заказывать четырех струнку, звучащую на октаву ниже обычной гитары. Начертила на листе бас-гитару, указала, где должны находиться главные элементы и описала, для чего предназначена каждая деталь. Подписала дополнительные детали и магические усилители для преобразования колебания струн в аудиосигнал. По крайней мере, мне этого хотелось. Для получения быстрого заказа пришлось доплатить. Зато через две недели опробовала свое новшество прямо в торговой лавке. Не вытерпев, пробежалась пальцами по струнам, покрутив ручки громкости, осталась довольной работой мастеров.
Положив гитару в футляр, в очередной раз отправилась в контору по найму. Оставив клерку адрес, куда и в какое время следует подойти желающим играть в таверне «Черный Эдельвейс», я поспешила домой.
На следующий день нашу репетицию прервали двое вошедших молодых людей лет двадцати в потрепанной пыльной одежде. Девушка и парень смотрели на меня с надеждой уставшими голодными глазами. Самым удивительным было то, что двое из ларца, одинаковые с лица, были близнецами. Внутри появилось раздражение. В последнее время приходилось экономить на всем. Слишком много было незапланированных трат. Таверна хоть и приносила прибыль, но еще не окупила вложенных в нее затрат. А лишние затраты мне ну никак не нужны.
– В конторе по найму я указывала, что мне нужен один гитарист.
Девушка бросила на меня виновато-затравленный взгляд, схватившись за рукав брата, опустила голову.
– Киара.
Только и смогла едва слышно вымолвить графиня. Подойдя, она ощупала меня со всех сторон.
– Мам, не переживай. А я нам еще одного извозчика нашла. Ты не будешь возражать?
Бросив взор на стоящего возле двойки лошадей оборванного мужчину, Ярима перевела на меня нечитаемый взгляд. Вздохнув, спросила:
– А он хоть лошадьми управлять может?
– Не может, научим, не захочет, заставим… Ой! – в очередной раз прикусив губы, посмотрела по сторонам.
– Капитан, будьте так любезны. Подвезите нас с Идонтом к нашей карете. Буду век вам благодарна, – подхватив мать под руку, повела ее к двуколке, но Ярима остановилась.
– Киара. Ты поезжай, а мне еще с порчей на разорение разбираться.
И я уехала, оставив маму под присмотром темных, заботливых глаз. И по тому, как последующие дни вела себя Ярима, поняла, что женское сердечко дрогнуло. Но вмешиваться не стала, у меня было полно забот и хлопот по обустройству таверны и обучению набранных музыкантов.
Глава 15. Встреча с душегубами
Я спешила. Занималась с ними весь день, отвлекаясь лишь на маленькие перерывы и перекусы. Пока в моем ансамбле было два гитариста, пианистка и скрипачка. Барабанщик, закрывшись в отдельной комнате, осваивал азы, стуча по разложенным металлическим пластинам.
Нанятые бытовики не зря отработали свои деньги. Привели наше место выступления в тот вид, который хотела. Наша площадка представляла из себя небольшое возвышение. По его краям у стен возвышались ступеньки, ведущие в другое здание, где располагались гримерки и комнаты для жилья. Были у меня и такие музыканты.
Между лестницами весь центр стены занимало сукно. Есть задумка задействовать магические камни с различной подсветкой. А пока, разместив музыкантов, чтобы привыкали к сцене, продолжала вдалбливать в них новый ритм и синхронность исполнения.
В день открытия мы сильно волновались и не зря.
Публика пожаловала такого вида, словно ее у пивных бочков собирали. Срочно потребовался фейсконтроль. Лучше у нас будет один приличный посетитель, чем тридцатка пьяных рож.
Энзо сильно переживал, орал, что я его полностью разорю. А я лишь отмалчивалась и упорно продолжала гнуть свою линию поведения с клиентами нашего заведения.
Я хотела, чтобы в нашу таверну приходили отдохнуть, послушать мой голос и музыку. Отказалась от корсета, сшила на заказ приталенные платья, и первое наше выступление приняли в немом изумление. Сразу нашлись охотники на мое тело. Пришлось показать «стражу». Бабушкина удавка быстро остудила мужской пыл.
К концу третьей недели все практически пришло в норму. Я добилась того, чего хотела. По столице быстро расползся слух о заморской диве Софи. Теперь, чтобы попасть на мое выступление, столики оплачивали заранее. Плюс еще один дополнительный доход в нашу копилку.
Это случилось на пятую неделю. Входная дверь открылась, но даже полумрак не помешал мне рассмотреть спускающегося вразвалочку по ступенькам герцога Арвайского. За ним не менее важно ступал граф Маджонский, не забывая чуть с пренебрежением осматривать посетителей заведения.
Сколько раз за этот год я мечтала об этой встрече. Сколько раз вонзала в их сердца клинок, но, оказывается, расслабилась и не была готова к встрече.
Мой голос дрогнул и замолк, сердце учащенно застучало. От чувства, как кровь схлынула с лица, дернулась, испугавшись, что морок спал. Замолчав, резко отвернулась, уж лучше пусть посетители осматривают мою до неприличия обтянутую платьем пятую точку, чем увидят истинное лицо. Но я зря волновалась.
Растиан бросив на меня хмурый взор, продолжил перебирать струны гитары.
Глубоко вдохнув, выдохнула из легких весь скопившийся воздух. Успокоив дыхание, повернулась и с играющей улыбкой на губах осмотрела зал. Подождала, когда Дирван и Вильгар сядут за столик и, не обращая на них внимания, продолжила петь.
– Дирван!.. Ты только посмотри!.. А слухи не врали! Какая красавица!..
Вчерашний вечер прошел как в тумане. Одному Богу известно, каких трудов мне стоило не закричать на весь зал: «Эти ДВОЕ – УБИЙЦЫ!»
Находясь в сильном эмоциональном состоянии, я допела песню, а потом как перекрыло. Пробовала несколько взять ноту, но спазм мгновенно обхватывал голосовые связки, и голос срывался.
Пришлось оправдываться перед посетителями. Нацепив на лицо обворожительную улыбку, извинилась, сказав: «Простите, господа, что-то я сегодня не в голосе, поэтому вынуждена покинуть вас».
– Несравненная Софи! Только не лишайте нас своего внимания!
Посмотрев на кричавшего, едва не выразила гримасой лица своего внутреннего омерзения. По-моему, Дирван был готов хоть сейчас разложить меня на столе. Тяжело сглотнув, развернулась и, вильнув бедрами, с нотками ехидства в голосе прокричала:
– Мальчик!.. Увидимся завтра!
Дружный мужской гогот, пролетевший над залом, был бальзамом для ушей, только сил не прибавил. Я едва переставляла ноги, считая ступени лестницы, ругала себя за то, что при декорации сцены могла обойтись бы и без всяких возвышающихся вычурностей.
Как добрела до своей гримерки, не помню. Машинально переоделась. Надев изящную шляпку и подхватив ридикюль, направилась на выход. Выйдя из здания, поспешила к карете. Идонт дожидался меня до закрытия таверны. Обычно это было в полночь.
Ярима не ругала меня за очередную выходку на площади. Видно, не осталось сил, да и чувствовала она себя виноватой. Мама совсем забыла о государственном устройстве столицы. Вот и не обратила внимания, как в определенное время горожане, не желающие смотреть казнь, быстро покинули главную площадь Сарварс.
И раз я вызвалась пристроить у нас Идонта в качестве кучера, то пришлось купить еще одну карету. Поделили и слуг. Мама проявила женский каприз и своего Эрома не отдала, сказав: «Я привыкла к нему».
Я не возражала. Идонт смотрел на меня, как преданный пес на своего хозяина. Но, в отличие от Эрома, соображал куда лучше и явно сразу бы понял, если бы в карету вошла Софи, а вышла из нее Киара. Пришлось в юго-западной части столицы снять небольшой дом. Каждый день Идонт отвозил Киару в уютный одноэтажный домик, в котором проживала Софи, забирал ее и отвозил к «Черному эдельвейсу», а ночью вез назад и увозил юную графиню Барвансую назад в особняк.
Видно, встреча с насильниками настолько вывела меня из общего эмоционального состояния, что я не помнила, как вошла в дом, как переодевалась, как, поменяв личину, поспешила к карете. Так хотелось оказаться в своей комнате, залезть под одеяло, спрятаться, закрыться от всего мира под мягкой, уютной, бутафорной защитой.
Очнулась от своего состояния лишь тогда, когда поняла, что Идонт не спешит открывать мне дверь кареты, а смотрит на меня пристально, изучающее, скользит глазами по моему лицу.
– Что не так, Идонт? – меня мгновенно обдало холодом от одной мысли, что я забыла снять личину Софи. Нахмурившись, вспомнила, что меняла ее перед зеркалом.
– Простите меня, леди Киара. Задумался. Воспоминания нахлынули, будь они не ладны.
Я в удивлении вскинула брови, затем нахмурилась. Что-то меня насторожило в поведении мужчины.
– Если не секрет, что же вы вспомнили?
– Да какой там секрет. Случай один из детства. Мальчонком был тогда, лет восьми. Играли мы как-то с соседними ребятами. Ножики бросали. У Аларда все никак не получалось попасть в цель. Мы над ним потешались, а он все больше расстраивался. Произошедшее дальше было для нас шоком.
Упал наш друг на землю, выгнулся. Смотрим, лицо его словно ожило, волной пошло. Но не этого мы испугались, а того, что вместо него на нас смотрел я. Алард, видно, сам не понял того, что с ним случилось. Он с испугом менял наши лица и не понимал, почему мы застыли в испуге. Но больше всего в той ситуации поразило меня одно – глаза друга оставались неизменны.
Посмотрев на меня с болью в глазах, Идонт продолжил:
– Вот тогда я и узнал, юная леди Киара, что метаморфы меняют лик, но не цвет своих глаз и их выражение. Не бойтесь меня. Я буду верен вам до конца своей жизни. Уставшая вы сегодня. Поедемте домой.
Открыв дверцу, Идонт дождался, когда я поднимусь в карету и, вскочив на козлы, прикрикнул на лошадей, чтобы трогались.
Вероятней всего, потрясений сегодняшнего дня было для меня слишком много. Сидя на сиденье, я не могла успокоить бившую меня дрожь. Попробовала делать дыхательную гимнастику, но и она не помогла. И тогда, закрыв глаза, тихонько запела песню, помогавшую мне в самых трудных ситуациях:
«Мы поняли с тобой, что не нужны друг другу
Мы поняли с тобой, что между нами вьюга…»
Что удивительно, сразу после второй строчки слов меня накрыло холодной лавиной снега. И чем дольше я пела, тем больше понимала, что погружаюсь в кокон холода и отчужденности от переживаний, душевных страданий, боли и смерти. Странные, новые, невероятные ощущения, снявшее напряжение и принесшее покой. Я уходила с головой в удивительное действо, прочувствовала каждой клеточкой тела насыщение умиротворения и ликование погружения в ледяную глубину блаженства, отрешенности от мира.
Где-то на отголосках сознания поняла, что карета остановилась. Вынырнув из оков безразличия, разомкнула веки. Чуть приоткрыв рот, выдохнула изо рта холодное облако. Ухмыльнулась мыслям:
«Это что-то новенькое. Но так легко и спокойно. Словно все мои чувства находятся в заморозке. Ладно, потом разберусь. Сейчас ванна и баиньки».
Долгожданный сон не принес радости. Не успев закрыть глаза, я вскакивала и мысленно вонзала клинки в сердца двух убийц. Вскочив в очередной раз, поняла, что больше так продолжаться не может. Решила проверить новую обретенную способность. Едва прокрутив в голове первые две строчки песни, мгновенно погрузилась в кокон спокойствия. Подбив подушку, обняла ее и уплыла в царство Морфея, где меня уже никто не беспокоил.
Открыв утром глаза, широко зевнула, проклиная выродков, не давших мне спать. Но, вспомнив, как вчера задела самолюбие Дирвана, тут же вскочила с кровати.
Мне кажется, я еще никогда не занималась с таким остервенением. Сначала разминка, а затем точные удары острого лезвия в тела манекенов, изображающих для меня насильников.
Изнемогая от усталости, обернувшись Уфой, заскользила по полу в сторону блюдца. Разинув пасть, дождалась, когда с моих клыков капнет яд, и со вкусом удовлетворения совершила оборотничество.
Окунув клинок в прозрачное токсичное вещество, вытащила острие. Полюбовалась на смертоносные капельки, стекающие по острию. Осторожно засунула оружие в ножны и с чувством выполненного долга покинула потайную комнату…
Позавтракав утром с матерью, постаралась не выдать своего внутреннего взволнованного состояния. Добиться спокойствия опять получилось легко. Достаточно было мысленно пропеть строчки любимой песни. Поцеловав в щеку Яриму, отправилась на репетицию. Коллектив уже сформировался. Теперь для гармоничного звучания требовалась каждодневная прогонка и спевка ансамбля.
Кстати, задействовала в работу троих сыновей Лакрес. Сева и Гави – погодки двадцати и девятнадцати лет. Марху недавно стукнуло семнадцать. В первую очередь, проверила их музыкальные способности. Оказалось, что у молодых людей присутствует музыкальный слух, и вокальные данные были неплохими. Но этого было очень и очень мало. Для обучения их нотной грамоте и постановки голоса нужно затратить не один год. Поэтому пока вечерами парни прислуживали посетителям, а днем осваивали азы музыкального поприща.
Гави рвался к барабанной установке. Новшество для этого мира. И патент на нее я удачно зарегистрировала. Здесь на каждое твое творение нужен был магически закрепленный договор. С другой стороны, это не давало возможности некоторым умникам слизать и присвоить твое изобретение.
У Севы был красивый высокий баритон, а Марх басил низким мужским диапазоном, отчего доводил меня до смеха. У такого «щуплого прыща» такой низкий бас. Но, возможно, тембр голоса у него еще не установится, поэтому отложила его распевку на полгода.
Из музыкантов у меня были три виолончелистки. Ализ и Дора играли на виоль д,амур – вид «ручной» виолы с таинственным нежным звучанием тембра, напоминающего человеческий голос. Маргит великолепно управлялась на да гамба – «коленной» виоле. Все девушки были сиротами. Воспитывались в частном пансионате по полному его обслуживанию. Если за проживание сироты вносили деньги дальнее родственники, то помимо получения образования девушек обучали игре на музыкальных инструментах. Если же слух отсутствовал, то их натаскивали в роли гувернанток, экономок и медицинского помощника. Остальные девушки получали более низкую профессию вышивальщицы, швей, повара и продавцов.
В конторе по найму оставляли данные и молодые люди из разорившихся богатых сословий. Так с баронессой Тимеей у меня вышла долгая беседа. Можно было понять девятнадцатилетнюю девушку, оказавшуюся в тяжелом семейном положении и без монеты за душой, но не желающую опускаться до игры в таверне. И лишь утвердительное заверение с моей стороны, что на ее честь никто не посягнет, сдвинули лед недоверия. А знакомство с тремя хохотушками растворили ее окончательные сомнения. Кареглазая шатенка с виртуозной игрой на флейте легко вклинилась в наш небольшой коллектив.
Понимала, что во всей моей задумке создания музыкального ансамбля не хватает барабанщика. И после того, как мне доставили ударный инструмент, наняла литавриста. Одон, улыбающийся двадцатипятилетний балагур, постоянно поглядывая на девушек, подмигивал им. Щурился от удовольствия, понимая, что своим вниманием вгонял в краску моих красавиц. Пока светло-русый нахал худо-бедно осваивал игру на новом инструменте. Но по азарту глаз парня было понятно, что он без ума от новой барабанной установки.
Но для воплощения моей мечты не хватало связующего звена. Пришлось заказывать четырех струнку, звучащую на октаву ниже обычной гитары. Начертила на листе бас-гитару, указала, где должны находиться главные элементы и описала, для чего предназначена каждая деталь. Подписала дополнительные детали и магические усилители для преобразования колебания струн в аудиосигнал. По крайней мере, мне этого хотелось. Для получения быстрого заказа пришлось доплатить. Зато через две недели опробовала свое новшество прямо в торговой лавке. Не вытерпев, пробежалась пальцами по струнам, покрутив ручки громкости, осталась довольной работой мастеров.
Положив гитару в футляр, в очередной раз отправилась в контору по найму. Оставив клерку адрес, куда и в какое время следует подойти желающим играть в таверне «Черный Эдельвейс», я поспешила домой.
На следующий день нашу репетицию прервали двое вошедших молодых людей лет двадцати в потрепанной пыльной одежде. Девушка и парень смотрели на меня с надеждой уставшими голодными глазами. Самым удивительным было то, что двое из ларца, одинаковые с лица, были близнецами. Внутри появилось раздражение. В последнее время приходилось экономить на всем. Слишком много было незапланированных трат. Таверна хоть и приносила прибыль, но еще не окупила вложенных в нее затрат. А лишние затраты мне ну никак не нужны.
– В конторе по найму я указывала, что мне нужен один гитарист.
Девушка бросила на меня виновато-затравленный взгляд, схватившись за рукав брата, опустила голову.
