Лишь чуть повернулись стопы, и вес тела привычно переместился на выставленную вперед ногу. Прозрачный воздух, стыдливые девушки-деревья, выведенные кистью холмы на горизонте и красное вязкое озеро разливающееся снизу.
Как же обжигающе мрачно смотрит с небес солнцеликая Аматерасу.
Словно помогая ему пережить увиденное в голову снова полезли мифические истории сотворения японской земли. Каким он был, мистический остров Оногородзима, на котором боги творения Идзанаги и Идзанами создавали первых божеств-ками. Может быть таким же прекрасным как остров Фуна, с сочной травой и деревьями. И так же как капли с их драгоценного копья падали в морскую пучину, рождая земную твердь, летели сейчас в зеленую траву капли крови с длинного меча Ганрю «Сушильный шест».
Неужели он сделал это, помог Ганрю убить себя? Еще вчера это казалось нелепой шуткой, глупостью.
Окровавленный «Сушильный шест» выпал из его рук, пальцы дрожали.
В глаза бросились тщательно подвязанные штанины юбки-хакамы над щиколотками Ганрю. Такие же завязки были на свободных рукавах куртки, чтобы не цеплялись за меч во время поединка. Ганрю всегда прилежно относился к одежде и этикету.
Такедзо упал на колени, и беззвучно зарыдал, прижимаясь головой к складчатому кулю из куртки кимоно Ганрю.
Эмоциональная вспышка вытолкнула, выбросила Дэна из сна резким рывком. Он открыл глаза и шумно втянул в себя воздух.
Тереза Коуэлл сидела перед ним на бежевом кресле в мягком полукружье, образуемым спинкой и подлокотниками. Лицо ее выражало вежливую заинтересованность.
Едва он открыл глаза, Тереза протянула приготовленный стакан воды.
Не было долгого прихода в себя, вообще никакого продолжительного, беспомощного состояния. Только щемящее воспоминание, ощущение пустоты, потери, пронизывающего, разрывающего горя. На этот раз Дэн знал их причину, запомнил мельчайшие подробности: сплетение ткани на рукавах кимоно, шелковую перевязь на рукояти длинного меча. И конечно Ганрю, рослого, крепкого, к которому испытывал чувства, сродни братским.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями, восстановить картину, выстроить историю, перед тем, как рассказать все доктору Коуэлл. Слова мешались, он с трудом сортировал, разбирал невесть откуда возникший в его голове ворох информации, подробностей, о которых во сне и не думал. Дэн запечатлел и желал описать даже воздух, замеревший, словно в замедленной съемке с движущимися точками, склоненные над водой деревца, берег за полосой воды с вздыбленными холмами и рассыпанной горсткой домов. И еще путанные обрывки то ли молитв, то ли легенд.
Внимательно его выслушав, доктор Коуэлл в свою очередь подробно изложила как вел себя Дэн под гипнозом. В забытьи он пробыл всего несколько минут. Начал неохотно отвечать на вопросы, но потом вдруг словно провалился в глубокий сон и только бормотал что-то невнятное. Не было ни конвульсий, ни напряжения или учащенного сердцебиения, точно где-то в глубине подсознания приоткрылась дверца и впустила мечущееся сознание Дэна. На вопросы ее он не реагировал и Тереза решила дать ему несколько минут сна, перед тем как вывести из транса. Но Дэну эти минуты не потребовались, он проснулся сам.
Дневниковые записи оказались ключом. Дэн не смущаясь похвалил Терезу за правильную догадку. Он не сомневался, за ночными кошмарами стояли такие же видения и образы, что с невиданной четкостью проступили в его сознании сегодня. Дэн не знал, откуда взялась эта уверенность. На ней настаивало внутреннее чутье, сходное послевкусие и ощущения при пробуждении.
Оставалось, правда, загадкой, какой в видениях смысл, как соотносятся они с реальной жизнью и почему не дают ему покоя. Да, Терезе удалось достучаться до глубоко зарытого в подсознании пласта, однако однако насколько это помогало Дэну, помимо подтверждения прежних его догадок о Японии? Эти мысли, сомнения тонкими трещинами побежали по глыбе его воодушевления. По крайней мере, на мучившую его проблему был пролит свет, впервые за долгие годы.
Доктор Коуэлл настроена была оптимистично. Главным достижением считала она установленную связь между дневниковыми записями и эмоциональным состоянием Дэна, брешь в наросшей, многолетней броне. Ну и конечно открывшийся доступ к его ночным метаниям, снам-видениям. Как минимум это означало возможность вытащить их наружу, запечатлеть для более детального анализа. А дальше, возможно, объяснить, почему Дэна посещают такие сны, как связаны они с его эмоциями и, в конце концов, выяснить, можно ли разорвать такую связь, избавить его от навязчивых видений и вернуть к нормальной жизни.
В общем, нарисовала Тереза Коуэлл крупными мазками радужную картину с многообещающим результатом, разумеется, без указания сроков. Именно такую, в которую Дэн в силу профессии не верил. Он слушал ее, воодушевленную, чувствуя как возвращается к нему скепсис. Дэн безусловно делал скидку на специфику, что трудно ожидать конкретики от погружения в текучее и непредсказуемое человеческое подсознание. Но с другой стороны, профессиональный его опыт подсказывал, что двигаясь вслепую, на ощупь, невозможно добиться результата.
Работа Дэна была непрерывной чередой намалеванных санни-дэй (sunny day — солнечный день, оптимистичный прогноз) картин. Такие широко использовались в продажах, объяснениях планов и сроках поставок, когда надо было произвести впечатление, показать насколько опытен ты в индустрии, как на основании известных десяти процентов делается прогноз на оставшиеся девяносто. Знающие люди воспринимали такие картины скептически. Тереза предлагала ему точно такой же санни-дэй сценарий, в котором выздоровление придет само, стоит только выпростать наружу побольше его скрытых снов. Дэн готов был согласиться, что скепсис его не совсем уместен. Какой-никакой результат был достигнут и он уж точно превосходил все предыдущие попытки. Но опыт настойчиво подсказывал, что одного только направления, повторения пройденного, мало для решения задачи. Он, впрочем, держал пока эти мысли при себе.
С доктором Коуэлл они условились о регулярных встречах по пятницам после обеда. К этому времени Дэн обыкновенно возвращался в Бостон из командировок, да и сам по себе день перед выходными был менее нагружен. Тереза еще раз напомнила Дэну о дневниковых записях, над которыми требовалось, по-возможности, провести домашнюю работу, выбрать те, что несут эмоцию, сильное впечатление.
Выступая в устланный ковролином коридор, Дэн обернулся. Тереза Коуэлл провожала его из дубовой приемной, шаблонно улыбаясь ему во след. А может быть вовсе не шаблонно, а участливо. В глазах ее он разглядел задумчивость, размышление. Саймон как обычно сидел, уткнувшись в плоский монитор и перелистывал интернет страницы.
Важнейшей задачей Дэна представал сбор дневника, к которой не знал он пока как подступиться.
Как же обжигающе мрачно смотрит с небес солнцеликая Аматерасу.
Словно помогая ему пережить увиденное в голову снова полезли мифические истории сотворения японской земли. Каким он был, мистический остров Оногородзима, на котором боги творения Идзанаги и Идзанами создавали первых божеств-ками. Может быть таким же прекрасным как остров Фуна, с сочной травой и деревьями. И так же как капли с их драгоценного копья падали в морскую пучину, рождая земную твердь, летели сейчас в зеленую траву капли крови с длинного меча Ганрю «Сушильный шест».
Неужели он сделал это, помог Ганрю убить себя? Еще вчера это казалось нелепой шуткой, глупостью.
Окровавленный «Сушильный шест» выпал из его рук, пальцы дрожали.
В глаза бросились тщательно подвязанные штанины юбки-хакамы над щиколотками Ганрю. Такие же завязки были на свободных рукавах куртки, чтобы не цеплялись за меч во время поединка. Ганрю всегда прилежно относился к одежде и этикету.
Такедзо упал на колени, и беззвучно зарыдал, прижимаясь головой к складчатому кулю из куртки кимоно Ганрю.
Эмоциональная вспышка вытолкнула, выбросила Дэна из сна резким рывком. Он открыл глаза и шумно втянул в себя воздух.
Тереза Коуэлл сидела перед ним на бежевом кресле в мягком полукружье, образуемым спинкой и подлокотниками. Лицо ее выражало вежливую заинтересованность.
Едва он открыл глаза, Тереза протянула приготовленный стакан воды.
Не было долгого прихода в себя, вообще никакого продолжительного, беспомощного состояния. Только щемящее воспоминание, ощущение пустоты, потери, пронизывающего, разрывающего горя. На этот раз Дэн знал их причину, запомнил мельчайшие подробности: сплетение ткани на рукавах кимоно, шелковую перевязь на рукояти длинного меча. И конечно Ганрю, рослого, крепкого, к которому испытывал чувства, сродни братским.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями, восстановить картину, выстроить историю, перед тем, как рассказать все доктору Коуэлл. Слова мешались, он с трудом сортировал, разбирал невесть откуда возникший в его голове ворох информации, подробностей, о которых во сне и не думал. Дэн запечатлел и желал описать даже воздух, замеревший, словно в замедленной съемке с движущимися точками, склоненные над водой деревца, берег за полосой воды с вздыбленными холмами и рассыпанной горсткой домов. И еще путанные обрывки то ли молитв, то ли легенд.
Внимательно его выслушав, доктор Коуэлл в свою очередь подробно изложила как вел себя Дэн под гипнозом. В забытьи он пробыл всего несколько минут. Начал неохотно отвечать на вопросы, но потом вдруг словно провалился в глубокий сон и только бормотал что-то невнятное. Не было ни конвульсий, ни напряжения или учащенного сердцебиения, точно где-то в глубине подсознания приоткрылась дверца и впустила мечущееся сознание Дэна. На вопросы ее он не реагировал и Тереза решила дать ему несколько минут сна, перед тем как вывести из транса. Но Дэну эти минуты не потребовались, он проснулся сам.
Дневниковые записи оказались ключом. Дэн не смущаясь похвалил Терезу за правильную догадку. Он не сомневался, за ночными кошмарами стояли такие же видения и образы, что с невиданной четкостью проступили в его сознании сегодня. Дэн не знал, откуда взялась эта уверенность. На ней настаивало внутреннее чутье, сходное послевкусие и ощущения при пробуждении.
Оставалось, правда, загадкой, какой в видениях смысл, как соотносятся они с реальной жизнью и почему не дают ему покоя. Да, Терезе удалось достучаться до глубоко зарытого в подсознании пласта, однако однако насколько это помогало Дэну, помимо подтверждения прежних его догадок о Японии? Эти мысли, сомнения тонкими трещинами побежали по глыбе его воодушевления. По крайней мере, на мучившую его проблему был пролит свет, впервые за долгие годы.
Доктор Коуэлл настроена была оптимистично. Главным достижением считала она установленную связь между дневниковыми записями и эмоциональным состоянием Дэна, брешь в наросшей, многолетней броне. Ну и конечно открывшийся доступ к его ночным метаниям, снам-видениям. Как минимум это означало возможность вытащить их наружу, запечатлеть для более детального анализа. А дальше, возможно, объяснить, почему Дэна посещают такие сны, как связаны они с его эмоциями и, в конце концов, выяснить, можно ли разорвать такую связь, избавить его от навязчивых видений и вернуть к нормальной жизни.
В общем, нарисовала Тереза Коуэлл крупными мазками радужную картину с многообещающим результатом, разумеется, без указания сроков. Именно такую, в которую Дэн в силу профессии не верил. Он слушал ее, воодушевленную, чувствуя как возвращается к нему скепсис. Дэн безусловно делал скидку на специфику, что трудно ожидать конкретики от погружения в текучее и непредсказуемое человеческое подсознание. Но с другой стороны, профессиональный его опыт подсказывал, что двигаясь вслепую, на ощупь, невозможно добиться результата.
Работа Дэна была непрерывной чередой намалеванных санни-дэй (sunny day — солнечный день, оптимистичный прогноз) картин. Такие широко использовались в продажах, объяснениях планов и сроках поставок, когда надо было произвести впечатление, показать насколько опытен ты в индустрии, как на основании известных десяти процентов делается прогноз на оставшиеся девяносто. Знающие люди воспринимали такие картины скептически. Тереза предлагала ему точно такой же санни-дэй сценарий, в котором выздоровление придет само, стоит только выпростать наружу побольше его скрытых снов. Дэн готов был согласиться, что скепсис его не совсем уместен. Какой-никакой результат был достигнут и он уж точно превосходил все предыдущие попытки. Но опыт настойчиво подсказывал, что одного только направления, повторения пройденного, мало для решения задачи. Он, впрочем, держал пока эти мысли при себе.
С доктором Коуэлл они условились о регулярных встречах по пятницам после обеда. К этому времени Дэн обыкновенно возвращался в Бостон из командировок, да и сам по себе день перед выходными был менее нагружен. Тереза еще раз напомнила Дэну о дневниковых записях, над которыми требовалось, по-возможности, провести домашнюю работу, выбрать те, что несут эмоцию, сильное впечатление.
Выступая в устланный ковролином коридор, Дэн обернулся. Тереза Коуэлл провожала его из дубовой приемной, шаблонно улыбаясь ему во след. А может быть вовсе не шаблонно, а участливо. В глазах ее он разглядел задумчивость, размышление. Саймон как обычно сидел, уткнувшись в плоский монитор и перелистывал интернет страницы.
Важнейшей задачей Дэна представал сбор дневника, к которой не знал он пока как подступиться.
