ГЛАВА 1. Кто мы?
На кухне царила полутьма. Только слабый, рассеянный свет луны скользил по столешницам, по краю мойки, по приборам, оставленным после позднего ужина. Все спали — в доме стояла полная тишина. Я действительно просто хотела воды. Проснулась от жажды, спустилась босиком, обвивая себя тонким халатом. Лунный свет был холодным, обволакивающим, и воздух казался пропитанным чем-то непроизнесённым.
Он стоял у холодильника. В одних тёмных шортах, без футболки. Его спина, идеально вычерченная мускулами, блестела в серебристом свете.
Я замерла. Как будто это стало нормой. Почти привычкой.
С тех пор, как всё случилось в раздевалке, мы… больше не говорили об этом. И не говорили после еще одного раза — той дикой, безумной ночи в гараже. Ни после еще одного, когда мы заперлись ночью в ванной. Мы просто... срывались. Молчали. Не касались словом того, что между нами происходит. И Майк по-прежнему был с Аделиной.
Он повернулся. Его глаза вспыхнули, как будто он тоже не ожидал, что я здесь. Мы молча смотрели друг на друга. Веки у меня чуть дрожали, дыхание сбилось, сердце стучало, как в панике.
— Тебе не спится? — прошептал он.
Я только кивнула. Шаг вперёд. И всё.
Рывок.
Его пальцы вцепились в мои бёдра, подняли на стол так резко, что мои ноги сами раздвинулись, обвивая его. Стол холодил кожу сквозь тонкую ткань шёлка. Халат задрался до самой талии. Я ахнула — скорее от шока, чем от боли — но не сопротивлялась. Мы оба знали, чем это закончится. Как это всегда заканчивается.
Он наклонился ко мне. Его губы были горячими, требовательными. Я впилась в них, задыхаясь, забывая, кто я и где. Мои пальцы судорожно сжимали его плечи.
— Чёрт, — прошептал он. — Опять ты…
— Скажи, что остановишься, — прошептала я в ответ, вцепившись в его волосы, — И я уйду.
Он замер. Его глаза метались по моему лицу. Потом — вздох, будто внутренний бой проигран. И — снова губы. Без шанса. Без выхода.
Он прижал меня к столу. Мои лопатки почувствовали холодную древесину, но всё тело вспыхнуло, как пламя. Он был внутри меня, без лишних слов, быстро, резко — как будто боялся, что иначе не справится с собой.
Я едва не вскрикнула, уткнувшись в его шею, кусая губы, чтобы не выдать себя. Наслаждение поднималось волной — острое, дикое, болезненно-сладкое.
— Мы не можем, — прохрипел он, врываясь в меня вновь и вновь. — Это безумие…
— Тогда останови меня, — прошипела я, выгибаясь под ним, сдавленно стонала, ощущая, как он заполняет меня до конца, сжимает, доводит до предела. — Останови, Майк.
Но он не остановил.
Я раскачивалась под ним, руки держали его за шею, за спину, за плечи, пока нестерпимое напряжение не взорвалось внутри. Я чувствовала, как он тоже теряет контроль. Его лицо прижалось к моей груди, дыхание обжигало кожу. Мы оба задыхались.
Это был уже не просто секс. Это было что-то, что грозило разрушить нас обоих. И мы это знали.
Я обвила ногами его талию, цепко вцепившись пальцами в края стола, и зашипела от распирающего внутри жара — он двигался медленно, с упрямой настойчивостью, будто хотел вжечься в мою память каждым толчком, каждым прикосновением, каждым миллиметром себя внутри меня. Деревянная поверхность под моей спиной поскрипывала, и я судорожно выдохнула — слишком громко. Мы оба замерли на миг. Где-то наверху скрипнул пол, но это могла быть просто труба или ветер.
Майк нагнулся, уткнулся лицом мне в шею, обжёг дыханием кожу, и прошептал одними губами:
— Чёрт... ты сведёшь меня с ума...
Я почти не слышала его — кровь стучала в висках, сердце бешено колотилось, в груди плавилось, а между ног всё горело и пульсировало в ритме его движений. Я закинула голову назад и сжала зубы, чтобы не застонать слишком громко. Всё было на грани — сумасшедшая смесь сладкой боли, затаённой ярости, отчаянной страсти, желания и того, чего мы оба боялись называть.
Он толкался всё глубже, всё быстрее, и я чувствовала, как моё тело срывается с контроля. Пальцы вцепились в его плечи, ногти, кажется, оставили следы, но ему было плевать. Он будто сам хотел, чтобы я оставила на нём след. Чтобы это не осталось только во мне — чтобы он тоже вышел из этой ночи с ожогом.
— Это... уже третий раз после вечеринки, — прошептала я, с трудом выдыхая, прижавшись лбом к его. — И мы всё ещё ни разу не говорили...
Он не ответил. Только сжал мою талию крепче, двигаясь быстрее, жёстче. Я чувствовала, как наши тела сливаются, как реальность распадается — остались только он, я, скрип дерева под моими лопатками, шорох наших дыханий и глухие удары в животе с каждой волной, что прокатывалась сквозь меня. Его лоб соприкасался с моим, тёплый, влажный, напряжённый.
— Почему ты всё ещё с ней?.. — прошептала я, но это был не вопрос. Это было обвинение.
Он остановился на миг, его глаза встретились с моими в полумраке. В них — молчание, пепел, ярость, страх.
— Не сейчас, — только выдохнул, и снова врезался в меня, как будто это было единственное, что он мог предложить в ответ.
Я зажмурилась, прокусила губу, подавляя всхлип — не от боли, от обиды. Но тело выло от удовольствия, от невозможности остановиться. Я не знала, кем мы были друг другу этой ночью. Возмездием? Утешением? Оружием?
Он впился губами в моё плечо, оставляя след — болезненный, влажный. А потом — в шею. Грудь. Я чувствовала, как дрожь пробегает по спине, как ноги подламываются, и как я теряюсь, полностью и без остатка.
Майк поднял голову, дыхание сбилось:
— Ты — чёртова пытка, Аннабель...
Я ответила, задыхаясь:
— И ты... моя...
А он снова вошёл в меня — резко, яростно, как будто хотел доказать, что я принадлежу ему не меньше, чем он — мне.
Я чувствовала, как его руки крепко сжимают меня, будто боясь отпустить, как будто в этот момент весь мир мог исчезнуть, оставив нас вдвоём в бесконечной тишине ночи. Его губы не отпускали мои, горячие и требовательные, словно пламя, что жадно пожирает всё на пути. Каждое прикосновение, каждое движение — взрыв в груди, электричество под кожей, от которого невозможно было ни уйти, ни спрятаться.
Его тело прижималось к моему, и я ощущала каждую мускульную реакцию, каждое напряжение и расслабление. Сердце бешено колотилось, отдаваясь ритмом нашего единого дыхания. Его пальцы скользили по спине, вызывая дрожь, а кожа на моих руках и шее покрывалась мурашками. В каждом касании таилась смесь нежности и дикой страсти, которая отнимала у меня дар речи.
Мы двигались в унисон, будто танец, что никогда не заканчивается, каждый жест наполнялся значением, каждое движение — признанием. Моя голова кружилась, мысли путались, реальность размывалась, оставляя лишь его глаза — те, в которых я утопала, не в силах вырваться. Он шептал моё имя, будто заклинание, и я ощущала, как внутри разгорается пламя, готовое вырваться наружу.
Наконец, нарастая, волна страсти накрыла нас обоих — момент, когда всё тело горит, когда разум исчезает, и остается только жаркая, неукротимая энергия. Я терялась в этом вихре, отдаваясь без остатка, чувствуя, как он рядом — рядом и в этом мире, и в другом, где существует только мы двое.
Когда жар страсти начал медленно спадать, мы остались лежать в объятиях друг друга, наши дыхания медленно приходили в норму, а кожа ещё дышала жаром от касаний. Я прижалась к нему, ощущая его сердцебиение, слышала, как он выдыхает, тяжело и глубоко, и в этом было что-то удивительно трогательное. Мы молчали, позволяя моменту заполнить пространство между нами.
Но чем больше я приходила в себя, тем сильнее внутри меня разгорался пожар — смесь желания и боли, радости и горечи, надежды и отчаяния. Глаза Майка смотрели на меня, и в них было столько невыраженного — столько того, что мы боялись произнести вслух. И я понимала, что каждое наше прикосновение — это вызов судьбе, война с самим собой и миром вокруг.
В эти минуты тишины я чувствовала, как растёт противоречие внутри меня, как огонь страсти переплетается с холодом разочарования. Мои губы дрожали, а сердце рвалось на части, пытаясь найти ответ — ответ, который казался таким далёким и недосягаемым.
Он отстранился от меня, поправляя шорты, и я, словно ошпаренная, спрыгнула с кухонного стола, наступив босой ногой на холодный кафель. Сердце бешено колотилось, а в груди всё ещё пылала жара, от которой невозможно было избавиться. Я подошла к нему, не давая ни единого шанса уйти от разговора, который копился во мне давно, как буря, готовая прорваться сквозь стены.
— Майк, — начала я, и голос чуть дрожал, — Ты же говорил на той вечеринке, что любишь меня. Что это было? — Я смотрела прямо в его глаза, пытаясь уловить искру истины, спрятанную за маской равнодушия. — Но почему ты до сих пор не порвал с Аделиной? Почему всё сводится к этим тайным встречам, к нескольким ночам, когда мы с тобой просто перепихиваемся за закрытыми дверями? Почему никто не должен знать о нас? — Слова рвались из меня, а боль и недоумение сжимали горло так, что хотелось кричать.
Он молчал. Его взгляд стал тяжелым, словно он взвешивал каждое слово, но всё же решился ответить:
— Аннабель, я люблю тебя. — Его голос был низким, но в нем звучала усталость и какой-то непроходимый мрак. — Но... Я не могу просто так всё разрушить. С Аделиной у нас слишком много общего, слишком много прошлого. Всё не так просто.
Я закатила глаза, не в силах поверить, что слышу это снова. Это было как нож в сердце — слышать признание и тут же его же отречение. Я приблизилась, чуть касаясь его рукой, и сказала:
— А что, если любовь — это не просто слова? Если она требует решимости? Если она требует быть честным — перед собой и передо мной? Почему ты прячешься? Почему ты не говоришь всё, что чувствуешь? Я не собираюсь быть тайной или ошибкой в твоей жизни!
Он вздохнул, и в его глазах промелькнула тень боли.
— Ты не понимаешь... Это сложнее, чем кажется. Есть вещи, о которых я не могу говорить, вещи, которые могут разрушить всё. Мне нужно время. Ты — не просто игра, Аннабель, я действительно люблю тебя. Но это... это не так просто.
Я развернулась и начала ходить по кухне, пытаясь унять дрожь в теле. Была ночь, темнота вокруг — а внутри меня бушевала настоящая буря. Каждое его слово рвалось на части с моей болью, разрывало на куски мечты, которые я строила о нас.
— Время? — повторила я, глядя на него через плечо. — Сколько нужно времени, чтобы перестать быть твоей тайной? Чтобы перестать быть тем, что ты просто не можешь признать вслух? Ты думаешь, я буду ждать? Сидеть и ждать, пока ты решишься выбрать меня или Аделину?
Он подошёл ближе, захватил мою руку, и я ощутила его теплоту — и одновременно холод сомнений, который я не могла победить.
— Я не могу потерять ни одну из вас. Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, я не страдаю? — Его голос был почти шёпотом, но в нём слышалась вся сила борьбы, которая идет внутри него.
Я отдернула руку, моё лицо исказила смесь злости и отчаяния.
— Тогда что ты хочешь, Майк? Что ты вообще хочешь? Я здесь, вся твоя, а ты всё ещё держишься за прошлое, как будто боишься отпустить. Мне больно, когда ты молчишь, когда ты прячешь правду, как будто мы с тобой — просто секрет, который нужно скрывать от всех. А еще мне больно от понимания, что после секса со мной ты идешь к моей сестре и трахаешь ее.
Он замолчал, и мы стояли, словно два корабля, рассекающие бурю — оба плывущие в разные стороны, но при этом связанные невидимыми цепями. Я почувствовала, как сердце начинает сжиматься от горечи, но одновременно жгла надежда, что когда-нибудь он выберет меня, выберет нас.
— Аннабель, — наконец сказал он, — Я пытаюсь понять себя. Я пытаюсь разобраться в том, кто я без всего этого... без лжи, без двойной жизни. Я боюсь потерять тебя. Но боюсь и сделать больно Аделине. Это... чертовски сложно.
Я села на край стола, уткнулась лицом в ладони и тихо прошептала:
— Может, иногда именно правда — это самое трудное, что нам нужно принять.
В комнате повисла тишина, и я поняла — это только начало нашей борьбы. Но я не собиралась сдаваться. Не сейчас. Не после всего, что было.
Я подняла голову и встретилась с его взглядом — в этих глазах кипели противоречия, страх и необъяснимая нежность, словно он сам боролся с чем-то внутри себя, отчаянно пытаясь удержать равновесие между прошлым и настоящим. В тот момент мне захотелось одновременно смеяться и плакать — от бессилия, от боли, от безумной страсти, что не отпускала нас ни на миг.
— Майк, — я начала медленно, чувствуя, как голос обжигает, — Ты сказал, что любишь меня. Но любовь — это не только слова. Это поступки. Ты оставляешь меня в тени. Спрятавшись за «сложно» и «страшно». Но мне уже невыносимо ждать, пока ты решишь, с кем-то из нас. Я хочу быть не просто тайной или чем-то запретным. Я хочу быть тобой.
Он сделал шаг ко мне, и его пальцы снова коснулись моей кожи, такой нежной и живой. Я ощутила, как дрожь пробегает по позвоночнику, смешиваясь с горечью. Мы — огонь и лед, свет и тень, и эта смесь раздирала нас изнутри, делая каждую секунду вместе невозможной и в то же время необходимой.
— Ты думаешь, мне легко? — его голос был почти шёпотом, но в нём звучала вся тяжесть мира. — Я сам не знаю, как мне быть со ВСЕМ этим. Но одно знаю точно — без тебя я не могу.
Слова словно проникли под кожу, заставили сердце биться чаще, а разум — ломаться на тысячу осколков. Я прижалась к нему, чувствуя его тепло, его дыхание, и, несмотря на весь хаос внутри, нарастало ощущение, что мы всё-таки на правильном пути.
— Тогда скажи мне правду, Майк. Всё, что держишь в себе. Не бойся меня. Потому что я устала от полумер, от скрытых взглядов и слов, сказанных вполголоса. Я хочу всего — или ничего.
Он взглянул мне в глаза, и в этот момент, казалось, весь мир замер. Медленно, словно собираясь с силами, он заговорил:
— Я боюсь тебя потерять, Аннабель. Но боюсь и ранить Аделину. Это...это дилемма, в которой я застрял. Я знаю, что делаю неправильно, но боюсь сделать шаг, который разрушит всё.
Я вздохнула, слёзы навернулись на глаза, но я сдержалась. Медленно, но твёрдо ответила:
— Тогда решай, Майк. Потому что я не могу быть твоей тенью вечно. Я хочу света — или уйду в темноту сама.
Он кивнул, словно понимая, что мы подошли к моменту, когда не будет пути назад.
В ту ночь мы простояли так еще несколько минут, и в каждом касании, в каждом взгляде, в каждом вздохе была правда, которую мы боялись признать. Слова были лишними — наши тела говорили за нас. Но под этой страстью таилась война чувств, которую ещё предстояло выиграть.
ГЛАВА 2. Ультиматумы
Я вернулась домой раньше, чем собиралась — подруги, смех, разговоры о пустяках в парке, теплый ветер на коже и тянущаяся вечность золотого послеобеденного света. Возле входной двери в дом я услышала голоса — знакомые, но на удивление резкие, даже резкие настолько, что сердце застучало громче и в горле пересохло. Это были Майк и Аделина. Их голоса сливались в острое напряжение, словно нити, которые вот-вот порвутся.
Я остановилась на пороге, прислушалась. Они не подозревали, что я близко, и, кажется, что-то в их тоне означало: сейчас разгорится настоящая буря.
— Ты что, правда думаешь, что я сделаю это? — голос Майка был твердым, но в нем чувствовалась усталость, словно он уже несколько раз повторял этот разговор, и каждое слово давалось тяжело.
