Та самая Лапочка? Да, скакун определённо стоит хозяйки.
А здесь-то вы откуда взялись?!
Я могла припомнить не так много случаев, когда меня захлёстывало лютое бешенство, но этот момент определённо был одним из них.
- Так у тебя теперь новый хахаль, я посмотрю! - ехидно пропела Машка, опустив меч. - Что, одного мало? Или с глаз долой, из сердца вон?
- Чего ты ко мне привязалась, убогая? - не выдержав, выкрикнула я. - Тебе в праздник заняться больше нечем, кроме как меня по всей Риджии выискивать?!
- Для тебя время всегда найдётся! - рыжая чума воздела руку к небесам. - Первый раз не утопила, теперь наверстаю!
В тот момент, когда я подумала, что лодка и правда делает нас довольно уязвимыми, она уже выкрикивала заклинание. И я только потянулась за шнурком с кольцом, когда прямо за бортом поднялось нечто.
Водяной столб, пузырящийся и текучий. С длинными руками-щупальцами и безликой головой. Странная прозрачная кукла в два человеческих роста, без глаз, рта и носа, слепленная из речной толщи.
Водный элементаль?!
Эта зараза уже и такое умеет?..
Щупальца рванули к бортам, толкнули - и, успев ладонью прижать очки к лицу, напоследок тоскливо подумав о дежавю, я полетела в воду.
Тёмная гладь реки сомкнулась над головой, принимая в свои удушающие холодные объятия. Тяжёлый плащ, мигом намокнув, потянул ко дну. Я в панике взмахнула одной рукой, пытаясь всплыть, ожидая прикосновения щупальца, которое обовьёт ногу и потащит в глубину - но вместо этого обвили талию.
Звенящее давление на уши и тело исчезло, и миг спустя я упала на что-то твёрдое. Осознав, что уже не под водой, жадно вдохнула. Открыла глаза: Лод перенёс нас на горный утёс, где мы когда-то обсуждали мой побег. Ещё когда я носила ошейник.
А, может, он был просто очень похож на тот.
Незамедлительно отпустив меня, колдун сел. В одежде, липнущей к телу, с опущенными руками. Пряди мокрых волос скрывали его лицо.
Он молчал - и под тяжестью этого молчания на меня вдруг навалилось осознание, что произошло минуту назад.
Заставив ощутить себя последней сволочью.
Этот поцелуй, мой первый поцелуй - украден. Украден у другой. И несколько часов счастья - тоже.
И, если быть честной, холодный душ от Машки пришёлся как нельзя кстати.
Я приподнялась, дрожа в лёгком ознобе, опираясь на локоть, утопавший в траве.
- Лод...
- Прости, - глухо сказал он. Не поднимая головы, не глядя на меня. - Я поступил низко. Поступил, как подлец.
Все слова, которые я могла бы сказать, так и не сказались.
Падать было больно. Очень больно. Падать с неба, тёплого и солнечного, с заоблачных высот - на землю, веявшую ледяным дыханием зимы. Туда, где мы не были и не будем вместе.
Туда, где наша близость - запрет.
- Ты не должна винить себя. Это моя вина, моя целиком и полностью. Сорвался, поддался безрассудности, сделал то, на что не имел ни малейшего права. Я и на прогулку эту не имел права... не когда я принадлежу другой, - Лод стремительно поднялся на ноги. - Больше я себе подобного не позволю. Можешь не волноваться.
Голос его был холоднее воды, холоднее горного ветра; я понимала, что холод этот направлен не на меня, что сейчас он презирает себя, и никого больше - но предпочла бы снова умирать от яда, чем ощущать то, что ощутила сейчас.
У всего есть цена, Белоснежка. А ты понимала, на что идёшь, когда соглашалась сбежать с ним. Неэтично, некрасиво, незаконно.
Ты получила то, чего в глубине души так давно хотела. Возможность на время занять чужое место.
Пришла пора платить.
Я молча приняла протянутую мне ладонь. Встала. Позволила снова себя обнять: не так, как обычно, и тем более не так, как в той злополучной лодке - едва-едва касаясь, точно я была стеклянной.
И, стоило нам переместиться под горы, приземлившись в лаборатории, почти вырвалась из его рук.
Дальше всё помнилось урывками. Вот я в ванной, с ненавистью срываю мокрое платье. Потом уже сижу в своей постели у камина, переодетая в сухое, закутавшись в одеяло с головой. В какой-то момент поняла, что рядом дрыхнет Бульдог, положив ушастую морду на мои колени... но это не вызывало в душе, медленно выгоравшей после падения, абсолютно никаких чувств.
Хотя, пожалуй, это было кстати - ощущать рядом что-то живое и тёплое.
Немного спасало от мертвенного холода, пожиравшего меня изнутри.
...но надежда, так нежно мечтами маня, не подарит нирваны - лишь память огня...
Потом ко мне подошёл Лод. Я не замечала и не знала, где он был до того.
- Спасибо за план, - ровно произнёс колдун. - Мы пойдём к лепреконам завтра. Ты со мной?
- Нет, - я так и не посмотрела на него. - Нет, я... пожалуй, в этот раз останусь тут. Думаю, вы и без меня справитесь.
Не знаю, ответил ли он что-нибудь. Может, и ответил. Но следующее, что я помнила - себя, сидящую в одиночестве и темноте, которую рассеивало только пламя в камине. Умирающее, как эта ночь, как всё то безумие, что она принесла.
Это не должно повториться. Этому надо положить конец.
И я уже знала, как.
А потом я просто сидела, глядя в огонь, чувствуя под пальцами бархатистую шёрстку Бульдога. Безнадёжно считая степени тройки, сбиваясь на миллиардах и начиная заново.
Да только ничто, ничто, ничто не помогало высохнуть моим слезам.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. В ПОЛШАГЕ СТОЯ ОТ ЛЮБВИ
(*прим.: цитата из песни Канцлера Ги)
Мортиара из рода Бллойвуг сидела с книгой за столом своего рабочего кабинета. В очаге над золотыми углями нежился котелок с прозрачным зельем цвета сиреневой луны, за узорчатым окном давно уже проснулась столица дроу.
Пальцы принцессы размеренно листали одну страницу за другой.
Замерли, когда в комнату без стука вошёл Лод.
Он аккуратно, тихо прикрыл за собой дверь. Явно успел поспать: ясный взгляд утратил измождённость, нездоровые тени под глазами почти исчезли. Помедлив, подошёл к столу.
- Морти...
Она повернула голову и посмотрела на колдуна, заставив его замереть.
Посмотрела красными, сухими глазами того, кто очень долго плакал.
- Так больше не может продолжаться, Лод.
Её голос тоже был сух, и колдун, не ответив, молча смотрел на неё. В лице его не проявилось ни стыда, ни вызова, ни растерянности - но по нему было видно: он прекрасно понял, о чём идёт речь.
- Я думала, что выдержу. Что смогу дождаться, когда воцарится мир, и тогда... но я не могу. Всё это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда не хотела чувствовать, за что начинаю ненавидеть себя. И я измучилась носить маску, измучилась делать вид, что ничего не изменилось, а скоро это станет заметно всем, и Алье - тоже. - Слова её были негромкими, и усталость раскрашивала их осенними, умирающими нотками. - Я приму твою горькую правду. Я поговорю с ним. Объясню ему, что это и моё желание, что по-другому нельзя. Ты его друг, он поймёт, не может не понять, - она взяла Лода за руку, и в этом жесте читалась мольба. - Я знаю, почему ты не говоришь со мной об этом, я знаю, что Алья не главная причина, но... освободись. Не мучай больше себя и меня. Легче станет всем.
Он не стал ни спрашивать, ни отпираться, ни возражать. Просто опустился на колени подле её кресла; не отнимая руки, накрыл её ладонь, лежащую поверх его пальцев, своей.
Они оба прекрасно знали, что этот разговор когда-нибудь состоится. И оба были слишком близки, чтобы подбираться к нему окольными путями, пытаясь смягчить удар.
- Ты хочешь сказать, что не будешь мучиться, если я уйду? - мягко спросил Лод, пытаясь поймать взгляд её опущенных глаз. - Не лги. Я слишком хорошо тебя знаю.
Долгое молчание нарушало лишь тихое потрескивание углей да едва слышный звук, с каким лопались пузырьки на сиреневой ряби.
- Зря я допустила всё это, - едва слышно прошептала Морти. - Должна была с самого начала понять... может, для кого-то это в порядке вещей: муж, с которым лишь делишь ложе, любовник, которому отдаёшь сердце. Но для меня - нет, - она посмотрела на колдуна, и в этом взгляде наконец прорезалось то, что она чувствовала. - Я много думала, Лод. Ночью, вчера, все эти дни. И наконец поняла, чего хочу. А хочу я исполнить наказ моей матери. Быть верной женой того, кому предназначили мою руку, делать то, что должно. И больше не заставлять никого страдать.
Печаль обесцветила его радужки, когда он разглядел в её глазах хлёсткую боль.
- Я часто думал, почему ты принимаешь игру с лентами... хотела наказать себя? За то, что не можешь быть той, кем ты хочешь быть, за то, что не можешь разделить чувства того, кто так любит тебя? - он погладил тыльную сторону её ладони. Одним пальцем, коротким и нежным движением. - Тебе нет в этом нужды. Ни наказывать себя, ни винить - ни в чём. Ты прекрасная, ты удивительная, ты...
- О, Миркрихэйры! Вам стоило бы взять себе девизом 'верны до последнего'. - Губы принцессы изогнула горькая усмешка. - Я всё время пытаюсь остановить тебя, Лод. Уберечь от падения.
- И я благодарен тебе. Мне это нужно.
- Нет, не говори мне то, что я хочу услышать. Не будь... тем, кто любит меня. А я знаю, что ты всё ещё меня любишь. - Она неотрывно смотрела на переплетение их рук. - Ты сам оберегаешь себя. Куда успешнее, чем я. А я вижу в тебе тень того, кого давно уже нет... но ты - не он. И если я не могу убедить себя в этом, все эти годы спустя, то я... не та. И ты это знаешь.
Лод не ответил. Просто вглядывался в её лицо, так внимательно, словно искал в нём что-то, чего никак не мог найти.
Пока Морти осторожно и бережно высвобождала свои пальцы из его ладоней.
- Я люблю тебя. Я желаю тебя. Как и ты - меня. Но в душе, наверное, я давно уже поняла... мне нужен не ты. А тебе нужна не я. - Сидя ровно и прямо, она сложила руки на коленях, в простом кресле держась принцессой на троне. - Ты ведь тоже это понимаешь. Думаю, на самом деле ты понял это лучше и раньше меня.
- Ты делаешь это ради меня, - тихо проговорил он, - но не хочешь этого. Не хочешь, чтобы я уходил.
На сей раз промолчала она.
И тогда Лод, прикрыв глаза, на пару мгновений придержав ресницы книзу, неторопливо поднялся на ноги.
- Прости меня, если сможешь. Я никогда не хотел делать тебе больно, - его ладонь сдержанно коснулась её волос. - Но сейчас не время тревожить Алью подобными разговорами, а твою печаль легко списать на тяжёлое положение нашего народа. Я не оставлю тебя, пока ты не будешь к тому готова.
- Лод...
- Я отправляюсь к лепреконам. У нас есть план, как достать жемчужины. И эту беседу лучше закончить, - голос его остался мягким, но в интонации скользнула непреклонность. - Пожелай мне удачи.
Не дождавшись в ответ ни слова, склонил голову в поклоне. Без упрёка, без улыбки. Развернувшись, вышел.
Когда дверь за ним закрылась, Морти уронила голову на руки. Слёз уже не осталось, поэтому она просто сидела, закрыв лицо ладонями, и лишь плечи её порой судорожно вздрагивали... пока в дверь не постучали.
Морти замерла, не отвечая - но постучали снова. С отзвуком неуверенности.
Затем дверь всё же приоткрылась.
- А, так ты здесь, - увидев принцессу, Лу проскользнул внутрь. - Я искал тебя, Алья говорил... - вглядевшись в её глаза, дроу осёкся. - Что случилось? На тебе лица нет!
- Ты же знаешь, что происходит, - прошелестела Морти. - Война...
- Нет, здесь кроется нечто иное. - Лу стремительно приблизился к ней. Коснулся её плеча: голос был требовательным, но жест - исполненным бережного трепета. - Кто посмел обидеть тебя?
Она просто смотрела на него. Тусклыми глазами, утратившими янтарный блеск.
- Моя принцесса, - порывисто опустившись на колени, дроу сжал её руку в своей; потом пылко приник губами к ладони невесты, - одно слово, и тот, кто причинил тебе боль, не переживёт этой ночи.
У неё вырвался тихий, совершенно безысходный смешок. И только.
- Скажи мне, - его поцелуи пересчитывали хрупкие косточки на её пальцах, слова звенели настойчивостью. - Если есть хоть что-то, что я могу для тебя сделать, просто скажи!
Она взирала на мужчину, чей взгляд жёг её обожанием и страстью. Занимавшего то же место, что и другой - совсем недавно, так же преклонившего колени, так же державшего её руку...
Бесконечно, безнадёжно, невыносимо непохожего на него.
В глазах принцессы снова полыхнули живые отблески, а по лицу скользнула тень. Решительная.
Отчаянная.
- Да, - молвила Мортиара из рода Бллойвуг, негромко и обречённо. - Есть кое-что.
***
Захлопнув счётную книгу, казначей Повелителя лепреконов устало потёр переносицу. Потянулся. Поднявшись с кресла, снял со спинки камзол, который сбросил на время работы; надев его поверх рубашки, застегнувшись на все пуговицы, проследовал к выходу из своего кабинета.
И, ещё не выйдя за дверь, ощутил на шее нечто чужеродное - одновременно с тем, как просторную дворцовую комнату огласил тихий щелчок.
- Иди в сокровищницу, - негромко велела окружающая пустота, вдруг вздумавшая обзавестись приятным мужским голосом.
Казначей попытался удивлённо приоткрыть рот, но неведомая сила удержала его губы сомкнутыми. Она же заставила его руку провернуть дверную ручку, а ноги - покорно зашагать в указанном направлении.
За высокими окнами дворцового коридора засыпал Ювелл. Столица королевства лепреконов утопала в зелени предгорных лесов, домишки с черепичными крышами, которые людям показались бы игрушечными, сияли россыпью золотых огней. Свет уличных фонарей, чьи пёстрые стекла напоминали о леденцах, отражались в блестящей брусчатке. Королевский дворец возвышался на холме над всей этой красотой, и в нём тоже преобладали золотисто-зелёные тона: что во внешней отделке, где жёлтая яшма соседствовала с малахитом, что во внутренней, где по изумрудным панелям на стенах вились янтарём узоры затейливой росписи.
Как назло, на коротком пути в сокровищницу не встретилось ни одной живой души. Казначей всегда засиживался допоздна, когда все другие лепреконы давно уже расходились по своим покоям. Он шёл, чувствуя себя шарнирной куклой, слушая грузные шаги за спиной, явно принадлежавшие людям.
И, сопоставляя эти шаги с ошейником, заставляющим повиноваться, приходил лишь к одному выводу.
Если бы казначей мог, он покачал бы головой: дивясь дерзкому безумству тёмных, которое всё равно не могло никуда привести. Понятно, что они загнаны в тупик, и от отчаяния чего только не сделаешь - но на что им сдались эти треклятые жемчужины, в конце концов?
В отличие от коридоров, которые делали с высокими потолками, двустворчатые двери в сокровищницу были ниже человеческого роста. Казначей подметил это с какой-то мелочной мстительностью: что незваным гостям, в отличие от него, наверняка пришлось согнуться, чтобы пройти внутрь. Огромный зал, вымощенный белым камнем, при их появлении озарили магические светильники, золотыми каплями вспыхнувшие под потолком. К стенам жались стеллажи, хранившие многочисленные шкатулки и ларцы, а зал был весь заставлен сундуками; лепреконы любили блеск золота, но аккуратность и порядок всё же любили больше - так что никак не могли позволить монетам и драгоценностям просто валяться неопрятными кучами.
Сокровищницу даже не запирали на ключ. В ключе не было нужды.
