Мой фонарик моргнул пару раз, напомнив о себе. Самое время! Я не стала оглядываться на то, что когда-то было полно людьми. Прыгнула.
Снаружи к вагону была приставлена лестница. Как я за нее не зацепилась – еще вопрос. А ведь, прыгая, я даже не подумала, как буду забираться обратно! Я все еще не до конца осознавала, насколько происходящее со мной – реально, или мысль о Яви, в гранях которой можно увидеть отражения других миров, так меня увлекла? Я отвернулась от пятнышка света и зашагала вдоль рельс, едва рассеивая тьму фонариком, и не сознаваясь самой себе, что не хочу уступать Городу право быть другим.
Здесь было холоднее, чем на поверхности. Воздух был спертый, его движение еле чувствовалось, но сырость проникала и сюда. Только тут она не парила туманом, не возносилась ввысь темными облаками, а собиралась мелкими-мелкими каплями. Без света они тоже казались темными. Я провела по изогнутой бетонной плите пальцами: та будто сочилась. Я и вправду оказалась во внутренностях Эо. По плитам бежали трещины, сходились, множились, и разбегались обратно. Вода им в этом помогала, наполняла русла их рек. Один "островок" чуть поддался под моими пальцами.
Я его дернула. Еще раз. Еще…
Он остался у меня в руках, будто надоедающий и ноющий молочный зуб в детстве. Я отбросила кусок в сторону. Звук его падения повторили еще несколько похожих обломков. А секундой позже выключился фонарик.
Пару мгновений я, ошарашенная, так и стояла в кромешной тьме. Хуже всего было то, что тишины, так логично полагающейся такой темени, тут и не было. Со всех сторон меня окружали шорохи, плюхания, журчания, шелесты, что не только сбивали, дезориентировали, но и пугали, казались чем-то потусторонним, необъяснимым, и, почему-то, обязательно мерзким.
– Но ведь ты хотела увидеть другой мир! Может быть, он уже недалеко?
От звука собственного голоса я вздрогнула. Никогда больше не буду разговаривать с собой в темноте! Но эффект от встряски все же был – я смогла снова нащупать стену (без света она казалась неимоверно склизкой), и продолжить идти до тех пор, пока моя рука не погрузилась в пустоту.
Может ли быть во мраке еще больший мрак? Поначалу, мне так показалось. И вряд ли это было только действие воображения. От тоннеля отделялся ход, и, свернув в него, буквально через пару шагов я уперлась в металлическую дверь. Я могла бы поклясться, несмотря на всю темноту, она была такой же, как та, что охраняла вход к Наа. Гладкий металл, никогда не познающий, что такое быть разъеденным ржавчиной. Я нащупала выступ, и замок щелкнул.
Но дверь не поддалась.
Темнота, шорохи, потеря в пространстве, тщетность. Только тут меня и настигла паника.
Она всю дорогу кралась по пятам, пряталась за углами, хихикала звоном разбитых стекол, струилась пылью, растворялась во тьме, и вот тут она меня настигла. Разлилась по телу, ковырнула каждую из ран, перекрыла доступ к воздуху. Мне казалось, что я сейчас утону, это так немудрено в этом пропитанном влагой тоннеле! Я молотила руками по металлу, но дверь все так же не хотела поддаваться. Я всхлипнула. Будто тут недостаточно воды! И с невесть откуда появившейся злостью пнула дверь ногой.
Был бы у меня работающий фонарик, пальцы ноги пострадали бы не так сильно. Еще одно увечье. Но камень, что не давал открыться двери, я смогла обнаружить, только забившись в истерике. Кусок свода обвалился, и заблокировал дверь. Как давно тут был хоть кто-то?
Да и был ли? Всю ли правду сказала мне Наа, и как на самом деле много тех, кого я хоть раз встречала на улицах, добирался сюда? Камень был тяжелым. Оставив надежды вовсе убрать бетонный булыжник с пути, я смогла сдвинуть его только ровно на то расстояние, которое позволило бы мне протиснуться внутрь. Ввалилась в коридор, и там и упала. А, едва захлопнулась за мною дверь, над головой и дальше, на всем пути, стал зажигаться, уже такой резкий и непривычный, свет. Но я боялась открыть глаза.
– Ты увидишь, – говорил Марик, вторя Наа. – Просто иди, и смотри внимательно. Ты поймешь, какая грань – твоя.
– И, если встретишь там кого-то, – добавила зачем-то Наа, – не разговаривай с ним. Не разговаривай, и не обращай внимания, кто бы это ни был. Сделай вид, что его там нет, поверь, он сделает то же. И это единственно разумный вид коммуникации в Яви. Потом вы оба все забудете. Всегда так и происходит.
Единственно разумный вид коммуникации в точке, что соединяет все миры – это ее полное отсутствие... Интересно, зачем она мне это сказала? Еще одно ответвление ложных надежд, на то, что нас всех все же объединяет, а не разводит по углам, этот… как они это назвали? Дар?
Но, боюсь, даже если бы Наа и оказалась права, и я на самом деле увидела здесь другого человека, который, вот так же, смог прокрасться мимо всех ловушек, расставленных Эо, я бы все равно не смогла бы вымолвить и слова. Да даже и не заметила бы его. Я оказалась в Лабиринте. И это было ошеломительно.
Я открыла глаза. Свет был совсем не ярким, и слепил, только если уставиться прямо на его источник, которых тут было разбросано, казалось, целое множество. Но ошибиться было легко: грани отражались в гранях, формы – в формах, многократно множа себя, и разбивая, заодно, и меня на такое же бесчисленное множество моих версий. Я смотрела на все, распростертая на спине, и только внутреннее чутье подсказывало еще, что я именно лежу, а не стою. Явь была вокруг. Преломление лучей достигало едва ли не математической красоты, складываясь и ежесекундно перерисовываясь при каждом движении в тончайшие фракталы.
Лабиринт Яви был видимым и ощутимым представлением того сплетения отражений, центром которого он являлся. Как точно его прозвали Зазеркальем!
Прозвали то, о чем нельзя говорить…
Чуть позже я осознала, что система коридоров подчинялась довольно строгой логике, и заплутать здесь было невозможно. Но грани отражений сбивали здорово. Они были и едиными, и обособленными одновременно. Они не примыкали к какой-то одной из сторон, как это сделал Город, наводя преграды между людьми. Я не видела ничего прекраснее! Проведя жизнь среди разрушений, я была готова остаться жить тут, где любая неправильная форма оказывается той, единственно верной, которой она могла бы быть. Я настолько засмотрелась, что даже забыла, что мне нужно быть внимательней, но ведь мне все равно толком и не было известно, что именно я должна найти. Я подошла вплотную к одной грани. При пристальном взгляде, стекляшка – и стекляшка. Да и у меня вид, конечно, тот еще! Даже и не знаю, что стоит сказать Марику, чтобы тот не стал причитать, увидев все мои порезы. Подбородок, ладони, одежда... Красотка! Я еще немного подурачилась перед отражением, хмыкнула, и пошла дальше. Где-то на периферии, оттиснутые, поначалу, подальше, волшебством и атмосферой этого места, замаячили разочарование и усталость. Флер начал спадать. Загрустив, я едва не прошла мимо окна. Пока не спохватилась, и не поняла, что не только окна на такой глубине быть не может, так и показывать яркое голубое небо окно совсем тут не должно!
Я вприпрыжку вернулась обратно. Довольно небольшая грань Яви была на высоте моего лица, но отражало не его. За стеклом был Город из моих снов.
Долгий низкий гул прокатился по лабиринту. Каждая грань отозвалась, звякнула. Как то зеркало, что разлетелось прямо передо мной всего в нескольких шагах от входа в здание наверху. Вспомнив его (мое отраженное самомнение, игры Эо, в которые нельзя выиграть), я уже не могла отделаться от плохого предчувствия. А, поддавшись предчувствию, побежала. Побежали все мы, все миллионы и тысячи моих отражений, помогая и путая меня в верном поиске пути. Спастись хотели все они, и я успела протиснуться в дверь, придавленную булыжником, когда на меня опять, с жутким гулом и скрежетом, доносящимся со всех сторон, навалилась тьма.
Я споткнулась в тоннеле? Как я успела выйти из Лабиринта? Почему так трудно двигаться и так болит голова? Что-то меня тащит, вверх, вверх, становится легче, и я кричу, чтобы уже оставили в покое, и так хорошо, хоть вокруг все и гудит; но что-то продолжает меня тащить, за руку и на руках, по искореженным пластам зеленого металла, ступенькам, пыли, и снова ступенькам; старый Эо улыбается мне сотней улыбок – но тут же часть их кто-то стирает, а потом еще одну, и вот – дневной свет. Перед глазами только сумрачное небо, и уходящие, бегущие отсюда, шпили высоток; Эо сам бежит от себя, прочь, прочь, за облака, туман и через разрушение. Гул уходит, становится тише. Бег зданий заслоняет от меня лицо. Незнакомое совершенно, хотя... Какие темные у него волосы и глаза! Глаза мечутся, концентрируются на чем-то, что недоступно сейчас мне, и пропадают. А через мгновение надо мной грузно склоняется Марик, и секундой позже - еще толпа людей.
– Ина! Нут! Ты живая?!
– Как тебе удалось выбраться?
– Нужно оттащить ее подальше!
– Меня спас ангел, – только и говорю я.
– Что?! Какой ангел?
– Он был в белом... Мар, ты такой… бледный! – внезапно хохочу я, совсем не думая в тот момент о Тае, и даже пытаюсь подняться. У меня не получается, но я изворачиваюсь настолько, чтобы увидеть: зеркального здания больше нет. Вместо него, в туче пыли, высится гора обломков размером с девятиэтажный дом.
Я думала, Марик будет меня ругать за мои порезы. Потому что я нарушила правила, и отошла от стены. Но Город сам скрыл свои же проказы. То, что из-под завала меня вытащил какой-то парень в белом, мне никто не верил. Кто будет белое носить в такой разрухе? У нас никто не носит. Сама я, позже, почти целиком перешла на самый практичный вариант. Но была еще одна черта, которая предавала моим рассказам черты явного бреда. Темные волосы и глаза незнакомца. Не просто темные – черные! В Эо нет людей с черными волосами. Много блондинов, как и я, еще больше – с русым оттенком. Встречаются темно-русые. Что примечательно, людей и с абсолютно белыми волосами тоже нет. Как будто всё под стать местности – усредненное, серое. И нет ни одного, у кого бы были столь черные волосы и глаза! И все крутили пальцем у виска, когда я рассказывала историю своего спасения. Принимали за результат удара головой. Жалели.
– Эо не такой уж большой город, – хлопал меня по плечу Мар, – откуда мог здесь взяться незнакомец, да еще и ...как ты говоришь?
– Брюнет.
Это еще одно слово, превращающее мою историю в сказку, и почему-то вызывающее смех.
– Брюнет, – повторяет Мар. Он боялся меня потерять, так же, как и… Но я здесь, жива, а он зол, что я так грубо напомнила ему о пережитом с сыном. – Откуда ты его взяла? Придумала?
Я не отвечаю. Слово я взяла из книжки. Но, если я скажу – какой, Марик, да и все остальные, только убедятся в своей правоте. Потому что это – сборник детских сказок. Опять шутки Эо!
Но откуда мог взяться тот незнакомец? Не пришел же он из другого мира, где у людей сплошь черные волосы и белая одежда? Не вышел же он из отражения Яви?
И тут я понимаю, что – да, вышел. Образно, конечно.
Это же именно его я видела в части фасада зеркального здания, за миг до того, как та разбилась!
Я стала угрюмой. Контакты, и без того слабо насыщенные, почти пропали. Все списывали это на результат травмы, и на то, что я упорствовала в своей истории с ангелом. Но дело было в другом.
Меня не покидала мысль, что это я виновата в обрушении зеркального здания. Никто этого не говорил, и даже не обмолвился, но… В Эо много того, о чем не говорят. И эта мысль меня терзала. Что это я, выдернув тот кусочек бетона, спровоцировала всю дальнейшую цепь разрушений. Что вот дернуло меня тогда? Почему не оставила на месте часть целого там, где оно еще не разрушено силами самого Города?! Но дело было даже не в том, что я могла погибнуть, и не в том, что наконец развалилась одна из и так деградирующих высоток.
Вход к Яви оказался перекрыт.
Заперт завалами. То, что само Зазеркалье не пострадало, сообщила Наа. Но это именно я, непреднамеренно, нечаянно, но именно я заблокировала к нему вход. Оборвала связь с другими мирами. И я не могла ни смотреть людям в глаза, ни, тем более, признаться им.
То, что к Яви можно пройти намного проще и безопаснее через библиотеку, Янн обнаружит лишь много позже.
А тогда чувство вины грызло меня настолько, что я умолчала и еще об одной вещи.
Когда все расступились, когда перестало звенеть в голове, когда меня осмотрел – и оставил одну – врач, я обнаружила у себя, в подкладе куртки, одну из граней. Ту, мою. Наверное, я прихватила ее чисто по наитию, автоматически, чтобы спасти. И то, что хотя бы одна грань, несмотря на обрушение здания – и все это тоже из-за меня – оставалась доступной, я никак не могла никому рассказать. Я испугалась, спрятала ее обратно, а дома убрала подальше, и не доставала долгие годы, лишь только изредка проверяя, что грань Яви на месте, и что с ней все в порядке.
Сегодня мы закончили с западной стеной библиотеки. Я еще оставалась на лесах, и наводила последние штрихи. Вдоль карнизов, опоясывающих здание под самой крышей, и на уровне высокого первого этажа, когда-то были анаглифы. Каждая из стен задавала свою тематику: на южной были фигуры растений и животных, на северной – борцы, чуть выступив из стены, соревновались в различных видах спорта, на западной – изображались герои и сюжеты детских сказок. Что было на восточной, фасадной стене – сказать сложно. Там следов фигур практически не осталось. Я угадывала некоторые контуры, но воссоздать то, что было там раньше, в объеме, это все равно что по тени нарисовать портрет. Со сказочными героями было проще. Восстанавливать их было одно удовольствие. Я все их знала практически наизусть, у каждого героя, даже если он нигде не попадался на картинке, в моем воображении был четкий образ. И сейчас я даже испытывала некоторую, едва ли не суеверную, дрожь. Движения рук, вторящих мыслям. После первых пассов уже даже не автоматические, а движимые подсознанием, будто в гипнозе. Все на выдохе – не спугнуть! И вот, после разреженного дыхания, после ударов сердца, приходит оно – осознание чуда, когда под моими пальцами, тут, в реальности, проступали, воплощались черты волшебников и волшебниц, мифических животных, и забавных мальчиков и девочек, непременно попадающих тем в лапы.
Надо сказать, восстановление фигур на южной стене мне далось значительно сложнее. Я перерыла всю возможную литературу по фауне, которую только смогла найти, сделала кучу зарисовок этажом ниже и еще большую кучу макетов – в мастерской, но как правильно восстановить многих животных, так и не поняла. Так что на южной стене животные красуются тоже, по большей части, мифические. Но никто и не заметил разницы. И, к сожалению, это совсем не удивительно.
– Ух ты! – раздалось за моей спиной. – Инка, а меня тут нарисуешь?
Я вздрогнула, но виду не подала. Однако одно то, что мальчишка меня испугал, даже и не считая его вторжения в мой только что сотворенный мир, было достаточным основанием, чтобы окрыситься на него.
– Алька, как пробрался-то сюда?
– Да можно подумать, у вас тут прямо охрана стоит!
– Стоит, вообще-то.
Свешиваюсь вниз. У периметра огражденной площадки мается Лин. Ее сестра сегодня слегла с температурой, а без нее Лин вовсе не боец.
Снаружи к вагону была приставлена лестница. Как я за нее не зацепилась – еще вопрос. А ведь, прыгая, я даже не подумала, как буду забираться обратно! Я все еще не до конца осознавала, насколько происходящее со мной – реально, или мысль о Яви, в гранях которой можно увидеть отражения других миров, так меня увлекла? Я отвернулась от пятнышка света и зашагала вдоль рельс, едва рассеивая тьму фонариком, и не сознаваясь самой себе, что не хочу уступать Городу право быть другим.
Здесь было холоднее, чем на поверхности. Воздух был спертый, его движение еле чувствовалось, но сырость проникала и сюда. Только тут она не парила туманом, не возносилась ввысь темными облаками, а собиралась мелкими-мелкими каплями. Без света они тоже казались темными. Я провела по изогнутой бетонной плите пальцами: та будто сочилась. Я и вправду оказалась во внутренностях Эо. По плитам бежали трещины, сходились, множились, и разбегались обратно. Вода им в этом помогала, наполняла русла их рек. Один "островок" чуть поддался под моими пальцами.
Я его дернула. Еще раз. Еще…
Он остался у меня в руках, будто надоедающий и ноющий молочный зуб в детстве. Я отбросила кусок в сторону. Звук его падения повторили еще несколько похожих обломков. А секундой позже выключился фонарик.
Пару мгновений я, ошарашенная, так и стояла в кромешной тьме. Хуже всего было то, что тишины, так логично полагающейся такой темени, тут и не было. Со всех сторон меня окружали шорохи, плюхания, журчания, шелесты, что не только сбивали, дезориентировали, но и пугали, казались чем-то потусторонним, необъяснимым, и, почему-то, обязательно мерзким.
– Но ведь ты хотела увидеть другой мир! Может быть, он уже недалеко?
От звука собственного голоса я вздрогнула. Никогда больше не буду разговаривать с собой в темноте! Но эффект от встряски все же был – я смогла снова нащупать стену (без света она казалась неимоверно склизкой), и продолжить идти до тех пор, пока моя рука не погрузилась в пустоту.
Может ли быть во мраке еще больший мрак? Поначалу, мне так показалось. И вряд ли это было только действие воображения. От тоннеля отделялся ход, и, свернув в него, буквально через пару шагов я уперлась в металлическую дверь. Я могла бы поклясться, несмотря на всю темноту, она была такой же, как та, что охраняла вход к Наа. Гладкий металл, никогда не познающий, что такое быть разъеденным ржавчиной. Я нащупала выступ, и замок щелкнул.
Но дверь не поддалась.
Темнота, шорохи, потеря в пространстве, тщетность. Только тут меня и настигла паника.
Она всю дорогу кралась по пятам, пряталась за углами, хихикала звоном разбитых стекол, струилась пылью, растворялась во тьме, и вот тут она меня настигла. Разлилась по телу, ковырнула каждую из ран, перекрыла доступ к воздуху. Мне казалось, что я сейчас утону, это так немудрено в этом пропитанном влагой тоннеле! Я молотила руками по металлу, но дверь все так же не хотела поддаваться. Я всхлипнула. Будто тут недостаточно воды! И с невесть откуда появившейся злостью пнула дверь ногой.
Был бы у меня работающий фонарик, пальцы ноги пострадали бы не так сильно. Еще одно увечье. Но камень, что не давал открыться двери, я смогла обнаружить, только забившись в истерике. Кусок свода обвалился, и заблокировал дверь. Как давно тут был хоть кто-то?
Да и был ли? Всю ли правду сказала мне Наа, и как на самом деле много тех, кого я хоть раз встречала на улицах, добирался сюда? Камень был тяжелым. Оставив надежды вовсе убрать бетонный булыжник с пути, я смогла сдвинуть его только ровно на то расстояние, которое позволило бы мне протиснуться внутрь. Ввалилась в коридор, и там и упала. А, едва захлопнулась за мною дверь, над головой и дальше, на всем пути, стал зажигаться, уже такой резкий и непривычный, свет. Но я боялась открыть глаза.
– Ты увидишь, – говорил Марик, вторя Наа. – Просто иди, и смотри внимательно. Ты поймешь, какая грань – твоя.
– И, если встретишь там кого-то, – добавила зачем-то Наа, – не разговаривай с ним. Не разговаривай, и не обращай внимания, кто бы это ни был. Сделай вид, что его там нет, поверь, он сделает то же. И это единственно разумный вид коммуникации в Яви. Потом вы оба все забудете. Всегда так и происходит.
Единственно разумный вид коммуникации в точке, что соединяет все миры – это ее полное отсутствие... Интересно, зачем она мне это сказала? Еще одно ответвление ложных надежд, на то, что нас всех все же объединяет, а не разводит по углам, этот… как они это назвали? Дар?
Но, боюсь, даже если бы Наа и оказалась права, и я на самом деле увидела здесь другого человека, который, вот так же, смог прокрасться мимо всех ловушек, расставленных Эо, я бы все равно не смогла бы вымолвить и слова. Да даже и не заметила бы его. Я оказалась в Лабиринте. И это было ошеломительно.
Я открыла глаза. Свет был совсем не ярким, и слепил, только если уставиться прямо на его источник, которых тут было разбросано, казалось, целое множество. Но ошибиться было легко: грани отражались в гранях, формы – в формах, многократно множа себя, и разбивая, заодно, и меня на такое же бесчисленное множество моих версий. Я смотрела на все, распростертая на спине, и только внутреннее чутье подсказывало еще, что я именно лежу, а не стою. Явь была вокруг. Преломление лучей достигало едва ли не математической красоты, складываясь и ежесекундно перерисовываясь при каждом движении в тончайшие фракталы.
Лабиринт Яви был видимым и ощутимым представлением того сплетения отражений, центром которого он являлся. Как точно его прозвали Зазеркальем!
Прозвали то, о чем нельзя говорить…
Чуть позже я осознала, что система коридоров подчинялась довольно строгой логике, и заплутать здесь было невозможно. Но грани отражений сбивали здорово. Они были и едиными, и обособленными одновременно. Они не примыкали к какой-то одной из сторон, как это сделал Город, наводя преграды между людьми. Я не видела ничего прекраснее! Проведя жизнь среди разрушений, я была готова остаться жить тут, где любая неправильная форма оказывается той, единственно верной, которой она могла бы быть. Я настолько засмотрелась, что даже забыла, что мне нужно быть внимательней, но ведь мне все равно толком и не было известно, что именно я должна найти. Я подошла вплотную к одной грани. При пристальном взгляде, стекляшка – и стекляшка. Да и у меня вид, конечно, тот еще! Даже и не знаю, что стоит сказать Марику, чтобы тот не стал причитать, увидев все мои порезы. Подбородок, ладони, одежда... Красотка! Я еще немного подурачилась перед отражением, хмыкнула, и пошла дальше. Где-то на периферии, оттиснутые, поначалу, подальше, волшебством и атмосферой этого места, замаячили разочарование и усталость. Флер начал спадать. Загрустив, я едва не прошла мимо окна. Пока не спохватилась, и не поняла, что не только окна на такой глубине быть не может, так и показывать яркое голубое небо окно совсем тут не должно!
Я вприпрыжку вернулась обратно. Довольно небольшая грань Яви была на высоте моего лица, но отражало не его. За стеклом был Город из моих снов.
Глава 4. …на чувстве вины.
Долгий низкий гул прокатился по лабиринту. Каждая грань отозвалась, звякнула. Как то зеркало, что разлетелось прямо передо мной всего в нескольких шагах от входа в здание наверху. Вспомнив его (мое отраженное самомнение, игры Эо, в которые нельзя выиграть), я уже не могла отделаться от плохого предчувствия. А, поддавшись предчувствию, побежала. Побежали все мы, все миллионы и тысячи моих отражений, помогая и путая меня в верном поиске пути. Спастись хотели все они, и я успела протиснуться в дверь, придавленную булыжником, когда на меня опять, с жутким гулом и скрежетом, доносящимся со всех сторон, навалилась тьма.
Я споткнулась в тоннеле? Как я успела выйти из Лабиринта? Почему так трудно двигаться и так болит голова? Что-то меня тащит, вверх, вверх, становится легче, и я кричу, чтобы уже оставили в покое, и так хорошо, хоть вокруг все и гудит; но что-то продолжает меня тащить, за руку и на руках, по искореженным пластам зеленого металла, ступенькам, пыли, и снова ступенькам; старый Эо улыбается мне сотней улыбок – но тут же часть их кто-то стирает, а потом еще одну, и вот – дневной свет. Перед глазами только сумрачное небо, и уходящие, бегущие отсюда, шпили высоток; Эо сам бежит от себя, прочь, прочь, за облака, туман и через разрушение. Гул уходит, становится тише. Бег зданий заслоняет от меня лицо. Незнакомое совершенно, хотя... Какие темные у него волосы и глаза! Глаза мечутся, концентрируются на чем-то, что недоступно сейчас мне, и пропадают. А через мгновение надо мной грузно склоняется Марик, и секундой позже - еще толпа людей.
– Ина! Нут! Ты живая?!
– Как тебе удалось выбраться?
– Нужно оттащить ее подальше!
– Меня спас ангел, – только и говорю я.
– Что?! Какой ангел?
– Он был в белом... Мар, ты такой… бледный! – внезапно хохочу я, совсем не думая в тот момент о Тае, и даже пытаюсь подняться. У меня не получается, но я изворачиваюсь настолько, чтобы увидеть: зеркального здания больше нет. Вместо него, в туче пыли, высится гора обломков размером с девятиэтажный дом.
Я думала, Марик будет меня ругать за мои порезы. Потому что я нарушила правила, и отошла от стены. Но Город сам скрыл свои же проказы. То, что из-под завала меня вытащил какой-то парень в белом, мне никто не верил. Кто будет белое носить в такой разрухе? У нас никто не носит. Сама я, позже, почти целиком перешла на самый практичный вариант. Но была еще одна черта, которая предавала моим рассказам черты явного бреда. Темные волосы и глаза незнакомца. Не просто темные – черные! В Эо нет людей с черными волосами. Много блондинов, как и я, еще больше – с русым оттенком. Встречаются темно-русые. Что примечательно, людей и с абсолютно белыми волосами тоже нет. Как будто всё под стать местности – усредненное, серое. И нет ни одного, у кого бы были столь черные волосы и глаза! И все крутили пальцем у виска, когда я рассказывала историю своего спасения. Принимали за результат удара головой. Жалели.
– Эо не такой уж большой город, – хлопал меня по плечу Мар, – откуда мог здесь взяться незнакомец, да еще и ...как ты говоришь?
– Брюнет.
Это еще одно слово, превращающее мою историю в сказку, и почему-то вызывающее смех.
– Брюнет, – повторяет Мар. Он боялся меня потерять, так же, как и… Но я здесь, жива, а он зол, что я так грубо напомнила ему о пережитом с сыном. – Откуда ты его взяла? Придумала?
Я не отвечаю. Слово я взяла из книжки. Но, если я скажу – какой, Марик, да и все остальные, только убедятся в своей правоте. Потому что это – сборник детских сказок. Опять шутки Эо!
Но откуда мог взяться тот незнакомец? Не пришел же он из другого мира, где у людей сплошь черные волосы и белая одежда? Не вышел же он из отражения Яви?
И тут я понимаю, что – да, вышел. Образно, конечно.
Это же именно его я видела в части фасада зеркального здания, за миг до того, как та разбилась!
Я стала угрюмой. Контакты, и без того слабо насыщенные, почти пропали. Все списывали это на результат травмы, и на то, что я упорствовала в своей истории с ангелом. Но дело было в другом.
Меня не покидала мысль, что это я виновата в обрушении зеркального здания. Никто этого не говорил, и даже не обмолвился, но… В Эо много того, о чем не говорят. И эта мысль меня терзала. Что это я, выдернув тот кусочек бетона, спровоцировала всю дальнейшую цепь разрушений. Что вот дернуло меня тогда? Почему не оставила на месте часть целого там, где оно еще не разрушено силами самого Города?! Но дело было даже не в том, что я могла погибнуть, и не в том, что наконец развалилась одна из и так деградирующих высоток.
Вход к Яви оказался перекрыт.
Заперт завалами. То, что само Зазеркалье не пострадало, сообщила Наа. Но это именно я, непреднамеренно, нечаянно, но именно я заблокировала к нему вход. Оборвала связь с другими мирами. И я не могла ни смотреть людям в глаза, ни, тем более, признаться им.
То, что к Яви можно пройти намного проще и безопаснее через библиотеку, Янн обнаружит лишь много позже.
А тогда чувство вины грызло меня настолько, что я умолчала и еще об одной вещи.
Когда все расступились, когда перестало звенеть в голове, когда меня осмотрел – и оставил одну – врач, я обнаружила у себя, в подкладе куртки, одну из граней. Ту, мою. Наверное, я прихватила ее чисто по наитию, автоматически, чтобы спасти. И то, что хотя бы одна грань, несмотря на обрушение здания – и все это тоже из-за меня – оставалась доступной, я никак не могла никому рассказать. Я испугалась, спрятала ее обратно, а дома убрала подальше, и не доставала долгие годы, лишь только изредка проверяя, что грань Яви на месте, и что с ней все в порядке.
Сегодня мы закончили с западной стеной библиотеки. Я еще оставалась на лесах, и наводила последние штрихи. Вдоль карнизов, опоясывающих здание под самой крышей, и на уровне высокого первого этажа, когда-то были анаглифы. Каждая из стен задавала свою тематику: на южной были фигуры растений и животных, на северной – борцы, чуть выступив из стены, соревновались в различных видах спорта, на западной – изображались герои и сюжеты детских сказок. Что было на восточной, фасадной стене – сказать сложно. Там следов фигур практически не осталось. Я угадывала некоторые контуры, но воссоздать то, что было там раньше, в объеме, это все равно что по тени нарисовать портрет. Со сказочными героями было проще. Восстанавливать их было одно удовольствие. Я все их знала практически наизусть, у каждого героя, даже если он нигде не попадался на картинке, в моем воображении был четкий образ. И сейчас я даже испытывала некоторую, едва ли не суеверную, дрожь. Движения рук, вторящих мыслям. После первых пассов уже даже не автоматические, а движимые подсознанием, будто в гипнозе. Все на выдохе – не спугнуть! И вот, после разреженного дыхания, после ударов сердца, приходит оно – осознание чуда, когда под моими пальцами, тут, в реальности, проступали, воплощались черты волшебников и волшебниц, мифических животных, и забавных мальчиков и девочек, непременно попадающих тем в лапы.
Надо сказать, восстановление фигур на южной стене мне далось значительно сложнее. Я перерыла всю возможную литературу по фауне, которую только смогла найти, сделала кучу зарисовок этажом ниже и еще большую кучу макетов – в мастерской, но как правильно восстановить многих животных, так и не поняла. Так что на южной стене животные красуются тоже, по большей части, мифические. Но никто и не заметил разницы. И, к сожалению, это совсем не удивительно.
– Ух ты! – раздалось за моей спиной. – Инка, а меня тут нарисуешь?
Я вздрогнула, но виду не подала. Однако одно то, что мальчишка меня испугал, даже и не считая его вторжения в мой только что сотворенный мир, было достаточным основанием, чтобы окрыситься на него.
– Алька, как пробрался-то сюда?
– Да можно подумать, у вас тут прямо охрана стоит!
– Стоит, вообще-то.
Свешиваюсь вниз. У периметра огражденной площадки мается Лин. Ее сестра сегодня слегла с температурой, а без нее Лин вовсе не боец.
